ТРИ МЕТРА ДО СЧАСТЬЯ

Толчок в сердце. Оно вдруг сладко захолонуло, как на качелях, когда крутишь «солнышко». Я почему-то сразу посмотрел именно в ЭТУ сторону, расчленив для себя праздную возбужденную толпу на отдельные составляющие. Из-за угла, обрамленного кустами сирени, вынырнул батя. Как опытный пловец, он сильными руками раздвигал людские волны. Лавировал между ними, направляясь к «автодрому». Его седая голова поворачивалась в такт движениям, а глаза высматривали нас. За ним шла брюнетка. Я сразу понял, что она не просто так идет вслед за отцом, она с НИМ. Мне она сразу оч-чень не понравилась! Вдруг так захотелось, чтобы я ошибся, что они случайно идут в одном направлении. И столкнувшись, разлетятся в разные стороны. А папа сейчас подойдет. Один. Поощрительно нам улыбнется. Облокотится о металлический заборчик, отделяющий напряженных пап и мам от детей, с визгом мчащихся на блестящих машинках по полированному полу. Будет внимательно наблюдать, как мы с братом тараним друг друга. Встревожится, когда я на полной скорости возьму Колю на абордаж. Затем расслабится. Закурит. Пять минут на автодроме закладываются в один короткий крутой вираж. Казалось, только сел в ярко-красный болид, ровное гудение обозначило начало скорости, а металлическая проволока, прикрепленная к багажнику машинки, причудливо расписывает потолок снопами искр. И все. Кончилось. Дребезжит усталый звонок. Сотрудник «автодрома» равнодушно принимает билеты у очередных счастливых малолетних гонщиков. В Кишинев приехал чешский Луна-парк. Это событие. Для нас одно из главных в году.

Отец подошел и взъерошил волосы младшего. Коля – его любимчик.

- Ну что, покатались?

Женщина, улыбаясь, тоже приблизилась и встала рядом с отцом. Была она какая-то невзрачная, особенно - стоя рядом с папой.

- Познакомьтесь, это Ира! Я с ней учился в одном классе…

То, что батя сказал неправду, я понял сразу. Мне тринадцать лет. Я уже научился определять возраст взрослых. Хотя бы приблизительно. Возраст выдают глаза. Не ошибешься. На одноклассницу она явно не тянула. Было ей от силы лет двадцать пять. Зачем врать? Ты же нас никогда не обманывал. Во всяком случае, делал это правдоподобно. Или мы просто раньше не замечали? От досады я некрасиво сощурился.

- Хотите еще покататься? – спросил отец заискивающе.

Коле все равно. Он еще маленький. На целых два года – младше меня. Брат радостно улыбнулся, показав свой передний щербатый зуб, стертый до половины асфальтом, во время аварии на подшипниковом самокате. Как я ему завидовал, что он умеет шикарно цыкать, сплевывая:

- Хотим!

А мне кататься уже не хотелось. Настроение испортилось мгновенно. Я машинально крутил изобильно спеленутый черной изолентой, выщербленный руль. «Кто это с ним? Почему он нас обманул? Зачем?» Очередная мысль немного меня согрела: «Может, просто знакомая? Давняя. Случайно встретились. Поговорят. И…расстанутся! Навсегда! Наверное…» Мысль немного обнадежила. Вдруг я почувствовал сильный толчок в бок, коленная чашечка больно стукнулась о низкую панель тесной машинки.

- Почему не играешь? – подъехавший брат продолжал улыбаться.

 

Мы с Колей шли впереди. Папа шел сзади и приобнимал брюнетку. Его лицо было смущенно–радостным. Таким я его не видел. Дома он любил пошутить с нами, но в уголках губ всегда жила легкая ирония. Соседи его уважали, а в беседке, где бесконечно стучали костяшками домино, к мнению папы внимательно прислушивались. Директорская должность не испортила его. Он оставался простым в общении и был ровен со всеми. Наконец, спутница поцеловала отца в щечку, помахала нам рукой и двери подъехавшего троллейбуса со скрежетом захлопнулись за ней. Мы тоже отправились домой. Уже подходя к дому, отец остановил нас.

- Давайте условимся: об Ире маме ни слова! – он улыбнулся нам, как равным. – Это будет нашей маленькой тайной. А то мама неправильно поймет, станет нервничать. Ее надо беречь. Хорошо?

Коля кивнул, я промолчал. Пока мы поднимались по лестнице на четвертый этаж, я лихорадочно думал: «Сказать? Не сказать? А если сказать, то что?» Я живо представил, как выкладываю все маме. Ясно увидел ее лицо, ставшее вдруг землистым и потерянным. Отца, который доверился нам… «А может, все образуется? Ничего же страшного не произошло! Наверное, батя не обманул. Просто его одноклассница выглядит так молодо…»

 

Мы стали часто видеть Иру. Вообще-то папа с нами редко гулял по воскресеньям. Работа тяжелая, трудная. Он был молодым директором, и за несколько лет сумел вытянуть предприятие в передовые. Но приходило следующее воскресенье, и Ира опять оказывалась в нашей маленькой компании. Мы шли в кафе-мороженое, гуляли в парке, ездили на озеро купаться. Отец перестал скрывать от нас свои отношения с Ирой. Он открыто обнимал и целовал «одноклассницу», из воды на берег пляжа нес ее на руках. Она угощала нас бутербродами, которые приносила с собой, но я их не мог есть. Не хотелось. Даже Коля стал понимать, в чем дело. На эту тему мы с ним не говорили. Не знаю, почему. Наверное, чувствовали какую-то безотчетную вину перед мамой. Мы си братом не говорили на эту тему. Так нам было легче. В семье всегда считалось, что он – маленький, ничего не понимает. Хотел и маме все рассказать…Но не мог! Как она радовалась, что папа стал с нами проводить больше времени! Ее глаза горели. «Сыновей должен воспитывать отец, - любила говорить она. – Я была нужна вам в детстве. Теперь вам отец нужнее! А я та-кой обед сварганю, пока вы придете!» Я живо представлял, как подойду к ней, выложу ей все...И не мог! Боялся увидеть ее оторопевшее лицо, усталые глаза со скорбными лучистыми морщинками в уголках, представлял тягучее молчание, безвольные руки, которые она зароет в свои такие мягкие, светлые волосы. Кажется, в них еще не появилось ни одного седого волосочка…Не мог…!

 

Когда-нибудь это должно было случиться. Мы с Колей пришли после футбола домой и услышали громкие голоса на кухне. Даже за плотно прикрытой дверью было слышно, как родители ссорились. Мама плакала, отец приглушенно оправдывался. Мы потерянно разбрелись по комнатам. Тяжелый разговор длился долго, около часа. Чем он закончился, мы не знали. Родители перестали друг с другом разговаривать. Общались через нас. То мама скажет: «Зовите отца обедать», то отец – «Скажите маме, что фильм начался». Нам мама ничего не сказала. Берегла нас. Хотя мы могли ей многое рассказать. Скандалы учащались, мама стала нервной и раздражительной. По вечерам она иногда где-то пропадала - в то же время, когда и отца не было дома. Папа стал поздно возвращаться. Раздавались подозрительные телефонные звонки. Мама часто с кем-то тихо, чтоб, мы не слышали, разговаривала, прикрыв ладонью трубку.

Однажды, когда отца вновь не было дома, мама позвала нас на кухню. Она долго молчала, сидя на своем любимом месте, в углу у раковины. Там громоздилась грязная посуда.

- Вы уже взрослые мальчики, - начала она, нервно разминая пальцами сигарету. – Поэтому я решила поделиться с вами. Рассказать о беде, которая пришла в наш дом. – Она закурила и сильно, с придыханием затянулась. Клокочущий красный снопик, раздраженно шипя, побежал по сигарете. – У папы появилась другая женщина. Отец проводит с ней много времени. Он предает не только меня, как женщину, а и вас, своих сыновей!

Она сделала глубокую затяжку, возникла пауза - в унисон нашему подавленному молчанию.

- Мне позвонила соседка его…этой самой, - маме было трудно подбирать слова. – Пассии. И сказала, что он с ней встречается около года. Мы с ней, с соседкой той самой лежали в больнице. В одной палате. Она узнала отца. – Мама заплакала. – Чего ему здесь не хватало? Я ему никогда не изменяла, на другого мужчину ни разу в жизни не посмотрела! – Она вытерла слезы. Стараясь быть спокойной, продолжала, - Зовут ее Ира. Ей двадцать семь лет! Сказали, что она очень развратная женщина. Папа не признается, но мне уже не один человек про эту Иру рассказывал.

Она силой вдавила окурок в пепельницу.

- Мальчики! Я не хотела при вас устраивать скандалы и ссоры! Но всему есть предел! Мне помогут их выследить, вашего папу и эту, Иру. Тогда пусть он уходит, – последнюю фразу она произнесла шепотом.

Мы молчали. Да и что мы могли сказать? У Коли дрожал подбородок. Наша с братом вина сгустилась, как сумерки в маленькой кухне, ее концентрация мешала дышать.

- Ладно, идите! – мама встала. – Вы мои сыночки, моя верная опора и надежда! – Она подошла к нам и обняла.

Очень хотелось плакать.

 

Для нас с братом мозаика следующего, самого кошмарного, года наших маленьких жизней складывалась из отдельных фрагментов и разрозненных картинок. Как в крупноячеистом неводе остается только большая рыба, так, и в нашей памяти осело все самое тяжелое и жуткое.

 

- Я ее видела сегодня, - мы старались не дышать, подслушивая мамин разговор со старинной подругой на кухне. Из-за тоненькой двери нам было хорошо слышно, – Подошла к двери, позвонила. Открыла такая лахудра! Краше в гроб кладут. Я ей говорю: «Вы Ира?». Она кивает. Я держу дверь ногой, чтобы она не закрыла и говорю ей: «Оставьте моего мужа в покое, у нас - дети! Он никогда не уйдет из семьи!» Она усмехнулась и отвечает: «Ты уже старая, а я молодая! Я ему нужна! Еще как разведу вас! Хватит тебе, ты уже попользовалась! Теперь моя очередь!» И смеется мне в лицо! Я дар речи потеряла. Боже, с кем он связался! Я такого унижения в жизни не испытывала!

 

- Тебе кто нужен: эта шлюха или семья, дети?! – И через минуту: - Мальчики, идите сюда! – мама выставила нас с Колей впереди себя, как щит. – Посмотри на них! Они такого натерпелись!

Папа смотрел на нас долгим взглядом.

- Решай! Иначе я сама решу! Или дети! – мама развернула нас к себе лицом. – Мальчики! Вам нужен такой папа, который ходит к другой женщине? Вам нужна другая мама? Тогда решайте! Скажите вашему отцу: пусть уходит! Пусть идет в другую семью! Пусть там его любят, оберегают, готовят обеды! Говорите!

Папу было жалко. Нам еще никогда не приходилось резать по живому.

- Что ты делаешь! – отец взорвался. – Как они могут решать?! Ты что?!

Мама, казалось бы, не обращала на его слова никакого внимания.

- Решайте, ребята! Или я уйду! И у вас будет другая мама! Посмотрим, как она вас любить будет?!

Мир рушился, осколки разлетались по комнате шрапнелью. Оставалось только пойти за веником и совком. Коля плакал. Чтобы поскорее это закончить я сказал:

- Пусть уходит…

- А ты, Николка?!

Коля шмыгнул носом и эхом повторил:

- Пусть уходит…

Папа долго одевался в прихожей, затем посмотрел на нас, стоящих рядом, низко опустив головы:

- Ну, ребята! Не ожидал от вас такого…

И шагнул за дверь со своим черным «дипломатом», с которым уходил на работу.

 

- А ты не запускай себя, - слышался голос маминой подруги, тети Оли. – Наоборот, тебе надо сейчас красиво выглядеть! Сходи в парикмахерскую, сооруди новую прическу. Какую-нибудь обновку прикупи. В конце концов, измени мужу! Отомсти ему! Отплати той же монетой! Он тогда запоет!

Мама даже испугалась.

- Нет, нет! – она с негодованием энергично мотала головой. – Я не могу. Люблю я его. Просто не смогу! Он у меня - единственный…

 

Отец исчезал на несколько дней, иногда на неделю. Затем возвращался. Они с мамой мирились на короткий срок. Он заходил в детскую, гладил наши волосы, вдыхал их запах. Мы притворялись, что спим. Родители шли на кухню, долго разговаривали. Мы лежали с закрытыми глазами. Затем мама с папой шли в спальню. Оттуда мир обозначался маминым шепотом, ее счастливым смехом и мерным поскрипыванием широкой кровати. Но перемирие было зыбким и ненадежным. Потом стороны снова переходили к активным действиям. Отец, не пивший семнадцать лет, стал приходить домой пьяным. Он сидел на кухонной табуретке и раскачивался из стороны в сторону. Хотелось подойти и прижаться к его небритой щеке, погладить рукой его припорошенные сединой буйные волосы. В сорок лет он резко и как-то сразу поседел. Мама в один миг резко похудела и осунулась. Потом мама подала на развод. Это отца, по-видимому, напугало. Он остался с нами. Их было жалко, наших родителей. Жалко до слез, до всхлипа, до боли в груди, когда хочется рыдать во весь голос, надеясь, что со слезами из тебя выйдет все плохое, мерзкое и грязное, что копилось весь этот год.

 

Они не всегда так жили. Они любили друг друга, наши родители. Мама – красивая, статная блондинка, и отец – невысокий щуплый брюнет. Они были прекрасной парой, во всем дополнявшей друг друга. У нас любили собираться их шумные друзья, наш дом всегда славился гостеприимством и хлебосольностью. О папином чувстве юмора ходили легенды. Мама рассказывала, как в молодости папа, тогда еще студент, приехал на практику в их село и остановился в доме ее родителей. Мама уже училась в Кишиневе и приехала домой на выходные.

- Я пригнала скотину во двор… - любила она вспоминать с улыбкой. И часто рассказывала нам эту историю. Историю их знакомства. – Смотрю мой отец, ваш дедушка Николай, разговаривает с молодым пареньком. Он мне сразу не понравился. А за мной такие парни в то время пытались ухаживать! Как-то вечером мы долго сидели на крыльце, разговаривали. Краем глаза вижу, что ваш отец хочет меня обнять, но не решается. Боится. Руку держит за моей спиной, над плечом. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Часа два говорили, и все это время он руки не убирал, а так и держал на весу. Может, и не решился бы меня тогда обнять, да рука затекла и сама упала на мои плечи… А через пять месяцев мы поженились.

Они всю жизнь, несмотря ни на что, прожили вместе. Отец ушел как-то сразу. «Инфаркт! – сказали врачи. – С таким сердцем удивительно, как он дотянул до сорока пяти!» Мама ходит на его могилку, рассказывает последние новости о нашей с Колей жизни. Она с ним подолгу, тихонько так, разговаривает. Сетует, что внуков пока не довелось понянчить. У нас с братом накопилось немало моментов в жизни, за которые по-настоящему стыдно. Но до сих пор, вспоминая наше невольное предательство мамы, становится страшно и пронзительно тоскливо, как в детстве, когда все ушли на праздник, а тебя забыли одного в темной пустой комнате. Кажется, вот-вот распахнется молчаливая дверь, за тобой вернутся такие счастливые, до боли родные люди. Они возьмут тебя с собой. Туда, куда чужих не берут. Но этого не происходит. Хочется самому всех догнать, вернуть то ускользающее время: лето, Луна-парк, веселый молодой черноволосый отец в модной рубашке в клеточку и, чтобы рядом шла смеющаяся от счастья МАМА! Именно наша мама, с копной тяжелых медных волос, в легком платье и белых босоножках. А мы с братом понесемся им навстречу наперегонки. Ветер бросается озоном в лицо, солнце ласково подталкивает в спину, голые коленки весело мелькают, как спицы велика, отмеряя до счастья оставшиеся метры. Мама, смеясь, раскинула руки, пытаясь сократить это небольшое расстояние. Осталось десять, пять, три метра. И никак не добежать. Мама изо всех сил пытается преодолеть тонкую полоску, отделяющую нас от них. Но ей это не удается.

Папа для нее так и остался единственным мужчиной. На всю жизнь.