1 Виртуальные частицы сквозь Петровича проходят. и Петровичу не спится: он на кухне колобродит, матерится, недовольный тёплой водкою из кружки, ест огурчик малосольный и идёт к своей подружке бабе Рае, зло храпящей под пропаленной периной… Страшен, будто в дикой чаще, ейный посвист соловьиный! Он ложится тихо рядом. Мысли муторны и странны... Под его тяжелым взглядом подыхают тараканы; муха бьётся о гардину хоботатой головой; и, покидая паутину, заползают за обои пауки, которым жутко... А Петровичу мешает - рядом - эта проститутка, что с Морфеем согрешает. Может, ей набить сусала иль поджечь, плеснув бензину, чтобы мыслить не мешала и ценила как мужчину? Нет, нельзя: глядишь, посадят. И уж точно на работе по головке не погладят - скажут: «Вновь, Петрович, пьёте!» И зачем такое надо, чтобы все его журили и тринадцатой зарплаты на собрании лишили? С мудрой думою таковской снова в кухню он шагает, теплой водочки «Московской» граммов двести выпивает, сквозь окно глазами зверя в космос тычется уныло, расстоянье в литрах меря до ближайшего светила: если бог там обитает - чтоб Петровичу молиться, то на кой он испускает виртуальные частицы? И Петровичу обидно. За топорик он берётся: хрясть! - и звезд уже не видно, лишь окно со звоном бьётся. Расыпаются осколки в стайки чертиков зеленых. «Ах вы, падлы! Ах вы, волки!» - Он орёт. Гоняет он их по линолеуму в брызгах перетопленного сала, топором кромсает вдрызг их пятачкастые хлебала. Внеземные супостаты скачут, всхрюкивая: дескать, мы тебе, козёл поддатый, можем хавало натрескать! Черти прыгают в прихожей, в спальне бесятся охально. Здесь им нравится, похоже. А Петровичу печально. Виртуальные частицы застят ум ему и зренье. Как от них освободиться? Где найти успокоенье? Как побитая собака, в спальню он бредёт, вздыхая, где в оскале вурдалака распросталась баба Рая. А на лоб её, блестящий от ночного злого пота, чёрт, патлатый и смердящий, с грязной мордой идиота, затащил свою подругу (в ней - ни робости, ни грусти) и кричит: «Давай по кругу мы ея, Петрович, пустим!» Весь - паскудство, срам и злоба, он орёт: «Довольно злиться! Доведут тебя до гроба виртуальные частицы!» «Брешешь, пёс! - Петрович, красный от желанья вражьей смерти, стонет. - Весь ваш труд - напрасный: будет здесь каюк вам, черти! Положу за время ночи асмодея к асмодею! Я ж - потомственный рабочий, даже грамоты имею!» И, воздев топор разящий (бесы мигом - врассыпную), бабы Раин глупый ящик - буйну голову хмельную - пополам Петрович рубит, огурцом срыгнув устало... Он, по сути, бабку любит; просто меткости в нем мало... 2 Чу! Звонок! В фураге новой И в плаще с плеча чужого пялит зенки участковый в объектив глазка дверного. Это ходит он с дозором, недобритый и нетрезвый. Чтоб Петрович не был вором беспокоится болезный… Он проходит тихо в двери, портя воздух с каждым вздохом; знает он, что люди - звери: каждый ждёт его с подвохом; каждый хочет расквитаться за служебные ошибки - на нунчаках с ним подраться, надавать по морде шибко иль, как минимум, заехать по спине ему лопатой, чтоб он стал предметом смеха и ходил везде горбатый. Но Петрович приглашает, как всегда, его к буфету - полстакана наливает и бурчит: «Закуски нету»... После, к выходу шагая, участковый без охоты замечает: «Баба Рая распахнула мозг свой что-то... Ладно. Ваш бедлам семейный мне пока без интереса: коли нет заявы ейной, то живи пока без стресса. Лишь бы шум не подымали, не стреляли тараканов - мне во вверенном квартале не потребно фулиганов!» И уходит в ночь, смешную, словно личико у смерти; одесную и ошую скачут черти, черти, черти... 3 А Петрович слышит - в горле ком урчащий шевелится: «По всему, нутро распёрли виртуальные частицы», - так он думает. Короче этих мыслей не бывает; промеж них, заплющив очи, он на лоджию шагает. И, склонясь через перила, мечет он на ветер склизкий всё, что съедено им было: огурцы… кусок редиски... А рогатые повсюду, кувыркаясь, крутят дули. «Мы с тобой, - визжат, - покуда ты живой ещё, дедуля!» Теребя его штанину, супостат один вещает: «Ты нюхни, браток, бензину: сблюнешь душу - полегчает!» И Петрович видит: точно - от поганцев не отбиться. И «Московской», как нарочно, не осталось, чтоб забыться. И топор пропал куда-то. А кругом - рога и рыла... И Петрович, виновато плача, лезет за перила - и летит в незрячий космос, улыбаясь криволико. И его прощальный голос возвышается до крика: «Люди-люди, не бродите в дебрях, гиблых и пропащих! Люди-люди, не будите вы зверей, друг в друге спящих!» На пути его падучем - хмель сочащие светила. Мимо - бог плывёт на туче, щеря лик зеленорыло... И ему в тумане светит дно родимого квартала, где кричат чужие дети: «С неба звёздочка упала!» | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
