...и будет джаз А они мне кричат: «Когда? Отвечай, когда? У тебя же в душе вода и кругом вода, отключён телефон, перерезаны провода, и ни свечки, ни спички, ни искры в кромешной тьме». Я молчу, прикусив язык, окровавив рот, отвожу глаза от гостинцев, даров, щедрот и считаю шаги бесконечных мурашьих рот по истоптанной в кашу, разодранной вдрызг спине. А они говорят: «Для чего это всё, скажи? Ну добро бы мессия, добро бы своё отжил, да и муки твои – бесплодные миражи, знаешь, сколько в округе придуманных лобных мест?» Я киваю, сжимаю зубы – хрустит дентин, – я и сам никогда не верил, что я один, и беззвучно прошу: о, сверкающий господин, отойди, не шатай, не ломай мой корявый крест. Да какая там гордость, какая там к чёрту спесь? Я же просто совсем не умею, когда не здесь – наркоман, алкоголик, подсевший на злую смесь забродившего хмеля, любви, бестолковых склок. Но когда мне царапают горло осколки фраз, по живому, навылет, как будто в последний раз – это ангелы в небе поют мой любимый джаз, и рождается слово. Нет, Слово. В котором – Бог. Тот, Который меня придумал Кто-то выплеснул в стылый вечер разведенный водой пастисс. Тот, Который условно вечен, выпускает меня пастись в облысевшие напрочь парки, в лабиринт человечьих нор, отобрав у старухи-парки мой отсроченный приговор. Мокрым снегом блюёт предзимье – много выпивки натощак. Тусклый месяц, маньяк-насильник, сунет руку в карман плаща, не ножом – вороненым дулом ткнет под ребра, сорвется в визг. Тот, Который меня придумал, удивленно посмотрит вниз. Я глотаю бессонный город, застарелой тоской давясь – современный римейк Гоморры, переснятый в сто первый раз. Уроборосом вдоль по краю замыкаю неровный круг. Тот, Который в меня играет, прекращает свою игру. Поцелую троллейбус в морду, к тротуару прижмусь щекой, подо мной шевельнется город бестолковым слепым щенком. Поводок (пуповина? лонжа?) перерезан осколком льда. Тот, с Которым мы так похожи, улыбается в никуда. У меня впереди свобода беспощаднее палача: пить вино, обсуждать погоду, иногда посещать врача, ездить в Сочи и на Ривьеру, выть от боли и снова пить… Тот, в Которого я не верю, как посмел ты меня забыть?! Жизнь – попытка начать ab ovo. Глина лавой кипит в горсти, тишина заглушает Слово, что могло бы меня спасти – все равно. Матерясь и плача, огрызаясь, по швам треща, я уже не могу иначе… нет, ни жалости, ни подачек – просто встречу пообещай. Синее Синее. Боже, ну до чего же синее! Мертвая зыбь неведомых мне широт. На горизонте туча с набрякшим выменем дразнит дождем запекшийся жадный рот. Скальный обломок – норы, каверны, рытвины. Левиафаний череп, приют гнилья. «Здесь был Иуда» кем-то на камне выбито. Может и был, не знаю. Теперь здесь я. Двадцать шагов от берега и до берега, бурые ленты мокнут в воде плащом. Чайка на грани слуха визжит в истерике – или не чайка? Впрочем, кому еще?.. Солнце нещадно лупит горячим молотом, брызжут осколки: кварц, лазурит, слюда. Сухо и страшно. Мысли в труху размолоты. Кто я? Не помню. Как я попал сюда?! Соль на губах – до язв, до кровавых трещинок, вяжущий вкус на кончике языка: Слово. А в нем – рождение, запах женщины, сладкая млечность, солнце, гора, река, пыль, и жара, и скалы, и крики чаячьи, мертвая бездна, блеклая синь вверху… …Мир, потянувшись, сбросит с себя нечаянно данное наспех имя, как шелуху. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
