Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Обозреватель
Тема:	Победа эстетики, или Её отнюдь не триумфальное шествие	Ответить

   ШТУДИИ
   С термином «экология культуры» я впервые столкнулся в книге Аркадия Небольсина «Метафизика прекрасного», вышедшей в издательстве «Паломник». Книга состоит из шести частей и читается единым махом. Необходимо сказать, что предшествующие события дали мне счастливую возможность узнать о русской эмиграции несколько больше обычного. Связано это с неожиданным для меня визитом в Северную Америку, то есть в США. Та давняя поездка свела меня с семейством отца Александра и его дочерью Милицией Александровной. Знакомство с ними дало толчок не только моему культурному, но даже духовному развитию. Дело в том, что как раз эта поездка совпала с ремонтом и относительной реставрацией церкви на моей родине в Харовском районе, где лежат косточки всех моих предков, кроме отца. Он погиб на войне, о чём я писал в своё время. (Место отцовского захоронения я отыскал, но он лежал, увы, минимум в двух или в трёх местах.) Так или иначе я кое-как восстановил храм на своей родине, в нём несколько раз была служба. В Тимониху несколько раз приезжали и братья Хлебниковы, подарившие в наш храм два роскошных подсвечника. Но Павел Хлебников был убит (кем и за что, никто не знает и, вероятно, уже никогда не узнает).
   В связи с восстановлением нашего прихода я и написал рассказ «Без вести пропавшие».
   Вот обо всём этом и вспомнилось мне, когда я читал книгу Аркадия Ростиславовича Небольсина «Метафизика прекрасного».
   Не знаю, кто первый употребил термин «экология культуры», но это и не важно... Небольсин говорит в своей книге: «Концепция экологии культуры содержит в себе пафос спасения. Мы все говорим «спасайте природу», «спасайте родину», «спасайте то или иное здание». Уже много лет назад верующие и соотечественники, любящие искусство и архитектуру, говорили: давайте спасать церкви. Само слово «спасение» существует только в христианской традиции. В язычестве или буддизме речь идёт о примирении, успокоении, нирване, без напряжения – основе нашего искусства. Кстати, многие экологи, во всяком случае в Америке, увлекаются буддизмом и разными видами анимизма и думают, что эти религии больше всего отвечают нуждам экологии. Я считаю, что они неправы, потому что в этих религиях нет рыцарства, донкихотства («дик и рьян»), идеала спасения. Это чисто христианская энергия».
   В первой части книги говорится о модернизме, и эпиграфом к ней служат слова А.С. Пушкина: «Ужасный век, ужасные сердца». К модернизму Аркадий Небольсин относит всё, вплоть до коммунизма и капитализма как вида нового мирового беспорядка. (Интересно, что бы сказал на это неистовый Владимир Бушин, защищающий коммунизм?)
   «Модернизм почти убил в человечестве ощущение жизни как многоцветной, стройной, пронизанной Божественным светом Мистерии. Он распространяет унылость, пошлость, фальшь, примитивный материализм (материал как вечный распад, а не вечная Жизнь)», – продолжает Аркадий Небольсин и говорит о человекобоге, о роботе или Големе, «который заменил Богочеловека и богочеловечность Ренессанса».
   Революцию и позитивизм автор считает наследием энциклопедистов, как и рационализм Кальвина.
   В той же главе книги Аркадий Небольсин толкует о 1960-х годах как о времени стремительного развала культуры. Появление «Битлз» служит примером этого развала. Наркотики. Культ сексуальных меньшинств, появление автомобилей, «обновление» старого Парижа и т.д. Все эти явления негатива волной прошли по США и Европе. В качестве примеров разрушения кино Аркадий Небольсин упоминает Феллини, Висконти, Хичкока и Пазолини. Любители кино, вероятно, помнят «Дольче вита» Феллини, «Проклятых» Висконти, «Психоз» Хичкока и «Теорему» Пазолини.
   «Уравниловка зависти, – говорит Небольсин, – отвергает всякое стремление ввысь и вглубь».
   «Зависть понятна вождям и политиканам», – утверждает он далее.
   Я понимаю Аркадия Небольсина: говорить о культуре нам пока преждевременно, когда по радио и в телевизоре то и дело вопят дивы вроде Пугачёвой и Маши Распутиной. Уж какой тут взлёт к Богу и художественному совершенству!
   Застывший, трупообразный вождь – как его осудить? Живой труп никому глаза не колет, если он ещё не совсем труп, то пусть будет хоть тупицей. Из политики и искусства исчезло чувство сакрального, память о Благой вести. Модернизм исказил, если не разрушил совсем христианское миропонимание.
   Влияние модернизма, пишет далее Аркадий Небольсин, проявилось в искажении духовного облика и социальных ролей мужчины и женщины последних 200 – 300 лет, приведшем к феминизации общества и опошлению эроса. Этот процесс автор делит на два этапа. 1. Ницшеанская «смерть Бога». Потеря веры в Него, чувство, что Его нет или больше нет. 2. Затем утрата Отца, падение отцовского авторитета. Эта мысль иллюстрируется автором судьбой Георга III, Густава III, Людовика ХVI, Павла I, Николая II. Гибель отцовского авторитета автор подтверждает падением монархии, Священной Римской империи и приводит литературные примеры (Фёдор Карамазов Достоевского, «Первая любовь» Тургенева.)
   В конце этой главы автор размышляет о взаимосвязи искусства, его воплощении в мужском и женском характерах. Здесь же модернизм назван своей аналогией – «Просвещением». Небольсин называет Просвещение духом современного лжесвета и лжеосвещения. Лжесвет модернизма разлит повсюду, он размазан. Излюбленный коммерческий вариант такого света – зажжённая плитка; уже не точка, не центр, а пласт, мазня...
   Вслед за небесными попираются земные законы. Вдыхания – выдыхания, прилива и отлива, жизни и смерти. Экология, наука о «равновесии», решительно отвергает иллюзии безбожной духовной и материальной среды. Люди забывают, что «ему до’лжно расти, а мне умаляться» – это принцип жизни.
   Сам Бог даёт пример этому. Рост происходит за счёт определённого ущемления кого-то (кенозис), а просто рост – безудержно растущее население – вызывает истощение основ своего же существования – водных ресурсов, плодородия земли и душепитательных тайн ландшафта, погибающих под бетоном.
   Небольсин настойчиво повторяет мысль о беспредельности роста и развитии без Бога, без чувства центра, покоящегося на Вседержителе, середины и равновесии. Такой рост грозит гибелью. Это волны ядовитых отходов, трата сокровенного внутреннего огня Духа.
   В мире греховности, революций в масштабах земного шара чрезмерная экспансия – дестабилизация – может привести лишь к взрыву огромной силы. И тогда «лопнет пузырь».
   Так Небольсин заканчивает первую часть своей книги, где говорится о смысле и угрозе модернизма.
   Вторая часть называется «Богословские заметки», эпиграфом её служат слова О’Коннелла о христианстве. Небольсин вновь говорит об упорядочении всего и вся.
   Парадокс единства – многообразие в том, что в истории преобладает то одно, то другое, и здесь намечается возможность для России... В чём они, эти возможности?
   Конечно, недавний эмигрант, да ещё философ с христианским уклоном, воздерживается от прямых политических рекомендаций и советов нашему многонациональному обществу.
   В этой части своей книги Аркадий Небольсин, ссылаясь на доклад Патриарха Алексия II при встрече с академиками, увязывает свои мысли с Гегелем и пишет о разнице научных традиций и церковных. Он говорит о продолжающейся борьбе добра и зла и пишет: «Окончательная победа добра не останавливает жизненное напряжение, движение, сердцебиение Вселенной. Дух носится над водами, и дух дышит где хочет».
   Затишье, спокойствие – это всё то же биение жизни, в которой существует прилив и отлив («яркая звезда» Китса) и, безусловно, теплота святых, жар напряжения жизненных сил.
   1. Хорош тезис: дом, стабильность, «на сей скале».
   2. Хороша и антитеза – устремление в даль, в бесконечность.
   3. Вечное движение (состояние спасённых в загробной жизни). Линия прогресса.
   4. Хорош, наконец, синтез, соединяющий их: вращение планет, солнца, колеса, движущихся вокруг оси. («Четыре квартета» Элиота). Очень характерен образ раковины (раковина как символ спирали жизни и Воскресения из мёртвых – традиционный мотив христианской культуры, особенно излюбленной в эпоху Возрождения и барокко): ток жизни движется по спирали, по кривой, как говорит Гастон Башляр, «поворачиваясь на себя». В глубине её музыка морей, самого космоса.
   Искажение этой схемы происходит, когда изложенное в тезисе обращается в застой, коррупцию, ригоризм и когда антитеза обращается в ускоренный темп движения, в непрекращающийся процесс и развитие типа развития ненасытного капитализма, роста населения, автомобилей или раковой опухоли.
   Конечно, в этом случае синтез невозможен, так как составные части распадаются, уничтожаются.
   Другие тезисы – антитезисы: свет – тьма, вертикаль – горизонталь, макрокосм – микрокосм, душа – тело, индивидуум – государство, трагедия – комедия и даже жизнь – смерть – одинаково созидательны и разрешаются, расцветают синтезом. Более осторожно можно продолжить: Отец и Сын, через которых проявляется Святой Дух.
   Последний синтез – сама Пресвятая Троица.
   В этой фразе к выражению жизнь – смерть Небольсин делает сноску, где смерть понимается как путь к Воскресению (Н. Фёдоров и С. Булгаков).

   Василий БЕЛОВ
   Литературная газета № 232005
   http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg232005/Polosy/13_1.htm