Марина Иванова

 

Свобода лучше неволи

 

Старшая сестра Люба, как обычно, под вечер гуляла с собачкой возле своего московского дома. И вдруг Чара - так звали собачку - неожиданно потащила ее к соседнему дому. Там, в высокой, уже густой весенней траве что-то копошилось.

Люба нагнулась, посмотрела и очень удивилась. В траве лежал … молодой голубь! Был он почти черный, лишь кое-где пестрый, с серыми и белыми перышками на крыльях и хвосте. Только на шее перья отливали фиолетовым. Лежал он неловко, на боку, силился приподняться, судорожно хлопал одним крылом, но безуспешно.

- Сидеть! – крикнула сестра собачке. Схватив ее одной рукой за ошейник, чтобы та не бросилась на жертву, другой Люба осторожно приподняла голубка. И уже на ладони под ясным светом заходящего солнца еще раз внимательно рассмотрела его.

Был он смертельно изранен. На голове у него зияла глубокая дырка с запекшейся кровью, перышки вокруг спутались и слиплись, одно крылышко сломано и бессильно висело, как плеть. К тому же голубь был сильно напуган, так как впервые близко видел человека и лающую собаку. Его била дрожь, глаза пугливо вращались, и он пытался соскочить с ладони.

- Что же произошло? – подумала Люба. – Возможно, его за что-то поклевали более могучие вороны. А может быть, он не поладил со своими сверстниками, и более сильные заклевали слабого?

Видно было, что жить ему оставалось уже недолго.

Сестра прервала прогулку с собачкой и тотчас, притом решительно, отправилась домой – теперь уже втроем.

В квартире она заперла Чару на кухне, а сама пошла в комнату и попыталась как-то спасти умирающего. Взяла мазь – синтомицин, вату и бинт, отрезала нужный кусок от старых колготок в виде корсета. Осторожно приподняла голубка, выправила ему больное крылышко, прижав его к трепещущему тельцу, поправила также здоровое крылышко, а потом все это поместила в корсет. Помазала ватку синтомицином, приложила к ране на головке, кое- как обмотала бинтиком вокруг шейки. То, что получилось, трудно было назвать голубем: какая-то нелепая, нескладная кукла с острым клювиком, да испуганными глазками.

- Потерпи, мой хороший, мой бедненький, - приговаривала спасительница, – все заживет. Ты будешь большой и сильный и снова станешь летать.

Она была почти уверена, что уже спасла голубка от гибели. Поэтому сразу же решила дать ему имя. Какое? Почему-то на ум пришло одно:

- Буду звать его Гришей!

Попыталась попоить Гришу с пипетки, покормить его зернышками, которые были приготовлены у нее для других птиц – попугайчиков.

- Гриша, Гриша, пей, ешь – поправляйся!

Но ни пить, ни есть он не желал. Лежал неподвижно, закрыв глаза, в свободной от других клетке, и только тяжело дышал.

- Что делать? – мучительно размышляла Люба.

Перед сном еще раз попробовала напоить голубка. Но, кажется, безрезультатно.

Люба встревожилась:

- Если не будет пить-есть, наверняка умрет.

С тяжелым чувством легла спать. На утро проснулась рано и сразу же бросилась к клетке:

- Жив? Жив! Пока еще жив…

Голубь лежал небольшим бесформенным комком, прижавшись к стенке. Люба снова взяла его на руки, придирчиво осмотрела:

- Как будто все в порядке.

Снова предприняла попытку попоить и покормить раненого. Вдруг больной открыл глаза, огляделся, помедлил несколько секунд и … немного попил! Капельки две. Но хозяйка была вне себя от радости:

- Значит, ему уже лучше!

Но есть он все же не стал. Люба поправила на нем корсет, бинтик на голове и снова поместила в клетку.

В обед он не только попил, но и раза два-три клюнул кашку, специально сваренную для него, и улегся, но уже более удобно и спокойно.

Вечером снова немного поел и попил. Жизнь, чуть не погасшая, постепенно возрождалась.

Теперь только бы не допустить какой-либо ошибки, - упорно думала Люба.

Так прошло несколько дней.

Наконец Люба очень осторожно сняла с голубиной головки клочок ваты и бинтик. Рана, к счастью, хорошо затянулась и была уже не так глубока. Протерла перышки на голове. Вид стал более опрятный. Однако корсет сняла лишь на время, чтобы проверить, двигается ли больное крылышко.

- Нет, еще рано!

Прошло еще какое-то время. Голубок ожил, немного подрос. Пытался неуклюже передвигаться по клетке, уже самостоятельно пил из поилки и клевал в кормушке рассыпанные там зерна. Видно, привык и вел себя спокойно.

Иногда хозяйка вынимала его из клетки и выносила на балкон – подышать свежим воздухом, посмотреть на необъятный мир, где он прежде был вольной птицей. Но взлетать с ладони пока не собирался.

Когда у нас наступили летние отпуска, мы переехали на дачу, в Подмосковье – Опалиху. Пригласили туда Любу. Она охотно согласилась, но при условии, что мы возьмем с собой собаку и две клетки – с кроликом Борей и голубем Гришей. Рыбок и попугайчиков обещал кормить сосед.

Помню, когда я поставила машину под навес, мы выпустили Чару, выгрузили клетки и понесли их по дорожке на террасу. Наша бедная кошка Ксюша, единственное животное на даче, чуть не сошла с ума. Впервые увидев большую и лохматую черную собаку, неведомое светло-коричневое пушистое чудовище с огромными ушами и большими круглыми глазами, да еще живого черного голубя, она растерялась. Неуклюже спрыгнула с невысокого крыльца террасы, споткнулась, в ужасе заглядевшись на неотвратимо приближавшееся зверье, издала истошный звук, бросилась обратно на террасу и повалилась там. Позже врач-ветеринар сказал, что с ней приключился сердечный приступ, и мы лечили ее.

Клетку с кроликом поставили на кухне, на полу у окна, нарвали свежей травы, и кролик неутомимо заработал челюстями. А клетку с голубем отнесли в другую комнату, и тоже покормили и попоили. Собака на радостях бегала по огороду, цветникам, посадкам лука, укропа, петрушки.

Кошка с самого начала не восприняла собаку. Сперва боялась ее, а потом проходила мимо отвернувшись, хотя собака вела себя добродушно.

Голубь кошку почти не интересовал. Она видела много голубей и за окном московской квартиры, и в палисаднике на даче, и на ближнем школьном участке.

А на пушистое чудовище - кролика, жирного, огромного, еле помещавшегося в клетке и с трудом поворачивавшегося там, глазела с изумлением и подолгу. Он притягивал ее как магнит, или, лучше, как захватывающий фильм ребенка. Ксюша сидела неподвижно, на всякий случай на безопасном расстоянии от клетки. И только глаза ее были огромные, настороженные и словно остекленевшие. Позднее, чувствуя, что мирное животное не представляет опасности, подсаживалась уже к самой клетке и наблюдала, как кролик без конца жует: резко выдергивает травинку из кучки и тут же торопливо ее сгрызает. Кролик ел без конца, и кошка смотрела тоже без конца.

В хорошую погоду мы выносили обе клетки на свежий воздух и выставляли их перед террасой: с кроликом – под деревом боярышника, а с голубем – у летнего домика возле густых кустов малины.

Голубь вел себя спокойно, лишь оглядывался, взирая на голубое небо, яркую зелень и чувствуя себя почти как в прошлой, свободной жизни. Только иногда привставал на лапках, пробуя крылья: не окрепли ли.

Раз даже вытащили кролика из клетки и дали возможность попрыгать по свежей траве. Но была опасность, что он может ускакать за пределы участка и его затравят местные собаки. А голубь даже в клетке не был свободен от опасности. Как-то мы ушли на террасу и вдруг услышали страшный шум: голубь судорожно бился в клетке, беспомощно хлопал крыльями и издавал какие-то тревожные звуки. Мы выскочили: в кустах малины мелькнул белый хвост соседской кошки. Видимо, она пыталась поймать голубя, но ей помешала клетка.

- Клетку надо отставить подальше от кустов, - решили мы.

Однажды Люба уехала по делам в Москву. Мы подсыпали голубю зерна, подлили воды и снова ушли на террасу. А когда папа вернулся, увидел то, чего мы больше всего опасались. Дверца клетки была распахнута настежь, голубя не было.

- Голубь пропал! – закричал папа, вбегая на террасу. Мы с мамой выскочили наружу. Голубя не было. Мы судорожно шарили по кустам малины, думая, что его затащила туда соседская кошка, тщетно оглядывали цветочные клумбы, искали в зарослях под декоративным деревом. Голубя нигде не было. Папа случайно взглянул наверх и вдруг увидел, что тот сидит …на козырьке крыльца!

- Гришка, Гришка! – ласково, чтобы не спугнуть его, стал звать папа. Тот гордо поглядывал сверху, но продолжал сидеть на месте. Папа подставил лестницу к крыльцу и попытался положить там кормушку с зерном. Голубь не клевал. Папа побежал за фотоаппаратом, чтобы потом документально подтвердить дочери, что же на самом деле случилось с голубем: задрала его кошка или он сам улетел. А когда вернулся, голубь уже перелетел на конек крыши невысокого летнего домика, стоящего в нескольких метрах от крыльца террасы. Только успел сделать один снимок, как голубь вновь, пробуя крылья, перелетел повыше, на крышу самого дома. Папа сделал еще снимок и стал снова звать.

- Гришка, Гришка!

Тот не откликался, но еще более гордо оглядывался вокруг.

- Наконец-то свободен!

Еще раз, проверяя крылья, перелетел с крыши на соседское дерево. Крылья держали.

- Наконец-то свободен!! Теперь можно лететь!

И он полетел, все более сильно и уверенно взмахивая крыльями, с дерева в ближайший парк, что располагается в сотне метров от дома.

В надежде на возвращение голубя папа оставил на козырьке крыльца поилку и кормушку.

- Вдруг проголодается? Вспомнит, что его здесь сытно кормили, и прилетит. Может быть, станет прилетать даже каждый день, - рассуждал сам с собой папа.

Нам с мамой тоже хотелось верить в это. Но ни вечером, ни на другой день голубь не прилетал. Видно, свобода дороже всего.

Я позвонила Любе. Та вскоре приехала. Поначалу она не верила, что голубя не задрала кошка, но мы обещали показать его фото. А потом не могла свыкнуться с мыслью, что тот самый Гришка, которого она в свое время спасла от смерти, выходила, взлелеяла, так решительно и бесповоротно расстанется с нею.

Сначала все пытались понять причину события. Люба думала, что папа специально выпустил голубя, так как давно (правда, в шутку) грозился сделать это. Папа отрицал столь тяжкое обвинение. Говорил, что, возможно, он лишь прикрыл, но не запер дверцу клетки. А как же пленник догадался об этом? Пришли к выводу, что в конечном счете виновата соседская кошка. Видимо, она снова попыталась из кустов напасть на голубя, тот забился в клетке, дверца неожиданно распахнулась и голубь, обезумев от страха, невольно вылетел наружу.

Потом вспыхнул спор, который, наверное, не раз возникал с тех пор, как человек стал приручать животных. Что лучше для них: более-менее сытая жизнь в неволе или жизнь на свободе, но сопряженная с непрерывным поиском пищи, полная лишений и опасностей?

Папа утверждал:

- Рано или поздно голубя все равно следовало бы отпустить: на свободе ему лучше, чем в неволе. Это его родная стихия.

Люба, привыкшая к нему как к родному, отвечала:

- Голубь уже отвык от свободы и теперь сам не найдет пищи. А у нас жить ему сытнее и спокойнее.

Папа возражал:

- Голубь улетел в парк: там безопасно и много пищи.

Люба вновь не соглашалась:

- Он беспомощный. Его снова заклюют другие птицы или поймает кошка.

Ей хотелось плакать от бессилия.

Я была на стороне папы. Мама - на стороне Любы.

Мы ждали, что голубь сам разрешит наши споры и сомнения. Прилетит или не прилетит? Изо дня в день выходили по утрам, с надеждой смотрели на крыши, деревья, кусты.

Не прилетел…

Видно, свобода лучше неволи!