Из той каюты, где я провёл сегодняшнюю ночь, до капитанского мостика идти ровно двадцать минут. Можно, конечно, затратить на этот путь и полтора часа, а можно – добежать минут за пять. Но в моём возрасте уже несолидно носиться по этажам станции сломя голову, и поэтому я закрыл за собою дверь без двадцати минут восемь по корабельному времени.

– Здравствуйте, господин капитан!

Это Сергей Ка, и я хорошо помню его колбу. Её номер триста восемь, она находится на восьмом уровне станции, где-то посередине верхнего ряда. Сергей встречает меня в коридоре каждое утро. Где бы я ни ночевал, первое, что я вижу, когда выхожу в коридор, – его улыбающуюся физиономию. Я не знаю, как у него это получается. Может быть, Сергей следит за мною? Я подозреваю, что он подхалим, но ещё ни разу не слышал от этого техника ни одной просьбы. А может быть, он просто боится их говорить, потому что я ещё ни разу не отвечал на его утренние приветствия? Вот и сейчас я молча прошёл мимо и услышал за спиною только:

– Доброго вам дня...

Чтобы из этого коридора добраться до капитанского мостика нужно подняться на лифте до шестого уровня. Кто-то жалуется, что ему приходится ждать кабинку несколько минут. Может быть, но передо мною двери лифта всегда раскрываются, стоит только нажать на кнопку. И почти всегда в кабине лифта стоит Светочка.

Она молода, постоянно носит полосатый свитер, обеими руками прижимая к груди толстую папку бумаг, и всегда смотрит чуть в сторону, если кто-то к ней обращается. Я хорошо изучил эту девушку, её колба номер пятьсот восемьдесят шесть, и я проверяю её сразу же, как только оказываюсь на самом нижнем уровне.

– Здравствуй, Света, – сказал я, шагая в кабину лифта, и девушка что-то испуганно выдыхает мне в ответ. Это мне только показалось, или же её ушки действительно стали сейчас бордовыми?

На всех уровнях станции есть лифты и, каким бы из них я ни воспользовался, в кабинке мне обязательно встречается кто-то из экипажа. Я давным-давно не езжу в лифтах в одиночестве и уже не задумываюсь, почему же так происходит.

Лифт остановился, я шагнул вперёд, и дверцы, чуть скрипнув, закрылись за моей спиною. Светочка осталась там, и я удивлённо пожал плечами – на этом лифте выше восьмого уровня не доедешь, и теперь он может идти только вниз. Наверное, бедная девушка побоялась сказать про нужный её этаж. Господи, как же она всё-таки стеснительная...

Теперь нужно пройти по коридору, свернуть за угол и подняться по лестнице в капитанскую рубку. На этом пути я всегда встречаю кого-то из экипажа. Ну, и кто же это будет сегодня?

– Доброе утро, Сергей Валентинович!

Это приветствует меня наш кок. Он говорит всем, что никого не боится на этом корабле, и даже меня называет не «господин капитан», а просто по имени-отчеству. Я не возражаю. Было бы глупо из-за подобной мелочи портить отношения с коком. Его колба номер восемьдесят семь и расположена она недалеко от моей. Я хорошо это помню.

– Я на ваш компьютер сбросил меню для команды, – продолжает кок. – Вы его посмотрите там, и как только...

Я хорошо слышу знакомый голос, но не останавливаюсь и подхожу к лестнице. Шаг... ещё... и ещё два.

– Господин капитан! За время моего дежурства...

Я знаю наизусть все слова, которые сейчас скажет мой первый помощник. Но – ритуал должен быть соблюдён безукоризненно, и я замираю на входе, принимая рапорт дежурного офицера. Про то, что все системы корабля работают нормально... про то, что изменения курса не происходило... про то, что за прошедшие сутки радисты не принимали входящих сообщений... и про то, что пятьсот девяносто девять членов экипажа из шестисот сейчас спят, ожидая окончания полёта.

Они действительно спят. Беспечно-сладким сном на этом крейсере спят все, кроме одного человека. Я проснулся в своей «колбе» – так мы называем капсулу для анабиоза – четырнадцать лет назад. Мне так и не удалось выяснить, что же тогда произошло и почему из шестисот капсул вышла из строя именно моя. Она не взорвалась и не раскололась, а просто что-то в ней щелкнуло, перевернулось, сработало, и я проснулся раньше срока. Может быть, заведённый на двести лет таймер решил, что на скользящем в подпространстве межгалактическом крейсере нужен хотя бы один бодрствующий человек...

Я молча прохожу мимо первого помощника и усаживаюсь в своё кресло. Злые языки на корабле распускают слухи о том, что под кожаным сиденьем скрывается куча аппаратуры, которая может «распознать» капитанский зад. И чуть усмехаясь, они говорят молодым матросам, чтобы те даже не пробовали садиться в это кресло. Матросы им верят, а я не собираюсь никого разубеждать.

Я покрутился в кресле пару секунд, погладил подлокотники, где каждая царапина была мне знакома. Переложил несколько бумаг и наклонился к микрофону на пульте:

– Доклад!

Центральный Компьютер никогда не называет меня капитаном, как это делают все мои подчинённые. Может быть, в этом и есть какой-то скрытый смысл, но мне, за долгие годы раздумий, так и не удалось его найти. И милый женский голос, начисто лишённый всяких эмоций, звучит из динамиков, слово в слово повторяя рапорт моего старшего офицера. С единственным дополнением: «В точку назначения корабль прибудет через восемьдесят шесть лет, четыре месяца и двадцать два дня по внутреннему корабельному времени».

Я действительно капитан этого межгалактического крейсера, на борту которого шестьсот человек команды. Моя колба номер один, у моего первого помощника – два. Кажется, по этому поводу среди команды тоже ходят какие-то байки.

Колба заботливо баюкала меня почти сто двадцать лет, не давая мне ни проснуться, ни постареть хотя бы на миг. Точно так же, как и остальным членам экипажа, она показывала мне бесконечно-прекрасные сны. Но будильник почему-то сработал раньше срока, а все мои товарищи будут спать ещё чуть меньше века.

Двадцать минут назад, когда я вышел каюты, то, кончено, не встречал на своём пути ни техника Ка, ни Светочки, ни кока, ни дежурного офицера, ни первого помощника. Я не мог увидеть здесь вообще никого, потому что экипаж спокойно спит. И все: офицеры, техники, радисты, стрелки и десантники сейчас дрыхнут в своих колбах и даже не подозревают, что их любимый капитан четырнадцать лет одиноким призраком бродит по пустынным уровням крейсера.

Я пытался связаться с Землёю или с кем-нибудь ещё. Но, чтобы это сделать мало одного моего приказа. Надо ещё нажать кучу кнопок в рубке радистов. Я провёл там восемь долгих месяцев, пытаясь что-то сделать. Но так и не понял, уходят ли мои сообщения в эфир или же попадают куда-нибудь в соседний компьютер. По крайней мере, я не получил никакого ответа на свои послания.

Моя личная карточка может открыть любую дверь на этом корабле, но я не могу поменять его курс. Чтобы это сделать, нужна виза трёх человек: моя, первого помощника и навигатора. А эти двое спят в своих колбах. Чтобы управлять крейсером мало одного человека, даже если этот человек – капитан.

Я хотел разбудить экипаж, но на все мои попытки терминалы предлагают мне ввести пароль «экстренной разморозки», а он известен только главному технику... Я пытался запустить главные двигатели, но послушались меня только микроволновки, холодильники, стиральные машинки и кофеварки на корабле. Для более сложных команд желания одного человека оказалось недостаточно. Тут нужна Команда Людей.

А через несколько лет после того, как моя колба испортилась, я сошёл с ума...

Сейчас я уже спокойно об этом вспоминаю. Мой помешательство не буйное: я не вою по ночам, истекая слюною; не пытаюсь силою мысли изменить курс звездолёта и не мочусь на угол, встав на четвереньки и высоко задрав ногу. Просто с некоторых пор, я стал встречать в коридорах и переходах крейсера призраки членов своей команды. Я вижу их везде: в каютах и лифтах, столовой и оружейной комнате, в зале совещаний и мастерских. Они ходят, говорят, смотрят на меня, смеются, едят, играют в карты. И при всём этом, я легко могу увидеть тела своих товарищей сквозь крохотные окошки капсул анабиоза: Сергей Ка сейчас спит в колбе номер триста восемь, Светочка – номер пятьсот восемьдесят шесть, кок – восемьдесят семь, первый помощник – два.

Наверное, я так сильно хотел увидеть хоть кого-то, что в один прекрасный момент мой бедный разум просто не выдержал.

Но надо сказать, я не долго расстраивался. С этими призраками Летучего Голландца стало не так скучно. Когда они появились на корабле, то я ужаснулся, обнаружив до чего же докатился за каких-нибудь пять-шесть лет одиночества. Мне пришлось вспомнить, что надо бриться, привести в порядок свою одежду и перестать есть тушенку, цепляя куски мяса ножом прямо из банки.

Если кому-то и выпала судьба лишился разума, то это всё равно не даёт ему право перестать быть человеком. Тем более, если этот кто-то – капитан межгалактического крейсера с командой в шестьсот человек.

Но сегодня... сегодня всё закончится. Мне только что исполнилось шестьдесят лет, и мой лётный стаж вдвое больше, чем это надо для выхода на пенсию. Пора подумать и про отдых...

Сейчас я ещё пару минут поговорю с дежурным офицером. Он никогда мне не нравился. Его голос слишком громкий, движения чересчур резкие, а шуточки, которые он часто отпускает, – на грани приличия. Но он хороший работник и мне не к чему придраться. От нечего делать я обыскал его каюту и нашёл в кармане его парадного кителя три обручальных кольца, которые были аккуратно завёрнуты в крохотный бумажный пакетик. Я никогда не узнаю, откуда эти кольца и что же со всем этим связано. Есть тайны, которые уносят в могилу, а мне же придётся унести туда свои вопросы. Этот офицер жив и здоров, он спокойно спит в анабиозе своей колбы и мне уже не удастся спросить его ни о чём.

Я отпущу дежурного отдыхать и останусь в рубке с первым помощником. Мы будем долго болтать «ни о чём». Просто, чтобы заполнить время, которого у нас предостаточно. Мы будем говорить о ценах на квартиры, о новых машинах, о том что два матроса вчера подрались... Потом мы заварим чай. У моего заместителя тучная фигура, и его рубашка оказалась для меня великовата. Но его ботинки я ношу уже третий месяц и не смогу перед ним за это ни извиниться, ни сказать спасибо. Разве что – ещё раз протереть от пыли капсулу номер два.

А потом я напишу рапорт. «В связи с выслугой лет, дающей право на пенсию...» Первый помощник деланно удивится, мы проговорим с ним ещё полчаса, а потом он позовёт кока и сам утвердит сегодняшнее меню. Кок молча уйдёт, и через десять минут все шестьсот человек на крейсере будут в курсе, что «старик» всё-таки собрался на пенсию и теперь вместо него всем заправляет «ПеПе». Кок хороший парень, и я очень удивился, когда обнаружил под его матрацем кожаную плётку и несколько пикантных журнальчиков. Что ж... об этой страшной тайне мне уже не удастся рассказать никому. Но всё же я невольно усмехаюсь и отвожу взгляд, когда прохожу мимо капсулы номер восемьдесят семь.

Я покину рубку, пройду по коридору, а в лифте я снова встречу Светочку. Она будет веселой – кто-то уже рассказал, что у капитана юбилей, а про мой рапорт она ещё не слышала. Светочка всегда узнаёт все новости самой последней. Девушка улыбнётся, пожелает мне счастья и богатырского здоровья, а потом приподнимется на цыпочки, чтобы смущённо чмокнуть меня куда-то возле уха. В общем-то, она имеет на это право, потому психолог крейсера – штатский человек. Светочка - одна из тех немногих на этом крейсере, которые мне подчиняются, но при этом не оглядываются на корабельный устав. Может быть, именно поэтому кто-то из моих старших офицеров попросил Светочку припрятать у себя в кабинете две дюжины бутылок шампанского. Я так и никогда не узнаю, кто же это сделал, потому что за стеклом своей капсулы девушка будет видеть сны ещё восемьдесят шесть лет. Для того, чтобы проснуться в соседней Галактике такой же молодой, красивой и робкой.

Я оставлю свой рапорт на столе старшего делопроизводителя... и отправлюсь в долгий путь, в последний раз обходя все колбы. От пустой перовой и дальше... дальше по поворотам коридоров и пролётам лестниц... дальше с этажа на этаж, от уровня к уровню. Я хочу попрощаться с каждой колбой и найти какие-то слова или же просто немного помолчать... долгий путь... очень долгий путь...

Только к вечеру я поднимусь на двенадцатый, самый последний, уровень крейсера. Там есть один люк... надо было поругать Сергея Ка за то, что гайки затянуты неплотно. Мне удалось раскрутить их голыми руками. Надо было поругать этого молодого техника, но я не стал этого делать. Пусть он считает, что не виноват.

Под этим люком – шахта лифта. Того самого лифта, на котором долгих десять лет мы катались вместе со Светочкой. Целых триста метров пустоты.

И одним небольшим шагом я поставлю последнюю точку в своей карьере, спишу себя на берег, вычеркну из штатного расписания крейсера.

А звездолёт пойдёт дальше и легко выскочит из подпространства в заданном месте. Именно для этого все системы крейсера должны работать нормально. Все... даже капитан.