Михаил Таврический был вор. Нельзя сказать, что это была его основная профессия – вообще-то он работал укладчиком и жил в общаге. А воровством пока лишь подрабатывал. Ну, чем ещё заниматься здоровому двадцатидвухлетнему парню?

Работа вора нравилась Михаилу гораздо больше, чем укладчика. Воровская работа была полна романтики и приключений. Однажды, например, он обворовывал прекрасную девушку, после чего они полюбили друг друга и, в скором времени сыграли весёлую свадьбу. В другой раз он имел весьма эротичное приключение, когда обворовывал общежитие железнодорожных шпалопроходчиц – едва живой оттуда выбрался. А ещё раз... Ну, в общем, много интересных событий дарит работа вора. Михаил уже подумывал о том, что неплохо было бы ему уволиться с должности укладчика и податься в профессиональные воры, чтоб со временем дослужиться до высокого звания Вора в Законе. Но он всё медлил с заявлением об увольнении – дело происходило в те времена, когда предприятия простаивали, а рабочие сидели в неоплачиваемых отпусках. Поэтому работа укладчика не особо обременяла Михаила – она отнимала где-то два-три дня в неделю. Остальное время он был свободен. Зато мог жить в рабочем общежитии – он ещё не наворовал денег на покупку квартиры. И, здраво поразмыслив, Михаил решил поработать укладчиком до той заветной поры, когда он станет обладателем уютной «хрущёвки». Казалось, ждать оставалось совсем недолго. Но однажды вечером он пошёл на дело... Это дело круто изменило его жизнь.

 

Вечер был сырой и пасмурный. Михаил Таврический вышел из дому. Моросил лёгкий дождик. Туман делал фигуры прохожих расплывчатыми и загадочными, их шаги гулко разносились в темноте. Михаил был возбуждён и весел. Предстоящие приключения волновали его. Адреналин играл в крови… Нет... не был он ещё настоящим вором. Настоящий, матёрый, вор должен выходить на дело, как на скучную будничную работу. И в тюрьму он должен садиться буднично, воспринимая посадку не как катастрофу, а как заурядную служебную командировку. Что поделаешь – такова специфика труда, этакие издержки производства. Тюрьма – твой дом родной.

 

Таврическому было далеко до этого. Он был молод, полон страсти и оптимизма.

На примете Михаил имел пару-тройку объектов присмотренных заблаговременно. Хотя, если честно – не давались ему пока серьёзные объекты. Раз не смог замок открыть в квартире, которую "пас" целый месяц. Квартиру он "вычислил" по телевизионной «тарелочке» на окне. В те годы таких «тарелочек» было очень мало, стоили они дорого, и Михаил решил, что хозяева не бедные, раз могут себе позволить такую роскошь. Он узнал код замка, сидя на лавочке, возле дома и украдкой поглядывая на входящих жильцов. Код был прост – 1,2,3. В то время подъезды закрывались далеко не в каждом доме, и в глазах Михаила наличие замка с кодом свидетельствовало о том, что здесь живут зажиточные люди. Роскошная дверь намеченной квартиры подтвердила его радужные надежды. За такой дверью, несомненно, должно таиться богатство.

Путём сложных наблюдений, Михаил узнал, что хозяева каждые выходные проводят на даче. Он даже подслушивал разговоры своих будущих жертв, когда стоял рядом, спиной к их машине и курил с непричастным видом. Семейство как раз отправлялось на уикенд. С их слов, Михаил понял, что они планируют вернуться почти через три дня – в понедельник утром...

И что же?... Он ЭЛЕМЕНТАРНО не смог открыть замок! Все его отмычки не подошли. Хотя опытный, квалифицированный вор справился бы с таким замком всего за пару минут. Две ночи – с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье проторчал Михаил Таврический у дверей злополучной квартиры. И всё безрезультатно! А когда приехал в следующую пятницу, вооружившись новым набором инструментов, то увидел, что хозяева сменили замок. Видать заподозрили что-то. Михаил убрался от греха подальше.

Другой раз он даже номер телефона предполагаемой жертвы вычислил. Благо в том доме первые цифры телефонных номеров были одинаковы, менялись лишь две последние, в соответствии с изменением номеров квартир. То есть, вычислив алгоритм, он знал номера домашних телефонов всех жильцов. В этот раз Михаил Таврический даже вошёл в квартиру, но каким-то шестым чувством уловил, что она поставлена на сигнализацию. Убегая по лестнице, он слышал, как милиция поднимается в лифте. По ступенькам тоже кто-то шел навстречу. Михаил понял, что его обложили со всех сторон, но в последний момент он успел заскочить на площадку первого попавшегося этажа. Затаившись, Таврический слышал, как преследователи поднимаются вверх. Бесшумно, как мышка, вор выскочил из дома. Прямо перед собой он увидел Уазик и двух милиционеров. Только вмешательством провидения можно объяснить то, что милиционеры не заметили беглеца. Михаил успел шмыгнуть в близлежащие кусты. Лёжа в грязи, под зарослями бузины, он видел, как группа выбежала из подъезда. Его волосы встали дыбом, когда он услышал милицейский разговор.

- Он только, что был здесь!

- Может пошарить по кустам?

Михаил видел, как луч фонарика прошёлся по листьям, окрашивая их позолотой. Ему казалось, что луч застыл на том месте где он лежал. Ещё секунда и вор готов был вскочить, что бы пуститься в бегство. Но нервы Михаила выдержали испытание... Всё обошлось тот раз. Милиционеры неторопливо покурили возле машины и уехали.

Михаил дал себе слово больше в том доме не работать. Хоть он не был ещё опытным вором, но основные правила воровской профессии знал. Одно из таких правил запрещало работать два раза в одном и том же месте. Конечно, Михаила Таврического тянуло снова заняться тем домом – ведь он знал номера телефонов ВСЕХ жильцов. Но волевым усилием Михаил подавил в себе желание.

 

В общем, человек он был упорный и способный. Его, несомненно, ждало бы блестящее воровское будущее, если бы не... Впрочем, не будем забегать вперёд.

Пока же Таврический занимался в основном мелкими кражами и по ходу разрабатывал планы крупных. Вот и сегодня работу он начал как обычно – перво-наперво посетил намеченные объекты. Посмотрел – горит-не-горит свет в квартирах, сделал соответствующие записи и один контрольный звонок с телефона-автомата.

- Васю можно?

- Вася здесь не живёт.

- Извините.

Итак, серьёзной работы в этот вечер не предвиделось, и Михаил направился к ближайшей трамвайной остановке. Сегодня снова придётся заняться мелочёвкой. Хотя и тут у него бывали удачи. Раз, например, стащил кошелёк, в котором оказалась сумма превышающая пять его месячных зарплат укладчика. Сразу после этого он взял отпуск и съездил с будущей женой на курорт. «Оторвались» они тогда по-полной программе. Но такие случаи были исключением.

В кармане Таврического лежала целая пачка трамвайных билетов. Он старался избегать мелких правонарушений, и если, по дороге на работу укладчика, мог, иногда проехать "зайцем", то вовремя воровской работы, он тщательно компостировал талоны. А ездить приходилось много... очень много...

 

Он сменил уже шестой трамвай, когда, наконец, увидел привлекательный объект.

Привлекательным объектом, вернее субъектом, был хорошо одетый, но заметно выпивший, высокий бородатый мужик. В руках он держал дорогую дорожную сумку. Мужик явно боролся со сном, он плюхнулся на первое свободное место, поставил сумку в проходе и тут же задремал.

Вор намётанным глазом оценил обстановку. Сумка стояла недалеко от выхода. Она была явно не тяжёлой, но весьма объёмной. Пассажиров мало – всего несколько человек. И Михаилу оставалось только дождаться подходящей безлюдной остановки, где можно было бы беспрепятственно скрыться в подворотнях.

Город он знал, как свои пять пальцев. Настоящий вор должен хорошо изучить город, где он работает. Поэтому Михаил вычислил все глухие дворы, где не было сквозного выхода. Естественно, таких дворов он избегал. Знал он и все лабиринты, где можно было легко уйти от погони. Естественно, именно там он прятался, после каждой кражи, путая следы и сбивая с толку возможных преследователей.

Одет был Михаил Таврический неприметно. Воротник плаща поднят к подбородку, кепка надвинута на глаза. Этот прикид Михаил использовал только на воровской работе, а когда выходил по другим делам ЭТУ одежду он не надевал. Да и прикиды воровские старался менять чаще. Михаил знал, что в скором времени ему придётся гастролировать по другим городам, потому, что в своём городе его приметы станут широко известны и красть он больше ЗДЕСЬ не будет. Поэтому Таврический старался «выжать» из города максимально возможное.

 

Вот и нужная остановка. Перед самым закрытием дверей Михаил резко схватил сумку, выскочил из трамвая и, не оглядываясь, бросился бежать в темноту.

Мужик тут же проснулся, разбуженный криками женщин-попутчиц.

- Мужчина! У вас сумку украли!!!

- Обокрали вас!

Тем временем трамвай уже тронулся. Остановил его несчастный только через минуту. Побежал было за вором, но того и след простыл.

Мужик схватился за голову и долго не мог прийти в себя. Он просто окаменел на несколько секунд, потом яростно чертыхнулся и поплёлся к ближайшему отделению милиции писать заяву. И на то, что бы сделать это, как можно быстрее, у него были ВЕСКИЕ ПРИЧИНЫ...

 

Между тем, Михаил Таврический пробежал несколько кварталов, выбирая места потемнее и постоянно меняя направление. Потом остановился, отдышался и спокойно пошёл к ближайшей остановке. Он направлялся домой.

Жены не было. Она поехала в деревню, в гости к родителям. Михаил намеревался осмотреть добычу, переодеться и ринуться "по бабам". Завтра был выходной на работе укладчика ("и когда я уже брошу эту бессмысленную работу" - думал вор). А на воровской работе он решил взять отгул. В общем, настроение у него было в этот вечер превосходное.

А зря.

И вот подъезд общаги с сонной вахтёршей. Лифт. Секция. Дверь. Включает свет. Ставит сумку на стол. Включает обогреватель. Курит, оттягивая сладостный миг. С лёгким волнением открывает сумку.

Почему с волнением? Потому, что не знает, что там лежит и ждёт приятного сюрприза. Человеку, ведь свойственно надеяться на лучшее.

В сумке может оказаться всё, что угодно, начиная от нестиранных трусов и заканчивая миллионом. Михаил хотел видеть последнее. Хотя грязное бельё ему тоже приходились воровать. Таврический, в таких случаях матерился, возмущаясь нераспорядительностью людей… Ну, зачем они носят такие вещи в приличных сумках?! Неужели нельзя обзавестись для этих нужд полиэтиленовым пакетом?! Вор, с проклятиями, выбрасывал бельё в мусоропровод, а сумку, по случаю, сбывал за гроши скупщику краденного. Он уже успел обзавестись собственной клиентурой среди этой публики. Цены они устанавливали зверские! Правда, Михаил нечасто посещал барыг. Ждал, пока барахла у него накопится побольше, поэтому, уходил, обычно с солидной пачкой купюр в бумажнике.

- Ах, если бы деньги! – подумал Таврический – никаких посредников не надо, самый универсальный товар.

Он радовался деньгам больше, чем золоту и бриллиантам. Даже если ему удавалось стырить превосходную золотую брошь (а такое бывало) – он не мог подарить её ни жене, ни любовнице, ни маме. Если ему надо было подарить кому-то брошь – он сдавал краденную, потом доплачивал и покупал другую – пусть точно такую же. На рознице цен купли и продажи он терял немало.

Совсем другое дело деньги – здесь убытков быть не может. Сколько добыл – всё твоё!

Итак, он открыл сумку.

 

В сумке оказались змеи.

Самые натуральные живые змеи.

 

Тот мужик, которого он ограбил, был серпентологом, по-простому - змееловом.

В отличие от НАЧИНАЮЩЕГО вора Таврического, мужик был МАТЁРЫМ серпентологом – тренированным, грамотным, опытным. Змеи были для него, как родные, он знал о них всё – всё, что можно знать о змеях. Змей он ловил всю жизнь – ловил в джунглях и пустынях, в пещерах и болотах, в морях и степях, в горах и озёрах. Много раз он был укушен гюрзами, эфами и кобрами. Неоднократно попадал в удушливые объятья питонов, а один раз его чуть не проглотила анаконда. Но это было в начале карьеры. С годами он так наловчился, что ловля змей стала для него не более пугающей, чем охота на бабочек. Он достиг того уровня мастерства, что мог ловить змей голыми руками. Случись ему оказаться в яме кишащей змеями (а он бывал и в таких ямах), он бы выбрался из неё не только безо всяких неприятностей. Он бы с радостью снял с себя последнюю рубашку (если бы мешка не было под рукой) и вылез бы из этой ямы с извивающейся добычей. Змеи очень боялись и уважали серпентолога. Между собой, на змеином языке, они почтительно называли его "профессор". Он и вправду был профессором, кроме основной работы в Научно-исследовательском институте (НИИ), где серпентолог заведовал отделом, он читал лекции студентам университета. Поэтому имел учёное звание профессора, а также степень доктора наук.

В общем, со змеями серпентолог обращался, как с котятами. Он был мастером своего дела, асом змееловли. А такое мастерство нередко порождает самоуверенность, приводит к небрежности, что может закончиться трагически, если работа опасная.

Рассказывают об одном матёром парашютисте, который настолько постиг свою профессию, настолько свыкся с небом, что прыгнуть с высоты десять тысяч метров было для него – как со ступеньки сойти. Он был победителем всех конкурсов и соревнований, стал лучшим мастером, освоил самые сложные фигуры высшего пилотажа и добился того, что соперников у него не осталось. Поэтому в конце карьеры он зарабатывал тем, что делал кое-что посложнее, чем фигуры высшего пилотажа – он фотографировал других парашютистов, когда те демонстрировали эти самые фигуры. Он снимал их сверху, залетал снизу, снимал сбоку – в общем, делал ту работу, которую может выполнить только настоящий ас.

И вот однажды этот фотограф забыл надеть парашют. Фотоаппарат взял, а парашют забыл. Видать, надевая на себя ремни фотоаппарата, он на уровне подсознания зафиксировал, что парашют на нём, ведь он надевал ЧТО-ТО, а значит, полностью экипировался. Ещё бы – он так привык к прыжкам, так по-домашнему чувствовал себя в свободном полёте, что перестал обращать внимание на такие мелочи, как парашют.

И напрасно.

Представляете его последние секунды? Вот он заканчивает съёмки… вот зачехляет фотоаппарат... вот уже пора раскрывать парашют... вот натренированная рука тянется к... Что такое? А где парашют? Неужели... Да я ж его в самолёте забыл!!!...

А чувства людей, оставшихся в самолёте! Представляете – человек ЕЩЁ жив, и жить ему осталось десять тысяч метров. Но ничем уже ему не поможешь!

Так и наш серпентолог. Завтра ему надо было ехать на всемирный слёт серпентологов, на совещание по обмену змееведческим опытом. И вместо того, что бы транспортировать змей со всеми мерами предосторожности, как того требует инструкция, он решил сделать проще. Ему не хотелось завтра с утра тащиться через весь город в свой институт, заказывать контейнеры, "упаковывать" змей. Потом снова тащиться через весь город к аэродрому. А самое обидное, что жил то он недалеко от этого аэродрома. И он решил сделать проще – привезти змей домой в сумке, посадить их на ночь в домашний террариум, наутро пересадить в ёмкости для транспортировки (такие у него дома имелись) – и – на аэродром. Обычно эти вещи выходили у него без проблем. Главное что бы змеи были сонные, что бы не дрались друг с дружкой. Сонными змеи становятся при низких температурах, поэтому серпентолог понизил температуру в террариуме и усыпил змей. На улице было прохладно, и он знал, что доедут они в полусне. Ещё важно, что бы змеи были сытые, тогда они спокойнее, поэтому, прежде чем усыплять, он покормил змей.

Не раз таскал он змей в сумках, в мешках по джунглям и пустыням и всё было нормально. Потом стал проделывать такое и в городе, притупилось у него чувство опасности, как у того парашютиста. За свои проделки от начальства профессор замечаний не имел, начальство ничего не знало. Всё выходило шито-крыто. Не мог же он предположить, что какой-то дурак позариться на сумку со змеями.

А тут ещё, как на грех у коллеги по отделу день рождения! Мужики выпили на работе, засиделись допоздна... А потом на горизонте нарисовался этот самый Михаил Таврический – будь он неладен!!!...

 

Между тем Михаил смотрел на змей.

Змеи смотрели на Михаила.

 

От неожиданности он не успел даже испугаться, он просто остолбенел и молча взирал на девятнадцать пар любопытных немигающих глаз.

Вдруг одна юркая змейка, радуясь нежданному освобождению, ловко выбралась из сумки, прошмыгнула мимо застывшего Михаила и скрылась в глубине комнаты, тихонечко ЗМЕЯСЬ.

Тут Михаил опомнился, он испустил гортанный кромешный вопль. Может не гортанный, но кромешный это уж точно. Его вопль заполнил комнату, вихрем вырвался наружу и устремился по дебрям общежития, отражаясь от лампочек и мусорных вёдер.

Змеи вообще-то глухие. Не совсем что бы глухие, но слышат они не так как мы – ушей у них нет. Змеи слышат всем телом. Вернее их тело улавливает колебание почвы. Змея скорее услышит ваши тихие шаги, чем громкий крик.

Но Михаила змеи услышали. Либо его вопль был столь неистовым, что заставил срезонировать сумку, либо жесты были столь резкими, что привлекли внимание глуховатых пресмыкающихся. Так или иначе, оставшиеся змеи все разом посмотрели на Михаила Таврического, как на идиота и, словно по команде выскользнули из сумки.

Что это было за зрелище!

Восемнадцать змеящихся потоков хлынули со стола на пол, шипя и переливчато извиваясь. Как они были прекрасны! – изумрудно-зелёные, коричнево-красные, ярко-жёлтые, фиолетово-чёрные. Они рассыпались по всей комнате. Передвигались с невероятным изяществом и грацией.

Опомнившись, Таврический, успел отскочить вглубь комнаты, по направлению к окну. Весь пол перед ним был усеян змеями. В общем, жильё его превратилось в сплошной гадючник. Хотя здесь были не только гадюки.

Здесь были эфа, мамба, кобра, гюрза, гремучие змеи – венец эволюции ядовитых змей. Одна из гремучих – красавица каскавела, между прочим, единственная ядовитая змея, которая САМА охотится на человека, вернее неспровоцированно кусает его и даже преследует для того, чтобы укусить. Но, к счастью для Михаила Таврического, каскавела пребывала ПОКА в благодушном настроении, во всяком случае, она не набросилась на него СРАЗУ. Был здесь и молоденький щитомордник, и небольшой, метра с полтора бушмейстер (бушмейстеры – самые крупные ядовитые змеи Америки, некоторые из них достигают почти четырёх метров длины), и многие другие представители различных змеиных семейств.

Оказавшись на свободе, змеи очень обрадовались и занялись своими привычными змеиными делами.

Щитомордник юркнул под шкаф и тут же поймал небольшую зазевавшуюся мышку. Её он почувствовал сразу, как только покинул сумку, ещё до того, как увидел. Возле глаз змеи находятся термочувствительные ямки, позволяющие обнаруживать даже самых маленьких теплокровных животных. Таких органов чувств у людей нет, и мы даже представить себе не можем, какой комплекс ощущений дарит термочувствительность! Мышка смертельно взвизгнула и исчезла в змеиной пасти.

Змея-яйцеед подползла к кровати и по её ножке забралась на стол. Там она нашла несколько свежих куриных яиц на блюдечке. Яйца купила жена Михаила Таврического. Заботливая супруга перед отъездом накупила массу продуктов, что б Михаил не сидел голодный. Несколько яиц она положила не в холодильник, а оставила на видном месте, рядом с запиской, что бы Михаил их непременно пожарил (жареная яичница – единственное блюдо, которое он умел готовить). Вот эти-то яйца и обнаружило любопытное пресмыкающиеся. Змея-яйцеед очень обрадовалась находке. От радости она даже хвостиком всплеснула и с довольной улыбкой начала заглатывать продукцию птицекомбината. При этом она широко разинула пасть, натягивая своё тело на яйцо, которое было в два раза толще змеи. Именно так змеи заглатывают крупную для них пищу. Их тело надевается на добычу, как чулок на ногу. С яйцом внутри змея стала похожей на упитанную хвостатую лягушку.

Тем временем Михаил Таврический всё еще растерянно стоял среди комнаты – вокруг него были змеи. Михаил боялся сдвинуться с места, змеи шипели на него, казалось, сделай он хотя бы шаг, и смертельный укус неминуем. И тут молодой, но уже довольно крупный тайпан (самая большая ядовитая змея Австралии) радостно юркнул в штанину Михаила. Таврический ощутил на ноге прохладу мускулистого змеиного тела и покрылся мурашками, холодный мертвецкий пот проступил на его лбу.

Вообще-то до недавнего времени тайпаны считались самыми ядовитыми из змей. Практически все известные случаи, когда человек был укушен австралийским тайпаном, заканчивались смертью человека. Сила яда такова, что за один укус он может убить 100 взрослых людей. Потом обнаружили двух змей – австралийскую тигровую и морскую из рода ластохвостов, которые оказались ядовитее тайпана. Но вряд ли этот факт сейчас бы утешил несчастного Михаила Таврического. Он стоял не шевелясь. И правильно делал. Малейшее движение было для Михаила равносильным смерти.

Молоденькая песчаная эфа, на голове которой красовалось изображение летящей птицы, в виде похоронного креста, поймала неосторожного таракана, и с лёгким шуршанием принялась обследовать комнату. Зловещее шуршание издавали её чешуйки с зубчатыми рёбрышками. Змея постоянно высовывала свой раздвоенный язык. Так змеи улавливают запах. Запах для змеи – это вкус воздуха, в котором растворены ароматизированные частицы. Прилипая к языку рептилии, эти молекулы попадают в рот. Поэтому, что бы обонять змея вынуждена постоянно высовывать и засовывать свой язык. Эфа осталась довольна запахом общежития. Передвигаясь боком, короткими бросками, она как бы шагала по комнате. Немного покружив, эфа заползла в угол, свернулась, замерла и задумалась о сущности мироздания. Издали она была похожа на маленькую тарелочку.

А вот стремительная мамба (мамбы – самые большие из ядовитых змей Африки), в отличие от эфы, никак не могла успокоиться. Мамба – самая быстрая змея. На земле передвигается со скоростью бегущего человека – 11,7 км. в час. В ветвях – ещё быстрее. Мамба нервно носилась по комнате. Безо всяких усилий, в долю секунды, взобралась на вешалку. Подобно выпущенной стреле, перепорхнула на шкаф и сиганула прямо на плечи окаменевшего Михаила Таврического, словно это был не Михаил, а какой-нибудь баобаб. Михаил тихо вскрикнул. Но мамба не обратила на него никакого внимания. Она ловко спустилась на пол и умчалась к двери.

Освободившись от мамбы, вор, по-прежнему стоял с тайпаном в штанине. Тайпан обвился вокруг его голени и затих. По-видимому, он задремал. Михаил чувствовал, как волосы у него поднимаются дыбом. Ему казалось, что на голову опускается преждевременная седина.

 

В это время, своим чутким языком мамба ощупывала дверь, вскоре она нашла в нижнем углу дырку и выскользнула в коридор.

Дело в том, что Михаилу при поселении в общежитие, досталась бракованная дверь, один угол, которой был отломан. Михаил давно хотел её заменить, но руки как-то не доходили. Дыра была небольшой и жизнь особо не осложняла. А наворованных денег чуть-чуть не хватало на покупку небольшой однокомнатной «хрущёвки». Поэтому Михаил с супругой уже подумывали об обстановке будущей квартиры, а не о ремонте опостылевшей комнаты в общежитии.

Как выяснилось позже – эта дыра сыграла очень важную роль, как в судьбе Михаила, так и в судьбе змей.

Тем временем, любопытная мамба, занялась исследованием общежития. По сравнению с надоевшим террариумом, общага ей казалась раем. Некоторые другие змеи, тоже решили покинуть комнату и двинулись вослед за мамбой.

Летающая змея, здраво поразмыслив, решила остаться. Давно не лазила она по деревьям, истомилась взаперти. Обстановка комнаты Михаила, напомнила ей о далёкой родной Индонезии. Змея ловко взобралась по одежде на вешалку, пошныряла по полке между шапками и, растопырив рёбра, спланировала вниз. У себя на родине именно таким способом эти змеи спускаются с двадцатиметровых пальм. Очень довольная планеристка, вдохнула полной грудью своего единственного лёгкого и спряталась в шкафу, между одеждой.

Ресничные гадюки тоже любят лазить по деревьям. В качестве дерева эта гадюка выбрала Михаила Таврического, который по-прежнему не шевелился, боясь укуса тайпана. Ловко орудуя своим цепким хвостом, змея взобралась на стул, оттуда шмыгнула на руку Михаила Таврического, влезла ему на плечо, любовно обвила шею, нежно поцеловала Михаила прямо в уста, своим чутким язычком; сладко зевнула и задремала на груди у вора.

Не смотря на объявший его ужас, Таврический не потерял способность мыслить логически. Он рассудил, что змеи рано или поздно слезут с него и самое лучшее, что он может сделать сейчас — это ждать пока рептилии сами не расползутся в разные стороны. К тому же их неприменно заметят обитатели общежития — значит у Михаила появился шанс дождаться подмоги.

 

А яростная каскавела исступлённо кружилась по комнате. Несколько раз она обползла вокруг Михаила Таврического и остановилась на расстоянии одного броска у ног незадачливого вора. «Ужалит или не ужалит» – лихорадочно гадал Михаил. Вообще-то жалят осы с пчёлами, а змеи КУСАЮТ. Но Михаилу Таврическому сейчас не было дела до таких тонкостей.

Каскавела чувствовала – профессора рядом нет! Какое счастье – она снова свободна, она снова хозяйка ситуации, она снова видит смертельный ужас в глазах неуклюжего двуногого создания, она снова может побеждать! Никогда не забыть ей, как давным-давно на далёком острове, в густых дебрях бамбука преследовала она человека. Змея ловко извиваясь, неслась между стволами, человек не мог бежать так быстро рост не тот – он постоянно застревал в зарослях. Змея настигала свою жертву. Многих – очень многих погубила она в этих дебрях! Люди уже редко забредали в её владения, обходили гиблое место десятой дорогой. Широко разошлась чёрная слава о неистовой змее. Теперь, если кто и попадал сюда, то случайно, по незнанию. Живым ни уходил никто!

И вот она настигает очередную жертву. Ещё секунда, и её смертоносные зубы, проткнут мягкую плоть… Но что это… Вместо того, что бы замереть в предсмертном ужасе, человек резко развернулся и радостно закричал. Змея слышала его слова всем своим гибким телом, в резонирующих бамбуковых стволах:

- Вот это я хорошо попал! Вот это экземплярчик! Давно не ловил таких!

Этот бородатый явно ненормальный, решила тогда каскавела, но ничто уже не поможет ему! И она ринулась в атаку.

- Иди сюда, милая! Да какая же ты красавица! Не бойся, иди сюда, моя хорошая.

Эти слова должны были стать последними в жизни человека. Так полагала разъярённая гадина. О! какой же она была наивной – тот, кого она преследовала, был ПРОФЕССОР – гроза всех змей! Через мгновение каскавела извивалась в тёмном мешке…

И вот профессора рядом нет! Вместо него стоит его собрат, испуганный и дрожащий. Снова человек ведёт себя так, как должен вести, видя её. Каскавела чувствовала себя счастливой, ей казалось, что возвратилась молодость, что она снова дома. Лёжа на полу, змея с удовольствием разглядывала беспомощного Михаила. Что бы продлить наслаждение, она оттягивала сладостный миг расплаты…

 

Тем временем, жёны укладчиков стряпали на общей кухне и бурно обсуждали животрепещущие женские проблемы. Крик Михаила они, конечно, слышали и, всполошившись, прервали на секунду свои захватывающие беседы. Но крик быстро стих и больше не возобновлялся. В общагах такое не редкость, даже в семейных – орут, подчас, так, что перепонки могут лопнуть. Такой там стиль жизни. В общем, жёны укладчиков продолжали сплетничать, как ни в чем, ни бывало, обсуждая, теперь крик в комнате Таврических. Наверное, снова поссорились! Наверное, супруга снова поймала Михаила на измене – он такое может! Нет, не на измене, она сейчас беременная и поэтому… Так ненавязчиво жёны укладчиков успели обсудить уже десять версий происшествия, перемыв, заодно все косточки Михаилу и его очаровательной супруге.

Внезапно из коридора появилась королевская кобра. Она ползла не спеша, явно чувствовала себя здесь, как дома. Такое впечатление, будто кобры постоянные жители семейных общежитий, верные спутники суровых будней укладчиков.

Королевские кобры самые крупные из ядовитых змей. Хотя они в два раза меньше неядовитых питонов и анаконд, всё же достигают 5,7 метров длинны. В стойке голова такой кобры может возвышаться над землёй почти на два метра. Наша коброчка была ещё молодой – всего полтора метра от головы до кончика хвоста. Но и при этом выглядела она внушительно и грозно. Змея деловито вползла на кухню. Она чувствовала, что где-то поблизости обитают мелкие грызуны, и, кроме них её сейчас, в общем-то, ничего не интересовало. Ведь кобры не питаются жёнами укладчиков (жаль, что те об этом не знали).

Вдруг змея замерла, величаво посмотрела на изумлённых укладчиц и поприветствовала их своим раздвоенным язычком. Потом встала в стойку, расправила капюшон и предостерегающе зашипела. Жёны укладчиков дружно взвизгнули, побросали на пол миски с тарелками, и бросились во второй, свободный коридор – противоположный тому, откуда выползла кобра.

Но не тут-то было! То, что они увидели в полуосвещённом коридоре, заставило их остановиться и завопить пуще прежнего. Навстречу им ползла гремучая змея. К счастью, это была не каскавела, а другая гремучая – ромбический гремучник.

Погремушки гремучим змеям нужны не столько для развлечений, сколько для того, что бы их ненароком не затоптали бизоны, какие-нибудь или… жёны укладчиков. Гремучник резко остановился. Послышался зловещий треск. Его погремушка выбивала чечётку прерий.

Жены укладчиков поняли – они окружены! Им казалось, что уже нет выхода не занятого змеями! Но такой выход был! За спиной оставалась дверь «трюшки» – так в общагах называется комната, рассчитанная на трёх жильцов, в отличие от «двушек» – рассчитанных на двоих. Визжащие укладчицы бешено заколотили в дверь. Заспанный укладчик Володя, разбуженный криками, был сметён толпой, едва успел открыть.

Срочно стали баррикадировать вход, придвинув к двери столы и шкаф. Как будто в коридоре были не две мирные змеи, а стая разъярённых уркодилусов или бестормозавров.

Но как быть с детьми, оставшимися в комнатах осаждённых змеями? Благо, секция находилась на втором этаже. Укладчик Володя выбрался из окна и, тут же в подсобке знакомого слесаря раздобыл стремянку. Начали через окна эвакуировать детей. Дети плакали и капризничали. Заодно позвонили в милицию с телефона-автомата (дело происходило ещё до массового внедрения мобильной связи). Милиция была уже начеку. К ним поступило заявление о пропаже девятнадцати змей, и они ожидали вызова, готовые выехать с минуты на минуту.

 

Серпентолог никуда не отлучался с участка. Вряд ли кто-нибудь, кроме него мог справиться со змеиным нашествием. Он очень волновался за своих питомцев, ходил из угла в угол, пил валерьянку и каждые десять минут выскакивал на перекур. Змеи казались ему очень добрыми, нежными, чуткими и беззащитными созданиями. Он их очень любил. Как они там без него? Не ушиб ли их кто? А вдруг этот малый выбросит сумку, прежде чем змеи успеют проявить себя? Как бы они там не замёрзли?

О воре профессор тоже немного волновался – но ведь тот сам выбрал свою судьбу! Несчастный учёный даже и предположить не мог, что змеи окажутся в многолюдном общежитии. О ворах он знал гораздо меньше, чем о змеях и по наивности полагал, что все воры живут на уютных виллах.

 

Один милицейский Уазик дежурил на участке. И, как только был получен вызов, милиционеры, взяв с собой серпентолога, немедленно отправились к месту происшествия. Ехать пришлось через полгорода. Ещё один наряд милиции, ближайший к общежитию, был направлен для эвакуации людей. На беду, лампочки горели не во всех коридорах. Перепуганные милиционеры с фонарями метались по общаге. Они вздрагивали от каждого шороха, каждая проволока казалась им змеёй, изготовившейся к атаке. Будили жильцов. Кто-то выскочил на улицу. Кто-то, наоборот, наглухо запирался в комнате. Кругом слышались маты мужчин, визги женщин и детский плач. Казалось, что общагу посетили не девятнадцать молчаливых рептилий, а буйная монголо-татарская орда.

Змеи поняли – на них устроили облаву и немедленно приняли встречные меры. Змеи решили, что живыми они не сдадутся…

 

И вот, наконец, прибыл долгожданный Уазик с серпентологом на борту. Профессор сразу же почувствовал, себя в своей стихии. Из согбенного старца, он в одну секунду превратился в энергичного, полного сил мужчину. Все вокруг вздохнули с облегчением. Милиционеры, по рации получили приказ покинуть общежитие, что сделали с превеликой радостью.

В комнату к Михаилу серпентолог поднялся сам. На его стук никто не ответил, хотя за дверью раздался сдавленный стон. Как будто кто-то пытается говорить сквозь зубы. Благо был запасной ключ. Дрожащая вахтёрша ни за что не хотела возвращаться в общагу (она уволилась на следующий день). Ключ профессор искал сам в ящике на вахте. Одновременно он захватил ключи от ближайших помещений.

И вот комната Михаила Таврического вскрыта. Серпентолог встретился лицом к лицу с тем, кто так дерзко ограбил его. По-прежнему недвижимый вор боялся проронить и слово, боялся шелохнуться. Он только умоляюще смотрел на профессора. Учёный сразу же оценил обстановку. Тайпан! Вот кем надо заняться в первую очередь. После укуса ресничной гадюки и, даже каскавелы, человека теоретически, ещё можно спасти. Укус тайпана означает стопроцентную смерть. Ни один врач не смог бы помочь Михаилу Таврическому (да и профессору тоже – но он не думал об этом).

- Не двигайтесь! – приказал профессор.

Серпентолог понял – змеи уже разогрелись в тёплых комнатах, стали активны и очень опасны. Поэтому их теперь нельзя сажать в одну сумку. Не все змеи уживаются друг с дружкой. А некоторые виды этих рептилий, такие, как кобры, не прочь даже полакомиться свежей змеятинкой.

- Есть пакеты, сумки, какие-нибудь? Вы глазами покажите где!

Михаил указал на шкаф. Змея на его груди почувствовала шевеление и зашипела.

Профессор взял полиэтиленовый пакет, осмотрел его и пробил в нём маленькую дырочку, чтоб животное не задохнулось.

Потом тихонечко приблизился к Михаилу. Тайпан мирно дремал у того на ноге. Был виден только хвост пресмыкающегося. Профессор старался не дышать. Он чувствовал себя примерно так же, как сапёр во время разминирования. Вот учёный осторожно поднимает брючину Таврического. Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром продвигается он вдоль змеиного тела. Вот и голова рептилии. Змеи спят с открытыми глазами. Вернее глаза их всегда прикрыты сросшимися прозрачными веками, как очками, поэтому нельзя понять – спит змея или бодрствует. Но профессор знал – тайпан сейчас не спит – он, лишь притворяется спящим. И что он задумал? Увы – мы не узнаем этого. Одно чётко, за десятилетия, выверенное движение и перед затуманенным взором Михаила Таврического извивается гибкое тело змеи. Голова тайпана в цепких пальцах серпентолога. Через секунду несчастное животное беспомощно трепыхается в полиэтиленовом пакете.

Михаил не знал во сколько раз тайпан опаснее ресничной гадюки. Все змеи для него различались лишь размерами. Но он с облегчением почувствовал, что одной змеёй на нём меньше!

А серпентолог уже присматривается к голове гадюки. И когда же она линяла в последний раз? Дело в том, что перед линькой, змей надо ловить с особой осторожностью (особенно если ловишь их голыми руками). Бывали случаи, когда змея выскакивала из своей старой кожи и кусала ловца. Поэтому, когда хватаешь за голову змею, надо быть уверенным, что у тебя в руках будет именно её голова, а не кусок старой кожи.

Ещё секунда – и с гадюкой произошло то же, что и с тайпаном! Вскоре она была водворена в свой персональный кулёк.

 

И вот Михаил Таврический свободен. Оцепенение мышц внезапно прошло, и он почувствовал, что превращается в нечто подобное тряпичной кукле. Ноги не держали его больше, они стали как резиновые – предательски подкосились, и Михаил рухнул на пол. В глазах помутилось. Таврический понял, что теряет сознание…

Тут же, рядом с поверженным Михаилом была поймана каскавела. Она ринулась к несчастному, но рука профессора остановила её в броске. В миллиметре от тела.

 

Оставшиеся на свободе змеи почувствовали – их повелитель здесь! Им очень не хотелось расставаться со свободой, покидать сытую, тёплую общагу ради унылого террариума. Они попрятались по углам и затаились. Но не тут-то было! Серпентолог настолько хорошо изучил повадки змей, что знал, куда поползёт та или иная тварь, ещё до того, как сама эта тварь знала, куда она поползёт. И ещё… он чувствовал этих пресмыкающихся, чувствовал, где они прячутся, чувствовал каким-то необъяснимым шестым чувством.

Насмерть перепуганные змеи бесцеремонно извлекались из своих убежищ безжалостной рукой профессора и сразу же водворялись в мешки, которые уже доставила милиция.

…пять, шесть… одиннадцать, двенадцать… где тринадцатая?... вот ты где! гадюка!... четырнадцать, пятнадцать…

Он находил их всюду – в вёдрах и под кроватями. В шкафах, среди белья и в столах, среди продуктов… Вот, наконец, все девятнадцать змей были выловлены и поехали в свой институт.

 

Михаила Таврического вначале хотели забрать в участок, но он был в таком состоянии, что его пришлось отправить в больницу. Вместе с ним скорая увезла девушку, соседку Михаила по комнате. Её нашёл серпентолог в бессознательном состоянии. Врачи думали, что она укушена. Серпентолог знал, что это не так, знал, что девушка в обмороке и вот-вот очнется – змея, с которой ей пришлось столкнуться, не была ядовитой. Но профессор не стал спорить с врачами. Он чувствовал себя кругом виноватым и боялся, что власти решат истребить змей. А ведь змеи, в сущности, были ни в чём ни повинны – они сами оказались жертвой человеческой алчности и халатности.

 

А с девушкой произошло вот что. Это случилось ещё до того, как змей обнаружили жёны укладчиков. Соседка Михаила укладывалась спать. Выскочила на минуту в умывальник, а когда вернулась и подняла одеяло, то увидела на кровати прелестную переливающуюся змейку. Змейка виновато улыбалась, не мигая, смотрела на девушку и показывала ей язычок. Девушка упала в обморок…

 

Целый месяц Михаил провёл в психушке. В свои двадцать два года он стал седым, как лунь. Он боялся открывать шкафы и холодильник, отворачивать полог постели. Ему всюду чудились змеи. Слышалось грозное шуршание под кроватью. Михаилу казалось, что он ощущает шевеление змеиного тела у себя под одеждой. А звук текущей в умывальнике воды, напоминал ему зловещее шипение. Особенно Михаил Таврический боялся сумок. И ОСОБЕННО – чужих сумок. Вряд ли теперь он СМОЖЕТ воровать…

 

Михаила судили. К счастью для себя, за день до происшествия он побывал у барыги, и сбыл ему все наворованные до того вещи. Большую часть денег он отдал своей прелестной супруге, которая при этом назвала его «мой милый воришка» и пленительно поцеловала. Так, что ничего краденного, кроме сумки серпентолога, при Михаиле не оказалось. А отмычки он дома не хранил, он держал их в специальном тайнике.

Помимо кражи змей, Таврическому предъявили ещё три обвинения в мелком воровстве. Кстати, одно из них на него попросту «повесили» – это была не его кража. Суд доказал все четыре эпизода, но Михаил Таврический получил всего лишь три года условно. Видать судьи учли, что своё наказание он уже отбыл… там… в комнате со змеями. Да и письмо с работы (не с воровской, конечно, с укладнической) помогло. Все-таки, что ни говори, Михаил был отличным укладчиком. Пользовался авторитетом в коллективе, да и у начальства был на хорошем счету. Там решили, что парень просто оступился по жизни. Не знали укладчики, какую далеко-идущую воровскую карьеру наметил для себя Михаил Таврический.

Серпентолога тоже могли судить, за халатность, которая чуть не привела к человеческим жертвам и вызвала шок у десятков людей. Несколько семей, после того случая даже выехали с общежития! Но на процессе профессор проходил всё-таки в качестве потерпевшего. Суд принял во внимание, проявленное им мужество при очистке общежития от змей и, в результате, серпентолог отделался лишь строгим выговором от начальства. В институт было послано частное определение суда, относительно небрежного обращения с опасными животными…

 

Прошло десять лет.

Серпентолог стал директором своего института. Он по-прежнему ловит змей. Ловит их в джунглях и пустынях, в пещерах и болотах, в морях и степях, в горах и озёрах. Один на один со змеями, когда рядом нет посторонних, он иногда позволяет себе нарушать технику безопасности… Но только не в институте. Недавно его институт был признан образцовым. Сюда ездят делегации, даже из-за границы, что бы поучиться премудрости самого безопасного содержания змей.

Михаил Таврический квартиру пока не купил. Он по-прежнему живёт в той же общаге, в той же комнате. Живёт с постоянно ворчащей женой, и двумя непоседливыми детьми. Дверь он поставил новую. Теперь в его двери нет дыры, куда может юркнуть, какая-нибудь шальная мамба. Работает Михаил всё так же укладчиком. И хорошо работает. Недавно стал бригадиром.

А змеи… что змеи? Змеи грустно вспоминают о нежданной, короткой свободе, выпавшей на их долю. И мечтают о том часе, когда их снова посадят в тёмную, холодную сумку, когда они снова поедут в тёплую и сытую общагу укладчиков, и заживут там новой – вольготной и весёлой жизнью.