Материнская любовь.

 

 

Илья вышел из машины на стоянке супермаркета, что вырос на пересечении двух широких проспектов. Когда-то здесь, между гигантских заболоченных луж росли густые кусты, и они с пацанами ходили сюда гулять. Стрелять из рогаток, купаться в пруду, залезть на территорию подстанции, что находилась рядом – было для них величайшим удовольствием. Город, тогда, собственно тут и кончался. Вон те, пятиэтажки были крайние. Потом вырос вон тот тысячеквартирный дом, самый большой тогда в Ленинграде. За ним потянулись точки четырнадцатиэтажек – небоскрёбов того времени. Проспект Космонавтов, обрастающий домами, углубился на юг. Кусты вырубили и собирались тут построить ипподром, потом больницу, потом что-то ещё. Но вот грянул двадцать первый век и на то место где гулял Илья, теперь лёг этот торговый гигант, обросший огромной парковкой, кафе и салонами.

Потом разрослась громада Купчино, и появились купчинские банды, воевавшие с парковскими, названными так, потому что в них входили ребята, жившие возле Парка Победы.

В этих кустах тоже бродили банды. Одну даже возглавляла девчонка. Один раз эта банда здорово поколотила Ильюху и приятелей. Они удирали через кусты, было страшно.

Надо же, сколько лет прошло с тех пор. Илья глубоко втянул в себя воздух, но никакого чудесного духа его молодости не вошло в него. Только лишь запах бензина и какой-то гари. По проспекту с хлюпаньем мчались машины окутанные сонмом обычных ноябрьских, слякотных брызг.

Да и вообще нет никакой ностальгии, никакого щемящего чувства, от нахлынувших воспоминаний о юности и первой любви. Нет. Просто знакомые места.

А ведь там чуть поодаль, за кинотеатром и стекляшкой универсама, стоит дом, где он вырос, его дом. Дом его детства. В маленькой двухкомнатной квартирке там живёт его мать и её муж.

Мать развелись с его отцом, когда Ильюхе было тринадцать. А лет десять назад мать вышла замуж за сторожа с автостоянки и вроде бы после этого перестала тиранить Илью.

Ах да, я не успел рассказать о том, что у Ильи были отвратительные отношения с матерью. Не в детстве, нет. После того как он женился и вырвался, наконец, из-под её опёки. А был он тогда уже не маленьким мальчиком. Позади были и армия, и институт. Мать возмутило и то, что он женился вообще и то, что её невестка была из пригорода и выросла в простом деревенском доме. Встречи матери и сына всегда сопровождались скандалами и взаимными упрёками. Она считала его глупым по отношению к себе и жестоким по отношению к ней, посмевшим ради своей прихоти жениться и разрушить её счастье, да и свою жизнь тоже. Её не смущало, то, что у Ильи росло двое детей, что старый деревенский дом они разрушили и давно уже жили, душа в душу, в прекрасном кирпичном коттедже с небольшим бассейном, с двумя машинами в гараже. Что карьера Ильи сложилась успешно и женитьба этому ничуть не помешала. Всё это нисколько не интересовало мать. Она ни разу не была, как она выражалась, «в деревне» у сына.

Они виделись пару раз в год. Накануне Нового года Илья, по традиции, привозил ей, какой нибудь подарок и ёлку. И в марте, благо, что день рождения матери и восьмое марта почти совпадали, они всей семьёй приезжали на часок. Больше задерживаться было нельзя, потому что визит мог закончиться руганью и скандалом. Так собственно часто и бывало.

Дети всё понимали и почти уже не спрашивали: - Почему это мы не ездим в гости к бабушке?

Илья ухмыльнулся, взглянув на свою малую родину, и направился к дверям магазина, распахнувшимся перед ним.

Да теперь даже не представить, голодные социалистические годы. Поиски продуктов и вещей. Очереди. А если это вернётся? Ильюхина бабушка, царство ей небесное, всегда говорила, что при НЭПе тоже всё было, а потом…

Может и сейчас всё не надолго. Об этом не хотелось думать.

Илья набрал почти полную тележку всякой снеди, купил жидкость - омыватель стекла для машины, газет. Он любил посидеть у камина и почитать газету, а, прочитав, отправить её в огонь.

Вдруг холодный ветер пробежал по ёжику его стриженых волос и по спине. Илья резко остановился и попытался задним ходом ретироваться, скрывшись за стеллажом с оливками. Но громкий голос пригвоздил его на место. Он понял что попался.

-Ага! Сынок, какая встреча!

Покупатели невольно обернулись и посмотрели на Илью, и подкатывающую к нему пустую тележку пожилую женщину.

Матери стукнуло шестьдесят пять, но она совсем не напоминала старушку. На ней был серый утеплённый плащ, из-под которого торчали синие тренировочные штаны. Ноги были обуты в дутые красные сапожки. Голову украшал гигантский оранжевый берет.

-А! Сынок, вот как ты отвариваешься, семейство своё кормишь. А мать вот уж полчаса тут ездит. Выбирает что подешевле, но никак не выбрать. Ты хоть знаешь, какая пенсия у матери? Представляешь?

-Мама, мам, давай потише,- Илья робко оглядывался, ловя любопытные взгляды.

Благо было ещё часа два дня и покупателей было не так уж много.

-А что потише? Стыдно?! Стыдно, что мать в нищете живёт? Мать не может себе ничего купить, а он корзинки набивает. В Египет ездит, в Испанию. А мать забыл, как и зовут.

-Мам, я же высылаю тебе деньги, когда у меня есть. Тоже ведь, то они есть, то нет.

-Может, ты забыл, что у тебя есть мать? Когда ты у меня был последний раз?

-Мам, ну дела… работа, ты же знаешь… Я перед Новым годом приеду.

-А если я до Нового года помру. Ты, наверное, и на могилу не придёшь.

К ним подошла женщина в униформе, с вышитым лейблом «Security»:

-Простите, вы мешаете другим покупателям. Будьте добры, выясняйте отношения на улице.

-Хорошо, хорошо, всё в порядке,- каким то не своим голосом произнёс Илья.

Охранница кивнула и, повернувшись к ним спиной, вздрогнула, услышав сзади короткое:

-Сучка.

-Мама, замолчи, пожалуйста, и успокойся. Пойдем, я тебе куплю все, что ты хочешь. Выбирай.

Они двинулись вдоль ряда с оливками.

-А чего выбирать, вот твою корзинку и давай,- проворчала мать и начала выгребать из тележки сына вещи, казавшиеся ей ненужными.

Омыватель стекла, газеты, и палка копчёной колбасы переместились в её пустую тележку.

-Вот это тебе. Что это за жидкость? Для машины. Ах да, это мать ходит всю жизнь пешком, а сынок никогда не предложит её даже подвести. Газеты. Чушь. Одно враньё. Колбаса. Я не ем колбасы. У меня в холодильнике полно мяса.

Голос её принял командные нотки.

-Выложи немедленно колбасу. Я не хочу, чтобы мой сын ел колбасу. Там сплошные нитраты и красители. А ты знаешь, сколько крыс попадает в чаны с фаршем на мясокомбинате? Крыс! И всё это идёт в колбасу. Положи на место эту отраву. Здесь ведь можно положить на место?

-Да, да мамочка, хорошо,- Илья быстрым шагом отнёс колбасу. Спорить было бесполезно, да и в данной ситуации незачем. Женщина - секьюрити, хоть и издалека, но продолжала не спускать глаз со странной парочки, время, от времени что-то говоря в рацию. Илья вдруг подумал, что охранница, наверное, испытала облегчение, когда они, наконец, покатили тележки к кассам.

-Стой, стой, а вина. Надо взять вина и отметить нашу встречу.

-Мам, я за рулём и вообще не пью, ты ведь знаешь...

-Ерунда, сейчас разрешили немножко, я по телевизору слышала.

Мать решительно направила тележку к винным рядам.

-«Тамянку», купи мне «Тамянку», я в молодости обожала её.

Корзинку продуктов украсила бутылка.

-Восемьсот сорок пять рублей, двадцать две копейки, - шёпотом повторила мать слова кассира, - И откуда у людей деньги, столько платить. Наверное, потому что бедных ограбили. Сколько у меня в сберкассе было. Сколько было. Я бы всё тебе отдала. Если бы ты не женился. И машину купила бы ещё тогда. Меня на фабрике на очередь ставили.

Илья почувствовал, что его щёки заливаются краской. Девушка - кассир с интересом посмотрела на него. Илья понял, что, супермаркет,

ему придется, по крайней мере, на время, сменить.

 

-О, у тебя опять новая машина. Иномарка, - мать придирчиво осмотрела автомобиль сына.

-Да нет, мам это не новая, это всё та же. Да и не иномарка. Это наша, десятка.

-Не лги, сынок, не лги, я отлично знаю наши машины, они все квадратные.

Илья выгрузил мешки с продуктами в багажник машины, и они тронулись.

-На сколько ты зайдёшь ко мне?

-Мам, ну у меня дела, встречи и всё такое. Некогда.

-Отмени, ведь мы же должны когда-то сесть и переговорить всю свою жизнь. Разобрать все ошибки. Мы должны понять, в чём ошиблись. Ну, сынок. Ну, пожалуйста.

Мать чмокнула Илью в щёку.

-Ну, хорошо, мам. Я посижу часик, но не больше.

-Сынок, ты не понимаешь, материнской любви. Ты не понимаешь как любая мать

относиться к своему сыну. Как любит. Я так люблю тебя, что готова задушить в своих объятьях.

Они припарковались во дворе пятиэтажки и поднялись на третий этаж.

Обычно каждый дом имеет свой запах. Кроме собственного дома. И хотя Илья давно уже не жил здесь, квартира продолжала для него ничем не пахнуть, но ощущения, что это его дом тоже не было.

-Ну, сейчас, приготовим что нибудь. Хочешь мяса? У меня полный морозильный шкаф мяса.

-Нет, спасибо мама я не хочу. Я пойду уже. Наверное.

-Нет, останься. Я настаиваю. Может мать попросить, о чём нибудь, хоть раз в жизни.

Илья снял куртку и ботинки. Поглядел в зеркало. Морщины. Провёл рукой по седеющим, коротко остриженным волосам. А давно ли он гляделся в это зеркало семнадцатилетним, а вот уж и сороковник отпраздновали.

Сорок. Илья помнил, когда матери исполнилось сорок.

Тоже вроде недавно, но как будто в дымке какой-то, будто и не с ним это было.

Да и здесь вроде как он и не жил, а смотрел когда-то очень давно сон или кино.

-Телевизор работает?- спросил Илья.

-Работает, только я не смотрю. Там одно насилие. Жуть какая-то. Насилие и враньё.

Илья щёлкнул пультом «Панасоника», это он ей купил его, когда их отношения были ещё более-менее.

Мать вышла из кухни, держа в руках по стаканчику вина.

-Выпей, сынок, ну ради меня. Посидим по-хорошему, по-доброму. Поболтаем. Может и действительно всё это зря. Жизнь то проходит.

Илья пригубил вино.

-Ну что, хотелось бы тебе, чтобы квартира эта тебе осталась, после моей смерти? – спросила мать.

-Я не хочу об этом. Мама ну зачем ты.

-А что. Мы должны всё оговорить при жизни. Ты конечно отвратительный сын. И если бы ты развёлся и вёл себя по-умному с матерью, то квартиру я, конечно, оставила бы тебе…

-Мама, опять ты за старое. Если так, то мне ничего не нужно. Я пошёл.

-А я то. Я то. Я то рассчитывала, что выращу сына, который поживёт для меня,

поможет матери.

-Мама…

Мать сорвалась на крик.

-Что, мама? Матери не растят сыновей для каких-то там деревенских девок! Матерям нужен их сын! Любящий и нежный. А ты поступил как предатель. Только предатель может жениться вопреки воле матери!

-Мам, прошло столько лет. У тебя внуки.

-Внуки, которых я не вижу!

-Но ты и не стремилась.

-Да, тогда мне рано было становиться бабушкой! Я не признавала твою семью. Я не думала, что ты настолько бессердечен, что оставишь ради них свою мамочку! Единственную мамочку!

-Мам, но ты ведь знаешь что такое любовь.

-Ха! Любовь – это похоть. И ничего более.

-И это говорит женщина, с высшим образованием. Мама, вспомни, ведь это ты прививала у меня любовь к хорошим книгам. К классике.

-Книги. Ты почерпнул оттуда самое плохое. Поэтому квартиру ты не получишь! По крайней мере, пока ты женат.

-Мам, я женат уже больше пятнадцати лет.

-Ну и что. Подлость не имеет срока давности.

-Ну, в чём подлость то в чём!? – нервно выкрикнул Илья.

Мать допила вино и со стуком поставила стакан на стол.

-В том, что я растила тебя не для кого-то. Я хотела, чтобы сын пожил со мной. Хотя бы какое-то время.

-Какое время! Какое? Кто это должен был определить?! – Илья нервно начал ходить по комнате.

Жильцы соседних квартир, наверняка прислушались: «Приехал сын».

-Квартиру я в фонд мира отпишу. Или усыновлю кого-нибудь из детдома,- самодовольно произнесла мать.

-У тебя же внуки подрастают.

-Тебе было плевать на мать, когда ты женился, а теперь тебе нужна квартира!

-Да ничего мне не надо от тебя. Я пошёл.

Илья шагнул в коридор.

-Ой, ой, - мать медленно стала оседать на пол, держась одной рукой за сердце.

-Что с тобой, мам? – Илья бережно подхватил мать и переместил её на диван.

-Да ничего, ничего. Ты иди, иди. Сердце что-то кольнуло,- тихим трепыхающимся голосом, ответила она.

Илья уложил её на диван, подсунув под голову маленькую подушечку.

-Ну вот, теперь можно и умереть, - всё тем же слабым голосом произнесла мать, - хоть умру рядом с сыном.

-Мам, прекрати.

-Ладно, ладно, - шептала она.

-Принести тебе что нибудь? Лекарство?

-Нет. Я полежу, подремлю. А ты иди.

-Да я что… Я побуду.

-Ну, спасибо. Спасибо сынок.

Мать закрыла глаза и ровно и спокойно задышала. Илья открыл форточку. В душную комнату пошёл поток свежего воздуха.

Илья посмотрел на мать. Неужели она так быстро заснула? Может и впрямь ей плохо.

«Каким заблуждением в детстве было считать собственную мать своим лучшим другом. Хотя… ведь это она вбила мне это в голову, когда я был ребёнком. То, что она друг. Как сильны эти заблуждения, и как надолго детские мысли врезаются в голову. И медленно потом оттуда выходят. И как они могут испортить жизнь. Подчас всю жизнь».

Илья пошёл на кухню.

«Интересно, а где Юрий Алексеевич?» - подумал он о супруге матери, - «На дежурстве что ли? Я даже не спросил».

Большую часть кухни занимали гигантский морозильный шкаф и холодильник.

«Зачем им столько продуктов?» - подумал Илья.

Он включил чайник. Насыпал в чашку растворимого кофе.

«Интересно есть молоко или сливки?»,- Илья думал, что открыл дверцу холодильника, но он ошибся, - это был морозильный шкаф.

Полки действительно были завалены мясом. Кажется свинина, красная, свежая.

Примерно одинаково нарубленные куски килограмма по два были завёрнуты в полиэтиленовые пакетики. Илья достал один. Да, хорошая, свежая, мясистая свинина. Что-то привлекло внимание Ильи, там дальше за этим куском. В полиэтиленовом пакете, что-то темнело.

«Кусок свиной шкуры?»

Илья потянулся за тем пакетом. Рука нащупала что-то твёрдое и круглое.

Илья вытащил его и отпрянул к стене. Замороженный пакет выскользнул из рук и со стуком выпал на пол.

Илья, не дыша, смотрел на то, что выкатилось из полиэтилена. Замороженными белёсыми глазами на Илью смотрела голова Юрия Алексеевича. Его небольшие усики и седые кудряшки были вымазаны запёкшейся и замёрзшей кровью. Посмертная гримаса выражала какую-то ухмылку или улыбку. Это, безусловно, был он, муж его матери. Илья пятился по стенке, вон из кухни.

Голос его дрожал.

-Как же это… Это…

-Что роешься в моих вещах!

Илья обернулся, но было поздно. Мать мчалась прямо на него, выставив перед собою тридцатисантиметровый кухонный нож.

Тонкое лезвие вошло под джемпер Ильи и моментально окрасило кровью его правый бок.

Сын не почувствовал боли. Он лишь стоял и смотрел, не понимая, что же это всё - таки произошло. И происходит ли что-то вообще или это какой-то страшный сон. Нож, вошедший в тело, так и остался торчать в боку. Илья медленно оседал по стенке на пол. Слабость подкосила ноги.

Мать, не обращая на него никакого внимания, перешагнула через вытянутые ноги сына и подобрала голову. Обернув её в полиэтилен, она снова засунула её в морозильный шкаф.

-Вот видишь сынок, что бывает с теми, кто не смог оценить мою любовь. Вот и Юра поплатился. Всё ему не так да не этак было. А теперь ещё и ты. Довёл мать до такого. Как только тебе не стыдно. Как не стыдно.

-Ты маньячка. Ты сумасшедшая маньячка,- ужасаясь не столько матери и торчащего в боку ножа, сколько своего открытия, прошептал Илья.

-Ну, если только материнская любовь – это сумасшествие. Это вы, молодые циники можете так думать. Вы не понимаете, что такое настоящая материнская любовь.

-Ну что мамочка, теперь-то ты довольна? Ты ведь так хотела, чтобы я пожил немного для тебя. Ты родила меня для себя. Ты так хочешь, чтобы я жил для тебя, что готова убить меня. Ты чудовище.

-Да мне приятно будет, что ты упокоишься здесь. В этом морозильнике. Рядом с Юрой. Рядом со мной. Не умели жить со мной при жизни, так будете жить со мной после смерти. А потом останется ещё человек. Твой отец. Но сначала я куплю ещё один морозильник. Не знаю даже, размещу я вас троих в двух морозильниках или нет? – рассмеялась она.

Мать медленно подходила к сыну, держа в обеих руках мощную разделочную доску, и прицеливалась, выбирая половчее момент для удара.

Илья со вскриком успел выставить руку и отбить удар доски. Свободной рукой он дотянулся до бока, и ещё раз вскрикнув, вытащил лезвие из раны.

Кровь тут же хлынула на пол. Мать шла на него. Теряя силы, Илья резко отмахнулся рукой с ножом от матери и сам того, не желая, полоснул по её животу.

Сквозь пелену слёз от боли он увидел, как красно-коричневая жижа вывалилась из-под её кофточки и потёкла по юбке. Кровь брызнула на нож и на руки Ильи.

-Нет, Нет! – Илья с криком отбросил нож в сторону. – Нет!

Мать. Его мама упала на колени и пыталась руками собрать вываливающийся кишечник. Внутренности шлёпались на линолеум.

-Мама. Что же это?! Мама, - шептал Илья, широко раскрытыми глазами глядя на неё.

Мать издала хриплый стон и упала на пол. Илья видел, как её тело затряслось в мелких конвульсиях, которые понемногу затухали. Каждое сокращение выплёскивало из её распоротого живота кровь и шевелящиеся кишки.

Илья попытался встать, но его рука попала на кровавое месиво и он, поскользнувшись, растянулся на полу. Резкая боль пронзила бок. Его голова упала рядом с головой матери.

-Что же ты наделала, - еле слышно прошептал он.

-Я…

Илья приподнял голову. Мать закатила глаза. Изо рта вывалился безжизненный язык, по щеке плыла струйка кровавой пены. Зажимая рукой кровоточащий бок, Илья встал. Пошатываясь и держась рукой за стены, на полусогнутых пошёл в комнату, ища мутными глазами мобильник. Кровавая полоса тянулась за ним.

Дрожащей рукой, набрав двузначный номер, Илья выронил аппарат и бессильно соскользнул на пол. В его глазах потемнело. Он проваливался в мягкий омут слабости. Рука больше не могла зажимать рану. Тёмная, почти чёрная, кровь потекла на пол.

Молодой лейтенант милиции вышел из квартиры на лестницу и закурил. Его мутило. Столько крови он ещё не видел. Возле вскрытой двери, в ожидании криминалистов, он оставил дежурить милиционера. Да, следователям предстояла грязная работёнка, хотя всё ясно. Яснее некуда. Обычная бытовуха, только очень уж кровавая. Сын, по пьяни, пырнул ножом мать, а потом, осознав что, сделал, ткнул в печень себя.

Лейтенант, по пути успокаивая выглядывающих из дверей соседей, спустился вниз и, выйдя на улицу, вдохнул прохладный осенний воздух.

«Интересно, сколько надо будет прослужить в органах, чтобы привыкнуть к людской мерзости? К обычной бытовой мерзости», - спросил он сам себя, - «Ведь раньше думал, что буду маньяков разрабатывать, серьёзные преступления раскрывать. А тут? Мерзость. Сплошная мерзость».

 

А. Оредеж