Такой грозы не было уже давно. Небо над Москвой стремительно затянули черные с серым отливом тучи. Они яростно крутились под порывами северного шквального ветра, словно картинки в калейдоскопе, меняя очертания, и двигались общим фронтом на юг. Еще только час назад светило весеннее солнце и ничто не предвещало ненастья. Вдруг подул холодный ветер и в один миг на город упали сумерки. Они проглотили теплый весенний день и загремели раскатами грома. Где-то рядом завыла собака, и все звенел под ветром надорванный фонарь.

Иванычу было холодно. Он кутался в зеленую болоньевую куртку, на которой не хватало двух пуговиц, и согревал дыханием грязные, разбитые руки. Рядом лежал пакет с пустыми бутылками и газетный сверток.

- Зря я сегодня полез на крышу, - подумал он, глядя на багрово-черное небо. Оно было так близко, что казалось можно запустить в него пустой бутылкой, - Надо все же было идти к Андрюше в подвал. Скоро дождь.

Еще только утром было так тихо и пахло разогретой землей. Весна, наконец, вступила в свои права, и стало по-летнему тепло. Иваныч хотел провести первую в этом году ночь на крыше. На своей крыше. Ползание по подвалам за зиму осточертело. Час назад он прошел грязным подъездом, поднялся, стараясь не звякать бутылками на последний этаж и ткнул в замок ключом. Повернул, затаив дыхание и замок щелкнул. – Хорошо! – обрадовался Иваныч, открывая обитую металлом дверь, - замок за зиму не сменили. На крыше он по-хозяйски устроился на куске рубероида. Выпил дешевого вина, покурил и лег на спину, уставившись в синее в белых прожилках небо. Так любил он лежать и думать обо всем. В этом было особое счастье горбатого человека, которого все звали Иваныч и у которого, как и всех его товарищей не было ни дома, ни родных, ни прошлого.

Был он высокого роста и недюжинной силы. Стройную его фигуру изрядно портил безобразный горб. При встрече с Иванычем, прохожие обычно переходили на другую сторону улицы. Так – на всякий случай. Характер у него впрочем, был тихий и смирный. За слоем грязи было непонятно, сколько ему лет, да никто и не интересовался. Знакомые бомжи называли его мечтатель. Он часто смотрел в небо, и, казалось, мечтал о чем-то светлом и добром.

А теперь вот не до мечтаний. Надо что-то делать. Вот-вот польет ливень, а на крыше от него не спрячешься. Иваныч кряхтя поднялся и потянулся за пакетом. Вдруг совсем рядом полоснула молния. Следом еще одна. По крыше пополз густой запах озона. А потом бабахнул гром. Да так громко и неожиданно, что Иваныч вздрогнул всем телом и обронил пакет с бутылками. Они, звеня, покатились по скату крыши. В воздухе что-то засвистело, словно на соседней крыше прогревали турбины сверхзвукового истребителя. Свист стремительно приближался и нарастал с каждой секундой. Наконец он достиг такой высоты и мощи, что Иваныч закрыл уши и с криком ужаса привалился к трубе.

А вокруг творилось нечто странное и пугающее. Запах озона так усилился, что стало трудно дышать. Небо опустилось еще ниже и почти цеплялось серыми нитями за телевизионные антенны. В воздухе трещали и переливались синие электрические вспышки. К оглушительному свисту добавился густой мерный рокот, словно какой-то невидимый гигантский музыкант держал низкую протяжную ноту на тромбоне. Затем все вокруг озарила яркая белая вспышка, и синеватый столб огня с ослепительной платиновой сердцевиной ударил под ноги Иванычу, высекая искры из плавящегося металла крыши. Иваныч подлетел вверх, нелепо размахивая ватными, как у куклы руками, больно ударился горбом о металлический козырек трубы и рухнул вниз с протяжным воплем. Как по мановению палочки дирижера, свист и гул прекратились. Остались только завывания ветра и далекие раскаты грома. Собака по-прежнему выла. Только еще печальней и громче. Иваныч лежал на куске рубероида возле трубы в клубах едкого желтого дыма и тяжело дышал. Руки его были раскинуты в стороны, а глаза закрыты.

- Вставай, - раздался громовой голос над ним.

Иваныч застонал и открыл глаза. Он ничего не видел. Только ослепительное сияние и цветные круги. Голова раскалывалась так сильно, что казалось еще немного и она лопнет, как пузырь с водой. Иваныч охватил голову руками и протяжно застонал. Из ушей текло что-то горячее и липкое.

- Вставай!- прогремело над ним снова.

Тот, кто произнес это, не был человеком. И говорил он не по-человечески. Речь походила на оглушительный визг саксофона, когда на нем пытаются играть впервые. К этому визгу примешивались утробные щелчки и сиплое придыхание. Иваныч помнил этот древний язык. Он оперся на горячую крышу руками и, шатаясь, поднялся. Зрение медленно возвращалось. Но, даже еще не видя, он точно знал, кто за ним пришел. Иваныч потер глаза тыльной стороной ладоней и тряхнул головой. Из тумана медленно, как на поляроидном снимке, возникла фигура. Белые свободные одежды изо льна с золотым поясом. Светлые волосы до плеч. Страшные глубоко посаженные глаза. Тонкий прямой нос и ровная напряженная черта рта. В крепкой руке он легко держал длинный обоюдоострый меч. На лезвии отражались кроваво красные всполохи неба. За спиной подрагивали перья огромных белых крыльев. Чуть правее в шаге за ним стоял еще один ангел. Тоже с мечом.

- Ты Ириэль, беглый солдат? – спросил первый ангел, указывая на Иваныча длинным тонким пальцем.

- Зачем спрашиваешь? Ты же сам знаешь, – ответил Иваныч.

- Ты знаешь, кто я? – спросил ангел.

- Догадываюсь…

- Я Азраил, ангел…

- Смерти, - закончил за него Иваныч.

- Верно. А это мой помощник, Рафаэль.

Иваныч улыбнулся и помахал Рафаэлю рукой.

Азраил нахмурился. – Не в твоем положении улыбаться, Ириэль, - сказал он и стукнул кончиком меча по крыше. Во все стороны полетели белые искры.

- Прости, - улыбнулся ему Иваныч.

- Итак, Ириэль, ты обвиняешься в дезертирстве, - сказал Азраил, - Нам с Рафаэлем приказано доставить тебя на суд к Архангелу Метатрону. Ты признаешь свою вину?

- Я просто не хотел воевать….

- Ты мерзкий трус, Ириэль! - с ненавистью сказал Азраил, - Бежал с поля боя, пока мы бились с темными ангелами. Ты предал нас. А потом прятался тысячи лет, как крыса…

- Тебе не понять, - с улыбкой сказал Иваныч.

- Достаточно разговоров! Расправь свои крылья, крыса. Нам пора лететь.

Иваныч улыбнулся. Он расстегнул последнюю оставшуюся пуговицу на куртке и одним движением сдернул ее. Под курткой ничего не было. Только грязное мускулистое тело. Иваныч бросил рванину на крышу и повернулся к ангелам спиной. Азраил в ужасе отшатнулся. Рафаэль вскрикнул и закрыл глаза руками. Он был не в силах смотреть на то, что открылось перед ними.

То, что казалось горбом, на самом деле было куцыми култышками обрезанных крыльев. Они были покрыты розовой, словно обожженной кожицей и шевелились.

-Ты… Ты… обрезал крылья? – не веря собственным глазам сказал Азраил.

Иваныч повернулся, сунул руки в карманы мешковатых штанов и кивнул. Он уже не трясся от ужаса. Лицо его было спокойным, а глаза улыбались.

- Как ты мог? Как же ты осмелился?

- Да, я струсил. Я бежал с поля боя, как последний трус. Тут ты прав, Азраил.

Пятьсот лет я просидел в полной темноте в пещере в Альпах. Питался крысами и тараканами. Я боялся. Вас боялся. А потом я вышел на свет. Я узнал людей. Они были такими наивными, чистыми и настоящими. Их чувства пленили меня. Их глубина покорила меня. Я полюбил их, как равных себе. Я много думал тогда. О небе. О боге. О Вельзевуле и о наших войнах с демонами.

Я хотел стать одним из них… Стать человеком. И тогда я обрезал крылья. Я не испугался даже того, что стану смертным. Как видишь, я им не стал. Но я перестал думать о небе. Я забыл о войне. Я просто жил. Тебе не понять, но это прекрасно! В лишениях и невзгодах мне открылось настоящее чувство счастья. Когда ты видишь простой полевой цветок и замечаешь, как он совершенен. Ты просто смотришь на него, и радость наполняет твою душу. Я голодал и тело мое покрыто язвами, но дух мой живет, и я благодарю каждый день, каждую секунду жизни на земле.

Я не боюсь тебя, Азраил. Я остаюсь здесь…

Они сделали это одновременно. Иваныч закрыл глаза, а Азраил поднял меч над головой.

 

Варвара Михайловна ночевала у подруги в Печатниках. Подходя утром к дому, она издалека увидела толпу возле своего подъезда. Сердце застучало часто в груди и ноги стали словно ватные. – Пожар что-ли? – подумала она с ужасом. Но дыма не было. Держась за сердце, она еле доковыляла до подъезда и увидела в толпе соседку Любу.

- Что случилось Любушка? – спросила Варвара Михайловна, хватая Любу за мясистый локоть.

- Да бомж какой-то сгорел на крыше, - ответила та, тыча толстым пальцем в небо.

- Как сгорел? – ахнула Варвара Михайловна.

- Ну так и сгорел. Вчера вечером в грозу молния в него попала. Сгорел как есть, только куртка одна и осталась.