Худенькая женщина в старомодном темно-синем плаще и с

прической из каких-то древних времен, когда волосы было принято

собирать сзади «в чубчик», подошла к покосившемуся забору. Ловко

вспрыгнув на лежащий вблизи калитки огромный булыжник, она

привычным жестом нащупала с той стороны двери задвижку и потянула ее

в сторону. Калитка тонюсенько вскрикнула и распахнулась – видимо,

земля здесь была неровной, с очевидным скосом вглубь. Женщина легко

соскользнула с булыжника, звонко цокнув высокими каблучками, и вошла

во двор. Калитка вздохнула и с лязгом захлопнулась за ее спиной.

Сад встретил ее приветливым шуршанием только что нападавших

листьев и упоительным ароматом осенних яблок. «Не сейчас, милый», -

отмахнулась она от него. Но уже с порога обернулась с робкой улыбкой на

губах и, как бы извиняясь, добавила: «Устала, ноги гудят. Вот отдохну

немного и выйду». Деревья тут же отозвались утешительным шелестом.

Или это ветер подул?

Вот уже сорок лет прошло с тех пор, как они познакомились –

Верочка и Сад. Она уже и не помнит, когда они начали понимать друг

друга. Но это уже и неважно теперь. Только одно важно – то, что они

стали чем-то единым, вроде как семья. Когда в зимнюю стужу яблони

мерзли на студеном ветру, Вера Сергеевна тоже не могла согреться – не

помогали ни крепкий чай, ни горячее вино, не потрескивающий в печи

огонь. А когда зацветали яблони весной, просыпалась душа и у Верочки –

верилось во что-то радостное и чудесное, хотелось чего-то свежего и

светлого, да хоть вот в небо взлететь и смеяться звонко, купаясь в

безмятежной сини, даже новая любовь казалась возможной… Потом

наступало лето, и Вера млела на солнышке или отдыхала в тени, и ничего

не хотелось больше: тепло, светло, уютно – чего еще хотеть-то? Вместе с

осенью хлопоты приходили: сад приносил свои дары, а Вере (или уже

Вере Сергеевне?) надо было ими по-хозяйски распорядиться: яблочек

насушить, варенья наварить. Пропадут плоды – как тогда яблоням в глаза

смотреть?

Сейчас почти весь урожай был собран. Только две яблони отяжелены

румяными шарами, время от времени роняют плоды. Перед ними стыдно

было: они давно ждут, а ей все недосуг. С каждым годом все больше

заедает суета: раньше чуть закончились уроки – собрала тетради и домой,

а теперь то к каким-то выборам готовиться надо, хоть они только в

декабре, то с родителей деньги на компьютерный класс собирать… А тут

еще придумали, что учитель в школе весь день находиться должен. Для

чего, спрашивается, если детей в школе после уроков все равно не

удержать? Для кого? И все равно работу на дом брать приходится – разве

ж можно сочинения проверять, когда в учительской такой галдеж? Ведь не

она одна – все учителя в школе чуть ли не дотемна сидят.

Скинув легкие, не по погоде, туфельки и прилепив плащ на крюк,

который был вбит в стену, наверное, еще во времена ее бабушки, Вера

вошла в комнату, служившую ей стразу и кухней, и столовой, и

кабинетом… Мебели здесь было немного. В углу – газовая плита и АГВ –

только в том году печь разломала и газ подключила, хоть соседи уже

давно удобства себе провели, рядом – никелированная раковина и

разделочный стол «под мрамор» - этого года обновка. Завершал кухонную

панораму старенький холодильник. Напротив – полки с книгами, между

ними, за занавеской, узкая дверь в спальню. Справа от входа – окно в сад,

слева – огромное зеркало. А по центру – овальный стол под желтой с

бахромой скатертью, тоже, кажется, от бабушки оставшейся.

Вера высыпала из тяжелой сумки на желтую скатерть гору зеленых

тетрадей в прозрачных обложках, поправила завернувшиеся листы и

пошла к «мраморному» столику – ставить самовар. Да, у нее был

настоящий, со сверкающими боками, изогнутым носиком и замысловатыми

ручками самовар. Правда, электрический, но все-таки не какой-то там

пластиковый чайник, а настоящий хозяин стола! Из него и чай-то вкуснее.

Даже если бросить в чашку дешевый пакетик и залить кипятком – все

равно хорошо.

Набирая в самовар воду, Вера бросила мимолетный взгляд в зеркало.

Сквозь высокое, чисто вымытое стекло окна в нем отражался Сад. Сегодня

он решил явиться ей Весенним Садом. По земле стелился легкий утренний

туман, деревья были в цвету. Между яблонями, мягко ступая маленькими

ножками в красных сапожках, бродила девочка лет двух или трех. «Мама!

- позвала она негромко, опасаясь разбудить спящие деревья, - а для кого

цветут яблони?». Раздались тихие шаги и рядом с девочкой на колени

опустилась женщина в синей шали. Какое-то время она молчала, а потом

ответила, ласково опустив на маленькую головку узкую ладонь: «Для тебя,

Солнышко! Конечно же, для тебя». Девочка понимающе кивнула и обняла

женщину нежными ручонками: «Я так и думала, что для нас».

 

Роман Сергеевич шел по Садовой, по-детски загребая ногами

осеннюю листву. Душа у него, что говориться, пела. Целый месяц он

пытался завоевать внимание Веры, но безрезультатно. Являясь

классически образчиком строгого «учителя словесности», она всегда была

погружена в себя, не обращая на нового преподавателя информатики ни

малейшего внимания. А он между тем из кожи вон лез, пытаясь

продемонстрировать свою начитанность и литературный вкус: рассуждал о

книжных новинках, к месту и не к месту цитировал классиков… И вот,

наконец, подвернулся случай. Теперь, один на один, она уже не сможет

посмотреть сквозь него. Ей придется его заметить. А уж он постарается

задержаться у нее на подольше…

 

Пока Вера лазила в холодильник за джемом и аккуратно наполняла

вазочку, картина в зеркале изменилась. Теперь там было лето. На лавочке

возле небольшого деревянного столика сидели двое: мальчик и девочка –

подростки.

- Попробуй варенья! – уговаривала она его.

- Да я уже две розетки съел! – защищался юноша.

- Так ты другого съел, долечками, а это из целых яблочек, - не

уступала девочка.

Стол был заставлен вазочками с вареньем и джемом, а в центре

красовался начищенный самовар.

Вера поспешно залила пакетик кипятком и села за стол – это

воспоминание она очень любила.

Ребята замолчали, задумавшись о чем-то: может, об одном и том же,

может – каждый о своем.

Наконец, юноша решился. Придвинувшись чуть ближе, он опустил

ладонь на худенькую девичью коленку. Она напряглась, но высвобождать

ногу не стала.

- А я прочитал ту книжку, - робко попытался завести разговор

мальчик.

- «Мастера и Маргариту»? – уточнила девочка.

- Да, которую ты мне давала.

- Понравилось?

- Понравилось. Но по литературе нам ее все равно бы не задали – мы

только ерунду какую-то проходим.

- Почему ерунду? – обиделась девочка. – Вот, например, «Война и

мир» - никакая не ерунда.

- Может, и не ерунда, - миролюбиво согласился юноша, - я ее все

равно не дочитал.

- Стыдно «Войну и мир» не прочитать, - упрекнула девочка.

- Да я дочитаю, потом как-нибудь, когда время будет, - сам не веря в

свои слова, пообещал юноша.

Во время этого незатейливого разговора юноша умудрился

придвинуться к девушке вплотную, не забывая поглаживать ее коленку.

Теперь он переложил руку на ее плечо и наклонился вперед, нежно

рассматривая ее лицо.

- Ух ты, да у тебя глаза зеленые! – неподдельно изумился он.

- Не зеленые, а карие, - смущенно поправила девушка, - это,

наверное, просто листва отражается.

- Да нет, зеленые! – уверенно поправил мальчик. – Как листва.

Вера Сергеевна отставила чашку в сторону – сейчас должно было

начаться самое интересное. Сколько раз она переживала это, а всегда

волновалась. Вот и сейчас.

- Можно, я тебя поцелую? – опуская глаза, попросил юноша.

- Об этом не спрашивают, - пробормотала девушка.

Юноша понимающе улыбнулся и осторожно повернул ее лицом к

себе, а потом бережно коснулся ее губ своими. Оторвался на секунду, а

потом поцеловал ее по-настоящему – она даже и испугаться не успела.

Сердце девушки часто билось, и Верино сердце билось с ним в

унисон.

- Губы у тебя сладкие, - прошептал Сашка.

- Это от варенья, - догадалась Верочка.

- Ничего не от варенья! – не согласился мальчик. – Я знаю, что они у

тебя от природы такие.

- Откуда же ты это можешь знать?

- Чувствую.

- Это, наверное, потому, что я все время варенье ем, - улыбнулась

девочка, и неожиданно сообщила, сильно покраснев: «А у тебя горькие,

точно полынь».

- Это, наверное, от никотина, - догадался Саша, - я курил недавно.

- Так ты ж потом варенье ел, - не согласилась Верочка, - а губы все

равно горькие. И язык тоже.

- Может, тебе показалось, что горькие.

- А тебе, что сладкие.

- Давай тогда еще раз проверим.

- Давай.

Губы подростков снова слились в поцелуе.

 

Садовая была застроена как-то странно: кирпичные особняки

вперемежку с деревянными развалюхами, одни дома с четными номерами,

другие - с нечетными, и, главное, не по порядку. Одно только ясно –

нумерация начинается где-то с противоположной стороны, а значит,

искомый дом за номером 13 тоже находится где-то на том конце.

Приближаясь к «финишу» Роман весело сообразил, что у него

наметилась «проблемка» - дело в том, что «где-то на том конце»

абсолютно все дома не были пронумерованы: последний аншлаг

красовался на двухэтажном особняке № 25, а дальше – голые заборы. Как

хочешь – так и ищи!

 

Вера смахнула слезу и подняла голову. Отражение снова изменилось.

За столом в саду сидела девушка с газетой в руке. Она снова и снова

перечитывает маленькую статью о Саше, и все ей кажется, что она что-то

пропустила, перепутала, что Саша не погиб, что он не мог умереть. Но

сколько не читает – ничего не меняется.

Ей хотелось пойти к нему, сказать его матери, что они любили друг

друга, почувствовать, что она не одна. Но не могла этого сделать. Здесь ее

все считали ведьмой, - как и ее маму, как и ее бабушку, - и люто

ненавидели. А Сашина мать всегда бранилась на нее, когда она проходила

мимо дома № 4, - она была уверена, что девушка приворожила ее сына, и

«гореть ей за это в гиене огненной». Если бы Верочка могла ворожить! Вот

сейчас она непременно вернула бы Сашу, сюда, прямо вот в этот сад! Но

это было невозможно.

Конечно, Саша продолжал жить в этом саду, но это было там, за

зеркалом… Она могла видеть его, а иногда даже беседовать с ним – почти

телепатически. Но она не могла дотронуться до него, почувствовать себя

защищенной, спрятавшись в его объятьях, ощутить приятную горечь его

губ.

Зачем Сад решил показать ей это воспоминание? Так больно! – Вера

решительно задвинула шторы.

 

Роман дошел до конца улицы, хотя точнее было бы сказать – до ее

начала, и начал отсчет спрятанных за заборами строений. Поравнявшись с

тринадцатым, он остановился и постучал в калитку. Ему никто не ответил.

Только за соседним забором неуверенно залаяла собака. Роман почему-то

знал, что Вера Сергеевна дома, что больше никуда она после работы пойти

не могла. Пройдясь растопыренными пальцами по растрепанной шевелюре

(подстричься бы надо), Роман постучал сильнее. Из-за соседнего забора, -

не того, что с собакой, а другого, - выглянула растрепанная женщина.

Окинув Романа оценивающим взглядом, она довольно сообщила: «А там

уже год никто не живет!».

- Как так – не живет? – удивился Роман. – Я адрес хорошо запомнил.

- Квартиранты здесь были, но еще прошлой осенью съехали. А после

никто снимать не захотел, без удобств-то… Или вы снять хотели? Если так,

то лучше у Степаниды Ивановны снимите, она полдома сдает. Все удобства

и вход отдельный – води, кого хочешь. И шуметь можно – она все равно

глухая, ничего не услышит, - женщина пошловато хихикнула.

- А это 13-й номер? – вдруг засомневался Роман.

- Зачем же 13-й, - оскорбилась женщина, - Степанида Ивановна в 12-

м живет.

- Да я не про ее дом, а вот про этот, - уточнил Роман.

- А, это 4-й, - поняла женщина.

- Мне 13-й нужен, – терпеливо пояснил Роман.

Женщина зачем-то еще раз окинула его внимательным взглядом и,

неожиданно посуровев, ответила, что 13-й - на самой окраине, но туда

она ходить не советует, лучше уж 4-й снять. Поблагодарив собеседницу за

совет, Роман снова направился в конец улицы.

 

Сначала зеркало не отражало ничего, то есть ничего особенного –

рыжие шторы, желтая скатерть, кривая стопка тетрадей, пустая чашка… А

потом откуда-то слева к нему подошел Саша. Вера бросилась к нему

навстречу. Они протянули друг другу руки, соприкоснулись подушечками

пальцев на грани хрупкого стекла. Ближе уже нельзя. «Какие же у тебя

глаза! Нет, правда они у тебя зеленые» - услышала она его беззвучный

голос. «А у тебя – синие, точно омут, так бы и прыгнула» - ответила Вера

одними губами. Так они и замерли, переливая свой взгляд сквозь зеркало,

впитывая силу и боль друг друга.

Этот безумный акт любви прервал Саша. Он оторвал руки от стекла и

недоуменно заметил: «К тебе, кажется, гости…»

- Я никого не жду.

Сашино отражение растаяло.

 

Домовладение № 13 выглядело плачевно. Если бы не булыжник возле

калитки, положенный сюда явно для того, чтобы ловчее было перекинуть

руку через высокий забор и достать замок, то «поместье» казалось бы

совсем необитаемым. Вспомнив о том, сколько ему пришлось стучать в

калитку дома № 4, пока его хоть кто-то услышал, на этот раз Роман решил

действовать самостоятельно. Он занес руку над калиткой и нашарил

задвижку. Поддалась она с трудом, видно, заржавела. Но как только

поддалась – калитка услужливо распахнулась настежь.

Роман замер, как зачарованный.

Совсем недавно на каком-то сайте ему попался незамысловатый тест:

ответив на несколько вопросов, исследуемый получал возможность

«заглянуть за дверь» своей души, как бы увидеть «свой мир». Понятно,

что набор картинок был ограничен, и, проходя тест дважды, Роман

получил разные варианты. За одной картинкой был лес, за другой – вот

такой точно сад!

«Это, должно быть, хороший признак, - порадовал себя Роман, - мой

мир, мой сад, моя женщина…»

Сад настороженно затих.

 

- Роман Сергеевич?

Роман Сергеевич поспешно обернулся на голос. У забора в углу сада,

притаился маленький домик. На пороге стояла Вера Сергеевна: босиком, в

шерстяном темно-синем платье, с «чубчиком» на голове, - и, сильно

прищурившись, разглядывала неожиданного визитера.

- Извините, что потревожил, - поспешил объясниться Роман, - Вы

очки в учительской забыли, а мне все равно по пути было…

- По пути? – удивилась Вера Сергеевна. – Но ведь там дальше никто

не живет.

- А я люблю прогулки на свежем воздухе, - нашелся Роман.

- Тогда спасибо, - все еще щурясь поблагодарила Вера Сергеевна.

Услужливый коллега оторвал ее от очень важного и приятного занятия, но

он старался угодить ей, поэтому сердиться на него нельзя было. Она

понимала это, но все равно сердилась.

Роман Сергеевич уверено прошагал к дому и достал из кармана

кожаный футляр.

- Вот, - протянул он очки Вере Сергеевне, - а то Вы тетради взяли, а

очки забыли. Вот я и подумал: как же Вы без очков проверять будете?

- Да у меня не такое уж и плохое зрение, – наконец решила извинить

коллегу Вера, - к тому же миопия. Это значит, что вблизи я сносно вижу.

Так что с тетрадями справилась бы как-нибудь. Но все равно спасибо.

- У Вас замечательный сад, - не уходил настырный гость, - и какой

аромат! Это ведь яблочным вареньем пахнет? У меня мама такое варила.

Не пригласить Романа Сергеевича на чашку чая было уже невежливо.

«Проходите, - предложила Вера Сергеевна, отступая в сторону, - у меня и

самовар еще горячий».

Довольный своей маленькой победой, Роман переступил через

неровный порог.

 

Как его волновала эта женщина! Когда сидела в освещенной желтым

учительской, погрузившись в свои мысли и глядя куда-то в глубь себя.

Когда низко склонялась над пестрыми тетрадями, легким движением

забирая за ухо выбившуюся прядь. Когда торопливо цокала каблучками,

пересекая школьный двор, и на ходу что-то выискивая в бездонной сумке.

Когда стояла, стройная, как струна, возле большого окна в фойе и

рассматривала что-то, видимое только ей одной. Ее глаза никогда не

становились холодными и пустыми. Ее движения никогда не были резкими

и неуклюжими. Она была абсолютно женственна. Ему хотелось снять с нее

очки и поцеловать в строгий рот, прямо здесь, в учительской. Ему хотелось

вместе с ней читать неуклюжие детские сочинения, и восхищаться

богатством внутреннего мира какой-нибудь отличницы Маши или

возмущаться безграмотностью какого-нибудь двоечника Васи. Ему

хотелось обнять ее и защищать от промозглого осеннего ветра. Ему

хотелось рассмешить ее, чтобы на изможденном лице заиграла улыбка и

затанцевали солнечные зайчики. Ему хотелось окунуться в ее мысли,

заглянуть в ее мир и остаться там навсегда.

 

Роман с удовольствием смотрел, как Вера Сергеевна ставит самовар,

который, оказывается, все-таки остыл, перекладывает тетради на

свободный стул, накрывает на стол: вазочки с вареньем и джемом,

большие пузатые чашки с розовыми гладиолусами.

- Я Вас, наверное, от тетрадей отвлек, - решил извиниться Роман,

хотя ни малейшего стыда по этому поводу не испытывал. – В качестве

компенсации я готов помочь Вам проверить «шедевры» этих оболтусов.

Можете на меня рассчитывать – я ведь в школе отличником был. Учителя

говорили, у меня врожденная грамотность.

- Рада за Вас, но с тетрадями я и сама справлюсь, не беспокойтесь

из-за этого.

- Да какое же это беспокойство! Считайте, мне просто интересно,

какие сочинения пишет современная молодежь. Ведь это сочинения?

- Сочинения, но Вы слишком-то не обольщайтесь, - неожиданно

улыбнулась Вера, - они на тему «Осень», 5-й класс.

- А мне интересно, какой видят осень сегодняшние пятиклассники! –

не отступал Роман.

- Хорошо, - сдалась Вера Сергеевна, - после чая поможете мне

проверять, если так уж хочется.

 

Выпроводить назойливого гостя Вере удалось нескоро. Саша в

зеркале не появлялся. Вера подошла к окну и отдернула шторы. Сад ждал.

Вера вспомнила, как уходила мама. Ей было простительно уходить,

ведь она сильно болела. А ТАМ нет никаких болезней, только

воплощенные мечты и воспоминания.

- Ты теперь совершеннолетняя, справишься?

- Мне будет плохо без тебя…

- Если останусь, то буду долго и мучительно умирать. Мне все равно

здесь уже недолго осталось.

- Я знаю. Я вижу, как тебе больно.

- Отпусти меня, Солнышко!

Вера заплакала и отвернулась: «Ладно, иди. Только не оставляй меня

надолго».

- Конечно, милая, я буду к тебе часто заглядывать.

Женщины крепко обнялись на прощание, а потом мама решительно

повернулась к зеркалу и вошла в залитый солнцем цветущий сад.

 

Роман был очень доволен собой и этим днем. Первый барьер взят! Он

был у нее в гостях, - это раз. Он предложил перейти на «ты» и она

согласилась, - это два. И на прощанье предложила заходить еще, «если

будет по пути», - это три.

Однако это настроение жило в нем недолго. Когда проходил мимо

злополучного дома № 4 в сердце что-то кольнуло: «Опасность!». Словно

черная туча набежала. Нахлынула безотчетная тревога. Почему-то стало

ясно: «Нельзя было сейчас оставлять ее одну!» Еще не зная, как будет

объяснять свое возвращение, Роман повернул назад.

На этот раз с задвижкой он справился быстрее. Калитка тревожно

скрипнула, открываясь.

Роман заспешил к дому. Постучал. Никто не открывал. Даже шагов за

дверью не было слышно.

- Вера Сергеевна! – позвал он испугано. – Вера, открой, это я! Вера!

Вера!

В ответ не раздалось ни звука. Только ближайшая яблоня наклонила

ветку и сбросила к его ногам огромное крепкое яблоко.

Он начал стучать, колотить в дверь, потом вышиб эту трухлятину

ногой. Рванулся в дом. Комната была пуста. Он пересек гостиную и

откинул занавеску в спальню – тоже никого. Он осмотрелся еще раз – Вера

исчезла. Он стоял в центре комнаты, недоуменно озираясь по сторонам. В

зеркале что-то промелькнуло. Роман резко повернулся к нему лицом. Там

отражался сад. Маленькая девочка в красных сапожках собирала яблоки в

лоскутный мешок. «Мама! – позвала она, оборачиваясь к окну, обращаясь

к кому-то невидимому. – А яблоки тоже для нас?».

Роман выбежал в сад. Ни девочки, ни ее собеседницы. Никого. Только

яблони чего-то расшумелись. Может, хотят о чем-то рассказать, тараторят

наперебой. К сожалению, он не знал языка деревьев. А вот она бы

поняла…