Гостиная № 2 Зала Прозы. Тексты размещать может только Председатель Зала! | ГОЛОСОВАНИЕ ОКОНЧЕНО
Закончился 6-й поединок Кубка Английского клуба. Он проходил между рассказами «Пятый» - автор Ольга Гаинут и «Родительский день» - автор Александр Сороковик
Со счётом 22:11 победу одержал рассказ «Родительский день».
Поздравляем Александра Сороковика с победой!
ПЕРЕХОДИМ К ДИСКУССИИ С УЧАСТНИКАМИ ПОЕДИНКА
Пятый
Ольга Гаинут
Сегодня вечером у нас в семье будет важный разговор. Потому, что... Нет, надо рассказать так, чтобы ничего не пропустить...
За завтраком увидела на столе книгу, которую мама купила и читала по выходным. Открыла наугад и выхватила глазами кусочек текста: «Только двадцать процентов людей – искренние, добрые, преданные. Но двадцать процентов – это лишь каждый пятый. С ним, пятым, можно и не столкнуться за всю жизнь».
- Хм, интересно. Вот бы мне встретить того - пятого! - принялась, было, размышлять. – Ой, я же опаздываю в школу.
И понеслась. Бегать я любила. «У тебя, Фролова, ноги длинные и быстрые», - хвалил физрук. Поэтому, наверно, на осеннем общешкольном кроссе на триста метров мой результат был самым лучшим среди девчонок. Медаль мне вручили при всех. А я почувствовала, что сделалась красная как рак. Знаю, что стеснительная. А пересилить себя не могу.
В какой-то день взъелись все на наш шестой «В». Историчка даже кричала, а класс всё равно шумел. И физрук отметил что-то неладное: толстый и неуклюжий Валерка «взял» высоту метр тридцать, а спортивная гордость класса и школы Петька не смог. Все три попытки провалил.
А мне нравилось всё. Потому что я влюбилась. Кем была до этого я - Алина Фролова? Простой шестиклассницей, ну, ещё - отличницей. Может, поэтому не дружила ни с кем: слишком серьёзная и замкнутая. Говорят же - горе от ума. Это обо мне. Хотя из зеркала на меня смотрела очень даже приятная девчонка, худая, правда, зато глаза зелёные и ямочка на правой щеке.
- Эта Фролова - зазнайка, - услышала нечаянно разговор девчонок за спиной.
Я страдаю от их неправильного мнения. Ну, не умею почему-то запросто подойти к любому в классе и рассказать что-нибудь интересное или смешное. Никак не могу решиться. Хотя мечтаю именно об этом. А они - зазнайка... Обидно.
Зато теперь я, как хрупкая ваза, наполненная до краёв бесценным нектаром. И сосуд дорогой, осторожно с ним надо, и напиток божественный нельзя расплескать. Вот такое чудо. Но знаю про перемену в себе только я сама, вижу, что остальные и не догадываются.
Зовут мальчишку Захар Ощепков. Он серьёзный и ещё - добрый. Вот на доброту моё сердце и отозвалось. Когда он рядом или отвечает у доски, я будто слышу нежную мелодию.
Наш класс учился во вторую смену. Возвращалась домой, когда уже темнело. Родители приходили с работы чуть раньше меня. Я, переполненная впечатлениями, сразу подбегала к маме, чтобы поделиться с ней, а она меня почти не слушала. Папа делал вид, что пытается вникнуть в мои переживания. Наверно, думал, я ещё не умею чувствовать фальши. Поэтому, про Захара они ничего от меня не узнали.
Оба преподавали в нашем университете на кафедре прикладной математики. За день наговаривались во время лекций, а потом со студентами на семинарских занятиях, и поэтому дома становились похожими на сдувшиеся воздушные шарики. Шарики не порвались и могли ещё долго служить, просто нитка ослабла, и воздух потихоньку вышел. Утром шарики снова надувались, крепко завязывались ниткой и, полные сил, летели на работу. Я огорчалась, что мне энергии и заботы родителей не доставалось.
Я в своё время превращусь в такую же усталую и равнодушную к детям? Совсем не хочу. Постараюсь помнить мои переживания. И детей у меня будет двое. Нет, лучше трое.
Раз нет никого рядом, то хотя бы книги всегда со мной. Их у нас много. Вот я, дочь двух доцентов, и плавала в том безбрежном море информации. Бумажные книги мне нравились намного больше электронных, и я не сходила с ума от планшета и мобильника, как мои одноклассники.
Не так давно под моей подушкой поселился Омар Хайям. Это у него я узнала про вазу, наполненную нектаром. Ну, и сравнила себя с ней. Красиво. Даже звучит, как музыка. Когда-нибудь и Захар услышит её. Он поймёт, а как же иначе, ведь я его люблю. Ах, какое сладкое слово «люблю».
Книги, я и мои мысли - это хорошо. Но как же не хватало общения! Но теперь в моих мыслях появился Захар. Воображаю, что он рядом, и становится легко и радостно. Первой начать разговор с ним я точно не смогу. Вот догадался бы он сам о моей любви и шагнул бы мне навстречу! В книгах всегда рыцарь объясняется с дамой и бросает сердце к её ногам.
В жизни нашей семьи – событие. Из другого города переехала моя бабушка, мамина мама, потому что решила жить поближе к нам. Обменяла свою квартиру на похожую метрах в ста от нашего дома. Я бабушку Марину, конечно, знала, но меня её приезд не обрадовал: ей семьдесят четыре года! Что у нас могло быть общего?
Как-то вечером я возвращалась из школы с толпой одноклассников. Все шли вместе, а я рядом, одна. Но в тот раз это не щемило сердце: Захар тоже шёл с нами. Как же трудно любить и не показывать вида! Притворяться, что всё, как всегда, когда внутри прямо пожар.
У дома бабушки Марины я распрощалась со всеми, махнув рукой, и под впечатлением рядом шедшего Захара позвонила в её квартиру. Надо же навестить. Бабушка всё-таки.
- Заходи, моя сладкая! – прижала меня к себе.
И что-то приятное дрогнуло внутри. Мне наконец-то рады!
- Садись-ка, Алинушка, в кресло и подожди, я сейчас закончу своё дело, - захлопотала.
«Какие, интересно, дела у таких древних старушек?» - подумала я, но вслух, конечно, не сказала.
А старушка-то отжалась от пола двадцать раз, попрыгала на скакалке и принялась ходить на ягодицах по квартире! А пока ходила, вводила меня в курс дела.
- На ягодицах я хожу по часу каждый день. Сегодня, раз ты пришла, отложу, не велика беда. И скакалка что-то не далась: надо было на пять раз больше, чем вчера, но вышло тридцать прыжков. Нельзя, конечно, себе давать поблажки, но все мы ленивые. Ничего, я вместо этого сегодня больше послушаю по телевизору про политику. Это надо знать всегда.
«Вот так старушка! Клёвая! – восхитилась я. – Да ещё и за ленивую себя посчитала».
Бабушка встала, распрямила спину и внимательно глянула на меня, даже мой лоб рукой потрогала. Затем принялась угощать меня вкусностями и рассказывала, как их приготовила. Я дома никогда такого не пробовала. А тем временем завела она рассказ… о своей первой школьной любви. И так же переживала, и ловила своё сердце, чтобы не выскочило из груди, и обмирала от одного его взгляда.
«Что ли по моим глазам видно? – недоумевала я. – Или просто совпадение?»
А бабушка лукаво подмигнула: «Так ли дело-то обстоит?» И я увидела доброту в её глазах, прямо, как у Захара. Моя голова непроизвольно дёрнулась вперёд.
- Вот, помню, придумала, как сделать, чтобы он обратил на меня внимание, - бабушка накладывала варенье в вазочку и не видела, как вспыхнуло моё лицо. – А просто: попросила проводить до дома, мол, там собака поселилась во дворе ничейная. Мальчишкам приятно знать, что ценят их силу и смелость.
Я шла домой и боялась потерять самый нужный тогда совет.
Ночью уже почти засыпала, но показалось, будто бабушка подошла, потеплее укрыла и чмокнула в щёку. «Я уже не одна, - пронеслась сонная мысль. – Проводить... собака...».
Так у меня появился друг. Вернее, подруга. Марина. Она понимала всё, будто мы - одногодки. Вместе смеялись до слёз над каким-нибудь рассказом. Она с удовольствием слушала меня, что бы я ни рассказывала. И все наши секреты были только нашими.
- А сегодня, девочка моя, будем готовить обед.
- Ой, я не умею, - покраснела.
- Ничего страшного, я же буду рядом.
И действительно, у меня медленно, коряво, но получалось, и чистить картошку, и нарезать полукольцами лук. Я с жадностью ловила все советы, очень хотела быть умелой хозяйкой. От неумения готовить я ещё больше стеснялась, считала себя хуже тех, кто уже что-то умеет варить.
- Ты заведи тетрадь и записывай туда всё, а то со временем голова не сможет запоминать. Да-да, не удивляйся, я раньше тоже не понимала свою маму. Когда она не видела игольного ушка и просила меня вдеть нитку в иголку, думала, притворяется.
Я и не заметила, как моя тетрадь наполнилась рецептами. Уже и дрожжевое тесто мне поддалось, и квашеная капуста. Пока готовили, болтали без умолку.
- Знаешь, Марина, у нас есть классные соседи. Меня иногда зовут в гости. Вот, Егор – мастер спорта международного класса по тяжёлой атлетике. Он и жена Лена не могут найти работу, хотя у Лены диплом психолога. Поэтому торгуют на базаре. Раскручивают заработанные большим спортом деньги. Так мне Лена объяснила. У них интересно. И люди приветливые. Но надоедать им я не могу.
- Деликатная ты. Это хорошо. А я уже погуляла вдоволь по городу. Хоть он и не областной центр, но я видела два университета и большущий супермаркет. Да и базар тот на улице посетила, где твои Егор и Лена.
- И не только они, бабушка. Там и врач с третьего этажа дядя Гена, - так из меня и выскакивают слова, обо всём хочу рассказать Марине. - Ему помогает взрослый сын, который долго и трудно учился на юриста. Дядя Гена жаловался моей маме, сколько сил и денег ушло на учёбу, но сын, молодой и неопытный, оказался нигде ненужным. Оба шутят, что у них торговая династия. А глаза грустные, я замечаю.
Преподаватели музыки с пятого этажа, дядя Роберт и тётя Надя, обижаются на крошечную зарплату в школе. Их выручает репетиторство. И даже дядя Роберт проверил мой слух, ударяя по клавише пианино и предлагая мне пропеть голосом такой же звук. Представь, бабушка, он посоветовал сказать маме, что мне бы надо заниматься музыкой.
Но некоторые соседи пьют беспробудно, как говорит папа. И мужчины, и женщины. Я даже боюсь смотреть на них и стараюсь прошмыгнуть мимо при встрече на лестницах как можно незаметнее и быстрее, не поднимая головы.
- Вон как раскраснелась, болтушка ты моя. А я и не сомневалась, что ты – прекрасная рассказчица. И душевная девчонка.
- Да нет, бабуля, - потухла я, - только тебе могу рассказывать обо всём.
Марина улыбнулась как-то хитренько: «Э, то ли ещё будет. Ты пока – маленький дурачок. Но скоро засверкаешь, Алинушка, как драгоценный камень на солнце. А я порадуюсь за тебя».
Что это означало? Откуда она может знать, что будет? Хоть ответа я не нашла, но почему-то поверила. Может, все бабушки - особенные? А моя ещё и выглядит суперски: всегда пользуется косметикой, одежда модная, идёт, а голову несёт, как королева. И духи любит. Я маму не всегда вижу такой красивой.
Через неделю в школу надо было пригласить своих бабушек на женский праздник восьмое марта, и я без раздумий привела Марину. Девчонки накрывали стол для общего чаепития, доставали, что принесли из дома, а мальчишки таскали стулья. Я сделала из варёной свёклы розочку, как научила Марина, и украсила один салат.
- Ой, красиво, Фролова, - не удержался кто-то.
- Смотри, как легко, – и я с удовольствием принялась колдовать над другой свёклой, свернула тонкие пластинки в виде круга и закрепила всю композицию столовой шпажкой.
- А можно цветок и из моркови или яблока?
- Конечно, - и я начинаю раскрывать бабушкины секреты, а девчонки подхватили. Глянули мы на тарелку салата, похожего на цветочную клумбу, и от души засмеялись.
В школе хотели просто поздравить бабушек, чтобы они провели приятный день, но моя Марина встала, махнула рукой сверху вниз и выдала:
- Ребята, говорю вам, как повидавшая жизнь, не идите учиться на юристов да психологов с экономистами. Уже вся страна полна ими. Получайте рабочие специальности. Токарь, слесарь всегда нужны на всех заводах. Самолёты, космические ракеты, автомобили состоят из деталей, и так будет всегда. А детали надо кому-то делать. У меня сосед – токарь, золотые руки. На заводе цены ему нет. Кстати, и зарплата такая, что грех жаловаться. А главное – он нужен, востребован, как говорится.
«Смотри-ка, она же говорит о том, что я ей рассказала, - отметила про себя. – Не забыла».
Вот какая смелая! И почему я не могу, как она? А, может, уже могу? Хочу быть раскованной и весёлой не только с Мариной, но и в школе, и на улице! Ой, что-то со мной делается, радостно как! Будто выросли у меня крылья, и не два, а целых три. На двух я ещё не умею летать, а с тремя не очень-то удобно, зато помаленьку, но лечу-у!
После горячей речи Марины я задумалась, кем же мне быть. Да и мальчишкам в классе слова «космос, ракета, самолёт» вскружили голову. Вон, собрались в кучку и заспорили.
Вечером за ужином родители удивили.
- Пора тебе, дочка, определяться, каким делом в жизни займёшься, - папа и подмигивал мне, а глаза - серьёзные. - Шутка ли, тринадцать лет уже.
- Я в твоём возрасте бредила математикой, на кружок бегала, - поддержала мама.
Вытянула я тонкую книжку «Юлька» автора В. Александровского и перелистала. Там девочка пошла учиться в училище на совсем не женскую специальность и приехала после окончания на завод, чтобы работать как раз токарем. И всё у неё получилось хорошо. А «Москва слезам не верит»? Главная героиня - тоже у станка и сделала карьеру. Но это ж было давно. А теперь-то станки электронные, навороченные, умные, а, значит, и управлять ими надо уметь. Так я думала.
Сижу я перед мониторами компьютеров, разноцветные огоньки высокого стенда подмигивают, за стеклом токарный автомат. «Смотри, работает за счёт цифрового программного управления», - это папа рядом и, тыкая в раскрытые книги, удивляет меня заумными словами. Когда я чем-то взволнована, думаю об этом, оно и приснится. Вот уже не раз замечала.
Ну, бабуля, спасибо тебе. И родители довольны, прямо засветились, ведь прикладная математика мне ещё как пригодится. Захару я обязательно расскажу о Марине, моём пятом человеке. Да чего бояться?
Бабушка очень любит порядок в доме, часто переставляет мебель, хоть ростом не выше меня да и вес, наверно, такой же. Говорит, так интереснее жить. К первомайским праздникам решила побелить потолки. Поставила большой стол, на него табуретку, а сверху влезла сама. Чтобы передвинуть на другое место, спрыгнула с табуретки, как девчонка, не удержалась и упала со стола на пол. Сама и «Скорую помощь» вызвала. Перелом правой руки. И нога опухла, правда, от растяжения, но ходить не может.
Поэтому сегодня вечером папа, мама и я собрались у Марины, чтобы решить, что делать. А что делать? Для чего я всему у неё научилась? Потому и заверила родителей, что сама смогу помочь. Мама смотрела на меня так, будто впервые увидела, а Марина как-то застенчиво улыбалась, обнимала загипсованную руку и светилась, как начищенная лампа Аладдина.
По другому и быть не могло. Это же моя подруга. Тот пятый, о котором, уверена, мечтает каждый.
А повезло пока мне!
Родительский день
Александр Сороковик
Сегодня – родительский день. Ещё его называют – «проводы». Странное название, правда? Таня совершенно не понимает, кто кого провожает и зачем. Ведь умерших давно проводили – когда хоронили. Сейчас их нужно поминать, а провожать-то зачем? Мама пожимает плечами:
– Ну что ты выдумываешь? Так все говорят, проводы – это и есть поминовение.
– А зачем тогда напиваются на могилках, шумят, песни поют?
– Какие ещё песни? Что ты пристала – обычай такой, не нами заведен, не нам его отменять! Помоги лучше сумку собрать!
Таня пожимает плечами, подаёт маме пакеты с едой, посуду. Она очень хочет поехать на могилку к бабушке, посидеть в тишине, поговорить с Бабулей, поплакать. Но – не получится в тишине! Опять будет куча народа, шум, пьянка и объедаловка. Одну её не отпускают – ехать далеко, Второе Христианское кладбище на Люстдорфской дороге старое, заросшее, мало ли что! А родители приезжают два раза в год: в августе (у Бабули дни рождения и смерти рядом), и весной, на проводы – бабушка называла это Родительским днём, Радоницей и Тане эти названия нравятся гораздо больше.
Летом приезжают убрать могилки, поправить оградку; водку не пьют, не едят – работают. В оградке, кроме бабушки, лежит ещё дедушка, его Таня помнит очень смутно; другие родственники, которых она вообще не помнит — они умерли давно. Танюша ездит вместе с родителями, рвёт траву, убирает мусор, и вот, когда всё убрано, наступает самое время помолчать, тихонечко посидеть на могилке, но…
– Татьяна, что ты расселась, идём домой, вон уже времени сколько! – и, обернувшись к папе:
– Хорошо поработали, всё убрали, теперь чистенько стало!
– Да, на следующий год, наверное, оградку покрасить надо будет…
– Действительно, пора уже… Таня, ну где ты там? Пошли быстрее!
Тане – тринадцать. Она высокая, стройная, ещё по-детски угловатая. Несовременная – почти все её сверстницы уже округлились, в глазах появился взрослый блеск; походка и манеры, как у зрелых женщин. Что поделаешь – время такое, детей воспитывают не мамы с бабушками, а телевизоры с компьютерами. А там одна песня: любовь, отношения, искусство соблазнять, конкурсы красоты для шестилетних девочек, бойфренды в подгузниках и всё в таком духе. Сериалы со страстями – вся семья вместе с детьми следит, затаив дыхание: высокие чувства! Дискотеки для школьников: громкая музыка, пульсирующий свет, по-взрослому блестящие глаза.
Ей это неинтересно. Она любит тишину: читать, свернувшись в клубок на диване, рисовать лошадей, писать стихи:
Ночь за окном, словно мокрая чёрная кошка,
Бродит дворами, гуляет сама по себе…
Танюша очень скучает по бабушке. Для неё детство – это Бабуля, просто Бабуля, без имени… Она всегда была с внучкой, читала ей сказки, очень интересно рассказывала о своей молодости, пекла пироги. Только ей были интересны Танины стихи, рассказы о подружках, истории из жизни её кукол. Маму волновала только Танина учёба, оценки, олимпиады… Папа больше возился с Мишкой – наследник же! Нет, родители её любили, покупали хорошие вещи, на тринадцатилетие подарили дорогой телефон… Но никогда так не понимали…
Уже два года, как Бабули нет, и девочке очень не хватает её тепла. Даже на могилке не посидеть… Вот и сегодня – все суетятся, набивают сумки выпивкой и едой, венками из искусственных цветов. Бабушка ходила на кладбище не на проводы, а в следующий вторник, на Радоницу; говорила, что надо носить живые цветы… Какое красивое название – Радоница! Вроде идешь к покойным, а радуешься. Это потому, что после Пасхи сразу, а в Пасху всем положено радоваться – и живым и мёртвым!
Один раз они ходили с Бабулей на кладбище вдвоём, Танечке тогда исполнилось девять. Как же это было здорово, не сравнить с «проводами»! Они нарвали букетики полевых ромашек, васильков, ещё чего-то пахучего, положили на дедушкину могилку; Бабуля почитала нараспев очень красивое и непонятное – «заупокойные молитвы». Посидели на лавочке, Таня послушала истории про дедушку; попили молока из захваченной с собой бутылки, поели сладкой булочки, насыпали крошек воробьям. Потом бабушка искала могилку какой-то тёти Маруси, боялась, что не найдёт, но нашла! Они постояли и там, наломали немного сирени и пошли домой.
А сегодня – проводы. Приехал толстый, шумный дядя Семён с маленькой, суетливой тётей Светой, все разобрали сумки и потащились к автобусу. Транспорт нынче переполнен. Все с такими же баулами, венками; жара, давка. Чем ближе к кладбищу, тем больше народа. Переругиваются, пыхтят. Наконец-то приехали! На аллеях старого кладбища – столпотворение, бредут с сумками, детьми, венками. Снуют горластые цыгане, требуют подаяния. Играют на перекрёстках музыканты, у ног – раскрытые футляры для денег. Шумно, суетно, бестолково. И вот – пришли! Сложили сумки и баулы, стали расчищать могилки, убирать мусор.
Подошли ещё родственники, сноровисто завершили уборку, стали вытаскивать из баулов снедь и запотевшие, не успевшие потерять холод, бутылки. Разместили на маленьком столике, выставили одноразовую посуду, налили, выпили. Быстро закончили обязательные «ну, помянем…», «земля пухом», «светлая память». Бутылки стремительно пустели, заменялись новыми. Разговор пошёл шумный, обыденно-застольный.
Таня уже чуть не плачет. Забыта всеми бабушка, забыты родственники. Хорошо пошла водочка, за ней закуска! Обсудили новую тёти Светину работу, поделились рецептами. Папа с дядей Семёном и другими мужиками говорят про футбол, размахивают руками, лица раскраснелись. Вот-вот затянут песню…Таня отошла в сторонку, спряталась за чей-то памятник. Найти бы сейчас могилку той бабушкиной тёти Маруси, постоять там в тишине, да только где её найти. И тишины сейчас не дождёшься: везде компании, все едят, пьют, галдят.
– Та-аня! Ты куда пропала? Иди сюда, Та-аня!
Не хочется идти, но надо. Медленно побрела назад, цепляя высокую траву, срывая по пути ромашки, васильки, какие-то мелкие цветочки. Подошла к Бабулиной могилке, отодвинула в сторону колючий искусственный венок, положила свой немудрёный букетик. Отошла в сторонку, глядит исподлобья.
– Ну, где ты ходишь? Сядь вон, поешь: мя́ско тушёное с картошечкой, колбаска такая вкусная… Сырку возьми.
Девочка медленно мотает головой, на глазах закипают слёзы. Как же всё это противно! Мя́ско, колбаска, сырок… Дядя Семён смотрит осоловелыми глазами, жирные губы блестят на солнце. Тётя Света мелко суетится, что-то накладывает на тарелку для Тани. Папа вообще дремлет, привалившись к оградке.
– Сядь уже, в конце концов, поешь!
– Не хочу.
– Чего ты не хочешь, мяса? Ну, колбасы возьми!
– Ничего не хочу! – срывается на крик Таня. – Ни мяса вашего, ни колбасы! Молока хочу с булочкой! Тишины хочу! Радоницу хочу!
– Ты чего это? – папа проснулся, глядит недовольно. – Смотри на неё, тишину ей подавай, а сама разоралась на всю округу! Мала ещё, требования выставлять. Садись и ешь, скоро домой идти… Наливайте, давайте, закусывайте, – это уже взрослым.
Танечка больше не выдерживает, начинает судорожно всхлипывать, бессвязно бормотать сквозь слёзы: «Наливайте, ешьте, пойте, пляшите…»
Тут уже мама, наконец, понимает, что дело плохо. Бросается к дочери, обнимает, пытается успокоить. Оборачивается к папе, тревожно говорит:
– Мы возьмём машину, поедем домой, вы тут сами соберитесь. Перегрелась, что ли на солнце?
Уходя, Таня слышит, как противный дядя Семён говорит жирным голосом:
– Ну что вы хотите, переходный возраст…
Вечер. Уже поздно, надо спать. Таня лежит в своей кровати, под ночником, в руках книжка любимой Тэффи. Но не читается. Она отплакалась, теперь более или менее спокойна. Заходит мама, садится на кровать.
– Ну, как ты, доченька?
– Никак, - Таня пожимает плечами, - спать сейчас лягу.
– Может, принести тебе чего-нибудь? Молочка, печенья?
– Не хочу, мам, спасибо… – она нерешительно посмотрела на маму. – А давай послезавтра сходим к Бабуле? На Радоницу…
– Что ты, доченька? Мы же только сегодня были… Да и работаю я во вторник. Ты вот что, попроси дядю Семёна – у него после обеда время есть, он тебя на машине свозит, если так хочешь.
– Не буду я его просить…
– Значит, плохой дядя Семён, да? – слегка улыбается мама. – А они с тётей Светой три раза звонили, о тебе спрашивали, переживают, не заболела ли?
Танюшка опустила голову, на глазах опять слёзы. Совсем не в этом дело. Просто она ещё подростково, в непримиримом контрасте, не может совместить пьяненького дядю Семёна с лоснящимися губами, шумно пьющего водку на могилке любимой Бабули и того доброго, сильного дядюшку, обнимающего её в день бабушкиной смерти, бормочущего ласковые, утешающие слова. Суетливую тётю Свету с тарелкой в руках и заботливую, славную тётушку, сидящую возле её постели в больнице впеременку с мамой, пока папа (тот самый - дремлющий, привалившись к оградке) мотался по завьюженному городу в поисках дефицитного лекарства. А дядя Семён в это время вёз к ней сквозь пургу именитого профессора.
Мама, кажется, понимает её. Она ласково прижимает дочку к себе и тихо, задумчиво говорит:
– Жил-был один режиссёр. И снимал он чёрно-белые фильмы про коварных разбойников и благородных рыцарей, – она помолчала и ещё тише закончила:
– А потом вырос и увидел, что в мире есть ещё очень много других красок…
Она погасила свет, поцеловала Танюшку и вышла.
…Дорога длинна и извилиста. Едут по ней злые разбойники на чудных белых лошадках; благородные рыцари на хромых несуразных клячах; бредут толстые, неуклюжие акробаты и мрачные, хмурые клоуны. Впереди долгий путь, и краски ещё только начинают расцвечивать горизонт… |
| Одно грустно: так получилось, что на второй этап родился подходящий рассказ и что он останется неоценённым. Ну ничего, будут другие причины для него выйти из подполья. |
| Забыл сказать Александру.
"... наступает самое время помолчать, тихонечко посидеть на могилке..."
"... Даже на могилке не посидеть…"
Лучше, наверное, не "на могилке", а "у могилки"
– Жил-был один режиссёр. И снимал он чёрно-белые фильмы про коварных разбойников и благородных рыцарей, – она помолчала и ещё тише закончила:
– А потом вырос и увидел, что в мире есть ещё очень много других красок…
Здесь надо бы как-то предупредить читателя (например: "...Жил-был один юный режиссёр..".). С какой бы стати режиссёру, снимавшему фильмы, (а это должен быть уже достаточно взрослый человек), потом ещё вырастать. Может быть, он вырос как специалист, как художник, тогда это другое дело, но об этом ничего не сказано. |
| Николай Николаевич, про возраст режиссёра я уже писала, но Игорь ответил, что режиссёр - это сама девочка. Её имела в виду мама в рассказе про режиссёра.
А "у могилки" логично. Но почему-то, когда идут на кладбище, говорят: "Идём на могилки". |
| Конечно, мама имела в виду свою дочь, но об этом приходится догадываться. Каждая фраза должна быть отточена. В ней не должно быть даже намёка на двусмысленность, если это не задумано специально. А усесться задницей на могилку - мало того, что не прилично, ещё и штаны испачкаешь. |
| В лужу тоже садиться неудобно, а в калошу даже не влезешь.
И ничего - садимся. |
| Николай, у нас именно так и говорят: "на могилке". Такое выражение я встречал в литературе часто.
Про режиссёра - я не думаю, что надо уточнять возраст. Здесь и так всё ясно. |
| "На могилке" или "сидеть на могилке"? Ну, если у вас так говорят, значит, всё правильно. В любом случае, как говорится, моё дело - предложить, а ваше - отказаться. |
| У нас тоже так говорят. Думаю, это идет от того, что мы говорим "на кладбище", а потом уточняем "на могиле такого-то". Так и пошло потом - на могиле, вместо у могилы. |
| Одно дело, сходить, съездить на могилу, и совсем другое - на ней сидеть. Не буду упорствовать, дело автора. |
| Николай Николаевич, я об этом и говорил.
Какое это отношение имеет к автору, если люди говорят "был на кладбище", "был на могиле", "сидел на кладбище", "сидел на могиле".
Это не автор придумал, он написал так, как говорят в жизни.
Как бы Вы не упорствовали, люди будут продолжать так говорить. |
| Проехали, Вадим. Никто не упорствует. |
|
| 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
