Вот, вы, спросите меня, с чего все началось? Я и сам толком не знаю. Помню только, как прибежал ко мне младший братишка, Джонни, и захныкал:

- Пит, а, Пит, я боюсь… - он вытер ладошкой заплаканное лицо и уставился на меня, словно ища поддержки. Ха! Когда это я его успокаивал. Да и мог бы сначала руки помыть, а то вон только что от души наворачивал из трехлитровой банки клубничное варенье, а через минуту уже хнычет. Байку вспомнил. Хотя…, что ее забывать то? Весь город эту историю наизусть знает. Весь Гладстоун, включая меня.

- Пит, мне страшно, - снова заканючил Джонни и обхватил меня липкими ручонками.

- Отстань! – я отмахнулся от докучливого братца, как от надоевшего слепня. – Ничего этого нет, никогда не было и не будет. Никто соседских детишек никуда не забирал. Отправили их на недельку другую погостить к родственникам в Европу, а нас пугают. Чтобы родителей слушались.

На самом деле я врал. Конечно, никто не отправлял Мэри и Кайла к родственникам, которых у них наверняка не было. Остались только убитые горем родители. Близняшки пропали позавчера, в четверг. Легли вечером спать, а утром в детской комнате никого не оказалось. Полиция с собаками приезжала, шериф по соседям носился, злой, как черт. Все расспрашивал, не видели ли чего необычного. Как же, увидишь тут. Да и так всем понятно, что забрал их гладстоунский маньяк. Как и других детишек. В прошлом месяце маленького Никки, а еще за полгода до этого, почти взрослого пятнадцатилетнего Хаима.

- Иди в свою комнату, - я машинально погладил по голове брата, чего раньше никогда не делал. Близких отношений между нами не было. Да и о какой дружбе может идти речь, если после рождения Джонни, вся родительская любовь, которая раньше доставалась только мне, сейчас окружала младшего брата. Я, конечно, защищал его от старших мальчишек, не давал в обиду в школе, но признаться, искренне радовался, когда Джонни, доставалось от родителей за какую-нибудь провинность. А он, чуть, что сразу бежал ко мне: «Братик то, да братик это…», «Пит меня обижают…», «Давай играть в машинки…» Какие машинки, мне уже четырнадцать лет и я вовсю заглядываюсь на Катрин из параллельного класса, а вместо того, чтобы гулять с ней по тенистым улочкам парка и спасаясь от жары, лопать мороженое, приходиться возиться с малышом Джонни, будь он неладен.

Однако таким пришибленным я его давно не видел. Он, конечно, испуган исчезновением близняшек, впрочем, как и все мы, но зачем нюни распускать. А в городе уже пошел шепоток, что гладстоунский маньяк вернулся. Вообще-то этой истории про психопата-убийцу, исчезнувшего в Озере, несколько десятков лет. Меня тогда и на свете не было, не говоря уже о Джонни. За это время история позабылась, обросла слухами и превратилась в некую городскую легенду, знакомую каждому жителю нашего маленького австралийского городка. Тем более что, то страшное Озеро давно осушили, засыпали гравием, песком и глиной и устроили на этом месте свалку. С тех пор непонятные исчезновения детей, прекратились. А в первое время, как рассказывала мне бабушка, любой ребенок, хоть краем глаза глянувший на серебристую водную гладь, ночью исчезал неизвестно куда. «Как в воду канул», - шептались горожане после очередного исчезновения, полагая, что тело ребенка покоится на дне Озера.

- Пит, посиди со мной, - в дверях появилась голова Джонни. Взъерошенные волосы, заплаканные глаза, маленький покрасневший носик.

- Иди, сейчас приду. Поиграем.

- Я не хочу играть, - снова захныкал брат. – Мне страшно.

На мгновение мне стало его жалко. Какой никакой, а все-таки брат. Вздохнув, я оторвался от компьютера. Подошел к брату и прижал к себе его заплаканную физиономию. Горячие слезы пропитали ткань футболки, мне даже показалось, что они обжигают тело, подобно капелькам расплавленного свинца, из которого мы с ребятами выплавляли плоские биты.

- А, правда, Кайл и Мэри видели страшный рисунок?

- Какой рисунок? – не понял я. – Ты говоришь про фотографию?

Я, наконец, догадался. Ужасного места больше не было, но городская легенда в последнее время обросла новыми слухами и подробностями. Взрослые по секрету сообщали друг другу, что появились фотографии Озера, и, якобы, пропавшие в последнее время дети видели снимки с изображением уже почти мифического места, ныне погребенного под кучей хлама и мусора. Последнего пристанища гладстоунского маньяка. Конечно, взрослые не говорили об этом вслух, но разве от детей что-нибудь скроешь? Никто так и не знал, откуда появились эти снимки, и кому понадобилось разбрасывать их по почтовым ящикам. И хотя большинство жителей не верили в зловещую связь фотографий с исчезновением детей, слухи вновь пошли гулять по улочкам города.

– Да, они видели фотографию? – спросил Джонни.

Последнее слово он произнес почти шепотом с трепетным придыханием.

- Да брось, ты, Джонни. Какие еще фотографии? – Я пытался придать голосу как можно больше уверенности. – Я же говорю, уехали они, через месяц другой вернутся, и будете снова вместе играть.

Я похлопал его по плечу. Маленький и худенький, брат, едва доставал мне до груди. Ни слова, ни говоря, он повернулся и робко направился к своей спальне. Подошел к двери и растерянно застыл, не решаясь заглянуть в комнату. Наконец, он повернул блестящую ручку и с усилием потянул на себя. Дверь едва слышно скрипнула. Джонни вытянув тонкую шею, сначала заглянул в комнату и, только убедившись, что ничего подозрительного и необычного в ней нет, зашел внутрь.

Родители должны были вернуться только под утро. В фирме отца проходил ежегодный корпоративный прием, на который съехались партнеры из Сиднея и Канберры. Мать сначала не хотела идти, да и отец за нас беспокоился. Но бизнес есть бизнес. В общем, родители сели в автомобиль и укатили, оставив меня нянчиться с братиком, будь он неладен. Ладно бы, как всегда играть с ним пришлось, а тут нюни подтирать приходиться. - Пит! – из спальни раздался тоненький голосок брата.

Я нехотя направился в детскую. Брат сидел на полу, крутил в руках красный пластмассовый трактор и изредка всхлипывал. Казалось, его тревожит некая тайна, рассказать которую он и хочет и боится одновременно.

- Что случилось? – я присел рядом. Поерзал, устраиваясь удобнее на жестком цветастом ковровом покрытии, и взяв брата за плечи, легонько встряхнул.

- Мне кажется, здесь кто-то есть, – губы малыша задрожали. Он снова прижался ко мне; я почувствовал, как в его груди испуганно колотится сердечко.

- Навязался на мою голову, - нарочито грубо побурчал я. Между тем, жалость к брату невидимой волной захлестнула меня. Я погладил его по голове и, вдруг, поймал себя на мысли, что страх брата невольно начинает передаваться и мне. На миг показалось, что в комнате кто-то присутствует, и тут я явственно услышал некий посторонний звук, напоминающий гул проводов... Мы как-то с семьей ездили на пикник и проезжали мимо высоковольтной линии. Джонни захотел в туалет, отцу пришлось остановиться. Пока брат, под бдительным оком родителей, пристраивался к заднему колесу автомобиля я стоял на дороге и слышал жужжание. Жалобную песню бездушных проводов, от которой, по спине бежали колючие мурашки. Вот и сейчас прижав к себе хныкающего Джонни, я слышал, вернее чувствовал, мертвые вибрации от которых опускалось сердце, волосы на голове начинали шевелиться и леденящий душу страх пробирался в каждую клеточку тела.

Я вскочил на ноги и стряхнул с себя наваждение. Надо же, испугался пустой комнаты! Как первоклассник, ей Богу. Солнце уже почти опустилось за горизонт, подкрасив розоватыми отблесками вечернее небо. Девять часов. Джонни пора ложиться спать, а я, как только его уложу, смогу спокойно поиграть на компьютере. Брат будто почувствовал, что скоро останется один. Он ничего не сказал, просто посмотрел мне в глаза. В его взгляде было столько мольбы, что не потребовалось никаких слов. Я расстелил постель, дождался, пока Джонни разденется и уляжется в кроватку, и заботливо подоткнул под брата одеяло. Наружу торчали только босые пятки младшего братца.

- Спрячь ноги, - я скорчил страшную гримасу. – А то придет злой бабай и утащит тебя.

Джонни, обычно всегда хихикающий при этих словах, не проронил ни слова. Только втянул ноги внутрь, свернувшись калачиком. Да и я, секундой позже, понял, что сморозил глупость.

- Пит, я видел фотографию Озера, - сказал брат.

- Что? – не понял я.

- Я видел фотографию Озера, - чуть тише повторил Джонни. Из его глаз потекли слезы. Одна за другой они скатывались на подушку, оставляя на щеках брата мокрые блестящие полоски. Я, молча, смотрел на Джонни, не зная, что сказать.

- Он придет за мной, – едва слышно пролепетал брат. – Не отдавай ему меня, пожалуйста.

- Успокойся и не хнычь, - я старался говорить спокойно, – Сейчас схожу за книжкой и почитаю тебе перед сном сказку.

Я вышел из комнаты и пошел вниз по лестнице. И тут раздался крик! Жуткий, безумный, отчаянно молящий о помощи. Я в одно мгновение взлетел по лестнице.

***

Возле двери спальни я остановился. Голова шла кругом. Окружающее пространство начало медленно сжиматься. От тягучего, липкого воздуха стало тяжело дышать, он вязкой массой вливался в легкие и сдавливал грудь. Страх резко ударил под дых. На ватных ногах я ввалился в комнату. В ПУСТУЮ комнату! Вещи Джонни все так же аккуратно лежали на стульчике у кровати, но под одеялом никого не было. Несколько минут я находился в полнейшем ступоре. Бесцельно бродил по комнате, не соображая, что делаю; заглядывал под стол, перекладывал с места на место игрушки, шепотом повторял имя брата. Стоп! В голове мелькнула совершенно сумасшедшая мысль. Фотография! Если Джонни ее видел, то она должна быть, где-то здесь. Я найду ее! И посмотрю! И пусть этот ублюдок, маньяк из Озера, заберет меня к себе. Туда где он держит моего брата! А я уж придумаю, как вытащить Джонни оттуда. А если повезет то и остальных ребятишек! Я торопливо рылся в ящике стола, вытряхивая на пол фантики от конфет и цветные вкладыши.

- Я не отдам тебя, Джонни. Не отдам…