---

 

 

Сегодня неожиданно белый день. Белый солнечный свет и местами кратковременный дождь. Пробка. Не думать нельзя.

 

Грязная ступень на входе в магазин. Грязно-черная псина нескольких месяцев от роду - без имени, без племени - валяется, положив морду на лапы. Пьяненький мужичок поскрипывающей походкой мимо. Вдруг увидел. Огляделся: это в витрине что-то - так просто остановился. Постоял, почесал в затылке, руки в карманы нырнули, отводит взгляд в сторону, туда же, куда и носки заношенных башмаков. А глаза возвращаются: с опаской, с любопытством, с надеждой. Вот он - друг, дитя, утешение...

Присел. Потер узловатым пальцем у носа. Протянул ладонь. Глаза ответили: непонятые, большие - у мужика такие же. Встретились глазами - познакомились как «будьте здоровы».

 

В боковое зеркальце седана, залитое крупными дождевыми плевками, почти идиллическая картинка: поджарый дядька с послушно трусящей у ноги мокрой собакой. Идут в ритм, крупной рысью, не смотрят друг на друга. Поводок и не нужен, запараллелены как рельсы. Каждый по своему делу, но вместе, рядом. Этот зря по шерсти не погладит, а этот ласки лишний раз не попросит. Мужская дружба.

 

Я смотрю на них и вспоминаю свою Адель.

Собака вошла в мою жизнь случайно. Мама никогда не хотела иметь ни собак, ни кого другого. Просто не выдержала взгляда спаниеля, который, нет, которая, к тому же, положила морду прямо ей на колени и посмотрела огромными глазами ей в глаза. Мы выбрали девочку-гота. А я придумала ей женское несобачье имя - Филадельфия.

Адель рвала мне колготки, царапалась в дверь и скулила по ночам как все младенцы. А когда я возвращалась домой, на лету лизала меня языком в нос, делала сальто и тут же наливала лужицу у ног. Через два года, не успев сходить на свою первую охоту, она попала под машину.

Я тогда не плакала. Не знаю почему. Вообще, тогда я уже жила где-то в другом месте. Просто вспоминала.

Спустя несколько лет я ехала на работу в переполненном вагоне метро. И вдруг почувствовала запах. Тот самый запах. Протиснулась сквозь толпу и увидела ее - черную суку-спаниеля, мою Адель. Мы ехали и улыбались друг другу. А потом Адель вышла...

 

Радио будит эхом из 84-го: «Он не пройдет, нет, лучистый, зовущий и славный. Мой белый день…» А через окно огненный зрачок выжигает мне пятно-кляксу – утомленным, но полным неисчерпаемой страсти взглядом. Вдруг понимаю, что вижу его прямо сейчас, в эту секунду – и эта мысль все меняет. Этот глаз выцепляет из памяти столько воспоминаний, однако, спиной и руками чувствуешь - все здесь и сейчас.

 

Хочешь достичь чего-то, значит, иди. Найди счастье в самом движении. Так просто: смысл жизни – не за ее пределами, как цель, а в ней самой. Бог – есть любовь, и значит, мое состояние безграничной, всепоглощающей любви, в котором я варюсь – не есть грех. Не может им быть, это просто значит, что Бог во мне. И вдохновение, вернувшееся после многих лет – это я вернулась на правильный путь.

Вдруг рушатся все мои принципы. В один день, в один час, и я, предсказав это самой себе, оказываюсь несмышленым ребенком в безлюдном поле. И бреду на ощупь. Кажется, уже потеряв страх. Полагаясь на собственные силы. Радуясь каждой капле дождя, которая падает за ворот. И холодному скупому солнцу, которое целует в губы, когда рядом нет любимого. Только для этого кто-то должен был умереть…

 

Эта могилка сиротливо пристроилась сбоку на новом огороженном участке в скорбном ожидании. Здесь часто цветы. Сверху никак не приживаются. Целая долина скорби. За крайней стеной отбойный молоток. Как на свидание день за днем согбенный человек. Боль, горе, вина... Подойдет молча, поглядится глаза в глаза, обопрется рукой о холодный каменный гранит, погладит по сложенным на груди рукам. Молча поговорит. Безутешный постаревший пес встанет, сделает круг, вернется.

 

Ну почему людей изгнали из рая, а собак нет?