Ах, осень! Что за осень! Что за жизнь!.. И как прекрасно было бы, если хотя бы кто-нибудь задумался о ней, пусть даже на одно мгновение!..

Натянув шапку на самые глаза, Вася заправил руки в тесные карманы джинсов, задрав для этого ветровку свою выше задницы, и зашагал по Студенческой, поворачивая к микрорынку. В его родном городе Н-ске стояло препоганенькое осеннее утро, причем так стояло, что аж уши от холода сворачивались в трубочки, а пальцы рук вообще не изволяли двигаться, забывшись в ленной мерзлоте. А вокруг Васи шевелился рынок, подобно одной глупой большой гусенице со множеством лапок. Вот бабулька, напялив на себя неизмеримое количество одежек, сидит в своей палатке, где на лотке разложена ею всякая всячина: от губок для обуви, до глиняных фигурок непонятной красоты. А вот и всем известные лица кавказских национальностей, которые (имеются в виду лица) так гармонично сочетают продажу фруктов и мáленьких таких мешочков с зелененькими горошинами (по пяти рублей за мешочек) с иными делишками, куда более сомнительной порядочности. Ну, да бог с ними!.. Далее по рынку, пройдя лотки с завораживающими надписями: «Распродажа: все по 10 руб.», можно заметить обилие ларьков, специализирующихся на кормлении студентов недалекого от сюда вуза (впрочем, и иных жителей города, если те только захотят). Тут вам и «горячие собачки» (или, если по-русски, хот-доги), в которые здесь щедро кладут американские сосиски, от коих, как говаривают бывалые люди, что называется, простите, груди у мужского пола ненароком могут отрасти. Тут вам и чебуреки, в каждом третьем из которых, если повезет, можно встретить мясо. (Сам не встречал ни разу, но наслышан от тех же бывалых людей, что такое бывает)... В общем, много можно описывать все прелести наинесравненнейшего нашего рынка, но не трудно так и позабыть, о чем я вам хотел поведать... Так вот, не смотря на серую и определенно скверную погоду, Васе было весело на душе; казалось ему, что вокруг пели птички и происходили тому подобные прелестные вещи. Но веселость его все же была не спроста (не совсем же он был дурак, чтобы радоваться без причины), а была эта веселость от того... Впрочем, все по порядку. Проходя через рынок, он остановился лишь у ларька с оригинальным названием «Хот-дог Мастер», постоял несколько секунд, размышляя о чем-то, хотя глаза его выражали непросветную недалекость, а затем двинулся дальше, так ничего и не купив. Потом он пересек автомобильную дорогу, посередине которой тоскливо тянулись трамвайные рельсы, и скрылся во дворах. Не будем вдаваться в подробности его дальнейшего пути, лишь отметим, что вскоре он остановился перед закрытой железной дверью в подъезд пятиэтажного кирпичного дома хрущевской планировки. Он остановился, будто что-то вспомнив, достал сотовый телефон и набрал чей-то номер, как-то нерв-но при этом притопывая носком правой ноги по асфальту. Крикнув в трубку: «Это я - Вася!» - он сбросил и стал ждать. Через минуту, когда он стал терять уже терпение, позвонил телефон.

- Кто это? – медленно и подозрительно спросил голос, явно покуривший недавно чего-то, сделанного из конопли.

- Это я – Вася! – проорал Вася, и голос на том конце сбросил связь. Вася стал выходить из себя, а когда он выходил из себя, то часто делал странные вещи. Теперь он, снова набирая номер, увидел проходящего мимо молодого человека запуганной наружности, и, почувствовав его сла-бым, а себя – злым, стрельнул, без зазрения совести, у него сигарету, хотя сам сигареты курил крайне редко, а сейчас и вообще не хотел. Он засунул сигарету за отворот шапки так, что она ста-ла торчать подобно антенне для связи с космосом, и хотел было продолжить набирать номер сво-его загадочного друга, как тот позвонил сам. Тот же самый голос, изрядно покуривший чего-то гашишеподобного, удивленно, громко и до глубины души расстраивая Васю, спросил: «Вася?!!» На что тот сорвался яростными криками: «Вася, на фиг! А кто, блин, еще?.. Твою мать, безголо-вый ты растаман! Чтоб тебя... три раза!.. и всю твою семью... которой у тебя нет!..» - причем на месте каждого многоточия он вставлял по два и более удивительных и непостижимых нецензур-ных выражений. Выслушав такую тираду, голос на том конце сотовой связи, судя по всему, узнал, наконец-то, Васю, потому что снова сбросил связь, а через полминуты открыл подъездную дверь. Голос, что так довел Василия, вышел в домашних тапочках и купальном халате, распахнутом в области торса, а сам был смешного вида: худощавый, тупо улыбающийся, с татуировками сомнительной красоты на плечах и груди; а так же у него были длинные, почти до плеч, волосы; а еще серо-голубые пустые глаза и непонятного металла толстая цепь, такая, какую порядочные люди не одели бы и под страхом смерти. Все звали этого человека – Зихер (наверное, на немецкий манер, потому что выражением своего узкого лица он сильно походил на фрица); каким было его настоящее имя, не знал никто. Зихер был личностью в высшей степени таинственной и постоянно обкуренной. По его виду невозможно было и предположить, сколько ему лет, поэтому никто и не пытался; а спрашивать его об этом было бесполезно, ибо если он не помнил, как его зовут, то возраста и подавно никогда не знал. Некоторые бывалые люди говорили, что он - сын алкоголика-отца и матери-хиппи, однако, всматриваясь в него, порой казалось, что он вообще вылупился из какого-то яйца, которое скинули на Землю инопланетяне в экспериментальных целях.

Разглядев Васю еще разок перед входом в квартиру, Зихер с задумчивостью стал протирать тапочки о грязную и дырявую тряпку, что лежала прямо на площадке перед его дверью и носила на себе надпись: «Ganjubas forever». И Зихер протирал бы свои тапочки хоть всю жизнь, если бы Вася не толкнул его в плечо. (Но надо заметить, что толкнул он лишь слегка, ведь не зря же быва-лые люди говорили: «С этим Зихером надо аккуратней. Кто его знает, этого Зихера, что у него на уме?») У Зихера в квартире был спрятан пистолет! Он никому об этом не говорил, но все видели это в его глазах... Да, и еще самое главное: Зихер торговал разного рода курящимися изделиями из конопли, такими как «махра» (или попросту – сушеные листья конопли) и план. Иногда у него можно было взять «пыль»; а однажды, как утверждают бывалые люди, он достал настоящую ма-рихуану; однако истинной это было, или нет – неизвестно, так как те, с кем он ее скурил, пропали потом, по его же словам, без вести... Где уж тут не опасаться этого весьма сомнительного элемента общества, по имени Зихер.

А тем временем Вася пришел к легендарному травокуру не с какой-либо иной целью, кроме как накуриться и прикупить еще с собой пакетик или граммульку (он еще не определился точно) в дорогу. В единственной комнате зихеровской хаты стоял, что называется, кумар. В первую оче-редь там пахло ей самой – коноплей, чей запах так сладко щекотал Васин нос; а так же комната провоняла табаком, чего Василий не любил, но не обратил теперь внимания, ибо ни с чем не сравнится запах дыма, оставленный после курения травы через кальян, как аристократично Зихер называл собственного изобретения обыкновенный русский бульбулятор.* (Подробную инструкцию по изготовлению данного аппарата опускаю, так как не хочу, чтоб осудили мое повествование, как пособие для людей, зависимых от вышеописанных изделий из конопли).

И вот, когда легендарный травокур начал подходить к заветному ящичку, и Вася уже стал мысленно представлять себе эти наипрекраснейшие пакетики с зеленой травкой и спичечные ко-робки с содержимым, представляющим собой отнюдь не спички, а нечто иное, опять же зеленое, и во много раз дороже стоящее… так вот, в этот момент Зихер вдруг остановился, повернулся к Васе и медленно, задумчиво так, проговорил: «А ведь менты меня все же пасут!» Вася почувствовал себя так, будто он сладко спал и вдруг проснулся как раз в тот момент, когда ему снилось, что целовал он невероятной красоты девушку. Его правая нога нервно затопала по полу.

- Какие, на хрен, менты, Зихер?

- Известно, какие! Красноперые!

Последнее слово Зихер произнес протяжно, с расстановкой и вкладывая в него очень глубо-кий смысл.

- Ты охренел, Зихер?! Кому ты, нафиг, нужен? – Вася сильно переживал оттого, что наку-риться хотелось чрезвычайно, а его друг-травокур начинал, что называется, гнать.

- Зря ты так базаришь, дружище! - Зихер уставил на собеседника свои до безобразия уку-ренные глаза, и его рот искривила злобная улыбка, - Ты, братишка, откуда будешь, чтоб с батькой Зихером так базарить. По-твоему я кто? Продавец колбасы?

- Зихер, спокойно…

- Нет, ты все же ответь! Что я, колбасой тут банкую, что ли? – настаивал Зихер.

- Зихер… - пытался остановить его Вася.

- Молчать! – это слово Зихер сказал так, что Васе даже почудилось даже, будто травокур за-кричал, что бывало крайне редко, - Ты вообще в курсе, что иные и колбасные торговцы бегают от мусоров*?! А уж меня, при моем деле, они уже так... что жизнь не в радость!

Тут Вася облагоразумился и решился молчать, покуда человек, который трезвым бывает раз в месяц, не выговорится.

И Зихер повел длительное повествование о том, как менты стучались недавно в его дверь, а он, будучи изрядно покурившим, раз пять подходил открывать им и, видя каждый раз в глазок красноперых, снова прятался в туалете. (Это его настроение он называл «быть на измене» и про-износил сие выражение очень важно и глубокомысленно). Он рассказал, как в далеком детстве он бегал от ментов и кроме этого ничем, наверное, тогда не занимался. Но внушительнее всего он поведал о том, что мусаров с пеленок не терпит и замочит всех из них, кто осмелится прийти к нему в дом. Василий вслух не позавидовал тем милиционерам, что сюда придут, и вставил тут, наконец, свое слово: «Курить уже будем, или где?!» Зихер опомнился, и они накурились... Внезапно Василий заметил, что времени уже много, а ему еще надо успеть в вуз на пару, а потом, где-нибудь и с кем-нибудь, «ловить движение» (что по-русски означает: искать тех, кто не прочь с ним накуриться, затем искать место, где накуриться и т.п.); пообещав Зихеру, что, «может быть, скорее всего, наверняка», Вася еще зайдет к своему другу-травокуру, наш студент ушел... Когда Вася снова шел по рынку, все вокруг вдруг стали радостными. Гражданин ближневосточной национальности радовался с суровым выражением лица; бабуля с радостью дула в закоченевшие кулаки. И все были веселыми, и всем всё по кайфу... Только вот жаль, что никто, кроме самого Васи, ничего об этом не знал.

Вася зашел в учебный корпус, не спеша и степенно, затем посмотрел на отражение своей улыбки в зеркало, которое было расположено над раковиной в мужском туалете, а так же было чрезвычайно сильно заклеено разной поганости наклейками и старательно заплевано добропоря-дочными студентами. Потом Вася прошел в поточную аудиторию и, не без счастья от того, что впереди целая лекция веселья, сел рядом со своими корефанами**. Посещение лекций у Васи обуславливалось степенью его накуренности: трезвым он бы здесь и носа своего не показал... Пара началась и кончилась. Обыкновенная пара, на протяжении которой Вася с корефанами кидался бумажками в своих одногруппников, а особенно в старосту, чтоб ему... На перемене корефаны изъявили желание помочь Васе скурить пакет травы, который он приобрел у Зихера... Через полчаса их видели у ларька с мороженым. Он ели мороженое и как-то приглушенно, но безудержно заливались хохотом. Причем очевидцы утверждали, что при этом никто из них не шутил, а иные бывалые люди из этих очевидцев говорили, что никто из той компании вообще и слова не произносил.

Ближе к вечеру Вася был уже совершенно с другой толпой пацанов, с которой познакомился только сегодня и теперь пил с ними пиво около одного из вузовских общежитий. Разговор шел разный, но в основном про барыг, что торгуют изделиями из конопли.

- Эти барыги – мáлые типы! – восклицал один пацан из этой компании. Он был весь в спор-тивном, с шапкой, натянутой на глаза, и приехал в Н-ск откуда-то из пригорода, - они уже малец напрягают!.. Все по жизни, блин, на подгоне! Менты! Менты!.. Хрена лысого теперь че выхва-тишь... Все шкерятся до талова!***

Тут Вася пьянеющим мозгом смекнул, что, наверное, все хотят накуриться, и, осознав, что сам он тоже не против, а особенно на халяву, произнес, заплетающимся языком:

- Ну… я, вообще… могу!.. Хотя бы и сейчас!

Все приободрились, пьяная толпа пересекла дорогу, где проходили трамвайные рельсы, и скрылась во дворах... Вскоре они встали перед подъездом с железной дверью, которая на этот раз была открыта (вероятно, докучливые подъездные бабульки не доглядели). Вася радовался и спе-шил; он, было, подумал позвонить сначала Зихеру, но опять зарадовался и, улыбаясь, оставив ос-тальных у подъезда ждать, побежал наверх, сжимая в кулаке деньги, даденные ему для известных

целей... Вася подбежал к зихеровской двери и стал молотить по ней руками... но никто не откры-вал. Тогда он замер и прислушался, и ему показалось, что внутри кто-то отодвинул засов. Вася толкнул дверь, она с размахом открылась и, вдруг, прозвучал какой-то невероятной громкости хлопок... А по двери соседа, что была строго напротив зихеровской хаты, стали тихонько сползать свежевыбитые Васины мозги. Зихер с дымящимся пистолетом вышел на площадку и узнал Василия. Толпа, что ждала внизу, услышав выстрел, суетливо затопала в разные стороны и, спустя мгновение, уже и след ее простыл... А Зихер достал сигарету и прикурил. Он присел над Васей, ухмыльнулся укуренной улыбкой и, кольцами выпуская дым, почесал свою татуировку на левой груди, которая представляла собою надпись, крайне убедительно гласившую:

«ТРАВА – НЕ НАРКОТИК!»

 

27 сентября — 12 октября 2004 г.