Черт бы побрал ноябрь с его атмосферной неразберихой. Горло саднит нещадно. Осень – время, когда оголяются нервы уличной девкой или шутом площадным. Даже названье звучит как ругательство что ли – как бы ноябрь, а как бы и впрямь обманули. Мерно сознанье уходит в подкожные штольни, гулко гудя, как гудит растревоженный улей. В пору святых выносить, да вот только проблема – не выношу уже года как два. Причем на дух. Комната, бра, потолок, надоевшие стены, а за окном надоевший не менее лабух – дождь, что стучит по разбухшим карнизам фанерно, влажными пальцами, точно на клапаны давит сердца. Невольно становишься редкостной стервой, к стеклам прильнув пересохшими, злыми губами. Вытечь бы кровью из вены в запруженный город по кровостокам унылых, прокуренных улиц. Там где-то ты поднимаешь простуженно ворот. Мы разминулись? Должно быть, опять разминулись. Я примеряюсь к тебе, как к подарку Пандоры, след твой неявный давно потеряв в параллелях. Сразу приходят на ум философские споры и разговоры о вдовьих холодных постелях, а не банальное: бабоньки, хочется секса! Все так живут, отчего же не жить так и мне бы? Сдавит висок, оглушая пронзительной секстой, цвета остывшего цинка просевшее небо. Не находя себя в будущем и настоящем, осознавая надежду особенной пыткой, я не вскрываю богами подаренный ящик – не любопытно мне, веришь? мне не любопытно. *** Видишь ли, все не так просто. Все просто не так. Вот я – упрямый подросток с ссадиной возле рта. Да еще невысокого роста. Словом, нехороша вовсе. Разве вот только душа… Да что там душа? Просто отросток с замашками пойманной птицы. Словом, вот я – нескладный подросток, а вот уже тридцать. Жизнь уже пройдена где-то до половины, и возле рта приметой старенья морщины. Так же, как и тогда, невысокого роста, нехороша. А что же душа? Короста! А за душой ни гроша, только память – не больше. Все, что найдете, – берите, все ваше, но боль же, боль мне оставьте, пожалуйста, сделайте милость! Боль и все то, что не сбудется и что не сбылось. Что ж вы меня прямо так на корню без ножа? (сбились дыханье и шаг) Неужели не жаль? Или за Ахероном неурожай выдался снова? Долго ль еще до покоса? Правильно ты мне не верил – в жизни все просто. Просто дождливо, поскольку опять же ноябрь, просто за тридцать, но торопиться не надо. Право, успеется, лучше семь раз отмерьте. Возраста нет призывного у смерти. Захочет, придет, захохочет, обнимет, как мать: «Что, мол, дурашка? Пора и честь знать». Такая вот штука. А сигаретка-то в пальцах дрожит. «Хочешь жить, сука? Я знаю, ты хочешь жить!» Хватит ли духа, губ не сомкнуть печатью? Будь ты подросток, старуха, а что отвечать-то? Под козырек и навытяжку, все, мол, там будем, дайте мне, тетенька, только еще пару буден с их невозможной тоскливостью вечного круга. Что-то ведь все-таки было в них, правда, подруга? Что тебе стоит, тебе ж это просто, поди – сделай так, чтобы не задаваться вопросами, Господи! *** Горе Пандоре! Как первая заповедь ныне «не любопытствуй!» А впрочем, охота была бы. Все повторится. С чего бы вдруг стать нам иными? Комната. Бра. Потолок. Надоевший ноябрь. И какова вероятность, что в это мгновенье кто-то берет ровно столько кристалликов соли сколько и я? Такова вероятность везенья мне поиметь за душой что-нибудь, кроме боли. Где-то в запасниках вечности будет храниться то, что мной было. А впрочем, была бы охота. Выжит подросток с замашками раненой птицы – верят в бессмертье фанатики и идиоты. Пойманным ангелом, видно дела мои плохи, силюсь добрать все, что к оному дню не успела. Время меня выбирает по капле, по крохе всю без остатка до самого донышка тела. Просто сказался избыточный сенсорный голод. Я извлекаю из рам твои старые фото, ты где-то там покоряешь простуженный город – это твоя каждодневная, злая работа. Так мы становимся мифами. Мифы стареют и умирают, как люди, живя вхолостую, как по накатанным пролежням узкоколеек. Кажется мне временами, я не существую. Просто задумчивый кто-то со взором когда-то даже горящим, а ныне же с глазом подбитым книгу небрежно листает при свете заката, книгу, в которой подобием смысла разлита вся моя жизнь ab ovo usque ad mala. Просто листает и знаешь, что вовсе обидно? Взглядом скользит через строчку по диагонали – не любопытно ему, веришь? не любопытно. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
