КАРТИНА ШЕСТАЯ

 

И снится Петеру сон. Перед ним райские врата, возле которых, сидя на лавочке, дремлют апостол святой Петр и пророк святой Изекиль. Постепенно они пробуждаются от сна.

 

ПЕТР. Ох, скучно тут у нас в райских кущах! Скука смертная. От такой тоски все мухи уже подохли.

ИЗЕКИЛЬ. Петр, а Петр, сходил бы ты, братец, на землю, поглядел бы как там да что, а потом вернулся да рассказал. Все веселее. Ну, что молчишь? Каково твое мнение?

ПЕТР. Сходить-то можно, Изекиль, да вот служба как? Мне райские врата сторожить надо.

ИЗЕКИЛЬ. А что – врата? Не убегут врата.

ПЕТР. А ключи от врат куда?

ИЗЕКИЛЬ. Ключи на гвоздик повесь.

ПЕТР. А возьмет кто?

ИЗЕКИЛЬ. Ну, кому тут взять! Народ кругом праведный.

ПЕТР. Праведный-то праведный! Как соблазну нет, так и праведный. А как найдет искушение, откуда и грешники взялись! Нет, уж лучше не искушать. Дьявол, он ведь тоже силен.

ИЗЕКИЛЬ. Маловер ты, Петр. Был маловер, маловер и есть. Ну, коли, опасаешься, под порог спрячь. А я здесь рядом буду, пригляжу в случае чего.

ПЕТР. Разве что под порог!.. (Прячет ключи под порог.) Ну, я пошел!

ИЗЕКИЛЬ. Ступай себе с богом.

 

Святой Петр уходит. Святой Изекиль усаживается за невысокий стол, на который ставит чернильницу с гусиным пером и кладет лист пергамента. К нему подходит Петер.

 

ПЕТЕР. Здравствуйте!

ИЗЕКИЛЬ. Слава тебе господи, хоть одна живая душа! Ты кто?

ПЕТЕР. Я – человек.

ИЗЕКИЛЬ. Я вижу, что человек, а не святой дух. Как твоя фамилия?

ПЕТЕР. Мунк.

ИЗЕКИЛЬ (просматривая списки на пергаменте). Так. Есть! Как твое имя?

ПЕТЕР. Петер.

ИЗЕКИЛЬ (просматривая списки). Так. Нет! Странно. Есть Бальцер Мунк. Может быть, ты – Бальцер Мунк?

ПЕТЕР. Нет. Бальцер Мунк – это мой отец.

ИЗЕКИЛЬ. Все понял. Смотрим далее. Так. Есть! Нашел! Лизбета Мунк! (Смотрит внимательно на Петера) Ничего не понял!

ПЕТЕР. Лизбета Мунк – это моя жена.

ИЗЕКИЛЬ. Все понял. А у тебя здесь много родственников?

ПЕТЕР. Не знаю.

ИЗЕКИЛЬ. А кто, по-твоему, должен знать? Господь Бог?

ПЕТЕР. Я думаю, что много. Как им не быть! Ведь мы же все происходим от Адама и Евы.

ИЗЕКИЛЬ. Ну, никакого порядка нет в нашей небесной канцелярии, прости господи! Вот вернется апостол Петр, пусть он сам с тобой разбирается. А пока напиши на этом листе свой куррикулюс витэ.

ПЕТЕР. Что, что?

ИЗЕКИЛЬ. Ну, жизнеописание, по-вашему. Чем ты занимался в своей жизни.

 

Петер садится за стол, пишет.

 

ПЕТЕР. Готово.

ИЗЕКИЛЬ. Так быстро? И что же мне теперь с тобой делать? Негоже держать тебя под дверями. Иди, прогуляйся, обозри, какое место тебе уготовано. (Достает из-под порога ключ и открывает врата.)

ПЕТЕР. А что там?

ИЗЕКИЛЬ. Новая Голландия, пятая сторона света, а, по-вашему, райские кущи.

 

Петер идет по райскому саду и видит Лизбету. Петер бросается к ней.

 

ПЕТЕР. Лизбета, ты здесь! Как ты тут?

ЛИЗБЕТА. Я? Я живу тут интересно. Тут столько дел! Здесь я счастлива, Петер.

ПЕТЕР. Я очень рад твоей доброй улыбке, Лизбета. Скажи, ты меня простила?

ЛИЗБЕТА. Да. И ты меня прости, как я тебя прощаю. Тут, понимаешь, все друг другу всё прощают.

ПЕТЕР. Но ты передо мной ни в чем не виновата!

ЛИЗБЕТА. Извини, Петер, мне некогда... Ну, мы еще увидимся.

ПЕТЕР. И ты мне больше ничего не скажешь?

ЛИЗБЕТА. Петер, достань себе горячее сердце!

 

Лизбета исчезает, рядом с Петером вновь оказывается святой Изекиль.

 

ИЗЕКИЛЬ. Ну, Петер, иди сюда, да обожди меня малость. Я сейчас вернусь.

 

Изекиль вводит Петера в небольшой дом, в котором ничего нет, кроме горящих лампадок, а сам исчезает.

 

ПЕТЕР. Что это за место такое? Что за лампадочки? (Внимательно всматривается) Понял! Это же жизни человеческие. И сколько им гореть, столько и нам на белом свете жить. А вот и моя лампадка. Ах ты, боже ж мой! В моей лампадке масло только на донышке чуть плещется, а в других масла еще полным-полно. Скажи на милость! Ну что тут делать? У нее и огонек едва горит. Вот-вот погаснет... Так нет же, шалишь! Я здесь отбавлю, а там прибавлю, - вот и будет ровно. (Пытается перелить масло из одной лампадки в другую.) Ох, ты, господи, не льется, хоть совсем перевороти.

 

За спиной Петера появляется святой Изекиль.

 

ИЗЕКИЛЬ. Ты что это, раб божий, делаешь?

ПЕТЕР. Да ничего, святой пророк, вот на огонек божий любуюсь.

ИЗЕКИЛЬ. Стало быть, на огонек, говоришь?

ПЕТЕР. На огонек, вот те истинный крест!

ИЗЕКИЛЬ. Ну ладно. Пойдем теперь в другое место. Посмотришь, что для тебя там припасено.

 

Изекиль ведет Петера в другую часть дома.

 

Входи сюда, а я за тобой потом приду.

ПЕТЕР. Темно там, не вижу я ничего.

ИЗЕКИЛЬ. Ступай, ступай. Осветится.

 

Изекиль вновь исчезает. Петер входит в помещение, которое действительно наполняется светом. Петер осматривается. Перед ним висят котлы, под которыми навалены кучи угля.

 

ПЕТЕР. Куда я попал? Цепи какие-то, крючья, щипцы громадные! Кругом котлы висят, а под ними угля – целые груды! Вот и греши на этом свете! Страшно! Не припасено ли здесь и для меня чего-нибудь?

 

Петер подходит к самому большому котлу.

 

Так и есть: висит котел, а под ним угля-то видимо-невидимо. Вот не пожалели! А у других и котлы помельче, и угля под ними – самая малость. Ну, ничего, я от своей кучи уголь отгребу, а к другим пригребу.

 

Петер пытается перенести уголь от своего котла к другим. Неожиданно за его спиной появляется святой Изекиль.

 

ИЗЕКИЛЬ. Что это ты, раб божий, делаешь?

ПЕТЕР. Да вот, святой пророк, хотел уголек посмотреть, я ведь когда-то был угольщиком, но поскользнулся, упал, штаны запачкал. Водичку ищу, помыть бы их.

ИЗЕКИЛЬ. Верно. Надо тебе помыться, да только не водой, а слезами горючими. Ступай-ка, братец, тебя твой тезка к себе кличет.

ПЕТЕР. Какой такой тезка?

ИЗЕКИЛЬ. Святой Петр апостол. Идем.

 

Изекиль подводит Петера к воротам, у которых стоит святой Петр.

 

ПЕТР. Так значит это ты угольщик Петер Мунк? Петер – камень! Петер – холодное сердце!

ПЕТЕР. Я.

ПЕТР. Я прочитал твой куррикулюс витэ. Как же это ты умудрился попасть в наш паноптикум, ин парадизус. Святой Изекиль, как это парадизус?

ИЗЕКИЛЬ. Рай, святой Петр.

ПЕТР. Вот-вот, рай! У нас тут в горних кущах таким грешникам, как ты, места нет! Ишь ты, праведник выискался, который, гляди, святой Изекиль, и в господа Бога нашего не верует!

ПЕТЕР. А сам-то! Тоже мне благородный святой! Это ты трижды Господа продал, так в Евангелии сказано, и за что тебя Бог в апостолы выбрал? Тебе самому в раю делать нечего.

ПЕТР. Нет у нас места в раю для хамов. Изыди восвояси! Успеешь дома отмыться, пока масло в лампадке горит, - твое счастье. Нет, - пеняй на себя. А масло, что ты в свою лампадку подлил, вновь исчезнет. А уголь, что ты от своего котла отгреб, назад вернется, потому что, как ты ни старайся, угольщик Петер Мунк, а останутся на твоей одежде пятнышки!

 

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

 

Петер стоит перед огромной елью на Еловом Бугре.

 

ПЕТЕР. Под косматой елью

В темном подземелье,

Где рождается родник,

Меж корней живет старик.

Он неслыханно богат,

Он хранит заветный клад.

Кто родился в день воскресный,

Получает клад чудесный.

 

Появляется Стеклушка. Он весь в черном: кафтанчик из черного матового стекла, черные шаровары и чулки, черная хрустальная лента обвивает шляпу.

 

СТЕКЛУШКА. Что тебе надо от меня, Петер Мунк?

ПЕТЕР. У меня осталось еще одно желание, господин Стеклянный Человечек. Я хотел бы, чтобы вы его исполнили.

СТЕКЛУШКА. Разве у каменного сердца могут быть желания? У тебя уже есть все, что требовал твой дурной нрав. А если тебе еще чего-нибудь не хватает, проси у своего друга Михеля. А я вряд ли смогу тебе помочь.

ПЕТЕР. Но ведь вы сами обещали мне исполнить три желания. Одно еще остается за мной!..

СТЕКЛУШКА. Я обещал исполнить третье твое желание, только если оно не будет безрассудным. Ну, говори, послушаем, что ты там еще придумал?

ПЕТЕР. Я хотел бы… я хотел бы… господин хранитель клада, чтобы вы вынули из моей груди этот мертвый камень и вернули мне мое живое сердце!

СТЕКЛУШКА. Да разве я с тобой заключил эту сделку? Разве я Голландец Михель, который раздает золотые монеты и каменные сердца? Ступай к нему, и там проси свое сердце!

ПЕТЕР. Но он ни за что не отдаст мне его.

СТЕКЛУШКА. Да, конечно, он не захочет отдать тебе твое сердце… И хотя ты очень виноват перед людьми, передо мной и перед собой, но желание твое не так уж глупо. Я помогу тебе. Слушай: силой ты от Михеля ничего не добьешься. Но перехитрить его не так уж трудно, хоть он и считает себя умнее всех на свете. Нагнись ко мне, я скажу, как выманить у него твое сердце.

 

Стеклушка шепчет что-то на ухо Петеру.

 

Запомни же, если в груди у тебя будет опять живое, горячее сердце и если перед опасностью оно не дрогнет и будет тверже каменного, никто не одолеет тебя, даже сам Голландец Михель. А теперь ступай и возвращайся с живым, бьющимся, как у всех людей, сердцем. Или совсем не возвращайся. И помни: я исполнил твое третье, последнее желание. Желаю тебе удачи! Прощай, Петер Мунк!

 

Стеклушка исчезает. Петер перепрыгивает через канаву и оказывается во владениях Голландца Михеля.

 

ПЕТЕР. Голландец Михель!

 

Появляется Михель.

 

МИХЕЛЬ. А, Петер! Зачем явился?

ПЕТЕР. Мне нужна твоя помощь. Добрые соседи заметили, что пропала моя жена. Боюсь, что они поднимут шум, начнутся всякие разговоры…

МИХЕЛЬ. Да, теперь не оберешься хлопот. Пожалуй, приятель, тебе придется на время уехать из наших краев. Тебе, верно, деньги нужны?

ПЕТЕР. Да, и на этот раз побольше. Ведь до Америки далеко.

МИХЕЛЬ. Ну, за деньгами дело не станет.

ПЕТЕР. А какой ты все-таки ловкий обманщик, Михель! Ведь я было совсем поверил, что ты вынул мое сердце и вставил вместо него камень.

МИХЕЛЬ. То есть как это так? Ты сомневаешься в том, что у тебя каменное сердце? Что же, оно у тебя бьется, замирает? Или, может быть, ты чувствуешь страх, горе, раскаяние?

ПЕТЕР. Да, немного. Я прекрасно понимаю, приятель, что ты его попросту заморозил, и теперь оно понемногу оттаивает… Да и как ты мог, не причинив мне ни малейшего вреда, вынуть у меня сердце и заменить его каменным? Для этого надо быть настоящим волшебником.

МИХЕЛЬ. Но уверяю тебя, что я это сделал! Вместо сердца у тебя самый настоящий камень, а настоящее твое сердце лежит в стеклянной банке рядом с сердцем Иезекиила Толстого.

ПЕТЕР. Именно Иезекиил мне-то и сказал, что ты нас надул. Ты просто пустобрех!

МИХЕЛЬ. Уверяю тебя, что и у Иезекиила, и у всех, кто получил от меня богатство, такие же холодные сердца как у тебя. А ваши горячие хранятся здесь у меня.

ПЕТЕР. Ну, и горазд ты врать! Это ты рассказывай кому-нибудь другому!

МИХЕЛЬ. Если хочешь, можешь посмотреть сам, чтобы убедиться.

ПЕТЕР. Есть на что смотреть! Когда я путешествовал по чужим странам, я видел много диковин и почище твоих. Думаешь, я не знаю, что сердца, которые лежат у тебя в стеклянных банках – искусственные, сделаны из воска. Нет, что там ни говори, а колдовать ты не умеешь.

 

Михель проходит в заднюю часть своего жилища и отдергивает широкую занавеску.

 

МИХЕЛЬ. Иди сюда! Смотри, что тут написано. Вот здесь – на этой банке: «Сердце Петера Мунка». Гляди, как оно трепещет. Приложи ухо к стеклу – послушай, как оно бьется. Разве восковое сердце может так биться и трепетать?

ПЕТЕР. Конечно, может. Настоящее сердце бьется совсем не так. Мне случалось видеть даже восковых людей, не то что сердца. На ярмарках восковые люди даже ходят и говорят. У них внутри есть какая-то пружинка.

МИХЕЛЬ. Пружинка? А вот ты у меня сейчас узнаешь, что это за пружинка! Дурак! Не умеет отличить восковое сердце от своего собственного…

 

Михель вынимает из груди Петера камень и вставляет настоящее сердце.

 

Ну, как, чувствуешь разницу. Кто был прав?

ПЕТЕР. Ты. Вот уж, признаться, не думал, что ты такой великий колдун.

МИХЕЛЬ. То-то же! Как видишь, колдовать я умею. Ну, теперь давай – я вставлю тебе твой камень обратно, а сердце положу на место.

ПЕТЕР. Оно и так на месте! Тихонечко, господин Михель! Хоть ты и считаешь себя великим умником, на этот раз ты остался в дураках! Я не отдам тебе мое сердце.

МИХЕЛЬ. Оно уже не твое! Я купил его. Отдавай сейчас же мое сердце, жалкий воришка, а не то я раздавлю тебя на месте!

ПЕТЕР. Не отдам!

МИХЕЛЬ. Вот ты какой! Ну, полно, полно, нечего корчить из себя храбреца. Уж кто-кто, а я-то знаю твое сердце, в руках держал. Жалкое сердечко – мягкое, слабенькое… Дрожит, небось, со страху. Давай-ка его сюда, в банке ему будет спокойнее.

ПЕТЕР. Не дам!

МИХЕЛЬ. Посмотрим! Я сотру тебя в порошок!

 

Сверкает молния, гремит гром, все погружается во мрак.

 

Отдашь?

ПЕТЕР. Нет! Сердце мое у меня, и я не отдам его тебе ни за какие богатства на свете!

 

Волшебная сила оставляет Михеля. Из могучего великана он превращается в дряхлого сгорбленного старика в ветхой одежде плотогона, опирающегося на свой багор, как на костыль. Новый удар грома, вспышка молнии – Михель пропадает. Петер снова стоит перед огромной старой елью.

 

Господин Стеклушка! Слышите вы меня, господин Стеклушка!

 

Молчание.

 

Где же вы? Господин хранитель клада! Покажитесь, прошу вас! Я вернул себе горячее сердце. Я думал, что после этого мне станет легко! Но такого не выдержит даже камень, а ведь у меня живое сердце! Помогите же мне, господин Стеклянный Человечек. Я же не хотел! Я же не знал! Будь оно проклято, это золото!

 

Из-за старой ели появляется Стеклушка.

 

СТЕКЛУШКА. Чего же ты еще хочешь, угольщик Мунк? Разве ты не рад, что в груди у тебя опять бьется живое сердце?

ПЕТЕР. Оно не бьется, оно разрывается на части. Лучше бы мне не жить на свете, чем помнить, как я жил до сих пор. Бедная Лизбета погибла от моей руки, а матушка никогда не простит меня. Как же мне теперь жить на свете? Лучше убейте меня, господин хранитель клада, по крайней мере, этой постыдной жизни наступит конец. Вот оно, мое последнее желание!

СТЕКЛУШКА. Хорошо. Если ты этого хочешь, пусть будет по-твоему. Сейчас я принесу топор.

 

Стеклушка исчезает за елью и через мгновенье появляется вновь.

 

ПЕТЕР. Все! Сейчас всему конец!

СТЕКЛУШКА. Петер Мунк! Оглянись вокруг в последний раз.

 

Петер оборачивается. Перед ним стоят Барбара и Лизбета, вышедшие из-за старой ели. Они протягивают к нему руки.

 

ЛИЗБЕТА. Здравствуй, Петер! Вот мы и увиделись!

БАРБАРА. Мальчик мой, как я соскучилась по тебе!

ПЕТЕР. Лизбета, ты жива! Матушка! И вы тут!.. И так ласково смотрите на меня. Как мне вымолить у вас прощенье?..

СТЕКЛУШКА. Они уже простили тебя, Петер.

БАРБАРА. Да, простили, потому что ты раскаялся от всего сердца.

ЛИЗБЕТА. А ведь оно у тебя теперь не каменное.

СТЕКЛУШКА. Конечно, в настоящей жизни история угольщика Петера Мунка закончилась бы совсем не так. Но мы живем в сказке, а у всех сказок обязательно должен быть счастливый конец!

Недаром дети любят сказку.

Ведь сказка тем и хороша,

Что в ней счастливую развязку

Уже предчувствует душа.

И на любые испытанья

Согласны храбрые сердца

В нетерпеливом ожиданье

Благополучного конца.

Воротись домой, Петер, и будь по-прежнему угольщиком. Если ты станешь уважать свое ремесло, то и люди будут уважать тебя, и всякий с радостью пожмет твою почерневшую от угля, но чистую руку, даже если у тебя не будет бочек с золотом.

 

Закрывается занавес. Перед занавесом выходят все герои спектакля. Они поют.

 

ПЕСНЯ. Ребенок на лавке зевает,

И угли мерцают в печи.

На свете чего не бывает!

Гляди на огонь и молчи.

Рассказчик тряхнет головою,

И чарку ему поднесут.

Ведь только дыханье живое

Огонь превращает в сосуд.

 

В пьесу включены стихи Вильгельма Гауфа в переводах С.Маршака и С.Шлапоберской, Роберта Бернса в переводах С.Маршака и М.Фрейдкина, Марины Бородицкой и Валентина Берестова.