Часть первая

 

 

1

Гвозди с огромной силой вколачивались кем-то в крышку гроба. Один, второй, третий. Я отчетливо ощущал, как металлическое острие пронзало древесину. С каждым новым ударом мне все сильнее казалось, что это не в гроб, а прямо мне в голову впивались стержни гвоздей. Но вот еще секунда этой пытки и все мгновенно стало на свои места. Гроб исчез. Гвозди убрали. Я открыл глаза.

Непонятного цвета потолок, бывший когда-то белым, надо полагать. Вполне просторное помещение. Минимум мебели. Кроме моей кровати у дальней стены видно стол и стул. Все предельно простое. Окон нет. Свет дает круглый матовый плафон под высоким потолком, на дне которого скопилось целое кладбище несчастных мотыльков, променявших свою жизнь на глоток света. У стены в ногах кровати - покарябанная дверь в комнату. Такая же блеклая, как и все вокруг.

Я лежал, созерцая всю эту "красоту" и ловил себя на мысли, что понятия не имею где я. Сознание подсказывало слово "дом", но мне бы не хотелось верить, что я тут живу. Тщетно пытаясь вытащить из памяти картинку своего настоящего дома, я начал ощущать какую-то зыбкую слабость. Потому, что память, словно сейф, закрытый на семь замков, не дает ни картинки дома, ни какой-либо другой информации. Мне не ясно кто я, где я, какой сегодня день или хотя бы год, болен я или здоров, женат или холост и так далее. Сознание тщетно рыщет в поисках ответа, но зациклено натыкается на барьер, который не преодолим. Наконец пустые попытки пробить преграду, скрывающую меня от самого себя оставлены. Самое время осмотреться по сторонам - может так я смогу больше узнать о себе.

Комната была пуста. Рядом я не нашел никакого звонка или колокольчика, что бы привлечь к себе внимание кого-нибудь из рода человеческого для объяснений. Позвать кого-нибудь на помощь? Но кого? В голову не пришло ни одного имени. Слабый окрик: "Эй!" отозвался глухим эхом комнаты. Тогда я встал с кровати и сделал первые нерешительные шаги по комнате. Ноги меня не слушались: они были ватные и совсем чужие. Разок я спотыкнулся, и лишь стул под рукой не дал упасть мне на пол. Как оказалось дверь, в новый мир, была непреодолимо далека от меня. Придется учиться ходить заново.

После довольно продолжительных тренировок у кровати я, наконец, начал чувствовать свое тело. Опираясь на стенку, я подошел к двери и подергал за ручку. Не заперто. Что или кто может ожидать меня за этой дверью, я не знал. Но что бы я там не увидел, это все же лучше, чем лежать в четырех стенах, не зная о себе ничего.

Новый мир сразу обдал меня острым запахом сигарет. Уже сама эта мысль меня порадовала. Если я узнаю что-то по запаху, значит еще не все потеряно. Передо мной был длинный узкий коридор и ни одного человека. Двери-близнецы тянулись по стенам в оба его конца. Я выбрал то направление, где слышались голоса. Темный коридор плавно перетек в большую залу, с зарешеченными окнами, утопающую в сигаретном дыму, как в плотном тумане. Теперь я понял, кто стал причиной этого тумана: в зале было много куривших. Они ходили, сидели и просто лежали на полу в серых пижамах, поверх которых были натянуты потертые халаты. Я взглянул на себя. На мне то же была серая пижама. Это означало, что я такой же, как они: клиент этого заведения, чем бы оно ни было. Это была вторая радостная мысль за этот день: я не потерян, я не одинок. Здесь много таких же, как я. Скорее всего, это больница. Только зачем ставить решетки на окнах в больнице, это был вопрос. Но что может быть проще, чем получить ответ от кого-то из этих людей?

Пока я стоял в нерешительности, один из них подошел ко мне, и улыбнулся, оголяя черные прогнившие зубы. Я, расценив этот жест, как приглашение к разговору, улыбнулся в ответ и сказал:

- Здравствуйте. Вы не подскажите, какой сегодня день? А то что-то знаете, потерял счет дням.

Я не хотел его сразу пугать, заявив, что понятия не имею, кто я и как сюда попал. Все по порядку. Но мой собеседник продолжал улыбаться, кивая головой. Тогда я повторил свой вопрос погромче. Может быть он глуховат, я же не знал, в каком отделении нахожусь. Но человек продолжал улыбаться. Я все еще ждал ответа, когда мой взгляд упал на его руку, странно двигавшуюся в правом кармане халата. Меня чуть не стошнило, и я как можно скорее пробрался в центр зала, подальше от своего нового знакомого. Но то, что я увидел, меня просто сразило на повал. Вокруг меня были не люди, а человекоподобные существа с отсутствующими взглядами, гнилыми зубами и сильным запахом немытого тела. Я инстинктивно понюхал свою рубашку и скривился от запаха собственного застоявшегося пота. И в этот момент услышал рядом голос:

- Да уж. Запахи здесь, что надо.

Напротив меня стоял мужчина среднего возраста, с глупой прической "под горшок", одетый в такую же серую пижаму, как и все, но с нормальным человеческим взглядом, может быть немного уставшим. Эдакий художник, ищущий вдохновения вдали от суеты. Но я, наученный предыдущим опытом общения, только кивнул в ответ.

- Да ты не бойся, я не буйный, - подбодрил он меня. – Буйные все под кайфом по палатам лежат.

- Под кайфом? Так это что больница для наркоманов, - мне все еще не хотелось верить в собственную догадку о моем местонахождении.

- Ага, для наркоманов, - подтвердил "художник". – А так же для алкоголиков с белой горячкой, всяких Наполеонов и Гитлеров. И вообще для тех, кого жизнь довела.

- Дурка, - обреченно произнес я.

- Она самая, - засвидетельствовал он.

- Это объясняет решетки на окнах, - я уныло взглянул в их сторону, тщетно пытаясь разглядеть пейзаж в грязных разводах, отдаленно напоминающих стекла.

- Ах решетки… Это все из за птиц.

- Здесь много птиц? – спросил я машинально, раздумывая, как меня занесло в больницу для душевно больных.

- Да, пока они пытались летать сами, решетки никто не ставил. Одной птицей больше, одной птицей меньше… кому какая разница. Но когда Никола-голубь подговорил с ним полетать весь этаж, они поставили решетки.

Я ужаснулся, представив, как толпа душевнобольных подбежала к окнам, расталкивая друг друга, что бы взлететь и может быть первый раз в жизни ощутить настоящую свободу, и какая страшная картина открылась тем, кто потом выглянул из окна вниз.

- А у тебя какой диагноз? – спросил меня "художник".

- Не знаю, - удрученно пожал плечами я. – И возможно было бы лучше не знать этого совсем.

- Ну, как же! Всем же интересно, что у нас за новенький. Правда, Иннокентий? – спросил у кого-то позади себя "художник". Я заглянул ему за спину, но никого там не увидел, кроме куска газеты привязанного к ниточке, которую "художник" держал в руках. – Ты можешь спросить у нее, - он показал рукой куда-то в сторону.

Может "художник" и был приятным собеседником, но он и его отношения с куском газеты по прозвищу Иннокентий, мало меня волновали. Больше всего на свете я сейчас хотел узнать, кто я есть.

В ближнем конце коридора стоял стол, и за ним что-то писала женщина. Настольная лампа освещала ее маленькую фигурку в белом халате. Судя по лицу, женщина не очень молода и крайне устала. Я тихо, как только смог, подошел к ней и, остановившись на некоем удалении, и поднял ладонь вверх, надеясь этим жестом ее успокоить:

- Добрый вечер. Не могли бы вы сказать мне каков мой диагноз? Видите ли, больные интересуются, - я неопределенно махнул рукой.

Мой вопрос застал ее врасплох. Женщина встрепенулась, и очумело оглядела меня с ног до головы:

- Вы кто?

- Именно это мне и самому хочется у вас спросить.

- Из какой платы?

- Не знаю. Там по коридору. Я недавно проснулся. А как тут очутился, тоже ничего сказать не могу.

Тут моя собеседница ойкнула. Встала со стула и, пятясь, засеменила прочь по коридору - в противоположный конец, утопающий в темноте. Когда звуки ее шагов совсем стихли, я решился посмотреть, что занимало внимание женщины до моего появления. Передо мной лежал журнал учета состояния больных. Вот бы взглянуть одним глазком, может узнал бы кто я. Эх, не посмотрел на номер своей палаты! А то ведь мог столько сразу прояснить.

Пока я стоял и раздумывал, из палаты напротив выглянул маленький человечек со сморщенным лицом. Он окинул меня удивленным взглядом и, высунувшись почти наполовину, спросил:

- Ты новенький, да? Из какой палаты? Сигаретки нет? Чего это ты Марюху всполошил?

- Погоди, не все сразу. А из какой палаты – посмотреть надо. Вот сейчас журнал полистаю и пойму. – Увидев, что я листаю журнал, человечек снова юркнул за дверь и уже оттуда забормотал:

- Увидит Марюха, что ты журнал трогал, так Глыба и Костыль тебя излупцуют. Бросай его и беги к себе. Одеялом с головой укройся и засыпай, тогда может, и не будут бить.

- Какая Глыба? Почему кто-то вообще будет меня бить? – Но больше я не добился от странного собеседника ни единого слова, потому что тут в конце коридора появилась Марюха. Ее действительно сопровождали две личности, на удивление точно подходящие к прозвищам Глыба и Костыль. Один широченный, другой высоченный. Настрой у всей троицы явно не дружелюбный. Я еще стоял и раздумывал как себя повести и что отвечать, если будут спрашивать о самочувствии, но тут Марюха заметила что-то на столе и завизжала дико и страшно:

- Этот урод брал журнал!

Санитары рванули ко мне как пара спущенных с привязи оголодавших Буль - терьеров. Сопротивляться времени мне не оставили. Я подвергся граду ударов и не потерял сознания лишь потому, что Глыба в какой-то момент дал знак напарнику прекратить экзекуцию. То, что от меня осталось, садистская парочка подхватила под руки и, протащив в палату, кинула на грязную постель. Вдобавок они прикрутили меня к кровати ремнями и впрыснули какой-то укол. От неизвестного зелья я как-то сразу обмяк, оставшись один, обездвиженным и в полной темноте. Все тело болело и очень хотелось спать.

 

2

Когда я проснулся, то первое что почувствовал – пропали ремни. Я снова был свободен. И я знал, как распорядиться этой свободой. Раз никто не собирается объяснить мне кто я, и по какой причине я здесь, то я разузнаю это сам. Итак, моя сегодняшняя задача: вытащить о себе всю возможную информацию из журнала Марухи.

Я вышел в коридор. Оглянулся на дверь. Палата номер четырнадцать. Отлично. Осталось только подобраться к заветному журналу. Пройдя через уже известную мне залу, и не встретив там никого из своих вчерашних знакомых, я попытался приблизиться к столу Марухи. Она, завидев меня издалека, подняла телефонную трубку и что-то быстро проговорила. Тут же, как по мановению волшебной палочки, из ниоткуда появился Костыль. Одного его взгляда мне хватило на то чтобы понять: еще раз приближусь к Марухе - повторится вчерашняя процедура. Оставалось только ждать. Я исходил из того, что Костыль и Маруха – тоже люди, и они могут отлучиться по нужде или поесть. Но мои противники оказались гораздо умнее, чем мне могло показаться. Нужник находился у Марухи за спиной. И даже когда она отлучалась, у ее стола дежурил Костыль. Когда же отлучался Костыль, его сменял Глыба. Я просидел в ожидании целый день, но стражи местного порядка не дали мне ни одного шанса на победу. В семь вечера всех разогнали по палатам и закрыли на ключ.

Спать мне еще не хотелось, и я остался один на один со своими мыслями. А мысли меня посещали самые разные. Даже осознавая, что попытки вспомнить что-либо о себе абсолютно бесполезны, я не мог сдаться на волю судьбе и просто плыть по течению. Я снова и снова представлял себя то рыбаком у разбитого корыта, спившегося от нищеты, то любовником богатой матроны, сданным в дурку разгневанным мужем-рогоносцем, то иностранным шпионом, пойманным русской разведкой и закрытым в дурке до скончания века, а то великим математиком, у которого гениальность граничит со слабоумием. Я силился понять, с чем связано отсутствие памяти, и опять не мог придти к одному, единственно правильному выводу. Вероятно, я знал что-то лишнее и меня закололи лекарствами до потери памяти. Возможно, я перенес какую-то психологическую травму и сознание, будучи не в силах переварить подобную информацию, просто отрубило прошлое, посредством блокирования памяти. А возможно… сколько еще таких возможно я перебрал в голове за этот вечер. Еще одна мысль, которая занимала меня сегодня, была: болен ли я, и если болен, то чем. Я пытался мыслить логически: как должен чувствовать себя душевно больной? Дурак никогда не признает, что он дурак. Исходя из этой формулы, я вполне мог быть душевнобольным, так как чувствовал себя абсолютно здоровым. Если не считать потерю памяти. Так может быть это и есть моя болезнь? Но разве кладут в дурдом людей, страдающих потерей памяти? Мне казалось, что не кладут. Но что я могу знать о правилах в подобных заведениях? К тому же сегодня меня ничем не кололи. Судя по другим постояльцам – кололи их каждый день. Тогда почему я избежал этой участи? Потому что они экономят лекарства? Или может, потому что я здоров? В общем, вопросов было уйма. Так я и заснул, не сумев ответить себе ни на один самый простой вопрос.

На утро, отправившись в единственное место прогулки для душевнобольных, а, следовательно, единственное место, где я мог найти ответы на часть своих вопросов, я вновь встретился с "художником". Похоже, он был рад меня видеть. За дружеской беседой я успел кое-что узнать о местных порядках. Средства оздоровления с неизвестной химической формулой, которые здесь применялись, вызывали у пациентов гниение зубов и тягу к никотину. Средства эти кололи абсолютно всем, и почему я не был удостоен подобной чести "художник" не знал. Правда, он сделал предположение, что Маруха, оставшись за главную на месяц отсутствия доктора, уехавшего в область на разбирательство за растрату, не хочет брать на себя ответственность и начинать колоть меня, как и всех. Достаточно связный рассказ "художника" и логические обороты, которые он применял, убедили меня в его нормальности, и я решительно не понимал, кто запер "художника" в дурдом только из-за того, что человек принимал кусок газеты за собаку (или еще какую зверюшку). Но буквально через несколько минут я понял, что же явилось причиной заточения нормального с виду человека в психушку. Кто-то из больных наступил на Иннокентия и "художник" накинулся на него с кулаками. Такой отчаянной ярости я никогда не видел. Меланхоличное до тех пор лицо исказилось страшной гримасой. "Художник" буквально раздирал своего противника на кусочки. Я услышал в стороне низкий рык, и, обернувшись, увидел, как Глыба мчится на "место преступления". Противник "художника" уже обмяк и не сопротивлялся, а Иннокентий преспокойно валялся на полу. Тогда я схватил Иннокентия и начал им трясти перед лицом "художника" как мамаши машут погремушкой перед младенцем, чтобы он, наконец, перестал рыдать. Подействовало. "Художник" тут же забыл про обидчика и переключился на Иннокентия. Его лицо опять стало безмятежным. Я успел его оттащить, и теперь ни один человек не мог бы догадаться о втором лице "художника". Глыба ворвался в круг лицезревших, но так и не смог от них добиться, кто же явился причиной раздора. А в моей голове уже созрел план, как добраться до журнала Марухи.

 

На следующий день, дождавшись вечера, когда Маруха была уже уставшей, и дежурил возле нее Костыль, который был менее проворен, чем Глыба, я незаметно подвел "художника" к окну и, выхватив у него из рук Иннокентия, выбросил его в форточку. "Художник" залез на окно, как заправский Тарзан и с дикими воплями пытался пролезть между прутьев решетки. Остальные душевнобольные скопились возле него и тоже начали дергать перекладины и пытаться их выломать. Как я и ожидал, Костыль кинулся отдирать "художника" от окна, но не тут-то было. Ярость придала больному такую силу, что никакому Костылю не было под силу с ним справиться. Я видел, как Маруха вызвала по телефону охрану и побежала помогать Костылю. Значит, у меня было несколько минут до того как прибегут санитары. Преодолев расстояние, отделяющее меня от ответов на мои вопросы в три прыжка, я начал лихорадочно листать журнал.

Итак, вот: четырнадцатая палата. На месте фамилии прочерк, на месте адреса тоже. Указано лишь, что пол мужской, и возраст: за тридцать. Доставлен в конце февраля. А последняя запись за 11 мая. Вот сколько я лежу в "амбулатории для граждан с душевными расстройствами города Дивногорска". Где этот город я не знал, и что-то подсказывало, что я никогда прежде в нем не жил. Слышно крики, санитары уже здесь. Я успел схватить со стола сегодняшнюю газету и засунуть ее за пазуху, и в этот момент кто-то сбил меня с ног. Дальше только истошные крики Марухи и дождь ударов, сыпящихся со всех сторон.

 

3

Когда я очнулся и сколько времени провел в забытьи, я не имел понятия. Лампа под потолком не горела, но кто-то принес и включил крошечный абажур на столе. Свет падал на сверток, накрытый исписанным листком бумаги. Я немножко поколебался и все же сначала развернул сверток. Темные штаны и почти в тон им рубашка. Несколько смятых купюр вот и все. Наконец приходит время записке. Читаю, и каждое слово доходит лишь со второго, а то и с третьего раза, настолько ирреально мне кажется написанное:

"Вас держат здесь насильно. Вам надо вспомнить, кто вы. В пакете одежда, и немного денег. Бегите. Охраны сегодня ночью не будет. Когда вы вспомните, кто вы - мы вас найдем".

Про обувь автор записки вспомнить не удосужился, но я был не в обиде, сгодятся и больничные тапочки. Тратить время на размышления о том кто, и главное, зачем устроил мне побег, я не стал. На одевание ушли считанные минуты. Мешковатые шмотки. Но движений не стесняют, а это главное. Рассовал по карманам деньги и выскользнул в уже знакомый коридор. На дворе ведь кажется май, значит не околею. Теперь не к столу Марюхи, а, наоборот, к тому концу, куда она убегала за подмогой. Там лестница. Но сначала одно важное дело: газета, украденная у Марюхи, по мановению волшебной палочки превратилась в нового Иннокентия и была засунута под дверь "художника". Надеюсь он не будет держать на меня зло.

Я спустился вниз и оказался на первом этаже амбулатория. В регистратуре пусто. Прокравшись к большим дверям под светящейся надписью "выход" и подергав за ручку, я понял, что не заперто. Все, как и обещано в записке. Интересно куда это автор подевал весь персонал? Но не время сейчас разгадывать такие шарады – надо делать ноги. На улице была глубокая ночь и тоже не души. В какую сторону идти я не знал, и пошел туда, где как мне кажется, горело больше фонарей. Вдоль вполне просторной улицы тянулись деревенские заборы. Фонари высвечивали силуэты одно-двух этажных домишек. Видимо Дивногорск далеко не повсеместно был городом. Ночное время к прогулкам не располагает, и местных жителей мне не попадалось на пути довольно долго. Улица закончилась неширокой площадью. Несколько фонарей освещали здание под гордой вывеской, "Кинотеатр "Ударник" ". С афиши сбоку от входа потенциальных зрителей пугало нечто зеленое и примерзкое. По замыслу местного "богомаза" это было Годзиллой. Об этом сообщала надпись ниже, зазывающая на просмотр американского "блэкбустера", неоднократного номинанта на "Оскара". Внезапно ночную тишину взорвал шум мотора. И не успел я даже подумать о том, чтобы спрятаться, как передо мной остановился милицейский "газик". Хотя на площади было достаточно света от фонарей, мне в лицо ударил луч милицейского прожектора, не позволяя рассмотреть тех, кто сидел в кабине.

- Ты что тут делаешь в пол четвертого ночи? – Вопрос застал меня врасплох. Как на него ответить, чтобы не вызвать подозрений было не понятно

- Так я это, за сигаретами вышел. Кончились у меня, а до утра не дотерплю никак. Бессонница мучает, Только вот куревом и спасаюсь.

- И где же ты у нас в такое время решил сигарет нарыть? Ларек захотел взломать? Я даже не успел придумать ответ на этот вопрос, а меня уже схватили, и в секунду обыскав и освободив от всего имущества, запихнули в задник "газика". Обыскивали и запихивали двое, а третий сидел за рулем и, освещая нас фонарем, комментировал происходящее вслух:

- Ты его Петр Тимофеевич получше обшуруй. Сдается мне это тот самый, что третьего дня у вокзала ларек тряхнул. Денег говоришь всего пшик и документов нет? Точно этот. Бомжара, наверное. Сейчас его в участок отвезем. А там на него глядишь, и еще чего сыщется. То-то я смотрю, время позднее, а он в кино намылился. Знаем мы это кино и эти сигареты. Фантомас-лунатик тоже мне.

Было понятно, что угодил я из огня да в полымя и ничего хорошего в отделении меня не ждет. А тут еще заглушку между задником и кабиной открыли и от души брызнули мне в лицо чем-то. Я закашлялся и мгновенно отрубился.

Снова открыл глаза, когда ночь сменило солнечное утро. Машина стояла. Уехали ли мы от кинотеатра или нет, я не знал. Решетчатое окошко было таким грязным, что ничего рассмотреть сквозь него было нельзя. Вспоминая последнее услышанное перед "газовой атакой" подумал, что мы у отделения милиции и мои "командиры" бросили меня взаперти прочухиваться. Наконец про меня вспомнили. Дверь открылась, и меня рывком вышвырнули наружу. Я стоял и приходил в себя после столь теплого обращения, а мои конвоиры не сказав не слова, сели в "газик" и уехали.

Я огляделся. Меня привезли не в отделение милиции. Я стоял на проселочной дороге и ничего не понимал. Единственное объяснение, которое приходило мне в голову, было то, что про мой побег еще в милицию не заявили, а в местном отделении переполнена камера. И так как я ничего предосудительного не сделал, то меня просто отпустили.

Размышляя на эту тему, я почувствовал, что желудок прилипает к спине от голода. Я полез в карман в сомнительной надежде найти там немного денег, не отобранных накануне. Денег не оказалось, но нашлась еще одна, не понятно как пропущенная мною в больнице записка, которая гласила:

 

"Улица Келдыша, дом 32, квартира 5, Москва"

 

Более ни слова. Знать бы еще, где я и где Москва. Под напором новой информации голод съежился и спрятался куда-то глубоко внутрь. Сначала надо действовать, а про живот буду думать потом. И я, выбрав направление по наитию, отправился на поиски вокзала. Поскитавшись немного по очень небольшому городу, я пришел на местный вокзал, тоже крохотный. После столь странного общения с местной милицией, мне совсем не хотелось снова "засветится", посему в кассу с вопросом: "А когда ближайший поезд на Москву?" я не побежал. И правильно сделал. В здании вокзала прямо напротив входа висела огромная карта Красноярского края. А под ней, поменьше, расписание электричек Дивногорск - Красноярск. Ни о каких скорых поездах следующих через Дивногорск в Москву, не упоминалось. Радовало одно: теперь я, хоть и приблизительно, знал, в каком районе огромной Матушки-России нахожусь. Юг Сибири. Неужели я прожил здесь всю свою жизнь? Места здесь конечно красивые, название города соответствует действительности. То небольшое количество пейзажей, что я успел увидеть, поражало своей суровой красотой: крутые обрывы, одной стороной рассекающие небо, а другой тонущие в сияющее - голубом озере, хвойные леса, стеной ставшие чтобы оградить девственность природы от вездесущего человека. Да что там говорить, места сказочные. Вот только я с трудом представляю себе большой промышленно развитый центр в этой глуши. Кем же я мог здесь быть? Рабочим у станка? Я посмотрел на свои руки. Не похоже, что я их сильно утруждал. Может, я был бухгалтером на каком-нибудь предприятии? Я попробовал умножить в уме двухзначную цифру на трехзначную. Мда. На бухгалтера я тоже не тяну. Где же я протирал штаны десять лет, если конечно верить больничному журналу, что мне около тридцати.

Быстро оценив ситуацию, я принял единственно верное в данном случае решение: покинуть необыкновенно красивый, но очень маленький для сбежавшего из психушки человека город и попробовать свое счастье в Красноярске.

На перроне народу было не много. Там я прослонялся взад-вперед, вглядываясь в прохожих и пытаясь угадать в них тех, кто уже наверняка разыскивает меня после побега из заведения, куда обычно сажают на пожизненный срок. Но вот подали электричку. Каков шанс проехать в ней зайцем я понятия не имел. Любят ли жители города Дивногорска нарушать законы или являются добропорядочными гражданами, я мог только догадываться. А потому забился в самый последний вагон, и весь путь до Красноярска трясся, как бы не вошли контролеры, и не ссадили меня на пол пути. Но все прошло спокойно.

 

4

Размеры Красноярского вокзала и количество снующего в нем народу были несравнимо больше. Тут и там виднелись серые шапки милиционеров. Их я старался обходить стороной. Протолкавшись у билетных касс, я пришел к неутешительному выводу: в Москву мне попасть не светит. Нет, и поезда туда шли, да и билеты в кассах на эти поезда имелись, но только без наличия денег, а главное документов, никто мне билет на эти поезда не продаст. Так бы я и стоял в отчаянии не зная, что делать, если бы не услышал за спиной тихий и вкрадчивый шепоток:

- Мужик, а мужик, ты, что только откинулся? – Я осторожно обернулся. Голос принадлежал человечку, ростом мне по пояс. Наверное, все принимали его за ребенка. Только внимательно вглядевшись в его донельзя расплывчатые черты лица, можно было понять, что перед вами далеко не мальчик, а уже повидавший жизнь человек. Возможно мой ровесник. Но нехороший холодок, прошедший по моей спине от его цепкого взгляда, дал мне понять, что тут главное не попасть впросак. Человек говорил на "фене" и, судя по всему, меня принял за своего.

- Да я в Дивногорске, в дурке под шизу косил, тихо ответил я. - А как узнал?

- У тебя карманы голые, шмотье казенное, башка обкоцанная, откуда как не от кума с таким видом выходят?

- Твоя правда. Но как про карманы узнал? Меня на Дивногорском вокзале патруль принял, и от денежного довольствия освободил. Ты что тоже меня обшмонал? А когда же ты успел? – спрашивал я, параллельно удивляясь своим познаниям в подобном общении.

- Вот пока ты пачку раззявивши у касс стоял, тогда и успел. Щипач я, тут моя территория. Только ты не подумай я своих не трясу. Погоди, постой еще минуток тридцать в сторонке. Сейчас должен Московский поезд подойти. Я быстро сработаю кто приглянется, и потом вместе подумаем как с тобой быть.

Я послушался своего нового знакомого и присел на скамейку у вокзального окна. Вокзальный щипач прошел к выходу на перрон, но увидеть, как он выходит через массивные двери, я не смог: малыш растворился среди пассажиров. Через минут пять объявили о прибытии поезда Красноярск – Москва. А еще через пару минут с перрона через здание вокзала повалил народ. Людской поток шел и шел добрых четверть часа. Момент, когда мой знакомый вновь появился передо мной, я снова упустил.

- Ты просто фокусник, раз нет тебя, а потом, раз и ты уже тут стоишь. - Мой знакомый довольно улыбнулся. Ему были явно приятны мои слова.

- Могем когда хочем! Хороший был поезд. Улов сытный. Бригадир доволен будет. Пойдем-ка к нам. Там и накормишься и расскажешь, куда тебе сподобно ехать. А мы уж скумекаем, как тебе быть.

Мне не очень улыбалась перспектива пообщаться с местными криминальными элементами, так как я догадывался, что их хорошее ко мне отношение может так же быстро смениться на негативное при малейшем моем проколе. Но, имея ввиду мое сегодняшнее положение и понимая, что они – мой единственный шанс добраться до Москвы, я согласился на предложение щипача называвшего себя Сергуняем.

Мы отошли не далеко от центра и спустились в черную пасть подвала, расположенного под длинным зданием, стоявшем особняком. Это был целый жизненный комплекс вне закона. Здесь были и беспризорники, и женщины легкого поведения, и коллеги Сергуняя, и калеки и завшивевшие без ухода дети. Я вдруг отчетливо понял, что если у меня сейчас не получиться уехать из Красноярска, то ждет меня два предельно ясных вида на будущее: либо вернуться в дурку, либо стать одним из этих несчастных – невидимым бойцом подпольной торговли человеческим горем.

Мы долго плутали по бесконечным переплетениям подвала, и, наконец пришли в комнату, обставленную слишком хорошо для подвального помещения. Я понял, что сейчас мне предстоит встретиться с Бригадиром. И правда, через несколько минут в комнату вошел мужичек в спортивном костюме, простоватого вида с благостной улыбкой на лице. Он спокойно выслушал рассказ Сергуняя о хорошем улове и обо мне, и сказал скрипучим голосом:

- Ну почему же не помочь своему человечку? Можно и помочь. Да только бесплатно бывает только сыр в мышеловке. А товарищу твоему… как его кстати зовут?

Сергуняй посмотрел на меня вопросительно. Я же, и сам не раз задававший себе этот вопрос выпалил первое имя пришедшее мне в голову:

- Александр.

- Александр? А фамилия?

- Невский.

- Хе. Звучное имечко. А сам-то откуда? – Бригадир буквально просверлил меня взглядом насквозь, и добродушное выражение испарилось с его лица, как будто его там и не было. Я понял, что каждое сказанное мною слово взвешивается Бригадиром на предмет правды, как Фемидой на весах правосудия. За приоткрытой дверью я увидел двух, готовых меня разорвать громил. Я вдохнул поглубже воздух, судорожно соображая как рассказать им о себе, что бы выти отсюда живым. И тут мне в голову неожиданно пришла спасительная мысль.

- Я из Ярославской области, Кожиновский район, деревня Бугры, бывший совхоз "Знаменский", - начал я цитировать известный фильм "Место встречи изменить нельзя". Странная все-таки штука память: о себе ничего не помню, а какой-то фильм - почти наизусть. Если судить по отдаленности Красноярска от центра, то о Ярославской области они знать ничего не должны. Остается только надеяться, что ни Бригадир, ни Сергуняй не были поклонниками этого фильма. Бригадир молчал, давая понять, что вздыхать свободно еще рано.

- Водила я. С картошкой приехал – грузовик пригнал на завод. Собрался уже обратно, а на Сущевском валу черная тачка выкатывает на красный свет, и на полном ходу в меня - шарах! Меня самого осколками исполосовало, а они там в легковой-то, конечно, в кашу. А пассажир – какая-то шишка на ровном месте. Ну конечно сразу здесь из ГАИ хмыри болотные понаехали – шухер, крик до небес! И все на меня тянут! Ну, составляют протокол, заполняют анкеты. А как дошло до того места, что был я судимый, так они прямо взъелись: надо, мол, еще выяснить, не было ли у тебя умысла на теракт! В общем, понял я, что не отвязаться от них и по самой полной статье пойду, и давай под шизу косить. Так в Дивногорск и загремел.

Бригадир поднял бровь. Его лицо было не проницаемо. Верит он или нет моим россказням, было не понятно. Но отступать было уже поздно.

- А в первый раз за что судили тебя паря?

На мое счастье в фильме содержался ответ и на этот вопрос, поэтому я без заминки ответил, лишь заменяя Великую Отечественную на Афган, а рубли на баксы:

- Вышел я после Афгана, оклемался маленько и устроился шоферить на грузовик на автобазу. Тут меня как-то у вокзала останавливает какой-то лейтенант: мол подкалымить хочешь? Кто ж не хочет! На два часа делов – пятьсот баксов в зубы. Поехали мы с ним на пивзавод, он мне велит на проходной путевой лист показать – все, мол, договорено. Выкатывают грузчики бочки пива, одну за другой, одну за другой – и ко мне в кузов. Отвез я их на сортировку и помог сгрузить. А через неделю ночью являются за мной архангелы – хоп за рога и в стойло! Там спрашивают: вы куда дели с сообщником пиво? С каким спрашиваю сообщником? А который по липовой накладной кучу бочек пива вывез, говорят мне. Я туда-сюда, клянусь, божусь, говорю им про лейтенанта, описываю его. В общем четыре года с конфискацией…

- Да, - наконец сказал Бригадир. – Прям, как в тридцатые. Я думал сегодня так уже не работают, чтоб ночью.

Я аж закашлялся. Совсем забыл, что этот момент тоже заменить надо было. Поэтому пожал плечами, мол, я то что могу сделать.

- Ладно паря. Поможем тебе домой вернуться. Только сам понимаешь – не бесплатно.

 

Мне было определенно стать "лопухом". Друзья Сергуняя затевали игру в "три лепестка", по-простому в три туза. Я же, как простой "лопух" выигрывал у ушлых ребят деньги на глазах у прочих зевак. Публика втягивалась в игру, проигрывала сбережения, и в это же время на заднем плане, Сергуняй обчищал карманы не участвующих, но пристально следящих за игрой, зрителей. Всего за пару дней моя доля от общего навара с лихвой покрыла цену билета в Москву.

Эти несколько дней мне пришлось провести в атмосфере нищеты и обмана. Уж не знаю, приходилось ли мне ранее прямо или косвенно обманывать людей, но сейчас я испытывал двойственное ощущение от своей работы. С одной стороны я видел, что люди, которых мы обчищаем – обычные работяги, которым каждая копейка достается с трудом, с другой стороны я был в безвыходном положении, и не видел другого пути. Ночи, проведенные на тонком матрасе в холодном подвале в соседстве безногого Карачуна, произвели на меня тяжелое впечатление. Его откровения о том, как он - голодный беспризорник пришел к Бригадиру с просьбой его приютить, и как ему ампутировали ногу здесь же в холодном подвале, чтоб выглядел жалостливее, меня просто потрясли, и я решил во что бы то не стало, даже ценой очищения карманов не в чем не повинных людей, выбраться из этого логова и все о себе узнать.

Осталось дело за малым. Паспорта у меня не было. Кассы отпадали. Просить выкрасть мне паспорт и наклеить свою фотографию, это значит обрекать себя на серьезный риск быть снятым с поезда железнодорожной милицией по факту заявления о краже от потерпевшего. Но Сергуняй с легкостью разрешил мои сомнения:

- Так сунь прямо проводнику бабло. Много не давай, а пол цены в самый аккурат будет. Тебе бы и приодеться стоило. В Москву же едешь. Ты в дурке видно все же слегка крышей потек. В таком затрапезном у нас то можно ходить, а там до первого мента только.

Поразмыслив над советом Сергуняя я купил новые джинсы, рубашку в клетку и пару китайских кед. Ни дать ни взять геолог из семидесятых. Не хватает только гитары да бороды подлиннее. Сергуняй моим видом остался доволен. От себя добавил лишь защитного цвета рюкзак. И от бывшего пациента дурки не осталось и следа.

 

5

Поезд мы выбрали ночной. Глаз меньше и, по словам Сергуняя, в таких поездах проводник работает "понимающий". Вагон я предпочел в серединке, как раз следующий за ресторанным. Проводник сходу деньги взял:

- Ты парень в тамбуре постой пока не тронемся. Вещичек вижу мало с собой, не растаешь. А как тронемся, так тебя на сон и определю, где место будет.

Я обменялся на прощание с Сергуняем крепким рукопожатием и шагнул в поезд, надеясь выйти из него уже в Москве.

Проводник не обманул. Место мне нашлось. Купе прямо у туалета. Поэтому желающих разделить его со мной не было. Я, не раздеваясь, забрался на верхнюю полку. Рюкзак забросил в угол вместо подушки и сразу уснул. Поезд приятно убаюкивал, плавно качаясь на рельсах. Я проспал до обеда. Сходил перекусить в соседний вагон и вновь заперся в своем купе. Новые попытки пробиться к моему прошлому снова ничем не увенчались, а лишь вымотали меня и незаметно усыпили. Снились мне ряды двух ярусных кроватей в дивногорской дурке. Костыль и Глыба подходили к каждой койке, где лежали Сергуняй, Карачун и другие обитатели подвала. Санитары раскачивали койки и стряхивали больных на пол. Маруха, взявшись не весть откуда, орала над ухом у валяющихся на полу душевнобольных голосом проводника: "Вставай парень - шухер у нас!". Тут дошла очередь до моей кровати. Ее качнули, и я полетел на пол, просыпаясь. Открыв глаза, я с удивлением увидел, что хоть Марухи рядом и нет, но голос есть, а к голосу прилагается и сам проводник. Он дергал меня за ногу в кеде и с выпученными от страха глазами бубнил как заведенный эту самую фразу про шухер.

- Ты чего спать не даешь? Какой шухер? Я тебе деньги заплатил, как договорились. Чего будишь тогда? Москва уже разве?

- Да до Москвы еще не один день ходу - сбитый с толку проводник начал отвечать на мои вопросы почему-то с конца. - Беда у нас. В пятом вагоне у Степаныча начальник поезда аж трех зайцев поймал. Новый у нас начальник. Не прикормленный еще. Теперь идет с проверкой по всем вагонам. Степанычу уже увольнение. А у меня дочка без мамки растет. Ты давай парень на выход. Скоро станция. Другой поезд тебе будет.

Я, спросони с трудом осознавая о чем идет речь, позволил себя вытолкнуть в тамбур, а через минуту и на неизвестный перрон. Пока приходил в себя, мой поезд набрал скорость и исчез в ночи, как будто и не останавливался он здесь никогда.

Утро я встретил тут же на перроне. Скамейка приютила меня, послужив ложем, а рюкзак подушкой. Местные петухи хором исполнили арию будильника. Меня "потеряли" на бескрайних просторах где-то между Уфой и Казанью. Опасения, что следующий поезд будет тут очень не скоро, подтвердила уборщица в малюсеньком здании вокзала. В этот час она одна представляла всю администрацию станции N. С подозрением выслушав мой сказочный рассказ о поносе и поисках туалета во время минутной стоянки скорого, и покосившись на незабытый рюкзак, эта простая женщина, поведала, что все поезда в Москву идут из Казани. Что туда-то мне и надо. И что через час будет литерный на Казань. И что меня на него возьмут, потому что машинистом там ее деверь. Ни бабушка, ни машинист денег с меня не взяли, а бабушка еще и домашними пирожками угостила. Все-таки мир не без добрых людей.

Так я попал в столицу Татарстана. Помня уроки, усвоенные в скором из Красноярска, я решил дальше ехать перекладными, по возможности электричками (ведь в пригородных кассах не просят паспорт) не забывая покупать билет. Все шло гладко, и я сократил расстояние между Казанью и столицей почти вдвое, пока на перегоне между Чебоксарами и Горьким не случилась придосадная случайность.

В купе вошел крепко сбитый человек, который выглядел как типичный представитель мелкого бизнеса. Мне казалось, что бритая голова, золотая цепь и спортивного покроя куртка говорили почти все о соседе. Но я ошибся. Он был представителем совсем другой профессии. В первый раз мой сосед меня удивил, когда попросил проводника поменять попсу, звучащую из радио на классическую музыку. А потом, приложившись к нескольким бутылочкам пива он разговорился и стало понятно, что одной двумя фразами я не отделаюсь. Честно говоря, по началу я был даже рад неожиданному общению, потому что Анатолий много говорил, а я отмалчивался и жадно внимал его рассказам, так как для меня это были самые свежие новости после моего пробуждения в Дивногорске. Но с увеличением количества пива в крови Анатолия его поведение начало меняться. Он стал задавать мне вопросы один за другим. Я удивился неизвестно откуда взявшейся агрессивности, но вскоре объяснение пришло само. Со мной ехал гибэдэдэшник из Горького, навещавший своих родственников в деревне. Анатолий хотел знать обо мне все. Рассказывать ему легенду, так удачно пришедшую мне на ум в Красноярске, было равнозначно самоубийству. Мой попутчик явно искал повод подцепить меня на крючок. Уж не знаю для чего, наверное, по своей рабочей привычке, что бы сбить с меня бабки. Я попал в тупик. Никакой новой идеи о своем происхождении мне не приходило, и я уже подумывал, как бы мне незаметно взять рюкзак и смыться пока не дошло до разборок. Но тут помощь пришла с неожиданной стороны. Сам Анатолий подсказал мне, как оказалось неплохую идею. В пылу разговора он выпалил одну фразу, за которую я и зацепился.

- Вы – москвичи, думаете, что весь мир принадлежит вам, а мы – вся остальная Россия, для вас так, мусор, лимита.

Мне ничего не оставалось, как действительно прикинуться москвичом, отдыхающим в области и едущим в Горький для пополнения провиантом. Я начал нагло врать Анатолию о своей столичной жизни. О давке в утреннем метро, о долгих переездах из района в район, о слишком быстром темпе жизни в огромном мегаполисе, о работе заштатного геолога, живущего от зарплаты до зарплаты, да много еще о чем, но при этом с удивлением ловил себя на мысли, как много оказывается я знаю и о Москве и об окружающей жизни. Эти знания всплывали сами собой в ходе разговора. Они не давали ответа на главный вопрос, но помогали мне не попасть впросак. Бравый автоинспектор, наконец удовлетворился моим рассказом и стал сам рассказывать мне, о трудной своей жизни, заставляющей его брать мзду и о старшем сыне, не желающем учиться, а мечтающем как и папа и без науки приносить в дом немалую копейку. Уже подъезжая к Горькому Анатолий видимо смекнул, что наболтал лишнего случайному человеку и стал все усиленнее сводить разговор на то, что очень хотел бы увидеть мой паспорт с московской пропиской. Я весь внутренне напрягся. Назревал конфликт. Все мои попытки перевести разговор на другую тему отклонялись. Я почти видел как у Анатолия, как у быка на карриде, идет пар из ноздрей. Лучшее что могло бы сейчас произойти, так это драка. Но и она меня не устраивала. Я не мог привлекать к себе внимания. Сославшись на нужду и выйдя в туалет, я пробежал в конец поезда. Забрать рюкзак не представлялось возможным, и я оставил его рядом с Анатолием, а в нем все свои пожитки и оставшиеся деньги. Не останавливаясь я вышел на одну станцию не доезжая Горького. Я был пуст, но по-прежнему свободен и полон решимости достичь цели.

 

6

Москва встречает людей по-разному. Кто-то приезжает покорять неприступный город, потеснить снобистских до неприличия москвичей, и мечтая отхватить кусок пирога поприличнее, кто-то едет по старинке, за правдой, надеясь что в этом водовороте грязи и денег его писк будет услышан и оказана помощь. Едут туристы за впечатлениями, кипами фотографий и грудой китчевых сувениров или за шопингом по бросовым ценам. Едут транзитники, эти поставят галочку в путевом листе, побродят час другой по вокзалу или аэродрому, съедят по булке с котлетой, и дальше в путь, накручивая километры жизни. Но и тех и других город встречает равнодушно. Ему нет дела до восторгов, бед и надежд. Он стар и устал. Многие считают, что он болен. Может это и так, но его диагноз не социальная проказа, а равнодушие. Что бы не творили его жители, городу все едино – его судьба неизменна.

Я ждал чего-то особенного. Мое сознание подкинуло мне достаточно фактов для вывода, что с городом я знаком. Но ничего подобного не произошло. Было знание. Но вот узнавания не было. Да, я не путался в метро. Не терялся на шумных улицах. Наверно я бы мог даже как какой-нибудь коренной москвич объяснить, как пройти от Солянки к Ордынке, но память не желала открывать свои тайны. И проходя по Тверской я не вспоминал, как ел тут с приятелями мороженное или дарил цветы девушкам. В голове всплывали лишь данные, которые я вполне мог когда-нибудь вычитать в справочнике или путеводителе. В общем ничего личного, ничего, что связывало бы меня и Москву. Дежа-вю, на которое я надеялся все не наступало.

Цель моего приезда в этот конгломерат нищеты и денежного безумия была проста: попасть в квартиру номер пять, дома номер тридцать два по улице Келдыша. Зачем? Это мне и самому не было ведомо, но я надеялся, что тот кто мне подкинул эту записку знал что делал, а, следовательно, у меня есть все шансы если и не вспомнить о себе все, то хотя бы узнать побольше. А возможно и встретить родных (если они конечно у меня есть). Я на минутку представил себе маленькую уютную квартирку, накрытый стол с румяными пирожками в центре, хлопочущую на кухне мать, ворчащего за газетой отца, милую беременную жену и двух маленьких ребятишек, тянущих ко мне ручонки со словами: "Папа, папа". Я даже подумал что это всплывшее воспоминание, но лица всех членов этого семейства были размыты и абсолютно не узнаваемы. Я тряхнул головой: надо поскорее добраться до нужного адреса и разобраться, наконец, что к чему.

Москва огромна. Ее площадь составляет 1000 квадратных километров или тридцать Бельгий. Узнать это на своей шкуре, а вернее на своих ногах мне пришлось очень скоро. Я шел по весеннему городу, полагаясь только на инстинкты. И довольно скоро ноги сами привели меня куда-то, но как оказалось, это была не Келдыша. На стареньких домах красовались таблички с названием "Беломорская". Пялясь на эту табличку, я стоял и размышлял, почему ноги привели меня именно сюда и что же в моей жизни было связанно с улицей Беломорской. Погрузившись в очередной круговорот вопросов без ответов постоянно задаваемых самому себе я не заметил, как ко мне подошел невысокий старичок с жиденькой бороденкой и заискивающе прошамкал:

- Интересуетесь?

Я вздрогнул, так как не ожидал никакого интереса к своей персоне и неопределенно кивнул. Старичок воспринял этот жест как приглашение к разговору и тут же сообщил:

- Так квартирка-то, что продается не в этом доме, а вот в том, - и он махнул правой рукой.

Я посмотрел на него изучающее, не зная с чего начать разговор. Я понимал, что вопрос, который я хотел задавать всем и каждому "А вы не знаете, кто я?" звучал глупо. Но старичок производил впечатление вполне безопасного человека, и я решил ему довериться.

- Вы меня не помните случайно? Я здесь жил когда-то… кажется, - спросил я и сам смутился своего напряженно голоса. Если бы он мне сейчас ответил: "Ну конечно помню. Ты же Пашка из третьего подъезда. Твоя мамка тебя обыскалась" и тогда бы мои скитания закончились. Но он лишь скользнул по мне невнимательным взглядом и ответил:

- Не знаю, сынок. Я то к дочке из деревни переехал, когда уже улица Беломорской называлась.

- А, как она называлась раньше? – я затаил дыхание.

- Раньше-то? Не помню, Челдыша что ли.

- Келдыша.

- Во-во. И кто он такой этот Челдыш вообще, что бы в честь него улицы называть.

Он говорил что-то еще, но я его не слушал. В моей голове уже складывались кусочки головоломки. Я побежал вдоль улицы, разыскивая дом номер тридцать два. Но меня ждало разочарование. На бывшей улице Келдыша не было дома номер тридцать два. Беломорская была лишь маленьким пяточком, соединяющим две основные улицы района. Номер тридцать два не существовал никогда.

Я зашел в тупик. Разгадка, казавшаяся такой близкой, ускользнула прямо из рук. Я был уставшим и голодным бомжем с амнезией, которому не куда было идти, и нечего было искать. Я шел по городу, ничего и никого не замечая, пока от усталости не опустился на скамейку на Тверском бульваре. Солнце клонилось к закату, поддергивая листву старых кленов в розоватые тона. На скамейках тут и там сидели группки студентов, весело смеясь и потягивая пиво. Рядом прохаживался молодой человек, делового вида, громко разговаривая по мобильному телефону и уговаривая особу женского пола не делить имущество, а разойтись как цивилизованные люди. Напротив сидел мужчина с газетой, закутанный в черное с головы до ног. Парень в спортивном костюме прогуливался с собакой. В общем, жизнь шла своим чередом. Все были чем-то заняты, всех дома кто-то ждал, и только я был одинок и никому не нужен. Мне вдруг стало так тоскливо на душе. До этого момента я куда-то спешил, к чему-то стремился, а сейчас я потерял веру в себя и чувствовал себя маленькой щепкой, затерянной в бушующем океане жизни.

В этот момент студенты, сидящие тут видно уже не один час, поднялись со скамейки и ушли, оставив на асфальте одинокую не допитую бутылку пива. Тут мой желудок напомнил мне о том, что к нему в гости уже давно никто не заглядывал, и я поднял бутылку. Ее горлышко было все измазано губной помадой, а в самом пиве густо плавали крошки от чипсов. Но когда ты по-настоящему голоден, то брезгливость к подобным вещам не может победить позывов желудка. И я выпил остававшиеся пол бутылки одним глотком. Пиво разлилось теплой струей по венам, доставляя капельку неги в каждую клеточку изможденного тела. Я не опьянел, нет, я просто растворился в теплом ощущении лени. Оставалась еще пустая бутылка. Я подумал, что ее можно сдать и получить какие-то копейки на пирожок с мясом, но заметил, что студенты были не бедными и оставили в ближайшей мусорке целый склад стеклотары. Не долго думая я снял рубашку и завернул в нее все найденные бутылки. Прошелся еще по парку в поисках новой добычи, но как видно это было хлебное место, и кто-то уже до меня собрал весь улов. Я имел возможность в этом убедиться буквально через несколько минут: конкурент завидел мою топорщащуюся рубашку издалека и направился ко мне, гневно сверкая глазами. Не имея никакого желания познакомиться с Московской подпольной братией, не смотря на довольно положительный опыт в Красноярске, я просто собрался с силами и убежал. Конкурент, нагруженный ценной ношей, далеко бежать не стал, чем заметно облегчил мне жизнь.

Выручка, полученная за бутылки позволила мне усесться в дешевой закусочной, выставившей столики тут же на улице в клеенчатой палатке и почти наесться хот-догами. Обдумывая, где мне провести ночь, я рассматривал посетителей забегаловки. Полупьяные подростки, работники стройки, заливающие усталость алкоголем и хорошо одетый мужчина с газетой. "Президент посетил белый дом". Стоп-стоп, где-то я это уже читал сегодня. Ну да, в парке. Тот же мужик в черном напротив. Странно, что такому приличному с виду мужчине искать в такой занюханной забегаловке. У него небось одна куртка стоит как все это кафе. Да ладно, какое мне дело. Может у него сегодня день такой.

Я решил проторчать в теплом кафе допоздна. От добра - добра не ищут. Растягивал последнюю сосиску, отщипывая от нее по кусочку. Смотрел сквозь прозрачную клеенку на проходящих мимо людей. Размышлял о судьбе своей горемычной. Не зря наверное она сделала такой виток. Может, был я в прошлой жизни плохим человеком, может даже каким-нибудь убийцей или насильником. Хотя такие наклонности наверняка как-то бы проявили себя и в настоящем. Наверное. А может это с ходу не определишь. Например, вот этот мужчина в черном. Он может быть кем угодно: бизнесменом, врачом или сумасшедшим. Кстати я здесь торчу уже не один час, и он тоже. Но мне-то некуда идти, а ему… У меня даже проснулось к нему сочувствие. Я пригляделся к нему повнимательнее. И вдруг понял, что этот человек все время читает одну и ту же страницу. И там, в парке и тут в кафе он ни разу не перевернул страницу. Он так не внимателен? Может он из милиции и разыскивает меня за побег? Да нет. Кому надо за мной следить. Тогда бы сразу арестовали. Чушь. Но в любом случае, мне стало более не приятно находиться здесь вместе с ним, и я вышел на улицу. Теперь мне оставалось найти какой-нибудь подвал и там заночевать.

 

7

Я шел по вечернему городу и любовался на зазывающе - мелькающие огни казино и магазинов, на шикарные машины с ухоженными красавицами, на великолепную архитектуру с подсветкой и ловил себя на мысли, что хотел бы быть частью этой жизни. И тут мне в голову пришла одна мысль: Москва огромный город, она вмещает в себя почти 20 миллионов человек и объединяет 10 громадных районов. Так почему же в нем не может быть еще одной улицы Келдыша? Ведь было же раньше: в каждом городе и каждом районе - улица Ленина. Я понимаю, Келдыша – это не такое популярное название, но все же! Попытаться стоит. Ну а то, что ноги меня сами принесли на старую улицу, можно было объяснить только тем, что вырос я видно в Москве, и не раз бывал там, может жил неподалеку.

Итак, теперь нужно было обзавестись картой города и продолжить поиски. Отвлек меня от этих мыслей отчаянный лай собаки позади. Оглянувшись, я увидел, как парень в спортивном костюме оттаскивает свою овчарку от дамочки с маленькой собачкой на руках. Теперь мысль о том, что меня пасут, больше не казалось такой уж глупой. Я видел парня с собакой в парке много часов назад. Я ушел оттуда очень далеко, прошло куча времени, а он все крутится рядом со мной. Неужели у меня паранойя? Я попытался уйти подальше от "спортсмена", нырнув в какой-то дворик. Но уверенности в том, что от хвоста я оторвался, у меня не было. Проплутав еще час, я нашел укромное местечко для сна. На заднем дворе большого супермаркета огромные кондиционеры, гнавшие горячий воздух из подвала и накрытые решетками были идеальным местом для сна. Я кинул на решетку найденный здесь же картон и вымотанный долгим днем немедленно уснул.

 

Проснувшись от криков утренних грузчиков, я незаметно вынул из неосторожно оставленных ими ящиков бутылку воды, несколько фруктов и пару банок тушенки и ушел незамеченным подальше. Умывшись и позавтракав фруктами, я решил разложить свои проблемы по полочкам, ведь рассчитывать на то, что я сходу найду искомое, я не мог, учитывая вчерашнюю неудачу. Нужно было раздобыть карту, разобраться с возможной слежкой, раздобыть денег на пропитание и найти себе ночлег на следующую ночь.

Все утро я провел в поисках бюро информации. Когда-то столица была утыкана подобными заведениями, а сегодня их и днем с огнем не найдешь. Спрашивать у представителей закона в моем положении было не с руки. Хоть я и не сильно опасался милиции, и была во мне уверенность, что Москва скроет беглеца из Сибири, как когда-то Задонщина, все же лезть на рожон и лишний раз светиться не стоило.

Изрядно подустав, я решил перекусить. Зашел в какой-то двор. Сел на холодный бардюр и открыл тушенку. На мое счастье мне не пришлось искать нож – крышка открывалась без ключа. Зачерпнув пальцами жирную массу, я с наслаждением положил ее в рот. Но, не прожевав и половины, понял, что это совершенно не съедобно. У тушенки был вкус уже переваренной кем-то однажды еды. Я поморщился, но видов на другой обед у меня не было и как говорится "мыло не мыло, деньги платила – кушать надо". Я, закрыв глаза, запихивал в себя тушенку, с трудом подавляя рвотные позывы. Умяв пол банки, я остановился отдышаться, и увидел неподалеку дворового пса, облезлого и голодного, судя по виду. Я решил поделиться с ним своей несъедобной тушенкой, так все равно не мог ее уже видеть. Пес охотно отозвался на мой отклик и подошел понюхать предложенную ему пищу.

- Ешь, друг, - потрепал я его по макушке. Но пес посмотрел на меня обиженными глазами, мол, что ты мне такую гадость предлагаешь, и убежал. Мне лишь оставалось удивляться, что кто-то это покупает добровольно. И я пошел дальше крутиться по городу.

Искать неизвестно где затерявшуюся улицу было делом не простым, к тому же у меня начала развиваться мания преследования. Чувство, что моя спина фокусирует на себе слишком много чужого внимания, преследовало меня постоянно. Мерещились то и дело одинаковые машины и люди-близнецы. Я не знал, что им от меня может быть нужно, но догадывался, что скорее всего дело в адресе, указанном в дивногорской записке. Я не боялся смерти, но боялся быть перехваченным до того, как узнаю о себе все.

Первый день поиска не увенчался успехом. Я все-таки нашел бюро, но информация в нем стоила не малых денег, которые мне негде было взять. Я прокрутился там несколько часов, пока не понял, что девушку за окошком не возможно ни разжалобить, ни уговорить.

Вечерело, настроение было никудышным, хотелось есть, а запасы тушенки не вызывали желания употребить их в пищу. Случайно забредя на стихийный рынок, я ходил между рядов и, глотая слюну, приглядывался к прилавкам. У меня возникало желание просто схватить пригоршню чего-нибудь повкуснее и убежать, но я изо всех сил боролся с ним, понимая, что тут далеко не убежишь: поймают и линчуют. Увидев, как какой-то мужик с дочкой предлагает за пару хомячков коробку сахара, я подумал, что тоже могу заняться натур-обменом. Больше всего меня сейчас привлекала буханка хлеба. Углядев в сторонке пожилую женщину с хлебом в руке, я приблизился к ней и задорным голосом сказал:

- Бабуля! А не хотите ли тушенки в обмен на хлебушек?

Женщина обсмотрела меня с головы до ног оценивающим взглядом.

- Две банки отличной тушенки за батон. А то нам студентам родители тушенку коробками шлют, а про то, что нам и хлебушка хочется – забывают, - заметив, как жадно заблестели ее глаза от предвкушения удачной сделки, я протянул ей консервы.

- Конечно сыночек, кушай на здоровье.

Обмен был совершен, и, как оказалось, был абсолютно равноценен: бабка впихнула мне хлеб недельной давности. Он был таким твердым, что его запросто можно было продавать как холодное оружие. Но это все же лучше чем желеобразная тушенка, которую даже собаки не едят.

Ночь, проведенная на скамейке, показалась мне просто адской. Наступило похолодание, и я в своей тоненькой рубашке продрог не на шутку. Всю ночь ворочался, пытаясь получше устроиться на выщебленом временем и злоумышленниками ложе, и уснул только под утро, но и тут мне не дали выспаться.

- Вставай, приятель. Ты нам мешаешь.

Надо мной стояли бравые парни в комбинезонах.

- Уже встаю, - поспешил убраться я, пока не попросили паспорт и не вызвали милицию.

Я перешел дорогу и устроился на противоположной скамейке, когда увидел, для чего меня разбудили. Носители комбинезонов устанавливали новый рекламный щит. Когда я прочел, что на нем написано, готов был расцеловать каждого из них. На плакате был изображены шикарные дома, а под ним написано: "Келдышевский жилищный комплекс. С видом на Лужники. Станция метро Спортивная". Вот это удружили парни.

Но, не смотря на то, что в моих руках теперь была нужная информация, я не собирался направляться прямиком в квартиру номер пять. Сначала я хотел оторваться от слежки. Не знаю, был ли у меня опыт в этом деле, но пару мыслей в запасе имелось. Для начала были нужны деньги на метро. Собирать бутылки с утра – дело гиблое. Поэтому я решил пойти другим путем: я пошел к ближайшей крупной гостинице. Покрутился там, рядом довольно долго, и когда увидел, что через дорогу остановилось такси и из машины вышла крупная дама, я подбежал к ней, схватил чемоданы, накиданные в беспорядке на заднем сидении, и потащил их к гостинице. План себя оправдал, женщина достала из сумочки сто рублей и небрежно кинула их мне.

Теперь я мог направляться в сторону Келдыша. На метро. Мои маневры вокруг заветного района были хаотичны, но преследовали единственную цель: разобраться следят ли за мной, или уже нет. Лучше всего было бы конечно забраться на чердак одного из зданий в округе и вооруженным глазом понаблюдать за Келдыша 32. Но отсутствие денег не позволяло мне купить бинокль. Промаявшись так с пару дней, питаясь просроченными продуктами, которые в избытке выбрасывались из супермаркета по соседству, я чуть не подхватил воспаление легких, вымокнув до нитки под июньским ливнем, так как единственным местом для ночлега, был подъезд одной из хрущевок неподалеку, местные жители которой постоянно выгоняли меня наружу. Но главное, что слежки за собой я больше не видел, а терпение, подточенное дрянными бытовыми условиями, убывало с каждым часом.

Днем третьего дня я все же двинулся в сторону квартиры номер пять. Время выбрал ближе к полудню. На улицах больше людей и если что, проще затеряться.

Весь комплекс улицы Келдыша был заново отстроен на месте трех-четырех десятков пятиэтажек. В двух шагах были Лужники, и белоснежные башни нового микрорайона наверное по замыслу архитекторов служили материальным воплощением тех высот, куда должны были стремиться спортсмены. "Мой" дом стоял в самом центре массива. Сорок этажей взмывали ввысь. Не жилая свечка, а прямо таки футуристический космолет. Постояв для успокоения совести еще с четверть часа на улице, и не заметив ничего подозрительного, я вошел в фойе. Привычное слово "подъезд" абсолютно не подходило к этому огромному холлу, в три этажа высотой, освещенному яркими люстрами. Лифтовые шахты виднелись в глубине. На пути к ним пульт охраны. Сидят двое. Молча кивают мне как старому знакомому. Нулевая реакция на мой мягко говоря не презентабельный внешний вид. Или так вышколены или видели меня в виде и почище этого. Пока иду к лифту, в голове крутится мысль: "А вот если я вернусь и узнаю у этих секьюрити как меня зовут и прочее, они вызовут бригаду скорой психиатрички и вернут в Дивногорск, или поделятся, так необходимым мне, знанием?". В лифте нет номеров этажей а только номера квартир, причем их куда менее количества этажей, насчитанных мною с улицы. Интересно, это мой дом, или я просто часто здесь бывал?

Но узнать ответ на этот вопрос мне не дали. Не доехав до отметки "квартира 5" один этаж, лифт встал. Двери открылись в небольшую прихожую. Перед закрытой дверью квартиры, лицом ко мне стояла симпатичная девушка и прикладывала палец к губам, делая мне знак молчать. Я послушался незнакомки. Она осмотрела меня беглым жалостливым взглядом, сунула мне в руку скомканный клочок бумаги и вытолкнула в неказистую железную дверь, ведущую как оказалось на пожарную лестницу. Все события заняли секунд десять от силы. За это время лифт уже успел доехать до пятой квартиры и открыть двери. Я явственно слышал их металлический лязг. Лестничные пролеты отлично разносили звуки. Вдруг сверху кто-то приглушенно выматерился и вниз по лестнице к нам понеслись шаги, много шагов. Я инстинктивно бросился вниз, не думая, о рыцарстве и предательски бросая незнакомку одну.

Ступеньки кувырком катились перед моими глазами. Лестница поворачивала и поворачивала, а выхода из дома все не было. Наконец проскочив этажей 12 по моим прикидкам я увидел табличку "холл". Но ступеньки здесь не заканчивались, а продолжали виться куда-то вниз. На раздумья времени не было. Пыхтение сзади, да у меня не меньше пяти человек на хвосте. Значит они все знали заранее про адрес и ждали меня здесь. Что же я такого знаю?

Продолжаю бег вниз. Пропускаю таблички о первой и второй парковках. Лестница все не кончается. Неужели это здание одинаково и вверх и вниз? Но наконец спуск прекращается. Я у двери похожей на вход в бомбоубежище. Наваливаюсь всем телом на засов, но он как пушинка отходит и я, едва не упав от неожиданности, вваливаюсь в какой-то коридор. Под полукруглым потолком на равных расстояниях горят тусклые лампы. По стенам тянутся десятки кабелей, труб и пеналов, всевозможных размеров. Напротив двери металлический щит с кучей пометок: телефон, телевидение, система наблюдения. Подвал огромный, от входа отходит с десяток рукавов, лишь на некоторых есть пометки: колодец, теплотрасса, дом 42 или дом 8. Может тут целый подземный город? Выбираю коридор ведущий к четырнадцатому дому. Кажется тот стоял ближе всего к метро. Бегу прочь от входа, ища возможность исчезнуть, забиться в какую-нибудь щель и пересидеть погоню. Преследователи еще в подвал не попали, но рассчитывать на их тупость дело глухое. Петляю по завитлениям еще сколько-то минут. Вдалеке слышен грохот. Вот и "последыши". Я останавливаюсь и замираю. Найти меня не просто. Слишком тут много ответвлений и фора у меня есть. Вспоминаю о записке. Она смята в крошечный шарик. Очень осторожно разворачиваю и читаю быстрый но удивительно красивый подчерк: "За тобой следят. Я не знаю кто эти люди, но они меня пугают. Встретимся позже. Новочеремушкинская 24. корпус 6, квартира 53." Подписи не было. Очень жаль. Никаких воспоминаний во мне эта девушка не пробудила. А должна была? Пока не знаю. Тут голоса слышатся гораздо ближе и я, как бы очнувшись, снова начинаю убегать.

Я не знаю сколько я проплутал под землей. Бежал, потом шел, иногда делал передышки и снова лишь чуть мне слышались шумы вдалеке, продолжал бежать. Счет времени пропал и больше не находился. Умаявшись я свернулся калачиком прямо по середине прохода. Мне было все равно. Усталость поглотила полностью и сопротивляться ей было бесполезно. Долго я так пролежал или нет сказать тяжело. Когда поднялся и дошел наконец до двери на лестницу дома номер 14, позади в коридорах подвала было тихо. Меня так и не нашли. Оставалось выйти на поверхность. Как пройти тут мимо охраны? Они же меня не знают. Минимум отпинают - я же бомж бомжем - весь в пыли, пахнет как от помоешного бака. Хотя это может и к лучшему. Подбираю с пола обрезки каких-то труб, сложенных у начала следующего рукава. Выхожу из подвала и смело лезу вверх к выходу в холл. Охранников и тут двое. Эти даже по представительнее давешних. Смотрят на меня удивленно, но вот-вот просекут, что ситуация не совсем штатная. Я бодро трясу перед их чистыми рубашками пыльной своей ношей:

- Вот спасибо, не выбросили. Мы уже третий день их ищем. Игорь, козел, порезать, так он их порезал, а прибрать в техничку ему в лом было. Так сейчас в десятом доме их менять, а на складе кончились. Ну, так я пойду пока смена не вышла - может еще успею впаять, чтобы завтра не возится! – И пока парочка защитников спокойствия переваривала мою вдохновленную речь, я выскользнул из дома, ускоряясь с каждым шагом, и уже завидев впереди огни метро "Спортивная", бросил ненужные железки и пустился наутек со всех ног.

 

8

Я уже был в считанных метрах от стеклянных дверей станции, когда кто-то ухватил меня за руку и рывком потянул в сторону. Выдернули меня мастерски. Я не успел еще сообразить, что стряслось, как двое меня уже заталкивали в припаркованный у тротуара черный приземистый джип. Половина меня уже была внутри, а вторая половина, еще снаружи. И эта половина усиленно упиралась и не желала залезать внутрь. Одному из парней этот мой маневр не понравился. Он обошел машину и открыл заднюю дверь, со второй стороны. Хотел, скорее всего, дернуть меня за руки внутрь. Только он ошибся. Когда я увидел, что впереди меня открывается путь на свободу, я изо всех сил оттолкнулся ногами от того, кто пихал меня в джип, и рыбкой пролетев задний салон головой вмазал незадачливому мужику в живот. Он сел возле открытой двери, а я вывалился на мостовую и метнулся вбок за багажник черного американского монстра. Ни секунды передышки я себе не позволил и с места в карьер буквально штопором ввинтился в двери метро. Не обращая внимания ни на милицию, ни на контролершу, я перескочил турникет и стремглав, перескакивая через две – три ступеньки побежал вниз по эскалатору. Внизу к платформе уже подходил поезд.

Не знаю, толи у моих преследователей было заранее все распланировано на случай форс мажора, толи вторая группа среагировала мгновенно, но уже на половине спуска я краем глаза заметил, как вслед мне метнулись несколько фигур, и еще двое или трое бегут к началу эскалатора из глубины станции. Я прибавил скорости, отчаянно балансируя на грани получения перелома обеих, очень необходимых мне сейчас, конечностей. Абсолютно непостижимым образом я проскользнул буквально между рук "встречавших" меня внизу и в последнюю секунду ворвался в уже закрывающиеся двери вагона. Было как-то по-детски приятно смотреть на скривившиеся лица упустивших меня парней.

Если бы не подчеркнутый интерес к моей персоне, то эти ребята совсем не походили на милиционеров, или хотя бы на давешних охранников с Келдыша. Скорее всего, у этих класс повыше. Какая-то спец-служба, не приведи господи. Вот влип, так влип. Я сел на диванчик и закрыл глаза. Я снова в тупике. В том, что меня найдут сразу же, как я выйду из метро, сомнений почти не было. Получается, что из метро я вообще выходить не должен. Остаться на станции? Нет, так будет тоже глупо. Они ведь запросто могут прочесать их все или получить доступ к камерам наблюдения. Выходит, чтобы не попасться и остаться в метро я должен попасть в такие места, где нет камер, милиции и свободного доступа для пассажиров. Есть ведь всякие отстойники, подземные коммуникации, депо и ремонтные мастерские, наконец. Я не знаю, как до них добраться, но это ведь пол беды. Главное, чтобы меня потеряли из виду мои преследователи.

О подземной Москве ходили легенды. Память услужливо подкидывала обезличенную информацию. Весь центр испещрен двумя, а то и, тремя уровнями подземных ходов. Там и бомбоубежища, и хранилища для продовольствия на случай ядерной войны, и еще черт знает чего понапихано. Память еще зачем-то подкинула информацию о диггерах и московской канализации. Но туда я лезть не захотел. Метро представлялось местом более безопасным. Про крыс-мутантов и захоронения ядерных отходов я старался не думать. Конечно, голову и тут и там сломать можно в два счета, но ведь, я как раз проезжаю под центром Москвы. Окраины метролиний менее обустроены, и расположены в современной части города, а, следовательно, там сложнее найти такие коммуникации. Значит, мне уже пора выходить.

Поезд тем временем уже проезжал станцию "Красные Ворота". Не долго думая я выскочил из вагона, и пошел к противоположному концу платформы. Тут не было выхода в город, платформа заканчивалась стеной, сбоку в темноту убегали рельсы. То, что нужно. Я дождался, когда возле меня соберется с десяток ожидающих, и потихоньку стал отступать к дальнему углу платформы. Тут пришел поезд. Он проехал, как я и рассчитывал, чуть вперед, освободив за собой метра три-четыре пустого пространства на рельсах. Я встал у самого конца последнего вагона, и подождал, пока пассажиры начали входить в вагон, а потом очень быстро спрыгнул на рельсы позади вагона, и побежал вдоль края туннеля прочь от станции.

Темнота, обступавшая меня поначалу, по мере привыкания, сменилась серой полумглой. Тут в туннелях было вполне сносно видно. Фонари висели на расстоянии метров двадцати друг от друга, и я переходил от одного островка света к другому. Вскоре туннель раздвоился. Я нырнул в правый проход, так как ясно увидел, что рельсы там кончаются. Туннель упирался тут в небольшую площадку с несколькими дверьми. На бетонном полу зияли раскрытыми ртами два люка. Узнавать куда они ведут, пока не было ни смысла, ни желания. Двери казались поперспективнее. Из четырех две не заперты. И обе ведут к лестницам. Одна, та, что с права лезет вверх, а вот левая винтовая вниз крутится. Пошел сначала к верхней лестнице. Ровные железные ступени. Я прокарабкался совсем немножко и носом поцеловал следующую дверь. Эта была заперта снаружи. И тут тупик. Попробовал винтовую лестницу. Тут повезло. Вышел в какие-то технические этажи. Прямо близнецы келдышевского подвала. Даже схема обнаружилась: "Московский Ордена Ленина Метрополитен. Схема технических помещений станции Тургеневская." Выходит я уже до соседней ветки дотопал. А отсюда и поезда в сторону Новочеремушкинской идут. Изучил я как следует схему. На всякий случай запомнил ее так точно, как только мог. До выхода на станцию рукой подать, если двери снаружи не заперты. Но воспользоваться этим я не спешил. Побродил еще немного. Людей не встречал. Но и необитаемыми эти коридоры не были. Следы работы попадались постоянно. Комнаты были завалены хламом. Наверное, эти помещения держали под запасной склад. Нашел незапертую каптерку. На стене под схемой метро висели старинные механические часы. Судя по ним, уже был поздний вечер. Я кое-как разложился тут же на двух стульях, явно ровесниках метро и уже было собрался вздремнуть до утра, но не тут то было. Звонок разнеся по пустым помещениям как трубный глас. Я долго искал его источник, пока в одной из комнатушек не нашел древний дисковый телефон. Он буквально прыгал от раздирающего его старые пластмассовые внутренности сигнала. Я хотел сначала просто выдернуть провод, но любопытство пересилило. Снял трубку и, сделав голос как можно более трудно различимым, скорее прошамкал, чем проговорил в трубку:

- У аппарата.

- Кузьмич, это ты там? – удивился на том конце провода не менее несуразный голос.

- Ыгы. Мы это. – Я почему-то решил валять дурака. В данной ситуации это казалось правильным.

- А мне сказали, что снова запойный ты. Я и номер-то набрал ошибочно. Я в линейный отдел хотел звонить, уточнять, а наткнулся на тебя. Так ты, правда, не в запое?

- Мы, ик. На рабочем, ик, посту! А что уточнить-то хотели?

- Нам из ФСБ звонят уже битый час. Предупреждают о готовящемся тер-акте в метро, и требуют самим провести обход ВСЕХ подсобных помещений. Ты сечешь, всех! У меня сам же знаешь, людей нет. Всех же сократили давно. Вот я и звоню в линейный, - пусть уточняют - соседнее же ведомство. И если да, то пусть своими, а не моими силами все тут обходят. У тебя кстати как?

- А чего, ик , у нас? У нас, ик , пусто. Мы тут токаво.

- Ну, бывай Кузьмич, молодец, что не пьешь, – сказал неизвестный на другом конце телефона и дал отбой.

Я постоял и повертел трубку в руках. Интересная штука получается. Выходит, перестраховаться мои преследователи решили. Или это и вправду террористы что-то мутят? Все в эти времена быть может, но только как бы ни было, а мне ни под одну из раздач попадать не хочется. Найдут ли меня здесь милиционеры и как бомжа примут, или эфэсбэшники как террориста или те со станции до меня доберуться, мне все равно, так как, судя по всему, во всех трех ситуациях меня ожидает в лучшем случае несвобода, а в худшем смерть. Так что ясно мне, что пора дальше двигаться. Я уже перестал пытаться найти ответ на вопрос, что же я такого сделал, раз по мою душу поиск в таком масштабе идет. Но, заметьте, идет не официально. Будь я простым рецидивистом, объявили бы всероссийский розыск, развесили бы мое фото с красивой надписью "Его ищет милиция" на каждом углу и дело с концом. Ан-нет. Полное ощущение, что го нят меня как зверя на охоте. Но пока совсем не загнали и есть еще хоть самый маленький шанс остаться на свободе – расслабляться нельзя.

Если в метро отсидеться не получается, то выход один. Как можно скорее рвануть к новому адресу. Ловушка там или нет, кто знает. Но у той девушки было столько переживания в глазах, и еще что-то неуловимое. Не знаю, может быть, я делаю самую большую и, наверное, самую последнюю ошибку в своей такой короткой новой жизни, но я наведаюсь по этому адресу. Иначе мне никогда снова себя не обрести.

Пассажиры на станции Тургеневская совсем не обратили внимания на то, как в стене открылась дверь, и какой-то грязновато-потасканный человек, а именно я, вышел на платформу прямо к открытым дверям вагона. Сел себе спокойно, закинул ногу на ногу. Поезд тронулся, и я поехал по Калужско - Рижской линии в сторону Севастопольского района.

 

9

Станция "Новые Черемушки" для московского метро вполне типична: серая облицовка стен, два выхода в город по концам платформы, неглубокая и нет эскалаторов. На пол пути к выходу из станции стоит милицейский патруль и занимается рутиной, проверяет документы, или, по правде говоря, трясет народонаселение на предмет прибавки к зарплате. Возле четырех униформистов уже собралось человек шесть. Одни мужчины. Преобладают жители Кавказа, хотя и пара славянских лиц тут затесалось. Толпа пассажиров обтекает постовых и задержанных с двух сторон. Люди тупят взгляды, ведь присоединиться к живописной группе никто не хочет. Я иду и мысленно кляну себя, что не заметил патруль заранее и не пошел ко второму выходу с платформы, как только сошел из поезда. Поворачивать теперь значит обратить на себя ненужное внимание. Уж очень цепко стражи порядка выглядывают приехавших. Патруль почти пройден, но тут один из милиционеров, до того стоявший безучастно в стороне, как бы просыпается, и, делая автоматическую отмашку к козырьку, трогает меня за плечо:

- Документы, пожалуйста, - представиться он и не думает. Они тут постоянно торчат, им и документы просить лень, но надо, а то ведь есть наверно непонятливые граждане.

- Нет у меня документов, командир. Я тут в двух шагах живу. Вот к приятелю на встречу ездил, на Профсоюзную, и не захватил. – Я пытаюсь быть как можно более дружелюбным. История моя может прокатить, а может и нет. Но по глазам "командира" вижу, что мои шансы равны нулю.

- Будем разбираться. Постойте тут. Сейчас в отделение проедем для выяснения личности.

Меня подталкивают ближе к группе уже "принятых". Видно мой довольно потасканный и изможденный вид, позволил приписать меня к числу гастарбайтеров, которые уже прочно вошли в черный список доблестной милиции. На мне число отловленных видимо достигло критического, так как я услышал, как один из патрульных вызывает по рации "говновозку". Пока мы ее ждали, я пытался продумать план побега. Но с каждой минутой все больше убеждался, что противник слишком многочисленен и побег может только усугубить мое положение. Еще через минут десять в рации прохрипело что-то понятное лишь нашей охране, и нас отконвоировали к выходу.

Вывив на улицу, нас запихали, как сельдей в бочку в этот самый перевозчик отходов, то есть в патрульный уазик. Московская власть хоть и повежливее дивногорской но воняет в машинах одинаково, а на недовольное ворчание кого-то из моих сотоварищей по "непонятке", заметили, что ехать не долго, но самых ворчливых будут вызывать последними, а то и вообще забудут в "обезьяннике".

Пока мы ехали по городу, я напрягался не по-детски на предмет обретения вновь свободы передвижения. В машине было холодно, а я потел. Страх начал брать надо мной вверх. Я чувствовал себя липким и влажным, как если бы на меня вылили ушат воды, а потом поставили сохнуть на Солнце. Если меня начнут разрабатывать, а за этим дело не встанет, ведь ничего путного о своем адресе я сказать не могу, то очень вероятно, что моя персона всплывет в городской сводке, и тогда меня заберут из милиции в место гораздо более, как мне казалось, неприятное. Если и не к недавним преследователям, то не иначе как снова в психушку в Дивногорск. Как же мне выкрутиться? Знакомых у меня в городе еще нет. Или есть? Я же ехал на Новочеремушкинскую. Дать этот адрес? А если там никого нет. Но ведь есть еще улица Келдыша. Есть шанс, что раз там меня спугнули, то они думают, что я там больше не появлюсь, и возможно там меня не пасут. А пусть бравые служивые вызвонят девушку, давшую мне записку, скорее всего она живет на Келдыша, а второй адрес только про запас. Про Новочеремушкинскую пока промолчу. Это единственный путь к возможному обретению себя.

Когда нас усадили на длинную скамью в отделении и дали лист бумаги для личных данных, я, не испытывая никакого неудобства, написал келдышевские координаты и подписался Иванов И.И.

Московская милиция, да и, наверное, любая другая, очень любит народные поговорки, и следует им так же неукоснительно, как должна следовать букве закона. Главное всегда помнить, что "тише едешь - дальше будешь" и о том, что "под лежачий камень вода не течет", а самое основное, конечно, что "работа не волк и в лес не убежит". После того, как нас переписали и освободили от наличности и прочих личных вещей, которые мои товарищи по задержанию провожали глазами, как капитан корабля тонущее судно, всех засунули в обещанный "обезьянник". Камера предварительного ожидания, конечно, не была рассчитана ни проектировщиками, ни тем более законодательством на двенадцать человек. Я подозреваю, что и для одного эта клетушка не может быть пригодна. Но власть всегда считается только с собственными удобствами. Мы кое-как расположились, кто сидя, кто стоя. Потянулись часы ожидания. Через какое-то время мимо нас провели очередную группу задержанных и в камере напротив появились соседи. "Наши" представители Кавказа видно усмотрели там своих, и начали перекрикиваться на своем языке, издавая гортанные звуки, изредка перемежаемые вкраплениями русских названий или русского же мата. Один из них повернулся к нам и, желая подбодрить, сказал:

- Нэ партэс мужыкы! Тут надолго. Они исчут тэррорыстов и намы нэ занымаютса. Можэт там,- он указал пальцем в потолок, - дадут атбой и нас всэх отпустат.

Меня его слова не успокоили, а наоборот заставили запаниковать. Это меня ищут. И держать тут будут пока не приедут "они" и не опознают. Если это по всему городу, то закрыли меня надолго. Отчаяние начало захлестывать меня волнами. Я начал задыхаться и понял, что еще немного и начнется неконтролируемая истерика. Я попытался скрючиться в позу эмбриона и забиться в самый дальний угол обезьянника, но тут почувствовал на своей ноге чью-то руку:

- Ну что, красавчик, давно последний раз сидел? – улыбнулся мне беззубым ртом здоровый бугай в тельняшке. Я не успел сообразить, что к чему, как он уже продолжил: - Да ты не пугайся, вижу, что в первый раз. А знаешь, что делают с теми, кто в первый раз? – он мечтательно закрыл глаза.

Только этого еще не хватало. Уж не знаю, был ли он действительно так опытен в подобных делах или просто кино насмотрелся, но а в мои планы сейчас не входил флирт с сокамерником. Мне нужно сидеть ниже воды тише травы. Но не тут то было. "Полосатый" продолжал развивать тему.

- Ты симпатичный, будешь иметь успех. Но парашу мыть все равно придется. Хотя… если ты станешь моим другом, - он многозначительно помолчал, - то я, возможно, возьму тебя под свою защиту.

- Да что ты парню мозги пудришь! – вступился за меня мужчина лет пятидесяти, который видимо за неимением прописки попадал сюда уже не в первый раз. – Сейчас с документами разберутся и всех отпустят.

- А ты, рябой, не встревай. Это тебя отпустят. А этого оставят. Ты посмотри, как он за вашими спинами прячется. Никак на нем что посерьезнее, чем просто нелегалка. А, красавчик? – и подмигнул мне заговорщицки. Это было уже выше моих сил и я, схватив его за грудки, процедил сквозь зубы:

- Еще одно слово, жирная туша, и я из тебя котлету сделаю! То-то будет праздник для бомжей – им на год еды хватит.

- А ты попробуй, сладкий мой, попробуй! – и я почувствовал, как что-то холодное и острое проткнуло мне кожу на шее. Тонкая струйка теплой крови потекла мне за пазуху. Я судорожно сглотнул слюну.

- Ну, как? – прошептал мне на ухо "полосатый", - есть еще желание строить из себя оскорбленного пионэра или приступим таки к знакомству с моим мальчиком?

Тут уже заступавшийся за меня мужчина, вскочил:

- Да что же это делается! Здесь тебе не зона! Это отделение милиции!

- Цыц, старый болван! А то и тебя почикаю. Если не любишь на мужскую любовь смотреть – отвернись.

Но вместо того, что бы послушаться, седой подбежал к прутьям клетки и начал орать:

- Убивают! Убивают!

Толстый кинулся к нему. Я и остальные стали оттаскивать толстого от седого. Получилась "куча мала". В этот момент ворвались наши стражи и начали лупить дубинками куда не поподя. Больше всех досталось мне и седому, как "зачинщикам" драки. Пока нас, едва приходивших в себя, растаскивали по углам, в камеру вошел лейтенант и, читая с бумажки выкрикнул:

- Кто тут Иванов Иван Иванович? – его голос проник в мое сумеречное забытье и вытащил наружу, как Мюнхгаузен себя за косу из болота.

- Я Иванов Иван Иванович, - ноги подламывались от синяков, оставленных мне на память нелегкой рукой тюремщиков, и я прихрамывая вышел на свет из глубин камеры.

- К дежурному. Там за вами приехали.

Я весь напрягся. Это конец. Сейчас сдадут с рук на руки и все. Может далеко и не повезут, а сразу в кабине шлепнут. Поднять тут скандал? Привлечь внимание продолжением драки? Умолять не выдавать? Признаться в каком-нибудь преступлении посерьезнее? Но ведь не поможет. Милиция уже такой роли серьезной не играет, а любая спецслужба - короли, и крутят милицией как угодно. Да и здесь оставаться мне нельзя. Тем более я заметил, что толстый успел спрятать нож. Выходит на этом в моей истории можно ставить точку. Ведь бывает так в книжках, ждешь развязки, переживаешь за главного героя, а его, бац, и убивают. Убивают прямо ни с того ни с сего. И миссия его остается, не закончена, и книга кончается, потому, что захотелось автору жизненной правды. А в жизни все именно так обычно и бывает: все кончается никак - без логики и красивого финала.

Вот так, хороня себя, я вышел из камеры, на последок пожав руку Седому:

- Спасибо Отец!

- Не за что, ты сынок, если нужен буду, всегда меня в пивняке у пруда найдешь. Петровичем меня звать. Там любой укажет.

- Еще раз спасибо. Не забуду этого.

Я, наконец покинул камеру, и шепнув одному из охранников, что у толстого нож приготовился встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Вскоре я был доставлен в кабинет к дежурному. Тут было места чуть больше чем в камере, но стены того же цвета и атмосфера немногим бодрее. За столом сидел дежурный, в серой форме. Лет тридцать с небольшим. Худощавый. Лицо немного собачье. Вытянутое и уши прижаты, глаза еще как у овчарки, вроде и добрые и таиться там что-то хищное. А вот рядом с ним никаких знакомых персонажей не видно. Женщина, средних лет, среднего телосложения, глаза усталые, но ухоженная: прическа хорошая, седины не заметно и одета дорого, со вкусом. Увидела, что меня ввели, и бросилась сразу на шею.

- Спасибо товарищ майор. Он это, Ванечка. Племянник мой. Как утром из гаража убежал к другу за инструментом в том, в чем машину чинил, так и нет его с пол дня. Я переживаю. Нам за город ехать, а Ивана нет. Я и другу звонила, так он сказал, что еще давно все ему отдал. Хорошо соседку встретила, а она про ваш патруль в метро рассказала. Ну, я к вам сразу и пришла. Вот его документы. Все как положено. – Говорит это, а сама протягивает дежурному какой-то конверт и мою руку незаметно сжимает - молчи, мол, пока.

Дежурный конверт открыл, внутрь посмотрел и рот его непроизвольно стал открываться тоже. Но всего на секунду. Выдержка дала себя знать. Закрыл он конверт и в стол сразу запер.

- Да, все в порядке, извините, что провели у нас столько времени. Впредь постарайтесь паспорт с собой носить, - сказал это и глаза все время в пол, так их на нас и не поднял.

- Ничего страшного, главное, что во всем разобрались.

- Личные вещи получите на выходе.

- Да у меня и не было ничего

- А, ну тогда тем более, до свидания.

 

10

Вышли мы из кабинета. Я молчу. Рот не хочу открывать. Не знаю как себя вести даже. Только чувствую, как бы подсознательно, что снова я свободен. Паника исчезла, и озноб улетучился. Моя спасительница сжимала мою руку и вела прочь из отделения. На меня она не смотрела и как только мы завернули за угол и подошли к трамвайной остановке, она руку отдернула и, не сбавляя хода, бросила только одно:

- Идите на Новочеремушкинскую, вас заждались.

Сказала и села в подошедший трамвай.

- А вы разве не со… - хотел спросить я, но закончить вопроса не успел. Прямо на меня, готовясь вот-вот переехать трамвайные пути, ехал уже знакомый, огромный черный джип. Его задние двери на ходу открылись и ко мне ринулись те же неприметные ребята. Нас отделяло не более тридцати метров. Но тут неясное приключилось с джипом. Он встал, наполовину переехав дальние от меня пути. Заднее колесо напоролось на невидимое мне препятствие, точно танк на "ежа". Слышался надсадный визг двигателя и скрежет металла о металл. Так в очередной раз русские дороги и раздолбайство побеждали иностранную технику. Неожиданная заминка оказалась мне на руку. Преследователи замешкались, не зная, что делать раньше, бежать и хватать меня, или освобождать из плена машину. Я не стал дожидаться, когда их решение будет принято, а сломя голову побежал назад к отделению милиции и прочь во дворы, петляя мимо одинаковых коричнево-серых пятиэтажек.

Я бежал по задним дворам, выбирая места, где машина прошла бы с трудом. Чуть-чуть отдышался только переходя Профсоюзную улицу, и снова стал набирать темп, взбираясь в гору по заросшему сорной травой холму. Справа от меня высились какие-то новостройки, а слева тянулся забор неизвестного высоченного НИИ. На середине подъема по исконно русской привычке строители свалили горы мусора. В этих то нагромождениях шлака, досок, кусков арматуры и еще черт знает чего, я устроил временный привал. От постоянного быстрого бега сердце колотилось нещадно. Перевести дыхание не удавалось долго. Я стоял и хватал ртом воздух и никак не мог прийти в себя. Я становился жертвой совпадений. Пока еще счастливых, но ведь фортуна так не постоянна. Задержись эта неизвестная женщина с выкупом, и черный джип приехал бы за мной - первым. Жаль, не успел ничего у нее расспросить.

По моим прикидкам я в пяти минутах ходьбы от нужного места. Память в очередной раз подкинула картинку. Ряды приземистых желтых многоподъездных пятиэтажек. Детские площадки. Здание ЖЭКа. Я знал, что это Новочеремушкинская, а вот когда я тут был - не знал, и что у меня связано с этим местом и кто тут живет - тоже не знал.

Я все-таки человек и память у меня моя собственная, человеческая, а не компьютерная, привнесенная. И ошибаться она может и несовпадения выдавать. Не было никаких пятиэтажек. Вернее не так. Сейчас не было. Здание ЖЭК стояло на месте, а вот детских площадок и желтых длинных домов я не увидел. Микрорайон перестраивали. Тут выросли многоэтажные дома. Они были не такие роскошные как на Келдыша, но новые и улучшенной планировки. Нужный мне дом стоял прямиком у ЖЭКа. Сначала я хотел запросто войти внутрь, подняться на обычном лифте на обычный этаж, но в последний момент воздержался. Вместо этого я зашел в ЖЭК. Поднялся на третий этаж. Один длинный коридор. Окна тянутся вдоль стены. Только вот закавыка, они не выходят на нужную сторону. А на нужную - только из кабинетов. Прошел и подергал ручки. Все, кроме туалета заперты. В туалете окно такой черноты, будто на улице постоянная полярная ночь. Фрамуга заколочена, чтобы открыть окно даже речи быть не может. Досадно. А если попробовать залезть на крышу? Счастливая эта мысль привела меня к пожарной лестнице. Влез по ней повыше и попробовал люк. Батюшки, а ведь не заперто! Вылез я на крышу и осмотрелся. Дом напротив как на ладони. Очень хорошо видно кто входит и кто выходит. Если сесть вот тут у антенны то и меня, думаю, не особо видно будет.

Просидел я так не долго, но очень устал, тем более что ничего подозрительного из своего укрытия я не увидел. Уже хотел плюнуть и спуститься вниз, но тут к дому подъехала красная машина. Из нее вышла девушка. Мой взгляд на ней задержался, потому как было в ней что-то необычное. Постойте! Да ведь это та самая девушка с Келдыша. Та, что мне встречу тут назначила.

Даже из моего укрытия было видно, насколько она была хороша: стройная, красивая, с яркими синими глазами, оттененными длинными черными волосами. Но выражение ее лица было беспокойным. Девушка не вошла сразу в подъезд, а минут пять постояла возле машины, осматривая двор. Как будто меня искала. Но не заметила и вошла в дом. Я решил, что не стоит больше тянуть кота за хвост, и что пора мне все-таки познакомиться с этой красавицей поближе.

Но только я попытался встать и уйти с крыши, как мою щеку обжег порыв воздуха. Я непонимающе посмотрел по сторонам. Ничего. Но тут у моих ног что-то впилось в битум. Да по мне же стреляют! Дожили! Если они дошли до крайних мер, значит, на меня охотились не потому что я знаю что-то, что хотелось бы знать и другим, а потому что я знаю что-то чего другим знать не надо. Но как же я их не заметил? Ведь я сижу здесь уже не один час!

Надо уходить. Я на четвереньках отполз за трубу. Но только хотел высунуться, как снова от трубы полетели осколки. При чем полетели с моей стороны. Это значит, что снайперов двое: один просматривает крышу с противоположной стороны, а другой с моей. И еще это значит, что второй снайпер либо промазал, либо специально стрелял мимо. Разгадка не заставила себя ждать: при малейшем моем движении второй снайпер стрелял точно в 2 сантиметрах от моей головы. Знак был ясен - сиди тихо не то будет бо-бо. Но я не хотел ждать момента, когда во двор въедет черный джип, и внизу замелькают знакомые фигуры. Упорства этим людям не занимать, но и я упрям и так просто не сдамся. Не за этим я прошел огонь, воду и медные трубы, чтобы сдаться, когда ответ на все мои вопросы возможно уже близко.

Буквально лежа на пузе, я дополз до люка. Спрыгнул внутрь и побежал по коридору. Теперь через окна меня мог видеть только один из снайперов. Я спустился на этаж ниже и, заскочив на подоконник, ногой выбил окно. Шуму и грохоту залейся. Это-то мне и нужно. Я был уверен, что этим отвлек внимание снайпера. Тут же спрыгнул снова внутрь и помчался к туалету на противоположной стороне коридора. Повторил свой трюк с окном еще раз. Теперь, хочется думать, меня уже ждут с другой стороны. Пусть ждут. Как бы не так! Я побежал назад и буквально ласточкой нырнул в только что разбитое мною первое окно. Приземлился, сгруппировавшись с горем по полам и здорово ушибив колени. Трюк удался: пока не стреляют.

Я побежал прочь от ЖЭКа и жилых домов в сторону длиннющего двухэтажного гаража, который тянется вдоль всего жилого массива. Так строители решили проблему парковки жильцов. Сквозь бетонные перекрытия мне были видны припаркованные машины. Первый этаж забран сеткой. Но сбоку тянется лестница. Я взбежал по ней на крышу гаража. Там тоже кто-то паркавался. Я петлял мимо машин, устремляясь к дальнему краю площадки. Там были видны кроны деревьев. Если повезет, я спущусь по ним вниз. Раздался шум двигателя за спиной. Я обернулся. Какая-то иномарка. Не мой джип, ну и ладно. Я побежал дальше, не придав ей значения, но она сократила расстояние и начинала сигналить. Я еще раз обернулся. Из окна высунулась рука с пистолетом. Я шарахнулся в сторону. И тут на пандус снизу вырвался черный внедорожник. Сомнения нет, этот тоже по мою душу.

Но тут, вместо того что бы выдать мне план решения ситуации, мое сознание начало подкидывать сюрпризы. Появилось щемящее чувство, что это как-то раз уже со мной было. От такого вдруг нахлынувшего дежавю я на секунду остановился. В глазах начало рябить.

Когда инстинкт самосохранения вернул меня в чувство, и я снова начал петлять, как заяц затравленный гончими, то мне в затылок дышало уже два бампера. Итак, спасительный зеленый уголок. Я птицей взлетел на парапет гаража. Ого! А до деревьев то еще метров пять. Выхода нет. Я прыгнул, рассчитывая скорее на удачу, нежели на собственную ловкость, но промахнулся. Соскользнул по стволу, ударяясь о каждую толстую ветку и тщетно пытаясь уцепиться за одну из них, и сорвался. При падении ноги подвернулись, и я ударился головой о корни. В глазах потемнело. Я провалился в никуда, ощутив, как мир перевернулся, как части калейдоскопа и картинка моего сознания изменилась. Теперь я помнил все:

Доля секунды тишины. Пугающей и обволакивающей. Всепоглощающее чувство страха, когда стук собственного сердца кажется слишком громким, что бы услышать что-нибудь ещё.

Удар. Ослепляющий свет. Наезжающее колесо. Звук бьющегося стекла. Миллионы сверкающих фар в рассыпающихся осколках. Слишком быстро приближающийся бетон. Темнота. Тишина.