То наскоком жадным, то небыстро – вором в ожидании момента золотые пальцы пианиста подбирались к сути инструмента. У границы деревянной плоти суждено погибнуть им не сразу. В мелкой, долгой, хлопотной работе были эти пальцы-камикадзе то солдатами в дали Маньчжурской, то жрецами в позах Камасутры. И простые белые манжеты лопались от пота и от пудры. Синь-туман за окнами клубился в ширзапросе, презирая терцы. В темных недрах пианино билось злое сердце, маленькое сердце. Вот в гостиной кто-то выпил лишку и погас какой-то лживой искрой. Обессилено легли на крышку золотые пальцы пианиста. |