2 ноября 2007- 5 января 2008

 

1

Ой, дежавю, - промелькнуло у нее в голове. - Какое-то сладкое, странное и неуловимое ощущение, потянуть бы его еще подольше, и-и-и.… Вот, закончилось, наверное его спугнул теплый летний ветерок, ворвавшийся со стороны входа в сад в ее укромный зеленый уголок. Она закрыла глаза и, откинув голову назад, мысленно попыталась восстановить момент. Ничего не получилось, но в туже секунду на ее веснушчатом лице расплылась улыбка. Какой прекрасный день, солнечные лучики пробивали густую, пышную крону лиственницы, под которой она расположилась со своим этюдником, приятно гладили ее лицо, отражаясь в ресницах, от чего легкая щекотка скатилась по спине и затерялась где-то в пятках. И, почти впав в транс, девушка так и стояла с закрытыми глазами, закинув голову назад, освободившись от каких либо мыслей. Абсолютное счастье подкралось совсем близко и.… Снова холодок по спине. Ей захотелось вдохнуть в грудь как можно больше воздуха и выдохнуть его с криком, просто так. И, было, вдохнув, зажала рот так, что ее щеки раздулись, и получился просто звук - п-р-р-р! – переросший в безудержный беспричинный смех. Сидевшая неподалеку на траве парочка обернулась в сторону кустарника, за которым скрывалась нарушительница покоя, но она не обратила на них никакого внимания, она была абсолютно счастлива, и готова была пребывать в этаком состоянии все оставшееся время.

Славный июльский выходной день, никуда не надо торопиться, впереди время, щедро подаренное творчеству. Как обычно ей свойственно выбрать самый великолепный вид на пруд в парке, и зеленый уголок, закрывающий ее от любопытных глаз. Холст, масло, горячий кофе в термосе и немного фруктов: что еще нужно для счастья юной даровитой художнице?

Поодаль, на противоположном берегу озера, расположились на этюд желторотые ученики художественной гимназии со своей учительницей, дамой бальзаковского возраста, явно не достигшей каких-то выдающихся успехов в изобразительном искусстве и мучающая теперь своим «талантом» подопечных.

Дав себе слово следовать главной своей заповеди: «Или безупречно, или никак», она бойко приступила к своему любимому занятию.

Время пронеслось незаметно. Уже вечерело, давно разбежались юные дарования со своей мучительницей, и случайный торопящийся прохожий стал появляться реже, солнце близилось к закату и, уже касаясь верхушек деревьев, окрашивало их в шикарные багровые тона. Дал о себе знать, внезапно подкравшийся голод.

Жаль, - взгрустнула она, - Еще чуть станет темнее, и начну врать в тоне. Но зато будет еще один повод сюда вернуться. Она улыбнулась, прислонив теплую чашку с кофе к щеке, и перекатывая ее из стороны в сторону, устремила свой взгляд к горизонту, откуда солнышко дарило последние лучики дня. Задумавшись так, ни о чем, она не заметила, как позади остановился велосипедист.

- Прекрасно пишите. – Неожиданно для нее раздался голос.

Вздрогнув, она обернулась, из-за кустарника выглядывал молодой человек, первое, на что упал ее взгляд, это был старый замасленный этюдник, перекинутый через плечо.

- А?... - оторвавшись от чудесной пестрой исторической реликвии, она перевела взгляд на ее счастливого обладателя, - Да, спасибо, – рассеяно сказала она, посмотрев в глаза парню, и замерла.

- Нет-нет этого не может быть, - что-то запротестовало у нее внутри. - Не сейчас, это так некстати, отвернись, и займись делом. Но слегка улыбнувшись, насторожено стала ждать продолжения.

- Быть может правда воду вы пересветлили, а так очень мило. У вас талант определенно. – произнес комплимент велосипедист и отчего-то смутился.

- Хм… - Тоже смутилась она, – Спасибо! Да нет, с водой все в порядке, просто пишу уже с утра, знаете ли, тогда она была чуть светлее. – произнесла неуверенно, пытаясь парировать замечание молодого критика.

- А вы я вижу тоже дилетант. - Снова посмотрев на этюдник, продолжила она.

- Ну да, в какой-то степени. - И парень приятно улыбнулся, отгоняя от нее подозрительные и дурные мысли. Она улыбнулась ему в ответ, ставя чашку на этюдник.

- Вы кофейку не желаете. - Вынимая из рюкзака термос, спросила художница, вызывающе, и лукаво прищурилась.

Молодой человек производил благоприятное впечатление. Высокий рост, тонкие черты лица и стать говорили о его благородном происхождении, тонкие кисти рук и длинные пальцы могли бы сказать о не дюжем таланте пианиста, если бы он его когда-нибудь касался. Голос его звучал приятно, негромко, и как показалось ей, немного робковато. Удивительно, но так легко она еще никогда не знакомилась.

Случайное знакомство плавно перешло в прогулку по вечернему парку. Ведя своего стального коня за седло, он задавал ей дурацки мужские вопросы, а она с удовольствием на них отвечала. У нее промелькнула в голове избитая писателями мысль о том, что они знакомы уже всю жизнь.

Перейдя на «ты», она поняла, что теперь от этого человека у нее нет тайн. Предложение о совместном пленере ей показалось самым естественным и желанным за всю прошедшую жизнь, и они расстались, улыбнувшись на прощание.

Вернувшись, домой, на пороге, она снова расплылась в блаженной улыбке от предстоящей встречи. Как всегда, вот уже много лет, ее встречала бессменная спутница - кошка цвета беззвездной ночи. Она лоснилась у ног, требуя от хозяйки внимания.

- Проголодалась? – присела она на корточки.

- Опустившись на диван, она ощутила, наконец, ту сладкую, томную усталость от столь насыщенного событиями дня. Улегшись поудобнее, девушка вертела пальцами визитную карточку своего случайного знакомого.

На живот запрыгнула Лариска.

Моя прелесть - прошептала она, почесывая меховой комочек за ухом, - только ты знаешь о моих истинных чувствах, сокровенных мечтах.

Прелесть приятно заурчала, и улеглась на груди хозяйки,

Сквозь наступающую дремоту она оглядела свою комнату-мастерскую.

Она особо не отличалась аккуратностью, в отличие от большинства представительниц прекрасного пола.

Небольшая комната была обставлена скромно, но все-таки с художественным вкусом. Угол возле окна украшал деревянный стеллаж, на котором располагались ее многочисленные работы и книги, в основном по изобразительному искусству. По комнате стоял ненавязчивый запах масла, растворителя, смешанный с ароматами сандалового масла и миры. Но привыкнув к этому необычному букету, она научилась его попросту не замечать. Прямо перед ней, в центре комнаты, стоял старый мольберт с расщепленной и некогда кем-то забинтованной ножкой. На стене, напротив, возле зеркала, подкованный металлическими пластинками, красовался (молчал о чем то) знакомый этюдник. На столе у окна, небрежно разбросанные карандашные наброски, незамысловатая канцелярия, набор карандашей и угля для рисунка.

Стены украшали беспорядочно развешенные картины, здесь чередовалось всевозможные жанры и манеры письма, авторы и мотивы. В основном это были подарки ее однокурсников, преподавателей академии и просто знакомых.

Старый обшарпанный паркетный пол украшал не менее старый ковер с выцветшим углом, словно кто-то из небытия поработал инструментом «губка» из фотошопа. Забавно, что почти так оно и было: проказница Лариска опрокинула с табуретки палитру полную красок, и та плашмя, по закону бутерброда, упала маслом вниз. Потерянный вечер в оттирании масла растворителем стал результатом почти полностью обесцвеченного угла ковра. Но сердилась она на нее не долго. - И как можно сердиться на такую прелесть?! – подумала она, почесав уже дремлющую красавицу за ушком.

Это животные было ее полным отражением. Забавно было наблюдать, когда они, поссорившись или даже подравшись, сидели спиной друг к другу на разных концах дивана и не разговаривали, задрав носы кверху. Словно это была ссора двух давних любовников.

- Как думаешь, – обратилась она неслышно к дремлющему на груди созданию, - у нас что-нибудь получиться? А?

- Хотелось бы. – вздохнула она и расплылась в блаженной улыбке.

Совместный этюд прошел незабываемо, место запечатлелось в ее памяти навсегда, этот незабываемый вид с холмов на простирающийся у ног город. Чистый, дурманящий сознание любого горожанина чистый воздух, оставлял неизгладимое впечатление.

И еще одно свидание - прекрасный вечер в уютном маленьком кафе, мягкий романтичный свет бра, льющийся отовсюду и придавая встрече тонкий неуловимый оттенок интимности. Все подтверждало ее опасения – она, похоже, влюбилась.

Он проводил ее в метро до станции, которая ему была совсем не по пути, обнял ее на прощание. Почувствовал как под бархатным платьем, тонкой кожей трепетало ее сердечко, и видимо что-то внутри него произошло. Наклонившись к ушку, прошептал, - прислушайся. - Его теплое дыхание приятно и легко щекотало что-то внутри.

Ты слышишь звуки вальса? Еле уловимые, они в нас, слышишь? Он медленно повел ее в сторону в ритме вальса, и шепотом напевал ей ритм: -тааа-тааа-тааа, та-та-та-та…….. тааа-тааа-тааа, та-та-та-та, они кружились на давно опустевшее станции метро, в эту июльскую теплую ночь, они были единым целым, нежность друг к другу переполняла, ее платье развивалось в теплом дыхании тоннеля метро, безмолвную тишину прерывал лишь тихий цокот каблучков. Каждый взгляд, каждый вздох превозносил чувства в абсолют.

Покинув метро, они продолжили свою прогулку по парку. На ее плечах тепло и комфортно сидел его пиджак, не давая прохладному ветру пробраться под ее тонкое платье.

- Ой, смотри, луна!!! - Прошептала она.

- Да, она смотрит на нас, – расплылся он в сладкой улыбке.

На старых косматых ветках седого тополя расположился диск луны.

Может, заглянем ко мне? – загадочно спросила она, - Кофейку? – Тут же кокетливо добавив.

Спросив, видимо из вежливости, уверена ли она в своих действиях, он согласился отправиться в гости.

Странно, но Лариска, по обычаю воспринимавшая всех ее многочисленных непутевых ухажеров в штыки, да так, что ее приходилось запирать на ночь в туалете, лоснилась к ногам незнакомца и мурлыкала свою милую кошачью песню.

Ты прости меня за этот творческий беспорядок, - сказала она, указывая, не глядя назад на окружающую обстановку, - можешь расслабиться: у меня так всегда.

И они предались волшебной неге любви.

Солнце медленно заливало ярким пламенем стену, стеллаж, мольберт и край разложенного дивана.

Она проснулась оттого, что что-то влажное терлось о ее ладонь.

- Лариска. – Прошептала она, чуть приоткрыв глаза.

Губ коснулась блаженная улыбка, урчание кошки, снова погружало в утренний сон, но она его пересилила и, приподнявшись на локте, оглядела пустующую комнату.

Уже ушел. Хм-м!- Улыбнулась она, разочаровано - Вот она мужская солидарность - наблюдая свои растрепанные огненные волосы в зеркале и на половину обнаженное из под одеяла тело, она мысленно вернулась в незабываемую ночь. На кухне что-то лязгнуло, и на пороге появился он – ночной обольститель, с подносом, над которым парил аромат кофе, сливок и двух огромных круасанов.

- А где ты их взял? - удивленно спросила она, про себя вспоминая вчерашнее содержимое своего холодильника, и наблюдая за тем, как он пристраивает завтрак на кресле.

Оставив вопрос без ответа, он прильнул к ней.

- Чудеса бывают, - мелькнуло у нее в голове, через секунду они уже слились в теплом утреннем поцелуе.

И словно в продолжении поцелуя он шептал ей на ушко:

Ta clarte d'ame hospitaliere

Frola, sans le blesser, mon coeur,

Comme une main de tranquille chaleur.1

Не понимая ни слова, она чувствовала смысл кожей.

И снова что-то произнес по-французски.

Она, виновато улыбнувшись, призналась, что не сильна в языках.

- А я тебя научу. – c чувством собственного достоинство произнес воздыхатель.

Они с упоением наслаждались ранним прохладным июльским утром, горячим кофе и истинно французскими круасанами.

Жизнь превращалась в бесконечный этюд в розовых тонах. Нескончаемые парные пленэры стали квинтэссенцией ее творчества. Работая в одной из художественных школ, она поражала наставников и учеников своей энергичностью и неисчерпаемым талантом. А он по-прежнему работал архитектором в одной архитектурной мастерской. Он учил ее французскому, а она приемам в живописи.

И сказать по правде

Сколько бы ее не осуждали сколько бы не шептались за его спиной, они были неразлучны.

Но и лету приходит конец.

……………………………………………………………………

……………………………………………………………………

 

2

 

Старый осенний парк дарил теплую прощальную улыбку бабьего лета.

- Я его не видела вот уже три недели, ах эта командировка так некстати… - успела подумать она, как вдруг.

Дежавю, - промелькнуло у нее в голове. - Но почему-то улыбка не коснулась ее губ. Как будто тогда, в тот самый день. Она оглянулась вокруг. Парк был пуст, мощеные камнем тропинки. Прозрачное зеркало воды было словно небо в ясную ночь звездами усеяно листвой. Бесцветный воздух был холоден и неподвижен. Лиственница, раскинувшая над ней свои ветви – лапы все еще была зеленой, хотя стоящие кругом клены уже потеряли часть своего богатого убранства.

Присев на корточки, осторожно, будто боясь повредить, девушка подняла из воды пару намокших кленовых листочков.

Этюдник стоял почти у самой воды. Она посмотрела куда-то в сторону, в пространство, где мог стоять он со своим. Затем печально взглянула на девственный холст.

Встав, она взяла кисть, и снова задумчиво, словно в нерешительности, осмотрелась вокруг.

Прошептала, – Или безупречно или...

Кисть в руке дрогнула. Закусив губу, оглянулась – что меня могло напугать. Она попятилась назад от этюдника.

…никак. - Закончила она.

Обернувшись, она посмотрела вдоль тропинок: в парке по-прежнему было ни души.

Поспешно, закрыв тюбики и сложив этюдник, она кинулась домой.

Поставив художественную готовальню в угол, а холст на мольберт, она встревожено осмотрелась, – что меня могло так напугать, что же могло произойти, почему мне так неспокойно, ведь я еще вчера с ним разговаривала. Он просто не может позвонить, он вне зоны доступа, шептал голос, она отложила телефон - но тотчас что-то внутри смахивало иллюзию спокойствия – что-то произошло. Нет, я этого не перенесу.

Вот уже несколько часов она сидела неподвижно на полу, поджав под себя ноги и прижав к груди Лариску, и чего-то ждала. Стало холодно.

Телефонный гром домашнего телефона разорвал скованный мертвой тишиной воздух, она вздрогнула, вздрогнула кошка. И этот незнакомый давно забытый звонок телефонного аппарата.

Внутри все тряслось, – не подходи, это все, конец. Нет, не надо, не делай этого, стой!!!

Но она сделала несколько неуверенных шагов к телефону.

Сухой мужской голос в трубке.

- Я говорю с…

- Мне жаль, что именно я довожу до вас эту скорбную весть… Но на стройке произошел несчастный случай…

Она ничего уже не слышала ни в трубке, ни вокруг, ее глаза остекленели. Тело пришло в мелкую дрожь, которая медленно переходило в биение, выронив трубку, трясущимися руками по краю дивана, до стены – в ванную, зажав рот ладонью. Было слышно ее дрожащее прерывистое дыхание, стук зубов. Она осмотрелась вокруг, с видом как будто в первый раз видела свою ванную, мыслей не было, лишь только огромный молот боли, бьющий кровью в глаза. Сквозь ладонь она издала протяжный тихий стон, из глаз брызнули слезы…

Она дожила до утра.

Вдали из-за домов показалось солнце, заливая верхушки деревьев охрой. Но она видела только бессмысленный и тусклый свет, заполнивший все, пепельно-серый размытый мир окутал ее.

Где-то за холодом окна на карнизе щебетали птицы, а ее окутывало полное отчаяния безмолвие.

Она стояла посреди комнаты не чувствуя собственного тела.

Снова взглянув на портрет молодого человека на стене, она виновато опустила глаза. Ее тело, словно метроном, раскачивалось из стороны в сторону.

- У, у меня, где то было. – Сверкнула молнией среди внутренней пустоты единственная мысль. Девушка вернулась с кухни со стаканом воды, решительным движением руки, положа ампулу в рот, раскусив, проглотила ее содержимое вместе со стеклянной оболочкой. Жадно глотая воду, поперхнулась – носом пошла вода, закашляв, схватила салфетку и привела себя в порядок.

Сев в старое деревянное кресло у окна, закинула голову на его спинку, смотрела в потолок, глубокий вздох - успокоилась. У ног обеспокоенно металась Лариска, как и хозяйка, она не спала всю ночь. Он посмотрела на нее, потом подняла взгляд на пустующий на мольберте холст. – Да, конечно, я успею, я должна успеть!

Ломая ногти, она срывала колпачки с тюбиков масла и выдавливала их на старую, вечно не чищеную палитру.

- Или безупречно, или никак – прошептала она вновь свой девиз, начиная свою последнюю работу.

Ее движения были привычно размашистыми и четкими, кисть вертелась, словно волшебная палочка в руках старого фокусника легко и непринужденно, она жила мгновениями касания кисти о холст и вновь обращалась к палитре. Мазок за мазком из серой тени холста появлялось ее творение. Ни волшебство тысячи и одной ночи, ни чары Мерлина не могли вернуть ее к жизни, только одно: кисть и холст.

Ей становилось хуже, отчего она еще крепче сжимала древко. Через мгновение почувствовав, как душный ком подкатывается откуда-то изнутри, она, подбежав к балкону, распахнула дверь, освобождаясь от всего, что ей бы помешало дышать, из последних сил сбросила одежду. Несмотря на прохладу в комнате тело ее покрылось капельками пота. Кисть в руках перестала слушаться, издав тихий стон, она выронила ее на пол. Ноги уже не держали - она опустилась на пол, держась одной рукой за ножку мольберта и, макая палец в палитру, продолжала водить по холсту. Каждое последующее движение доставалось ей с нарастающей болью, дышать было уже невозможно.

Пожалуйста, не шевелись, умоляю, я возьму тебя с собой, к нему. - Шепотом с хрипцой обращалась она в сторону дивана. Надвигающаяся пелена слез и забвения скрыла от творца ее работу. Скользнув рукой по краю мольберта, она опустилась на краешек выцветшего ковра.

Сквозь тяжелое дыхание и уже не видящие глаза она что-то прошептала, но этого уже никто не услышал.

На улице гулял сорванец - кипучий осенний ветер, радуя прохожих своей чистотой, свежестью, он проносился вниз вдоль улицы затем наверх к фасадам строящихся домов, касался верхушки тополя в надежде сорвать последний истрепанный осенними дождями листок и обратно. Пролетая мимо очередного дома, проказник увидел открытую настежь дверь на узеньком балконе с теснившимися на нем велосипедом и старым трюмо. Обрадовавшись столь неожиданному подарку, он ворвался без спроса в комнату, задев ни в чем не виноватый тюль, бесцеремонно сбросил со стола карандашные наброски, и небрежно развеял их вокруг. Не спросив хозяев комнаты, растворил своей свежестью душный запах красок и сандалового масла. Игнорируя разбросанные по комнате тюбики масла, кисти, сделал еще круг у потолка и, собравшись, было улететь, заметил на полу возле мольберта нагую девушку, которая, свернувшись калачиком, казалось, спала. Ни капельки не смутившись такому сюрпризу, он спикировал к ней на бедро и стал ласкать ее юное нежное тело. Не получив взаимности, озорник решил поиграть блестящими рыжими волосами красавицы, но запутавшись в них и снова не получив должного внимания, перевел свое внимание на черную кошку, которая покорно лежала у колен своей хозяйки уткнувшись мордочкой в ее холодную тонкую ладонь. Но и тут его попытки оказались напрасными: черная кошка, осталась недвижима.

Утреннее солнце заливало комнату, приглашая осенний ветер поиграть в янтарной, еще не опавшей листве. Сбитый столку, вновь собравшись улететь, сорванец еще раз оглянул комнату – его взгляд замер на старом мольберте, ножка которого по-прежнему была в руке спящей красавицы, на холсте он увидел портрет, портрет черной кошки.

Старые ходики, издав жалобный стон, остановились, по-прежнему о чем-то молчал этюдник на стене, из глубины холста молчала и ее черная кошка.

 

1.Твоя душа во тьме бездушной

Меня коснулась - так легка,

Как теплая, спокойная рука. (фр.)

 

Э. Верхарн

Перевод Э. Линецкой

------------------------------------------- ------------------------------------------- ------------

ЕЁ ЧЁРНАЯ КОШКА

------------------------------------------- ------------------------------------------- ------------

 

Посвящается моей учительнице - Наталии Чанжине, подарившей мне краски мира.