Случай на шахтном посёлке.

Посвящается Николаю Васильевичу.

С симпатией к Марии Сидлер и Аглае Морозовой.

Это не плагиат, это подражание.

 

«Это что за невидаль, «Случай на шахтном посёлке»? Что за «Случай»? И закинул в свет махонький рецидивист! Слава Богу! Ещё мало народу загнали в неподъёмные кредиты по приобретению компьютеров! Ещё мало народу, всякого звания и сброду, научилось пальцами-то лязгать в такт по клавиатуре! Хватило же тяготение и меня рецидивиста потащиться вслед за другими! Реально, что мастеров лузгать по «клаве» развелось столько, что не придумаешь шустро, что бы такое и запустить в интернет-пространство».

Слыхивало, слыхивало сокровенное моё все эти речи ещё за месяц! То есть, я говорю, что нашему брату, матёрому уголовнику, высунуть нос из своего захолустья в большой свет – ой, мамочка родная моя! Это всё равно как, случается иногда позовут в кабинет хозяина: все обступят тебя и пойдут насмехаться. Ещё бы ничего, пусть уж там чины пониже, нет, какая-нибудь задрипанная корреспондентка со вшивой газетёнки районного пошиба, посмотреть – убожество, которая щелкопёрствует брехню да дрянным слогом, и та пристанет; и начнут со всех сторон скалить зубы, да притоптывать ногами. «Куда, куда, зачем? Пошёл, злыдарь*, пошёл!» Я вам скажу… Да что говорить! Мне легче съездить в нашу районную Новохацапетовку, в которой уже лет пятнадцать как не видал меня ни один участковый и ни один пастор расплодившихся непомерно церквушек протестантских, чем показаться в этот великий свет всемирного инфопространства. А показался – плачь не плачь, давай ответ…

У нас, мои любезные читатели, не во гнев будь сказано (вы, может быть, и раздражитесь, что простой рецидивист говорит вам запросто, как будто какому-нибудь корешу, свату своему или куму), - у нас, ни только на хуторах, но и на пышных районах городов наших малороссийских, уже, изволите узнать, давно нету простых советских танцев для молодых людей. Я уж и не успел застать по прошлой своей вольной жизни финдиперсовое словечко – дискотека. А только давно нет ни того и ни другого, чтобы в чистом виде! Всё, знаете, горилка да травичка* заправляют бал! И вот уж, сколько лет и не помню, как только вечер, то хата моя просторная открыта для всякого народу и звания. И поверьте, что нигде больше, может быть, не было рассказываемо столько диковин, как на вечерах Малеванного Стецька. За что меня народ прозвал Малёванным, спросите вы? Всё по бесшабашной молодости моей! Корпус мой весь описан кольщиками, искусниками выводить тушью по людскому телу! Уж и если бы достался мне даже клад какой-то, и вывел я те рисунки с плоти моей немецким лазером, то и всё равно, так и остался бы – Малёванным! Ведь, у нас, не извольте гневаться, такой обычай: как дадут кому люди прозвище, то и во веки веков останется оно. Как у четырежды прадеда подружки моей кумы – Рудого Панька. Знаменитый был пасичник, уж и не вспомнят его нынешние люди молодые, что без соответствующего образования.

И вот, когда собьются все в тесную кучку в накуренной хате и пустятся загадывать ребусы и просто нести болтовню, то… Боже мой! Чего только не наплетут! Каких только страхов не выдумают! Откуда только ужасов разных не выкопают! Каковых только странностей не нанесут!

… Бывало соберутся добрые люди ( и далеко не криминальных кругов!) в гости, в день рождения Малёванного, усядутся за стол, - и тогда прошу только слушать. И то сказать, что люди были не вовсе простого десятка, не какие-нибудь «продвинутые» от «интернето-сайтов» либо от другой абракадабры, тем паче - не быдло наше поселковое. Да, может, иному, и повыше нашего рецидивистского звания, сделали бы честь посещением. Вот, к примеру, знаете ли вы бывшего знатного да пышного зэка с особых режимов, Вадюху Глюка? Эх, голова! Что за небылицы умел ввертеть в уши простодушных! Он никогда не носил фуфаек и джинсов с кроссовками; но заходите к нему и в будни, он вас всегда примет в костюме-троечке, цвету советской ностальгии. Туфли его от забугорной допотопной «Саламандры» всегда начищены и до сих пор сверкают, что с прилавка. Никто не скажет также, чтобы он когда-либо выбегал на двор выблёвывать остатки алкоголя, как то делают люди его звания, да и много выше. Хотя один из гостей… Ну, тот уже был такой «крутой» господин-философ, что хоть сейчас нарядить его в присяжные заседатели или в прокуроры. Бывало пустит в народ маленький свой стишок (благо – Интернет пашет) и найдя возражения к оному, пойдёт рассказывать – вычурно да хитро, как в печатных книжках! Иной раз слушаешь, слушаешь, да и раздумье нападёт. Ничего, хоть убей, не понимаешь. Откуда он суждений понабрался таких! Вадик Глюк один раз насчёт этого славную сплёл присказку: кто желает, то прочтёт на литпортале ЧХА, в оном разделе. Так вот так! Такая оказия! Но Вадюха Глюк пошёл уж так далёко в своих категориях, что тот панич от прозы и лирики, не говоря ни слова, нагнул голову немного вперёд, расставил ноги свои посереди информпространства, засунул руку в карман делового своего костюма, вытащил пачку сигарет «Давидофф», прикурил сигарету, и тогда только проворчал про себя чуть ли ещё не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»… «Быть же теперь ссоре», - подумал я, заметив, что пальцы у Вадика Глюка так и складывались дать дулю. К счастию, старуха моя догадалась поставить на стол знаменитый в совейских десятилетиях – оливье. Все принялись за дело. И рука Глюка, вместо того чтоб показать шиш, протянулась к салату, и, как всегда водится, начали прихваливать мастерицу хозяйку.

Может статься, что на оном портале ЧХА, вы найдёте побасенки самого Малёванного Стецька, какие он рассказывал своим внукам. Ой, не успел вас, люди добрые, постращать выходцами с того света и дивами, что творились совсем недавно в стороне нашей. Но лишь бы читали да слушали, - лень только подлая рыться, - наберётся и на десяток таких историй. А сейчас всё к вашему умилению только со слов нашего легендарного Вадика, именуемого в поселковом народе – Глюк.

*********

…В ту пору я ещё работал машинистом подъёмных установок. На шахте лутугинской. Было это не близ Диканьки, а на родном Донбассе. Шёл я с третьей смены. А времена, они, во всякое время – дикие. Вон, ещё, больше чем столетние герои прозаика Куприна говаривали: «Время сейчас такое, нервное». Вот и я шёл по асфальту от шахты. Благо, фонари ещё горели над дорогой. Ещё их остовы не успели растаскать «на металл» будущие гавроши разрушенной империи.

Вот уж показался знакомый с малолетства памятник неестественно могучему шахтёру с обломком антрацита в длани. Добротные двухэтажные домики с евроокнами, металлопластиком и спутниковыми антеннами-«тарелками» соседствовали с рушащимися, покинутыми лачугами а-ля Руина-XVII*. Автобусные остановки made in USSR красовались ржавыми скелетами арматуры, обнажающимися из-под разрушающихся бетонных корпусов. Да, уж – развитой социализм!

Но, что было в этих краях сто, двести лет тому назад? Пустыня, голая степь. А, что было здесь во времена второй мировой, Великой Отечественной? Страх, голод, разруха и нищета рядом со смертью. А, что было после? Опять же, нищета. Но с надеждой на светлое будущее. Да, была пара-тройка десятилетий виртуального социализма, общества казарменной модели. Асфальт, ныне развороченный, покрыл грунт, построили остановки, сельсовет, клуб, аптеку, магазин, школу, десяток небольших зданий с квартирами. Всё это ныне ветшает, дряхлеет, ибо материя имеет свойство разрушаться. Опять же, сейчас это разрушается, а раньше этих атрибутов современной цивилизации и вовсе не было. И ничего – народы существовали. Впрочем, вероятно, во все времена люди ностальгировали о чём-то якобы лучшем, что было некогда.

Вдруг всегда пугающий звук чего-то движущегося в ночи сквозь невидимую растительность заставил меня вздрогнуть. А, ведь, по обе стороны дороги чернел мрачный лес! Я тревожно, с опаской оглядывался во тьму, в которой ничего не было видно, а треск веток и шелест листьев громко свидетельствовали о чьём-то резвом пути через полулесные донбасские дебри. «Когда тебе на ум приходят мысли о пугающих вещах, - вспомнил я, читанное на своей непыльной работёнке в шахте, мексиканское предостережение дона Хуана, что учил Кастанеду, - о чём-то рыщущем во тьме, чему нет имени, то знай, что это женщина-видящая из безмерной области истинного ужаса». Всё это, конечно, легче принять было за нонсенс, ещё проще за полную чушь. В то самое время, когда я сие читал, а пьяные шахтёры шли на работу, или же с таковой. Но сейчас я что-то чувствовал, и сердце моё трепетало.

Между тем я отчетливо слышал, что нечто целенаправленно движется сквозь тьму в лесу. Это нечто могло вполне быть и диким кабаном, если бы они водились в этих краях в такой близости к человеческим жилищам.

Неожиданно страшный звук прервался. Из-за ночных облаков показалась луна со своим неизменным в веках нимбом, цвета которого не могут поддаться конкретным определениям. Лишь некоторое подобие оранжевого колера можно было без сомнения определить в лунном ореоле, сопровождающего человеков от младенчества до старости.

Вдруг в самом низу склона на асфальтированной дороге я увидел лежащее тело. Это была женщина. Лицо её было склонено к земле. Сразу я обратил внимание на дорогую её одежду. Потому что в наших краях всегда можно увидеть валяющиеся особи двух полов. Алкашей хватает. Но здесь было видно сразу – женщина из кругов порядочных, цивилизованных. «Разденут», - сразу подумалось мне. И это был лучший вариант из всех.

Я склонился над нею и произнёс над её затылком:

-- Что с вами? Вам помочь? Давайте я помогу вам встать.

Женщина застонала с коротким: «Угу». Я помог ей встать, и, поддерживая под локоть, повёл по дороге. Уж пришлось уйти от асфальта, вглубь посёлка. Но мы остановились перед пышными воротами в богатую усадьбу. Я встряхнулся и спросил:

-- Не пойму, а почему ты всё время отворачиваешь от меня лицо?

Женщина остановилась, и, смотря в сторону, ответила вопросами на вопрос:

-- А как у тебя с нервами, крепкие ли? А сердце как у тебя, выносливое?

Таинственная интонация осмысленной глубины в её голосе меня поразила и заставила по серьёзному задуматься. Я закурил, и через необъятно обширную минуту медленно отвечал, смело всматриваясь в упорно отворачивающуюся собеседницу:

-- Не жалуюсь.

Где-то поблизости от могучего порыва ветра беспокойно зашелестели листья скрытых во тьме деревьев, и женщина медленно повернулась ко мне. Лик её частями осветился белёсо-невесомыми прядями природно-неонового света от лунного нимба. Сердце моё, ещё молодого мужчины, непроизвольно забилось сильнее, могучие тиски древнего ужаса готовы были смертельно стиснуть его и разорвать, но я усилием воли и разума остановил этот процесс в своей плоти. Глубоко затянувшись и медленно выпустив табачный дым, я не отрываясь смотрел в открывшийся мне мертвецкий лик. Нечто нечеловеческое было в нём. Неприродная белизна сочеталась с зелёным, серым, коричневым и чёрным цветами.

Сдерживая дрожь я тихо сказал, почти прошептал:

-- У тебя же лицо какого-то фантастического трупа...

-- Ты сам попросил.

-- Кто ты? Как это возможно вообще: иметь такое лицо и быть живой?

-- Тебе это невместимо в разум. Ты не можешь этого сейчас понять.

Я хотел ещё что-то сказать, спросить. Но странная спутница ушла в богатую усадьбу, вдруг на самый миг приняв свой настоящий, человеческий облик. И скрылась из моей жизни уже навсегда. Это была настоящая ведьма. Из нынешних, осовремененных...

**************

Ой, любезные мои читатели! Не вы – первые! Сколько-сколько народу просило у меня продолжения глюковой истории! Но от Вадика ничего добиться нельзя! Да, и чего от него, горемычного, достигнешь! Ведь, за решёткой, уж не прогневайтесь за вульгарность слога, Вадик Глюк провёл ни много, ни мало, а лет двадцать с совершеннолетия своего. А, когда изволил повествовать свою историю, то уж успел нажить себе подземный стаж. А это, уж простите, не шутки – иметь такое стремление, дисциплину и волю! Грех думать, что Глюк приврал.

Одно только и могу сказать, как и всем интересующимся докладывал. Вадик Глюк не менее тридцати лет как штудировал Святое Писание. И люди с посёлка видывали всякие чудеса над его добротной хатой. Но, да то уж другая история!

Однако, вот вам и происшествие, что случилось в обширной таганрогской губернии! Теперь только, по соображению всего, видим, что в нём есть нечто неправдоподобное. Но что страннее, что непонятнее всего, - это то, как авторы могут брать подобные сюжеты.

А, однако же, при всём том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже… ну да где ж не бывает несообразностей?.. А всё, однако же, как поразмыслишь, во всём этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают.

Тем паче, что некоторые серьёзные люди с наших краёв, те люди, что ни табачком, ни горелкой не балуются, любят мне говорить, что Вадик Глюк – святой, а нечисть разная уж так и лезет к нему с самых непостижимых сторон. Но то уже дело не моё! Пусть читатели смеются с тех людей!