Мы просто жили, как умели…

 

Мальчик умирал. В неполный год от роду заболел двусторонним воспалением лёгких и никак не мог справиться с недугом, перевалить критический момент. Если до болезни он уже стоял на ногах и пытался ходить, то сейчас даже голову не держал. Врачи развели руками: нужен один грамм сульфидина, в больнице антибиотиков нет, а без них ребёнок обречён.

Мать кинулась в военный госпиталь, развёрнутый в селе. Что Вы, мамаша, сказали ей, на весь госпиталь три грамма. Не обижайтесь, рассудите сами, что сейчас важнее: вылечить солдата, который пойдёт на фронт, или Вашего ребёнка, которому нет и года?

И мать пошла по дворам… Через два дня она пришла в госпиталь вместе с сыном. Вот четыре грамма сульфидина, сказала она, сделайте ребёнку нужное количество уколов, остальное – для солдат.

Начиналась вторая половина сорок второго года.

 

***

 

Опять апрель, день рождения В.И.Ленина и очередное снижение цен на хлеб, сахар, мясо… Те, что побогаче, ворчат: лучше бы снизили цены на патефоны, радиоприёмники, костюмы.

 

***

 

Казахский посёлок в Павлодарской области. Рудник, добывающий золото. Концентрат возят в Павлодар на верблюдах. На большую платформу грузят десяток металлических бочек с концентратом, запрягают верблюда. Несколько повозок связывают в одну колонну: уздечку заднего верблюда привязывают к хвосту переднего и вперёд. Часто сзади добавляют лишнюю повозку – это для ребятни. Громоздимся на неё без числа, колонна выходит из посёлка, едем с километр. Остановка, повозку отвязывают, верблюда разворачивают носом к дому. Возвращаемся.

Мама на работе, в землянке сидеть не хочется, букварь под мышку и на улицу.

- Слушай, заходи, говорят, ты читать по-русски умеешь? – это казашка из землянки напротив, - почитай букварь, а?

Что ж, и правда умею, хотя до школы не дорос ещё. Спускаюсь вниз. Посреди землянки на цепях висит казан, под ним костёр. Тепло и пахнет вкусно. Читаю пару страниц. Соседка слушает внимательно, склонив голову к плечу, цокает языком, смеётся, словно я её осчастливил. Поит солёным чаем с кусочками сала, набивает мои карманы баурсаками и провожает на улицу. А там уже другая соседка выглядывает, ждёт, когда и ей почитают русский букварь.

Наверное, они выучили тот букварь наизусть…

 

***

 

- Юрк, вставай! Твоя очередь дежурить. Одна перекличка уже была, скоро вторая – не проспи.

Ждём хлеб. Привезут его утром, но быть у магазина надо с вечера. Иначе не достанется. Хорошо, что нас трое: можно поспать под стенкой по очереди. Только не дай бог проспать перекличку: вычеркнут из списков, пропадёт талон и сутки без хлеба. Хорошо, что его продают на вес: почти всегда образуется довесок. Буханку трогать нельзя, а довесок разрешено съесть. Делим на три части и сосём. Глотать жалко. Правда, долго сосать не получается.

Пятьдесят первый год.

 

***

 

Суворовское училище. Мечта каждого мальчишки. А для мамы – ещё и надежда видеть ребёнка сытым и одетым. Как сын офицера, погибшего на фронте, имею какие-то преимущества при поступлении.

Первая в жизни медкомиссия по-взрослому. От сильного желания поступить заикаюсь и плохо вижу буквы на проверке зрения. Не поступил.

 

***

 

Уже несколько дней занятия в школе начинаются с сообщений о болезни Сталина. На переменах никто не резвится, не слышно смеха. Если кто-то торопится и бежит бегом, то перед портретом вождя в большом фойе переходит на робкий шаг и взглядывает виновато. Взрослые говорят, что надежда только на врачей, там ведь собрались лучшие из лучших. Учителя никому не делают замечаний, даже с первоклашками разговаривают по-взрослому.

5 марта. Мир рухнул. Вся школа собралась в фойе, портрет перетянут чёрной лентой. Почти все плачут. Занятия не отменены, только в каждом классе вместо уроков – беседы. Учителя рассказывают о Сталине, отвечают на вопросы детей. Главный вопрос: что теперь будет? Кто нас защитит? Каждый отвечает по-своему, но общее ощущение громадной потери объединяет. Все понимают: как бы ни повернулись события – эта жизнь закончилась. Страшно…

В скобках: полвека прошло, тьма гробокопателей и трупоедов пытается очернить всё, что было. Не могут только найти доказательств, что бывшие руководители Советского Союза обогащались за счёт народа, становились олигархами, банкирами или дельцами. А уж как стараются. Было бы – нашли бы обязательно.

 

***

 

Для кого каникулы, для кого – время обучаться ремеслу. Мамин брат предлагает обучить профессии токаря. Работать придётся даром, в неполные четырнадцать на работу не оформляют. Но как же здорово чувствовать себя среди взрослых почти на равных! Дядя даёт задание, показывает, как делать и уходит: он мастер, весь цех на нём. В его отсутствие приглядывают соседи по станку, помогут отцентровать деталь в патроне, закрепить заднюю бабку. Отдельная наука – заправлять резцы на наждаке.

- Пётр Андреич, твой-то двадцать конусов заточил. Силён парень.

Приятно.

 

***

 

- Дай дёрнуть!

- Оставь сорок!

Первая папироса. Точнее, бычок. В школьной уборной, в дальнем углу школьного двора. У каждого курильщика своя щель между досками, куда он прячет недокуренное. Учителя-мужчины совершают налёты, выбрасывают заначки. Не помогает.

 

 

 

 

 

 

Жить рядом с Иртышом и не рыбачить?! Так не бывает.

Собрались с другом с ночевой. Полдня готовили удочки, наживку, прикорм, полдня добирались до места. Через Иртыш переправились на пароме, ушли на дальние протоки. Нашли классное местечко, забросили прикорм - завтра от рыбы отбоя не будет. Пока туда-сюда - стемнело. Наломали веток, устроились удобненько, покуриваем, разглядываем звёздное небо, беседуем "за жизнь". Воздух густой от травяных ароматов, речной свежести и близости земли. Не дышишь - пьёшь!

Короткий, но злой ливень врезал под утро. Не помогли ни дерево, ни ветки. Ветер стряхивал с листьев вёдра воды, под ветками моментально собралась лужа. Дрожим в темноте, проклинаем погоду. Самое страшное: промокли папиросы и спички. Едва стало светать, собрались домой: от воды высохнем, а без папирос - не жизнь. Бредём обречённо к парому. В стороне костёр, возле - люди, лодка, автомобиль. Серьёзные рыбаки. Надо попросить закурить, авось выгорит.

- Так, парни, а ну садись к костру, - один из рыбаков показал, где можно примоститься, - держите.

В гранёных стаканах до половины водка. Такими дозами пить ещё не приходилось, но была-не была.

- А теперь похлебайте, - тот же рыбак протягивает эмалированные кружки с горячей ухой. Но, что за уха! Ни картошки-моркошки, ни муки-крупы, только навар. Горячий, густой, жи-и-ирный! Настоящая тройная! Одежда высыхает на глазах. Да и не холодно вовсе! А ещё и рыбы по кусочку. По папиросочке бы и жизнь прекрасна и удивительна!

Разжившись пятком папирос, возвращаемся на приглянувшуюся протоку и рыбачим весь день. Ни тогда, ни позже даже не чихнули. Забудешь такое?!

 

***

Мартовские каникулы. Дома скучно. Поехал в Белоусовку, к дяде. Там двоюродные братья, вместе росли, веселее будет.

Через неделю назад. Транспорт - попутные грузовички. Либо полуторка, либо ЗиС-5, с фанерной кабиной. Но кабина не светит, там всегда находится женщина, или пожилой человек. Ничего, в кузове можно ехать. Правда, буран залепляет снегом и глаза и уши и рот, ноги немного мёрзнут, да и руки тоже. Приходится пританцовывать, прихлопывать, покрикивать. Удивительная вещь - крик. Помогает при любых невзгодах. В крике концентрируется вся возникшая отрицательная информация и со струёй воздуха вылетает наружу. Попробуйте.

Приехали. В десяти километрах от Белоусовки полуторку сбросило с дороги. Да дороги-то и не было, буран всё замаскировал. Шофёр остался с машиной, ждать подмоги. Пассажиры пошли дальше пешком. До Глубокого ещё пяток километров, а там кому куда. Мне ловить следующий попутный транспорт и ещё восемнадцать километров до дома. Вот и Глубокое, родина моя. Отогрелся на почте и на окраину села, ловить попутку. Стоять вовсе холодно, лучше идти, будет машина - догонит. Догнала. Восемь из восемнадцати протопал, пока услышал сзади шум мотора.

Ехали недолго. Через пяток километров догнали целую колонну машин, стоячих. Впереди С-80 (самый, по тем временам, мощный бульдозер) пробивает в снегу дорогу, машины ждут, когда можно будет проехать сотню метров, подтягиваются к бульдозеру и ждут дальше. Залез в кабину бульдозера, всё-таки впереди всех. Бульдозеристу жарко, вперёд-назад, вперёд-назад, рычаги мелькают, педали вниз-вверх, открыл дверки настежь. Буран стих, далеко впереди замаячила станция, до неё пара-тройка километров, да от неё до дома ещё пара. Рукой подать, пойду пешком, быстрее будет. Ног давно не слышно, стучат кирзачи по дороге, как деревяшки.

Зашёл домой - сапоги не снимаются. Смёрзлись с ногами в одно целое. Мама со слезами на глазах принесла два ведра ледяной воды. Ноги с сапогами - туда. Через десяток минут ноги почувствовали тепло. От воды, в которой плавали льдинки.

 

***

 

Беда. Погиб Саша, двоюродный брат. Глупо и до того обыденно, что физически ощущаешь непрочность бытия. Занятия в школе закончились, Саша готовился к выпускным экзаменам, Юра, его родной брат, мой ровесник, перешёл в шестой класс. В тот день они собирались поехать в Усть-Каменогорск, в приезжий цирк. Накануне дядя Петя, их отец, вернулся с работы очень поздно. Когда уже укладывался спать, услышал во дворе визг дерущихся котов. Взял ружьё и вышел на улицу, хотел попугать. Стрелять не пришлось, коты уже убежали. Приставил ружьё к плетню и ушёл спать. Утром ребята выскочили во двор, один схватил палку, другой ружьё и начали фехтовать. То ли курок был взведён с ночи, то ли Юра взвёл в пылу фехтования. Заряд дроби вошёл в низ живота.

Хоронили Сашу всей школой, он был отличником....

 

***

 

Позади экзамены за девятый класс. Получил паспорт, можно законно устраиваться на работу. На обогатительной фабрике можно выучиться на токаря.

- Смотри, парень, - мастер хлопает ладонью по станку, - вот это – передняя бабка, это…

- Это задняя, это суппорт, это патрон. Этот резец отрезной, этот-проходной, этот-внутренний.

- Откуда знаешь?

- Учился. Целое лето в ГРП (геолого-разведочная партия) буровые конуса точил.

- Молодец. Только всё равно надо три месяца отработать учеником. Раньше экзамен сдавать нельзя.

Первое в жизни свидетельство о том, что ты являешься профессионалом. Токарь третьего разряда. Мужчина, одним словом.

При встрече с одноклассниками:

- В вечернюю перехожу. – Солидно так, не спеша, зажав папиросу зубами, - хватит у матери на шее сидеть. Не маленький.

Днём работа, вечером школа. Не так просто, как думалось. К выпускным экзаменам подошёл с тройками, в основном. Значит, институт вряд ли светит.

 

***

 

Семипалатинск. Город ветров. Училище речного флота N7. Преимущества: зачисление без экзаменов и полное гособеспечение. Недостатки: три года брони после окончания. Ну, пока годится, а там посмотрим.

В училище три группы: судоводители, (штурмана), судомеханики и краснодеревщики. Эх, я бы в столяры пошёл… С другой стороны, штурманам и механикам выдают речную форму. Тельняшка, форменка, гюйс, клёши, фуражка с крабом! Как устоять?! В судомеханики!

Гособеспечение: общежитие, одежда, трёхразовое питание. Питать будут на сто восемьдесят рублей в месяц. Шесть рублей в день. В обычной, городской столовой суп стоит два рубля с копейками, гуляш или котлета с гарниром – около четырёх. А тут – три раза и всё на шесть. Фокус в том, что платить не надо. Училище переводит деньги судоремзаводу, а учащимся выдаются талоны на питание. Детям фронтовиков, погибших в боях, платят ещё по пятьдесят рублей в месяц. На мороженое и папиросы. Если курить «Памир» по рублю за пачку, хватит и в кино сходить.

Питание в заводской столовой. Хлеб, соль, горчица – на столах, без ограничения. Поэтому при каждом посещении прихватываем по парочке ломтиков хлеба. Разложишь их на батарее отопления, к вечеру подсохнут. Ложишься спать, берёшь какой посуше и грызёшь, не торопясь. Вкусно!

 

К городу надо привыкнуть. Зарезали одного из наших. Кто, за что - неизвестно. Нашли в городе, на улице, ещё живого. Пока довезли до больницы, истёк кровью.

Через полгода убийц арестовали. Оказались два отмороженных сопляка. Прояснилась картина. Ехал парень в автобусе, двое пьяных мальчишек стали приставать к женщине. Не вытерпел, сделал им замечание. Притихли, только придвинулись к нему поближе. Вышли вместе с ним на остановке, ударили с двух сторон ножами и обратно в автобус. Пока парень сообразил, что произошло, автобус тронулся. В темноте никто и не видел произошедшего. Он пробежал за автобусом почти пол-остановки...

 

***

 

Первая навигация. Кочегаром. В кочегарке два котла, четыре топки. Повезло, буксирный теплоход «Генерал Ватутин» работает на мазуте. Настроил форсунки и держи марку, да за уровнем воды в котлах поглядывай. Марка – тринадцать атмосфер. На угле, говорят, после вахты выносят на руках. С непривычки.

На встречных расходимся чинно. Главная задача - дыма из трубы не показать. Котлы должны сжигать топливо до остатка в топках. Это класс. Только дрожащее марево над трубой.

 

***

 

- Толя, у меня к тебе серьёзный разговор, - Это второй помощник механика, Николай. Не один раз стояли вахту вместе, но разговаривать пришёл в каюту. Значит и вправду, серьёзный.

- Садись, рассказывай.

- У меня родился второй сын, ты знаешь.

- Знаю, поздравлял.

- Квартиры у меня нет, это ты тоже знаешь. Живём у родителей. Они настаивают на крещении. Первого мы не крестили, они промолчали. А сейчас требуют крестить, иначе выселяют из дома.

- Как думаешь, это всерьёз?

- Конечно, они верующие и на этот раз не отступят.

- Ну, а я чем могу помочь?

- Ты секретарь комсомольской организации. Если я окрещу сына, ты исключишь меня из комсомола, так?

- А ты об этом не рассказывай. Никто и не узнает.

- Нет, я хочу застраховаться на все сто. Соглашусь крестить только в том случае, если ты станешь крёстным отцом. Если не хочешь, чтобы мы начали скитаться по частным квартирам, окрести моего сына.

- А если откроется? Из комсомола полетим вместе?

- У меня выхода нет. Или-или.

...Январь в Семипалатинске лютый. Мороз под тридцать, да с ветерком. Ветерок такой, что, кажется, кожу с лица сдувает. У церкви пусто, но внутри народ есть. На крещение очередь человек в сорок. С младенцами человек пять, не больше. Остальные желающие принять крещение от подростков, до вполне взрослых людей. Это удивительно. Одеты по-разному. Есть очень прилично, есть и очень бедно. Купил крестик. В келью для крещения родителей не пускают, только крёстного. Беру свёрток у Николая, захожу. В келье холод, воистину крещенский. В центре, на цепях купель. Батюшка под два метра ростом, лет тридцати с небольшим, нос синеватого оттенка, в прожилках, размером с мой кулак. От дыхания - густая струя пара. Приложил ладонь к купели - лёд.

- Слышь, батюшка, ребёнка в такой купели окунать не дам, заморозим.

- Не волнуйся, сын мой, оголи-ка отроку ручку.

Ну, ручку не страшно. Открыл ручонку до локтя. Батюшка достал маленькую школьную кисточку для рисования, обмакнул в купель и нарисовал водой крестик на ручке. Спрятали эту ручку, достали другую. Повторили процедуру на ножках и завершили крестиком на лбу. Изящно и безопасно.

- Двадцать пять рублей, - батюшка убрал кисточку.

 

***

 

Срочная радиограмма на буксир. Бросать все дела, мчаться полным ходом в Павлодар. Там уже три дня ожидают тяги две баржи со свиньями. Колхозы привезли откормленных свиней для отправки на Усть-Каменогорский мясокомбинат, загрузили в баржи, а запланированный буксир ещё не вышел из Омска. Ближайшим оказался наш "Генерал Ватутин".

Картина жуткая. Баржи набиты битком, животных ни накормить, ни напоить. За три дня уже пало около полусотни. Сопровождающие складывают их на брус обноса, для отчёта. Непрекращающийся визг свиней висит в воздухе. Взяли, пошли. Четыреста вёрст вверх по течению со скоростью четыре километра в час. За четверо суток пути визг ослаб. В Усть-Каменогорске выводили каждую свинью отдельно. Животные похожи на гончих собак, сами идти не в силах. Годятся на холодец, разве что, да на щетину. После отчёта, сопровождающие выкинули в реку сотни две павших за дорогу.

 

***

 

У одной из прибрежных деревень река делает крутой левый поворот. Правый берег подмывается и постепенно обрушается, смещая русло. Злая усмешка судьбы: неподалёку оказалось кладбище. Из крутого борта обрыва торчат наполовину оголённые гробы. Со следующим обрушением падают в воду. Иртыш, Иртыш, сколько же ты перевидал, кроме Ермака?!

 

***

 

Первый отпуск после навигации. Четыре месяца. Отпускных …умножаем триста рублей на четыре, получаем – тысяча двести! Размахнулся, шире некуда: на все отпускные сшил костюм. Самый модный. Штапельный, коричневый, в полоску. Тридцать два сантиметра, пиджак спортивного покроя. Поскольку сам танцевать не умею, костюм ходит на танцы без меня. Со всей группой по очереди. Оказывается, в красивом костюме мы смотримся лучше. Витя Симонов, где ты? Белокожий, синеглазый, черноволосый, в этом костюме был вообще неотразим.

 

***

 

Как думаете, можно спуститься на дно реки, не замочив ног? Не в аппарате, просто так, как в погреб? Зимой можно. Представьте себе: река встала, толщина льда полметра. Вырубаете майну любой площади, но глубиной сорок сантиметров. Ждёте. Через пару-тройку дней дно майны опять полметра. Вырубаете ещё сорок сантиметров. Ждёте. И т.д. Получается натуральный погреб с ледяными стенами. Так вымораживают колёса пароходов для ремонта.

 

***

 

Холодильника на судне нет. Запас провизии в консервах. Изредка, в складчину покупаем у бакенщиков рыбки. Прямо на ходу. Догоняет нас на моторке, пристраивается к борту, чалку на кнехт и все дела. Он нам мешок с рыбой, принимаем, взвешиваем, отдаём деньги. Спасибо, до свидания. Однажды, вместо мешка, подаёт верёвку. Верёвка уходит мимо лодки в воду. Тянем. Белуга. Тридцать четыре кило. Два дня пировали.

Обычно, домик бакенщика стоит в устье какой-нибудь мелкой речушки, на слиянии её с Иртышом. Иногда ужасно хочется пожить в таком месте.

В акватории Омска работаем с лоцманом. На пристанях, пока буксир стоит в ожидании погрузки-разгрузки воза, то бишь, барж, лоцман ловит рыбу. Спускает спасательную шлюпку, уходит вверх по реке на пару километров, сбрасывает сплавную сеть, глушит мотор. И плывёт себе потихоньку рядом с сетью. Берёт только стерлядь. Складывает рыбу в плетёные ивовые туески, в форме маленьких бочонков. И в бак приёма забортной воды. Рыба, практически, в реке. В Омске, на пристани его уже знают и ждут. За часок расторговывается полностью. Нормально.

 

***

 

Полуподвальный магазинчик в Омске. Вино и кондитерские изделия. Покупаем вишнёвый ликёр, переходим к кондитерскому отделу: читали, что ликёр закусывают сладким.

- Полкило "Кара-Кум", пожалуйста.

- Ребята, я случайно видела, что вы купили вишнёвый ликёр. К нему лучше "Белочка".

Сорта конфет, может быть, были другими, но мы обалдели. Первый раз в жизни услышали такое. Прямо как в кино. Да за такое внимание, скажи девушка-продавец, что надо закусывать горчицей, взяли бы горчицу.

Хоть смейся, хоть плачь, больше такого нигде не встречал....

 

***

 

Село Ермак. По преданию, именно здесь "...на диком бреге Иртыша стоял Ермак, объятый думой...". Если стоял здесь, то на берегу протоки, а не Иртыша. Протока короткая, проходная. И ведь случается такое: Усть-Каменогорская ГЭС закрыла шлюзы именно тогда, когда "Генерал Ватутин" входил в протоку. Вода резко упала и генерал нормально оказался в луже. До пристани сотня метров, а не дойдёшь. Жди милости от ГЭС: поднимет уровень водохранилища до нужной отметки - откроет шлюзы, добавит воды. Обычно это сутки. Вечер танцев отменяется. Музыка на пароходах всегда самая модная, во время стоянок врубаются все огни: габаритные, стояночные, ходовые, аппаратура гонит музыкальную волну на много вёрст вокруг. Молодёжь ближайших деревень слетается, как мотыльки на огонь. Но... извините, у нас пропускной режим. Девушкам - пожалуйте на танцы, мальчикам - послушайте музыку на берегу, палуба не резиновая, всех не вместит. Как после этого местные парни относятся к речникам? То-то и оно.

А тут пароход сидит в яме посередине протоки. Перевозить девчат шлюпкой? Не дадут деревенские Отелло, утопят. Поэтому музыку и заводить не стали. Помаялись на борту, решили сами пойти в гости. В деревенский клуб. Перебрались шлюпкой на берег, пришли. Пустая изба. Когда гонят кино, ставят проектор и вешают на стенку экран. Когда танцы - стулья составляют вдоль стен, освобождая место. Сидим, смотрим, как ловко местные лузгают семечки. У некоторых гирлянда шелухи тянется от губ до колен. Это особый шик. Для музыки надо звать гармониста, вот они, под семечки и совещаются, кого позвать и кто за ним пойдёт.

После танцев - проводы. Провожать безопасно, при девушке драться не полезут. Это блюдётся неукоснительно. Не бросятся и кучей на одного. Понимают, такое чести не прибавляет. Это в городе, где сосед соседа годами не знает, всё можно. Но, попрощался с девушкой - держи ухо востро, можешь по нему получить. Предусмотрели: трое с веслом ходят по деревне, собирают провожающихся. К утру команда в сборе и без боевых отметин.

 

***

 

- Пацаны, кто хочет покурить план? - Витёк показывает маленький шарик какой-то серо-зелёной массы, - купил на пробу. Порция - четвертак.

- Может быть вчетвером и выкурим, а? Для начала, чтобы понять, как действует?

- Вот вчетвером-то и не поймёшь ничего. Порция на одного, один и должен пробовать.

- А вдруг что-то не так?

- Остальные же будут рядом, чего бояться? Ну, кто смелый? Или жребий кинем?

Тянем спички. Фортуна завидно постоянна: если гадость, то мне. Забили беломорину, уселись в кружок, понеслась!

- Ну, что? Как на вкус? Нас ещё видишь?

- Ничего особенного. Противно во рту и всё.

Через десяток минут всё так же, ничего особенного. Витёк засобирался в контору пароходства. Это в городе.

- Поехали со мной, одному неохота.

- А вдруг что-нибудь не то? Может, ещё не подействовало?

- Да всё уже. Ничего не будет. Наверное, план не настоящий, обманули.

Не обманули. На остановке автобуса вдруг пропал голос. Все меня слышат, а сам себя - нет. Из-за этого невольно кричу.

- Да не ори ты так, говори нормально, люди думают, что глухой.

На выходе из автобуса чуть было не упал: ног тоже не чувствую. Добрели до сквера, устроился на скамейке.

- Иди в контору, буду ждать здесь.

- Ладно, только никуда не двигайся и не разговаривай.

Такое состояние продолжалось минут тридцать. Потом прошло. Желания продолжить не возникло.

 

***

 

Чёрный Иртыш. Верховья реки, город Серебрянск. Это сейчас, а тогда - два десятка домов, пристань и терминал налива. Вверх, в Китай - либо воз из двух спарок по пятьсот тонн с продовольствием (мясо, масло, сахар), либо двухтысячный наливняк с бензином. Вниз, из Китая - руда для почтового ящика в Усть-Каменогорск.

Берег низкий, заболоченный. Поверхность луж блестит масляно: бензиновая плёнка из-за протечек в стыках труб наливного терминала. Брось спичку - загорится и берег и полоса воды в реке вдоль берега. Как в сказке, только не дай бог, найдётся синичка со спичкой. Мало не будет.

 

***

 

Во время стоянки в Семипалатинске зашёл в военкомат.

- Мне осенью будет девятнадцать. В армию заберёте?

- Мы не забираем, а призываем. Если уволитесь из пароходства - призовём.

Арифметика несложная: три года брони, в двадцать два призовёшься молодым воином. Командовать тобой будут мальчишки. Нет уж, надо увольняться.

На трёх заявлениях об увольнении одна и та же резолюция: отказать. Выхода нет, ухожу в прогулы. На три телеграммы немедленно явиться по месту работы - молчание, нате вам!

Кто помнит, какая статья КЗоТа о прогулах? Правильно, тридцать третья. Ну и ладно, впереди вся жизнь, ещё не одну трудовую книжку можно завести. Зато, вот она, повестка о призыве. Будем служить.

 

***

 

Первым делом - постричься наголо. Зачем ждать, на медкомиссии всё равно остригут, не спросят. Друг - тёзка облысился за компанию, ему в армию в следующем году. Говорит, пусть все думают, что меня тоже призвали.

Мама купила новые кирзовые сапоги и телогрейку. Знала бы она, где их с меня снимут...

На комиссии сказали годен, но не сказали куда. Если в сухопутные, то три года, в Морфлот - четыре.

Лысые по посёлку гуляют отдельной компанией: их уже объединило будущее военное братство. Девчата смотрят с уважением, некоторые собираются ждать. А мальчишкам так хочется верить, что их дождутся! Мир сузился до трёх-четырёх лет. Главное, чтобы дождалась и тогда! Тогда и мир нараспашку!

 

***

 

 

 

 

 

«…предписываю Вам 20 ноября 1960 года явиться на сборный пункт по адресу: село Глубокое, ж.д.вокзал, к 18 часам местного времени для отправки к месту прохождения срочной службы.

При себе иметь: приписное удостоверение, зубную щётку, мыло, ложку.

Райвоенком: Имярек.».

Вот и поехали! На вокзале столпотворение. Здесь формируется больше половины состава. Беспрерывно выкрикиваются фамилии, призывники строятся в шеренги и занимают указанные вагоны. Приятная неожиданность: готовились ехать в товарных теплушках, а подали пассажирский поезд. Объяснили: приказ министра обороны, с этого года людей возить в людских вагонах.

Пока распределялись по командам и вагонам, мамы, бабушки и подруги успели выплакаться не один раз. Но, паровоз дал гудок – снова взорвалась вокзальная площадь слезами и криками прощанья… Впереди, как минимум, три года разлуки.

 

***

 

Так ведь и не сказали на вокзале куда повезут и в каких войсках служить будем. Сопровождающие сержанты и старшины на все вопросы только загадочно улыбались и пожимали плечами: всё прояснится по дороге.

Улеглось волнение расставанья, начали знакомиться. Не все оказались в состоянии сделать это в первый день. Многие «напрощались» до того, что проспали до утра, а некоторые и поболе. В нашем купе симпатичный худощавый паренёк встал на нижней полке на четвереньки и в таком положении провёл сутки. Пытались положить по-нормальному – упорно поднимался на карачки. Плюнули, оставили в покое. Через сутки сел, как человек. Представился: Володя Рубцов. Объяснил: совсем не пьёт, а на проводах, за компанию, выпил бутылку шампанского. В нём много газу, поэтому мог спать, только стоя на четырёх.

Действительно, оказался непьющим. Три года отслужили с Володей в одной роте, ноздря в ноздрю. Была возможность убедиться.

 

***

 

Стыд и срам! И горе нашему бедному, ни в чём не повинному Акиму Ивановичу – учителю географии. Старший вагона, капитан – танкист объявил, что цель нашего движения – город Самарканд. Вот это да! Это же заграница! Где-то рядом Бухара, восточный сказочный город, город Ходжи Насреддина!

Всё оказалось правильно, за исключением одного: не заграница это, а наш, советский областной центр. Как и Бухара. Подвёл Ходжа…

 

***

 

Ночной Самарканд. Построили в колонну по пять и пешим ходом через весь город. Вокруг колонны какие-то люди, идут рядом, иногда протискиваются внутрь:

- Слышь, паря, махнём телогрейку на пиджак? Всё равно сейчас переоденут, зачем тебе?

- Друг, снимай сапоги, щас придёте – новые выдадут. Держи ботинки, дойти сгодятся.

- Шапку давай, а? Три года она тебе ни к чему, военную будешь носить. Держи кепку.

- Кирюха, снимай пиджак, скоро гимнастёрку получишь.

- Слышь, зачем тебе ботинки? Снимай, держи тапочки.

- Во, гляди, брюки точно мой размер. Снимай, держи спортивные.

Откуда эти люди узнали, что именно в это время по городу пойдёт колонна новобранцев? Наверняка ведь об этом не сообщали по радио или в газетах.

На тринадцатый километр, к бане подошла совсем не та колонна, которая выходила с вокзала. Внешне, разумеется. Благо – ночь, не видно. Отдавали легко, понимая, что и вправду за три года нужда в этих вещах отпадёт. Пока дожидались очереди на помывку, сожгли на кострах все выменянные лохмотья: ноябрьские ночи и в Самарканде неласковы.

Под утро попал в баню. Наскоро помылся, взял указанную стопку одежды (в размерах будем разбираться завтра) и в казарму. На подушку голова упала уже во сне, успели только разглядеть, что казарма большая, а кровати двухъярусные.

Первое утро первого дня в армии… Ещё не пришло осознание того, что на три года ты отделён от привычного мира жёстким распорядком дня, полной властью командиров над твоим существом, если не духом, то телом уж точно.

- Рота, подъём! – голос старшины дробится на четыре голоса сержантов-заместителей командиров взводов:

-Первый взвод, подъём!

- Второй взвод, подъём!

- Третий взвод, подъём!

- Четвёртый взвод, подъём!

- Рота, повзводно – становись! – старшина, стоя в проходе между рядами кроватей, поднимает руку.

Сложно бежать в строй через полминуты после команды «Подъём!». Пока надеты только бриджи. Никто не объяснял надо ли завязывать тесёмочки, что болтаются внизу, многим неизвестно с какой стороны ноги начинать наматывать портянку, изнутри, или снаружи, как, не глядя, надеть ремень, чтобы звезда на пряжке не повисла вверх ногами.

Старшина смотрит на часы, ожидая, когда последний новобранец займёт место в строю:

- Почти четыре минуты. Товарищи сержанты, объясните военнослужащим порядок действий по команде «Подъём!».

Оказывается, пробуждаться и вставать с постели тоже надо уметь.

- Слушать сюда! Первое движение по команде «Подъём!» - сбрасываем одеяло к ногам, на спинку кровати. Второе – спрыгиваем с кровати так, чтобы следующим движением схватить бриджи. Надели бриджи – хватаем сапоги. Обращаю внимание: бриджи не застёгиваются, а только надеваются. Натянули сапоги – хватаем гимнастёрку, шапку, ремень и бежим в строй. На ходу надеваем гимнастёрку, затем шапку на голову. Уже в строю застёгиваем бриджи, заправляем гимнастёрку и надеваем ремень.

- Всё ясно? – старшина снимает с руки часы, оглядывает корявый строй:

- Рота, отбой! Товарищи сержанты, проверить укладку одежды.

Командиры отделений ходят вдоль кроватей:

- Так, шапка, ремень, бриджи, гимнастёрка. Сапоги рядом. Всё правильно. А где твои бриджи с сапогами?

- Товарищ сержант, не успел я. Так улёгся.

Сержант сбрасывает с новобранца одеяло:

- Раздеться, уложить вещи как положено. Ещё такие умные есть? Нет? Не советую хитрить, никуда вы не денетесь, каждый научится делать подъём за сорок секунд. Всё, товарищ старшина, команда «Отбой» выполнена.

- Рота, подъём!

Оказалось, служить будем в учебной дивизии. Она только что сформирована и мы будем первым её выпуском. Наш полк – танковый, два батальона будут готовить механиков-водителей, третий – командиров танков. Из учебной базы пока только механический парк. Учебные корпуса для теоретических занятий будем строить сами. Казармы – бывшие конюшни буденовской кавалерии. Одно стойло – две двухъярусные кровати. Под одной крышей, безо всяких перегородок – полторы сотни человек. Ну, раз кони жили, то и мы выживем. Бетонный пол мыли так: тряпку намочил посильнее и поволок её от входных дверей внутрь, тащишь, пока не высохнет и не перестанет оставлять за собой мокрый след. Пройденная площадь считается вымытой. Называлось это действо – вождение задним ходом с закрытыми люками.

Первое построение. Командир роты, капитан Шворень, невысокий, полноватый, лет тридцати с небольшим (боже, какой старый?!) оглядел своих подопечных:

- Первым делом – разобраться с обмундированием. Кому в бане попался не его размер – меняйтесь друг с другом до тех пор, пока не останутся те, кому ничего не подошло. Им старшина выдаст подходящее из каптёрки. Ваша фамилия, товарищ курсант?

- Быков, Юра.

- Положено отвечать: курсант Быков, товарищ капитан. Повторите.

- Курсант Быков, товарищ капитан.

- Почему стоите сзади и без сапог?

- У меня сорок седьмой размер. Не нашлось таких.

- Старшина, заказать на склад дивизии.

- Есть, товарищ капитан.

Два месяца Юра ходил, отстав от роты на пять шагов и в домашних тапочках. Два десять ростом и сто пять весом.

- Юр, расскажи, как в вашей деревне в баню ходили? – в курилке внимательная тишина. Те, кто уже слышал, находятся в предвкушении удовольствия от реакции тех, кто слышит впервые.

Юра безотказен:

- А чо особенного? В субботу каждая улица топила баню. Одну на улицу. По очереди. В эту субботу, к примеру, у меня, а в следующую – у тебя. Для экономии. Каждая семья приходила со своей охапкой дров.

- Как же вся улица успевала перемыться-то?

- Так вместе мылись. Разом человек по десять, а то и больше. Сколько на лавках умещалось. Скажем, на одном конце лавки я моюсь, на другом – соседка с дочкой.

Курилка умерла. И взрыв:

- Мужики с бабами, что-ли? Врёшь, поди, как так можно?

- А чо тут такого-то? – Юра флегматично пожимает саженными плечами, - и спинку один другому потрём и попарим как следует.

Помолчав для лучшего переваривания услышанного:

- А кем ты работал?

- Трактористом.

Ну, не может же быть, чтобы с такими свободными нравами всё остальное как у всех! Допрос идёт вглубь:

- И как же ты с девчатами после таких бань?

- Нормально, - Юра уже научился держать паузу и владеть вниманием.

- Как это нормально? – волнуется молодая, горячая аудитория, - что, с одной, что-ли дружил и всё?

- Всяко бывало. Я часто на ферме работал, на молочной. Ну там навоз вывезти, сена или комбикорма привезти. Так, какая доярка в кустики побежит по нужде – та и моя.

- Так они, наверное, только и бегали? В кустики-то?

Юра молча улыбается. Чувствуется, что воспоминания приятные.

Миша Субботин. Один из всей роты призвался позже своего возраста. Ему двадцать один, женат. Интеллигент. На следующий день после приезда обратился к замкомвзвода:

- Товарищ сержант, как Ваше имя?

Сержант удивлённо:

- Евгений Касьяненко.

- А по отчеству?

- Сергеевич, - а зачем Вам это?!

- А меня – Михаил Александрович. Очень приятно. А то «товарищ сержант», «товарищ курсант» - как-то уж слишком официально. Правда же?

- Вы, что, собираетесь обращаться к командирам по имени-отчеству?

- Да, конечно.

- Отставить, курсант Субботин. В армии обращаются только по званиям, запомните это на все три года Вашей службы. Понятно?

- Так точно, товарищ сержант.

- Вот так-то.

Как типичный ( в обывательском понимании) интеллигент, Миша нескладен, неумел и слабоват физически. Гимнастёрка под ремнём никак не хочет расправляться, бриджи, больше, чем у других похожи на кавалерийские галифе, звёздочка на шапке норовит повиснуть над глазом, ухом, но не прямо по носу. На перекладине подтягивается один раз, коня игнорирует полностью. Разбегаться-то он разбегается, только перед самым снарядом тормозит так, что дым из сапог. Но… не можешь – научим, не хочешь – заставим.

- Рубцов, Быков, привяжите свои ремни к ремню Субботина с двух сторон. Взялись крепко. Разбегаетесь вместе. Когда Субботин начинает тормозить – отрываете его от земли и тащите через коня. Вперёд!

И летит Миша воробышком, кувыркается по опилкам. Но, опять же, как истинный интеллигент, терпит, даже не ворчит. Надо – значит надо. Даже странно как-то: за год совместной службы никто не услышал от него ни одного мата. Зато в беседах об экономической политике равных ему нет. Сказывается опыт и, наверное, призвание. Иначе как бы он умудрился в свои двадцать один поработать два или три года бухгалтером?

Что-то неладное творится. Уже несколько дней просыпаюсь утром с ощущением, что ночью описался. Постель вроде сухая, пятен нет, а нос чует. Бегу в туалет – не пустой. Ничего не понимаю. Стал просыпаться раньше подъёма, проверяю, ощупываюсь – всё нормально. Тревожно и неприятно. Но, в конце концов, прояснилось. Благодаря тому, что к подъёму уже не сплю, вижу, как слетают с кроватей соседи. Одеяло от себя и прыжком на пол. Все, кроме одного, того, что спит на нижнем ярусе подо мной. Он, не снимая одеяла, вылезает на подушку, а потом на пол. Улучив момент, проверяю. Вот! Нашёл. Пока матрац не пропитался, запах был, но слабый, зато теперь весь поднимается ко мне.

Найти – нашёл, ну и что? Сказать стесняюсь даже виновнику, не то, что ещё кому-то. Пару дней набирался смелости. Долго убеждал его самому признаться командирам. Сержанты решили вопрос быстро. На утренней поверке:

- Взвод, на оправку и строиться на зарядку! Курсант такой-то, вынести постель на просушку. Кровать заправите вечером, после занятий.

После многих проверок оказался энурез. Парень скрыл это от призывной комиссии. Предложили демобилизоваться досрочно. Он плакал на приёме у командира полка, просил оставить в армии. Назначили штабным писарем (это ж надо, какая игра слов получилась?), перевели жить в отдельную каптёрку. Человек был счастлив.

 

 

 

 

Гена Ерёмин. Высокий, худой и всегда голодный. На стройке, во время перекура, мечтательно произнёс:

- Сейчас буханку хлеба безо всякой запивки съел бы…

- На спор? Не съешь – купишь две.

- Съем, - решительно сказал Гена.

Детство ещё не выветрилось, сбегали в магазин, принесли хлеб. Уселись кружком, наблюдаем. Половина буханки ушла быстро и, показалось, легко. На второй половине процесс замедлился.

- Пацаны, воды бы глоток.

- А спор? Побежишь за двумя буханками.

Ещё через пять минут:

- Всё, не могу больше. Считайте, что проиграл.

- Ладно, доедай, как хочешь. С водой, так с водой. Считай, что выиграл.

Вопрос на засыпку, для тех, кто не служил тогда с нами: угадайте с трёх раз, чем нас кормили в солдатской столовой? Любое пари держу – не угадаете. В дюралевом бачке на десять порций, в горячей перловой каше плавали десять кусков варёного свиного сала. Каждый граммов на сто пятьдесят. Это в Самарканде, когда на улице плюс тридцать – тридцать пять! В первые дни это выглядело издевательством, тем более, что многие ещё доедали шанежки да бублики из маминых сидоров.

Оценили военный рацион тогда, когда отцы-командиры дали нагрузку по полной программе. Более полугода учились тактике особо зверским методом: пешим по-танковому. Что это такое? Трое становятся в колонну, изображая командира танка, наводчика и заряжающего, один – слева, это механик. В целом – танк. И по полю на максимальных скоростях. Движение в колонне, разворот в боевую линию, атака, отход на подготовленные позиции, рытьё танковых окопов. Полный профиль такого «окопчика» - сорок кубиков земли. Сапёрными лопатками, поскольку настоящие лопаты оставались на настоящих танках. Но надо отдать должное командирам: больше половины окопа рыть не заставляли. Возвращаясь в казармы, снимали белые от высохшего пота гимнастёрки и ставили вдоль стен. Именно ставили, таким был слой окаменевшей соли. Поэтому форма одежды на обед была… опять не угадать – трусы и сапоги. Зрелище не для смешливых: от десятка казарм вытягиваются на центральную аллею десяток колонн, по полторы сотни человек каждая, на которых только армейские, до колен, трусы и избитые вкривь и вкось, но до блеска начищенные кирзачи. Вот тогда, в столовой, истекая потом, за пятнадцать минут съедали и кашу и сало. И много не казалось.

Старшина был у нас изрядным юмористом, правда, источник юмора открылся позднее. Не участвуя в наших занятиях пешим по-танковому, он встречал роту отдохнувшим и бодрым. Поэтому, по дороге в столовую, нередко командовал: «Р-рота!» и рота, высоко поднимая голые коленки, вытягивая носочки, переходила на строевой шаг. Не все командиры одобряли марширование строевым шагом в трусах, но пока не вмешивались. Цирк прекратился после серьёзного происшествия. Однажды к команде: «Р-р-рота!» добавилась следующая: «Песню!». Запевалы затянули: «Маруся, раз-два-три, калина…», но рота подхватила слабо. Старшина, шагая сбоку колонны, пригрозил: «Буду водить вас по плацу до тех пор, пока не споёте, как положено». Но песня не получалась. Когда до столовой осталось тридцать метров, раздалась команда: «Рота! Правое плечо вперёд! Запевай!». Песня совсем скисла, сто пятьдесят человек молча ходили по периметру строевого плаца. Наконец, после очередной команды на поворот, колонна пошла прямо, вышла на центральную аллею и направилась к казарме. Молча. Старшина перепугался не на шутку. Попробовал повернуть роту в столовую, сказал, что ладно уж, можно и без песни, забегал вперёд…, но рота молча обходила его и продолжала идти в казарму. Когда подошли к казарме, оказалось, что старшина исчез, а роту ведёт один из сержантов, командир отделения первого взвода. Расходиться не стали, стояли в строю. Прибежал командир роты, за ним появился дежурный по полку.

- Товарищи курсанты!- капитан Шворень был раздосадован и возбуждён, - мы разберём этот случай потом, а сейчас – на обед.

- Я дал команду, - вступил дежурный по полку, майор Захаров, - на ваших столах уже заменили остывшую пищу.

- Сержант Касьяненко, ведите роту, - капитан махнул рукой в сторону столовой.

Это был последний случай марширования и пения в трусах.

Юра Накалюжный. Рыжеватый, в конопушках. Кудрявый, точнее, волнистый. Симпатичный украинец. Рыжая, в завитушках шерсть не только выглядывает из-под воротничка, но ещё растёт на спине, плечах и, кажется, даже на коленках. Рассудительный, спокойный, чуток себе на уме.

- Юра, тебя девчонка ждёт из армии?

- Ну, не то, чтобы ждёт. Переписываюсь с одной.

- Демобилизуешься – женишься?

- Нет. Надо сначала поступить в институт, окончить его, поработать, получить квартиру. Кое-что купить из обстановки. Потом можно подумать и о женитьбе.

- Юрок, к этому времени невест для тебя не останется.

- Ничего, когда понадобится – найду.

Когда девчонка перестала писать, переживал страшно. Если бы у него была тогда возможность поехать к ней – женился бы, не раздумывая и забыв все свои рассудочные упражнения.

Вася Бурдзгла. Мама – русская, из вятских, папа – солнечный грузин. Плод любви – чёрный, как смоль, горбоносый – беркут позавидует, широко поставленные глаза – здоровенные, чёрные маслины, обрамлённые длинными, девичьими ресницами под изломанными круто, чёрными же бровями. А внутри – весь вятский. Это надо же. Стеснительный, уступчивый, добрейшей души. Сразу чувствуешь – с ним в разведку можно. Не подведёт, не бросит.

У Васи двое дядьёв по папиной линии живут в Грузии. Пишут племяннику, чтобы после армии не возвращался в Челябинск, к папе с мамой, а ехал к ним.

«Приезжай, дорогой, не надо никаких техникум-мехникум, институт-минститут. Даём тебе бригаду рабочих и гектар виноградника. Через год построишь дом, через два – купишь машину. Ну, не «Волгу», может быть, «Жигуля» для начала. Невест построим в две шеренги, сам выбирать будешь».

Вася не колебался ни минуты. Вернулся в Челябинск, окончил металлургический институт. Когда в человеке есть стержень, путь его прям и ясен.

Летние ночи в Самарканде. Иногда приходится намочить простыню, чтобы заснуть. Как спали в такой жаре буденовские кони?

Однажды, не выдержав, пошли после отбоя в бассейн. По одному, будто в туалет, вышли мимо дневального. Почти в полной темноте барахтаемся в бассейне, блаженствуем. Кто-то ещё плавает, слышим, но не видим. Вернулись в казарму опять же по одному.

На другой день, к ротному разводу подошёл командир батальона, подполковник Майоров (ей-богу, не выдумал, был такой):

- Курсанты Долгушин, Накалюжный, Бурдзгла, Субботин, Феоктистов, выйти из строя!

Вышли, уже поняв, в чём дело, но… поздно.

- За самовольное купание в бассейне, в неположенное время, по одному наряду вне очереди!

- Есть по одному наряду вне очереди! – хором.

- До обеда спустить воду из бассейна и очистить его до блеска. Наряд ясен?

- Так точно!

- Встать в строй!

Первое увольнение в город. Самарканд – это сказка!

«О мира блеск, лазурный Самарканд,

В тебе седой истории преданья»

(Гафур Гулям)

Прав был поэт. Гуляя между древних стен Регистана, безо всяких гидов и сопровождающих чувствуешь – здесь казнили и награждали, плакали и веселились те, кто кроил мир по своему усмотрению. Обычный человек среди величественных стен, минаретов, арок и куполов физически ощущает свою малость. А тот, кто владеет этим, будь он метр с кепкой и в прыжке, какой же большой и сильный!

А базар?!

- Шашлык, лагман, шурпа, плов – покупай!

- Виноград, дыня, урюк, кишмиш – покупай!

- Лепёшка, чай зелёный, шербет, рахат-лукум – заходи!

- Вино молодое!

На голодный желудок к такому базару лучше не идти. От запахов и зазывных криков можно упасть в обморок. Тут же, рядом, то, что сейчас называется вещевой рынок. Купить можно всё. От иголки до трёхлинейки.

Сам город утопает в зелени. На улицах чисто. По трамвайным путям, не спеша, цокает копытцами ишачок. На нём женщина. В чадре. Или старичок. В тюбетейке. У них свои дела, им трамваев или автобусов дожидаться недосуг.

Кинотеатр «Шарк Юлдузи» - «Звезда Востока». Не самый шикарный, но именно в нём мы смотрели кино.

Самое общее ощущение: жить в этом городе должно быть приятно.

Парадокс не парадокс, но вот факт: во всех республиках Средней Азии военнослужащим запрещалось посещать старые районы городов. Могли и украсть и убить. И там всегда патрулировал вооружённый наряд. С другой стороны, редкий хозяин винной лавки на базаре не окликнет:

- Ребята, заходите, угощаю молодым вином. Вот открытая бочка, вот банки (поллитровые), пейте, кушайте. Будете уходить – позовите. Хоп?

- Хоп майли.

Солдатских трёх рублей с шестьюдесятью копейками хватало на пару увольнений. А больше и не получалось. Махорку давали бесплатно. Потом появились махорочные сигареты «Звезда». Четыре копейки пачка. Дёшево и сердито.

- Солдатик, солдатик, иди-ка ко мне! – Это командир полка, подполковник Данильченко проверяет строительство учебных помещений. – Будет зима, дождь, холодно, а я прикажу тебе подобрать и сложить вот эти доски.

Так он ругает за беспорядок. Маленький, щупленький, лет шестидесяти с лишним. Когда на полковой развод приезжает командир дивизии генерал-майор Касперович, картина получается карикатурная: от штаба полка чеканит шаг молодой сорокалетний генерал, высокий, фигуристый красавец, а ему навстречу семенит с докладом худенький старичок, с трудом удерживая ладонь у виска. Правда, командовал подполковник всего полгода. Его сменил полковник Караваев. Этот был светлой копией Касперовича. И когда они рубили строевым навстречу друг другу – это было что-то!

Первым приказом по полку полковник Караваев переодел и переобул полк. Хотя сроки носки ещё далеко не вышли. Учёба «пешим по-танковому» да плюс строительные работы превратили обмундирование в лохмотья задолго до положенной замены. Данильченко, в преддверии пенсии опасался нарушить Устав, да и характером слабоват был, зато Караваев не боялся никого и ничего.

Вторым приказом он погнал офицеров полка (всех, без исключения) на ежеутренний кросс. В пять километров. Сам бежал впереди, прибегал первым, доставал секундомер и ждал остальных. Не реже, чем два раза в неделю заходил в общую столовую, присаживался к столу, наливал себе из общего бачка, обедал и уходил. Если молчал, значит нормально.

На 23 февраля распорядок дня поменялся. Нет стройки, нет пешим по-танковому, только теоретические занятия. На обед – плов! Заходим в столовую, а на столах огромные блюда с пловом, ешь – не хочу! Вечером двойная порция сахара и масла, вместо хлеба – свежие лепёшки. После ужина торжественное построение, награждение почётными грамотами, объявление благодарностей. Стемнело и вдруг – салют! Ракеты летели со всех сторон, строевой плац осветился разноцветными огнями. Не уставшие, вкусно поевшие, награждённые, поблагодарённые да ещё и салют. Хорошо!

Первый урок по вождению танков. Это так называется, а на самом деле – танк стоит на колодках, гусеницы болтаются в воздухе. Задача – завести двигатель, суметь включить и выключить две-три передачи. И всё равно не так-то просто. Ревут двигатели, скрежещут коробки передач, гусеницы то взметнутся бешеным рывком, то повиснут беспомощно. Сизоватый дымок из выхлопных труб.

- Привыкайте, ребята, этот запах должен стать вам родным. Лучше одеколона. – Это командир взвода, лейтенант Неумывакин (ну не виноват я, были именно такие фамилии) подбадривает своих курсантов.

Почему-то считалось, что овладеть танком проще всего трактористу. Совсем не так. Общие у танка с трактором только рычаги. Представьте себе трактор, несущийся со скоростью сорок или пятьдесят вёрст в час. Рассыплется к едрене-фене. А тракторист непременно катапультируется, не выдержит. Шофёру такой ход привычнее. Только всё равно, когда подумаешь, что под тобой взбрыкивают сорок тонн, по спине холодок ползёт. Кажется, что никакими рычагами да педалями не удержать. Но постепенно, от занятия к занятию растёт уверенность в управлении, а способность танка преодолевать препятствия рождает почтительное уважение. В самом деле, эскарп, контрэскарп (ступеньки вверх и вниз), противотанковый ров и даже противотанковые ежи можно преодолеть, если ехать умеючи. Самое невинное, на первый взгляд, препятствие оказалось и самым опасным. И для танка и для человека в нём. Это – валик, то, что на дорогах называют « лежачими полицейскими». Если проезжать его без остановки, то передняя часть танка поднимается, а когда центр тяжести перейдёт вершину валика – резко опустится. Получается удар в двух точках: задней и передней при повисшей середине. Был случай, когда на валике танк разломился пополам, а механик-водитель сломал себе спину. Поэтому танк взлетает на валик, в момент, когда центр тяжести совпадает с вершиной (этот момент надо уметь уловить!) – резкий тормоз. Танк замирает, плавно опускает нос и в момент касания земли – полный газ! Это классное вождение. Обычное – то же самое, только скорость не та, тормоз не резкий, да газ не полный.

Наряд на кухню. Не наказание, нет, обычный очередной наряд. Помните?:

- Сколько в полку человек?

- Военная тайна.

- А на сколько человек картошку чистите?

- На полторы тысячи.

С десяти вечера до трёх часов ночи (в три приходят повара) надо почистить шестьсот килограммов. Втроём. Ножичками, поскольку машины для чистки картофеля поломаны и не работают. Заданьице, доложу я вам…

Другой наряд: переборка картошки в полковом овощехранилище. Вылезли на солнышко перекурить и вдруг радио: « Работают все радиостанции Советского Союза! Передаём сообщение ТАСС!». Левитан! Неужели Карибский кризис?! Но дальше: «Сегодня в Советском Союзе успешно осуществлён запуск искусственного спутника Земли с человеком на борту!». 12 апреля, Юрий Гагарин. Прыгаем, кричим, как сумасшедшие.

Приказ по полку: подготовить парадную форму одежды. Дивизионный парад на день Победы. Получить у старшины парадные мундиры, почистить, погладить, пришить подворотнички. И снова сдать старшине. До парада. И вот тут-то и выяснился источник веселья и юмора нашего дорогого старшины. Половины парадных мундиров нет в каптёрке. Пропито. Дело в том, что узбеки весьма охотно покупали солдатское обмундирование вообще, а парадное – просто с руками отрывали. Не для форса, для работы. Добротный материал и сшито удобно. Главным эквивалентом стоимости мундиров было вино. И старшина по одному, по два вынес за полгода чуть не сотню. На что рассчитывал, как думал объяснять пропажу – бог весть. Возможно, думал, что не пригодятся и потихоньку спишутся. Но списали его самого. Уволили из армии досрочно. Выдали новые мундиры и назначили нового старшину.

Дивизионный плац (в обычное время – стадион) обнесён глиняным забором – дувалом. К празднику приказано его побелить. На роту – полсотни метров. Выдали побелочные кисти и ведро извести. Больше нету, тяните на всё задание. Ага, потянешь, по глине-то. На десяток метров и хватило. Пошли искать. Дошли до дома генерала Касперовича. Дом в глубине сада, сад огорожен металлическим забором с кирпичными столбами. Забор уже покрашен, столбы в стадии побелки. Вот и бочка с известью. Подсунули палки и ходу! Заканчиваем белить свою часть и вот он – генерал. На Уазике, сам за рулём, в гражданской одежде: летние брюки и белая тенниска.

- Здорово, орлы!

- Здравия желаем товарищ генерал!

- Как дела? К празднику успеете?

- Уже заканчиваем задание. Осталось пару метров.

- Молодцы! Благодарю за службу!

- Служим Советскому Союзу!

- Ну-ну, не буду мешать. Заканчивайте.

А мы было испугались: а ну, за своей извёсткой приехал?

Пронёсся слух: приезжает Главком Сухопутных Войск – маршал Чуйков. С инспекцией. Вероятно посетит и танковую директрису. Две роты на очистку территории директрисы. Степь бескрайняя. Роты растянулись одной длинной шеренгой с интервалом два метра и на полусогнутых вдоль этой самой директрисы. Задание – собрать окурки. Собрали. Десятка два на полукилометре степи. А Чуйков в степь не поехал. Но нашего полковника Караваева с должности снял. Тряпочное радио донесло: на учениях Чуйков дал Караваеву вводную – Узбекистан заявил о выходе из СССР и отказался поставлять Вашему полку продовольствие. Ваши действия? - Полковник думал недолго: Раздам личное оружие – сами прокормятся.

Попробуйте придумать другой ответ. Как говорится, какой вопрос ….

На выпускные экзамены в дивизию приехал Командующий ТуркВО – генерал Армии Иван Иванович Федюнинский. Если можно не по Уставу – хороший дядька. Он заходил то в одну аудиторию, то в другую, присаживался, слушал ответы курсантов. На бойкие ответы одобрительно кивал головой, и тогда можно было нести любую галиматью – положительная оценка была гарантирована. Главное – говорить громко, чётко и не останавливаясь.

На прощанье пришёл в парк, забрался в Т-54, осмотрелся:

- Вот видите, как здесь просторно. Не то, что в тридцатьчетвёрке. Верно?

- Верно, товарищ генерал Армии!

Ну да. На учениях в тридцатьчетвёрке спали по восемь человек, в пятьдесятчетвёрке – едва пятеро помещались.

Всё. Позади год учёбы, впереди – два года механиком-инструктором в ТТУ – Ташкентском танковом училище. В городе Чирчике.

Первый выезд на занятия с курсантами училища. Самовытаскивание. Есть несколько способов вытащить самого себя из трудной ситуации. Можно прикрепить буксирный трос одним концом к гусенице, другим – к мертвяку на ровном месте. И, наматывая трос на гусеницу, вылезти из грязи. Можно привязать к гусеницам бревно и, подминая его под себя, продвинуться на длину корпуса. Затем бревно переносится вперёд и операция повторяется. И есть элементарная буксировка, когда одна или две машины скребут гусеницами, удерживая буксирный трос внатяжку, а третья с разгона рвёт вперёд. Землю можно вывернуть наизнанку, не то, что танк из грязи вытащить.

Приехали в район занятий. Руководитель командует:

- Загнать машины в болото. Тридцатый – самовытаскивание тросом, тридцать пятый – буксировка, двадцать четвёртый – с бревном.

Те двое – старослужащие, по третьему году и уже по году – инструкторами. Быстренько заехали в болото и доложили: всё, застряли. А моя славная боевая не хочет застревать и всё! Как ни заеду – выезжает на другую сторону безо всяких ухищрений с брёвнами. Нашёл всё-таки колею старую, выровнялся по ней и как ахнул в болото! Вода пошла поверх брони, полилась в люк механика-водителя и в трансмиссию. Попробовал выехать – куда там! Засосало так, что гусеницы не хотят вертеться.

- Товарищ подполковник, машину заливает, надо срочно вытаскивать!

- Ты в очереди последний, вот и подожди.

Через пару часов два танка в кильватер тянут, взрывая землю гусеницами, а спецтягач на базе тридцатьчетвёрки пятится назад, послабляя трос, затем разгоняется и рвёт вперёд всю связку. Однако, фигушки. Из болота торчит только башня и от таких рывков даже не вздрагивает. Последняя надежда – завестись и помогать своим двигателем. Завёл, помог. Выехал, только давление масла упало до нуля. Вода попала в картер, подшипники коленвала накрылись. С первого занятия вернулся на буксире. Те двое:

- Ты что? Не соображаешь? Думаешь, мы тоже заехали так, как ты? Да мы и не застревали вовсе, только вид сделали. И тебе надо было так.

- Но я-то думал надо по честному. Сказано было – застрять. Ну и постарался.

- В другой раз будешь умнее.

Буду, только танк списали на капремонт. Но нет худа без добра. Получил взамен пятьдесят пятую. Единственную (пока) на всё училище. Не новую, надо сделать средний ремонт. За пару месяцев перебрал её своими руками до последнего болтика.

Кроме нас в батальоне служат десятка полтора сверхсрочников. Среди них старшина Суров. Невысокий, худощавый. Участник войны. Воевал на тридцатьчетвёрке со сдвоенной башней, были и такие тогда. Во время боя снаряд угодил под башни, сорвал обе. Из всего экипажа уцелел только механик-водитель. И спустя много лет именно старшина Суров поломал спину на прыжке с валика. Долго лечился, случилось обезвоживание организма, говорит, что весил тогда тридцать килограммов. Мышцы под кожей превратились в маленькие комочки на косточках. Жуть. Врачи почти поставили на нём крест, но он выкарабкался. Начал пить воду большими дозами, а в туалет не ходил. Вся вода уходила на восстановление массы тела. Несмотря ни на что влюблён в машину. Знает её наизусть, а ездит так, что смотреть приятно. Вроде и не торопится, двигатель не перегревает, а норматив мастера вождения всегда перекрывает. И пользуется ответной любовью. Не было случая, чтобы его машина вышла из строя где-нибудь в поле, невпопад. А такое бывает. А бывает и такое…

Возвращаемся с поля. Колонной в десяток танков. Один останавливается. Механик открывает трансмиссию, разглядывает двигатель.

- Что случилось, Аркаша? Помочь? – каждый, проезжая мимо, притормаживает.

-Да, ерунда, справлюсь. Поезжайте, я догоню.

Не догнал. На ужин сходили, а Аркаши всё нет. Что-то серьезное, наверное. Дневальный позвонил зампотеху, тот распорядился:

- Сержанту Муращенко выехать навстречу, не удастся исправить – притащить на буксире.

Коля уехал. Вернулись вместе, Аркаша Петрик поужинал и, ни слова никому не говоря, улёгся спать.

-Коля, ну так что случилось-то? Расскажи, ведь и другим может пригодиться.

- Не пригодится. Не расскажу.

Рассказал, только почти месяц спустя. Когда Аркаша разрешил.

- Ну, подъехал. Он стоит. Говорит, что двигатель не заводится. Аккумулятор уже посадил, не фурычит и всё. Всё уже, говорит, проверил, даже угол опережения подачи топлива менял – не помогает.

- А топливо проверял? Не кончилось?

- Посмотри сам. Полные баки, я их в первую очередь проверил. Передняя группа только пустая.

- А кран-переключатель на какую группу открыт?

- Не смотрел… Ах ты ж, мать честная! Я же всегда ездил на передней группе баков! Коля! Расскажешь кому – убью! Это ж надо так облажаться!

Короче, всех делов было – повернуть ручку крана.

 

Подводное вождение. Может ли танк переплыть реку? Может. Не только переплыть, но и элементарно переехать по дну. Не плавающий танк, конструкцией которого предусмотрена способность плыть по воде, а обычный средний танк, весом больше сорока тонн. Чтобы он поплыл, к бортам прикрепляют специальные понтоны и вперёд. Чтобы переехал по дну – навешивают специальное оборудование. Во-первых, герметичная «накидка» на трансмиссию, чтобы вода не попала на электрооборудование и не помешала вращению вентилятора, охлаждающего радиатор, во-вторых, клапана на выхлопной патрубок, без них вода попадёт внутрь двигателя, в-третьих, ведь двигателю тоже нужен воздух, не горит топливо без кислорода, поэтому на один из люков устанавливается воздухоприёмная труба. Она и определяет предельную глубину водной преграды, которую может преодолеть танк. Обычно это шесть-семь метров. Четыре – труба, плюс два с лишним – высота люка над землёй. Практически, на любой реке можно найти место для такой переправы.

Оборудование устанавливается на некотором удалении от реки, в укрытиях, незаметно для противника. На ствол надевается герметичный чехол, щели прицелов и пулемётных стволов замазываются специальной замазкой, ей же обмазываются по периметру люки. Танковое подразделение вырывается из укрытия, с ходу ныряет в реку, на выезде сбрасывает трубы, открывает трансмиссии (всё это делается изнутри, поворотом рычагов) и в бой!

Танк-то подготовить несложно, а вот усидеть внутри, когда он погрузился в муть, поднятую своими же гусеницами, понимая, что в любой момент можно нырнуть в необнаруженную разведкой яму, или развернуться по течению (такое бывает запросто) и ехать к ближайшему морю, пока не утонешь – гораздо труднее. Несмотря на изолирующий противогаз за спиной. Который, кстати, предписано надеть в последний момент. Перед выходом наружу. А, в случае необходимости покинуть машину под водой, надо сначала полностью затопить внутреннее пространство. Не из злых намерений, просто иначе не откроешь люк. Пока не выровняешь внутреннее давление с наружным. Сухие, бесстрастные слова инструкций и наставлений обрастают сочными яркими слоями воображения. Получается такой монстр, что не каждому удаётся удержать себя в руках. Один начинает метаться, хвататься за что попало, другой, напротив, цепенеет и превращается в живой труп. За рычагами управления, то бишь на месте механика-водителя, и то и другое одинаково опасно. Выход один – бить по голове. Пока не приведёшь в чувство. На учебных занятиях так и делали. Довелось увидеть и другие, более серьёзные последствия водобоязни. Один из инструкторов никак не мог «замочить» машину. Измазал мастикой всё, кроме, разве что, сварочных швов. Заезжает в воду и сразу назад. Течёт! Дня три продолжалось такое. И как-то так получилось, что обратили внимание не на машину, а на её хозяина. И ужаснулись! Глаза лихорадочно блестят, щёки ввалились, пожелтел, бреется по два-три раза в день и всё равно выглядит небритым, комбинезон повис, как на палке! И это за три дня! А признаться стыдился. Оставили его на берегу, учить курсантов устанавливать и снимать оборудование, а на машину посадили другого инструктора. И всё прошло! Машина пошла на занятия, хозяин за неделю вернул себе прежний цветущий вид…

***

- Толя, сегодня ночью тебя хотят «привести к присяге». – Это Юра Накалюжный решил предупредить друга. – Случайно услышал, как старшина Суров договаривался с другими сверхсрочниками. Что будешь делать?

- А что делать? В твоей машине спать лягу. Найдут – будем отбиваться вместе.

В принципе, процедура эта не страшная. Ну, перегнут через ствол пушки, ну врежут по заднице несколько раз верёвкой с узлом на конце. Вытерпеть вполне можно. Но не хочется. Дождавшись темноты, делаю пару демонстративных кругов вокруг стрельбища, потом незаметно ныряю к Юре.

- Юрок! Ты не видел, куда это Толя запропастился? В машине нету, в аул, что-ли, к казахам ушёл? – Это Суров разведку проводит.

- Не знаю, старшина, он мне ничего не говорил. Да, вроде никуда и не собирался.

- Ну, появится – скажи, что у нас есть к нему вопрос. Пусть к моей машине подойдёт.

- Ладно, скажу.

Внутрь не заглянули, уверены были, что их намерение никому не стало известным. Утром за завтраком объявляю:

- Старшина, присяга, как и приговор, может быть исполнена только один раз. Вчера не получилось – сам виноваты, что не довели дело до конца. Согласен?

- Согласен, - смеётся старшина…

***

Апрель. В степи зацвели тюльпаны и маки. Зрелище совершенно необыкновенное: алое покрывало земли под ярко-синим небом. Кажется, что все жители Чирчика, свободные от работы, устремились на природу. С полевых занятий возвращаемся с «десантом» на броне. В руках у «десантниц» - охапки цветов. Покидая машины у ворот училища, они оставляют алые букетики за поручнями башни, в прицельных щелях, даже в пушечных стволах. Весенний карнавал любви!

***

Служба в военном училище весьма существенно отличалась от службы в линейных частях. Главное преимущество – танцы. Они пользовались сумасшедшей популярностью у городских девушек. И, надо сказать, заслуженно. Во-первых, на этих танцах всегда соблюдался порядок, и не было «подгулявших», поскольку на территорию училища пропускали исключительно женщин. Во-вторых, самая модная музыка звучала тоже у военных. Мы вовсю разучивали чарльстон и твист, тогда как на городских танцплощадках строгие блюстители морали об этих танцах и слышать не хотели. А в-третьих, чем не партия будущий офицер Советской Армии? Вобщем, предложение сильно превышало спрос. Настолько, что, посетивший танцы, в качестве дежурного по училищу, начальник штаба издал приказ: каждому военнослужащему училища выдаётся один пропуск, по которому можно встретить и провести через КПП только одну девушку. Приказ просуществовал ровно неделю, от понедельника до субботы. Толпа девушек, не дождавшихся пропусков, пошла на приступ. Они лезли через забор, застревали между железными прутьями, обходили территорию и проникали со стороны механического парка, не реагируя на окрики и предупреждения часовых. Начальник училища отменил жестокий, дискриминационный приказ.

Вторым отличием училища были вьетнамские офицеры. Четыре роты их обучались танковому искусству. Слышно было такую роту издалека. Их обули в офицерские яловые сапоги, которые для низкорослого народа оказались наподобие болотных, то есть выше колен. Как следует поднять такую обувку им было не под силу, и подковки звенели об асфальт. Люди были интересные. Впервые попав в училище, они отказывались от масла и мяса. Объясняли это тем, что во Вьетнаме эти продукты предназначены только для детей, стариков, больных и раненых. Но вскоре понимали, что не поешь – с советским танком не справишься. Однажды, возвращаясь к своей машине после обеда, я увидел, что танк живёт! Пушка поднималась – опускалась, башня неуверенно пыталась развернуться. Поднимаюсь на броню. В башне сидят трое вьетнамцев и наш офицер. И он командует: «Пушка вниз, башня вправо! Пушка вверх, башня влево!». Сидящий на месте наводчика должен, по идее, одной рукой вертеть рукоятку подъёмного механизма пушки, другой – рукоятку поворотного механизма башни. Но… Силёнок явно недостаточно. Он обеими руками крутит одну рукоятку, потом, бросив её, хватается за другую. Делает это весьма добросовестно и даже не думает обижаться. В другой раз они сдавали что-то вроде зачёта по техническому устройству танка. Открыт люк над двигателем, офицер-преподаватель спрашивает, вьетнамцы отвечают.

- Покажите сливную пробку топливного насоса, - говорит преподаватель.

По лицу отвечавшего вижу: не знает. В руках у меня масляный щуп – проволока, длиной около метра. Потихоньку продвигаю его конец в нужное место и упираю в искомую пробку. Глазами показываю «студенту». Он тоже глазами показывает мне, что видит, а преподавателю говорит:

- Не знаю.

- Да вот же она, - подполковник протягивает руку…

Я не успеваю убрать щуп.

- А ну, марш с машины! – орёт на меня офицер, - добродетель нашёлся!

Освоившись, идут и на танцы.

- Ну как вам русские девчата?

- Хорошие. Большие, красивые, добрые.

- Ну так берите с собой после учёбы.

- Нет. Не можем.

- Почему?

- Не привыкнут они у нас. Много кушать любят.

Вьетнамцам привозили с родины кинофильмы и мы смотрели их все вместе. Часто это были документальные ленты о войне с американцами. Нам было странно видеть, что по сигналу на обед танки уползают в кусты, а солдаты покидают окопы. Война войной, а обед – по расписанию. А посылки с продуктовыми подарками несут по тропам не из тыла на фронт, а наоборот, с фронта.

***

Кто-нибудь задумается хоть на секунду, прежде чем назвать самое желанное поощрение солдата-срочника? Наверное, даже отчаянный тугодум сразу скажет, что это – отпуск. Десять дней, без дороги. О нём солдат начинает мечтать через неделю, после того, как надел военную форму. Не у всех мечта сбывается, к сожалению.

Отпуск чаще всего объявляют на праздничные и памятные даты. И праздник в семье отпускника удваивается и утраивается. Но вот позади почти два года службы, период вполне беспраздничный, нет даже намёка не то что на отпуск, а вообще на какое-то поощрение. Самая обычная, рутинная служба. Понедельник – день утренних политзанятий. Сегодня их проводит командир роты, капитан Григорьев. Два часа борьбы со сном позади. Перед тем, как объявить окончание занятий, капитан будничным голосом произносит:

- Слушайте приказ начальника училища. За … (следует обычная формула достигнутых успехов) … сержанту Феоктистову объявить отпуск сроком на десять суток, не считая дороги. Начальник училища: генерал-майор Имярек. Товарищ сержант, получайте проездные документы. Ваш поезд сегодня вечером из Ташкента. Не опаздывайте. Счастливого пути.

Рота открыла рты. А я ещё и оглох. Уверен, что ослышался. А капитан продолжает:

- У вас ведь через недельку день рождения? Вот в кругу родных и отметите. Считайте это подарком. Не слышу?!

- Служу Советскому Союзу!

- Вот так. Разойдись!

А вы бы не обалдели? Только что в голове вертелось: заправить машину топливом, отрегулировать бортовые фрикционы, проверить работу подогревателя, так как предстоит ночной выезд. И на тебе! Всё по боку, вместо парка бежать в штаб, собрать чемоданчик и на проходную!

Стою, перевариваю услышанное, тридцать человек, проходя мимо, улыбаются, жмут руку:

- Счастливо!

- Привет родным!

- Не опоздай назад!

- Вот это подарок! Поздравляю!

И только в поезде, укладываясь не верхнюю полку, поверил: еду домой!

***

Из линейных частей прибыло пополнение. В каждую роту по десять механиков-водителей. По третьему году. Опыта вождения маловато, потому что после «учебки» тренировались очень редко, только для подтверждения третьего класса. Что и немедленно выявилось. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из новых «старичков» не свалился с эстакады, не развалил стену бокса, не порушил ворота. Одному не повезло больше, чем другим. Возвращались с полевых занятий. Колонной. Он ехал в середине. Курсант, сидевший на месте наводчика, не смог включить рацию. И механик-инструктор, опустив своё сиденье, полез головой в башню, показать, как это делается?! На ходу!... Не успел. Руководитель занятий остановил колонну именно в этот момент. Со всего хода танк нашего героя врезался в танк, шедший перед ним. Ленивец заднего и бортовая переднего – вдребезги, в точке удара – сварка на холодную! Курсанты в башне не пострадали, поскольку сидели на местах, как положено. А у механика – повреждение позвоночника и сильнейшее сотрясение мозга. Полгода в гарнизонном госпитале. Во время одного из посещений пожаловался:

- Помру я тут от переживаний.

- Каких ещё переживаний? Лежишь в двухместной палате, чистенько, кормят хорошо. Лежи себе, наслаждайся.

- Так ведь это не палата, а комната дежурной медсестры. Мест недостаточно, меня и положили сюда.

- Ну и что?

- Как что?! Сёстры знают, что я пока без движения. И не стесняются. Когда есть возможность отдыхать – приходят сюда, раздеваются и ложатся на соседнюю койку. А я же всё вижу! А пошевелиться не могу. Точно, помру.

- Наоборот, быстрее вылечишься с таким стимулом.

***

Ну, служба службой, а пора подумать и о демобилизации. Поскольку есть желание поступить в институт, надо готовиться. Для будущих абитуриентов предусмотрены условия. Можно три раза в неделю посещать подготовительные курсы, специально для этого организованные в одной из городских средних школ. В результате получаешь документ, удостоверяющий успешное окончание курсов. Плюс досрочная демобилизация. Месяца на три-четыре раньше обычного, чтобы успеть на вступительные экзамены в выбранный вуз. И, наконец, есть льготы для военнослужащих в самом институте, при поступлении. Несколько сниженный проходной балл. Обычно на две единицы. Грех не воспользоваться.

Мария Владимировна – классный руководитель выпускников, а по совместительству ещё и преподаватель физики на подготовительных курсах – жалуется:

- Вот увидите, половина десятого класса не будет сдавать экзамены на аттестат зрелости.

- Почему?

- Выпускные экзамены в вашем училище заканчиваются раньше. А большинство наших выпускниц дружат с курсантами. Очень многие уезжают с молодыми офицерами. Не получив аттестата.

- Ну так что? Зато замуж вышли.

- Конечно хорошо, и пусть будут счастливы. Только по прошествии времени почти все они сожалеют о том, что не окончили школу. Вернее, бросили её, когда до аттестата оставалось рукой подать. И на работу сложнее устроиться и учёбу продолжить нельзя.

- Что же можно сделать?

Мария Владимировна разводит руками…

Да, выпуск молодых лейтенантов танковых войск Ташкентского танкового училища – двое суток непрерывного кино. У военных всё быстро: к обеду закончился последний экзамен – к ужину добрая половина уже катит к месту службы в поездах, разбегающихся от Ташкента на все четыре стороны. Многие с жёнами. Которые вчера были ещё в школе, в коричневых платьицах с белыми передничками. В училище остались только те, у кого поезд уходит завтра. И до того момента, когда уедут последние новоиспечённые офицеры, у КПП будут дежурить потенциальные супруги, сопровождаемые столь же потенциальными тёщами и тестями. Потенциал срабатывает не у всех… В карауле в это время стоит батальон обеспечения. Коля Муращенко, дежуривший на центральном КПП, рассказывает:

- С утра подъехал «Москвич». Папа, мама и дочка. К ним вышел лейтенант-выпускник. С чемоданчиком. Расцеловались, полезли в машину, и вдруг он спохватился: забыл какие-то документы в штабе. Сейчас, говорит, одна минута, только туда и обратно. Часа два прошло, а его нет и нет. Зашли ко мне, попросили разрешения позвонить, узнать, где жених затерялся. А им и отвечают: лейтенант такой-то отбыл к месту службы. Его поезд ушёл час назад. Невеста в слёзы. Не может такого быть, вон он и чемоданчик с вещами оставил. Достали этот чемоданчик, открыли, а там звено от гусеницы, в паклю замотанное, чтоб не гремело. Этот хлюст, оказалось, уехал из училища на машине, через другие ворота, через КТП.

***

Усть-Каменогорский строительно-дорожный институт. Строительный факультет, специальность ПГС – промышленное и гражданское строительство.

Интересно, как это раньше не обращал внимания, что у нарисованного или сфотографированного куба грани не параллельны между собой? Чертили-то всегда строго по осям проекций. А будущие архитекторы, на мой взгляд, вообще наиталантливейшие художники. Простым карандашом, в серых оттенках так рисуют всякие головы, кувшины и всевозможные кренделя-вензеля – глаз не оторвёшь!

Учёба – комбинированным методом. Днём работаешь, куда институт пошлёт, вечером учишься. На первые шесть месяцев, потом – обычная дневная учёба. Поэтому во второй трудовой книжке первая запись: « Ученик плотника-бетонщика «ТЭЦстрой», г. Усть-Каменогорск.». Через полгода прошусь на вечернее отделение: обстоятельства призывают работать, работать и работать. Декан факультета Ким Николай Сергеевич сверлит узкими глазками и, ничего не спрашивая, пишет на заявлении резолюцию: «Отказать». Однако, выбора нет, семью из двух студентов с маленькой дочкой кормить некому.

Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат. Гигант отечественной цветной металлургии. Гордость Советского Казахстана. Пылеуловительный цех. Какую пыль ловит? Свинцовую. Откуда она берётся? А рядом плавильный цех, вот оттуда она по трубам и летит. Мощные вентиляционные установки над плавильными печами гонят воздух в пыльцех. Где его втягивают в себя фильтрационные камеры, в которых висят сотни мешков из чистой шерсти. Проходя через них, воздух очищается от пыли, которая оседает вниз камер, ссыпается в металлические желоба и шнековыми питателями подаётся в обжиговые печи. Там её спекают в конгломерат и возвращают в плавильный цех.

Но в самом конце пылеуловительного цеха есть маленькая пристроечка. Там стоит небольшая обжиговая печь, работающая по принципу «кипящего слоя», а на втором ярусе – жидкостная фильтрационная система. Часть пыли подаётся сюда, на наклонном вращающемся барабане смешивается с концентрированной кислотой, превращаясь в гранулы, гранулы идут в печь, обжигаются, навстречу газу подаётся орошающий раствор. Гранулы уходят в плавильный цех, орошающий раствор, поглотив газ от их обжига, поступает в фильтрующую систему. Сложно? Зато установка называется СЕЛЕНОВОЙ! Даёт она немного, какие-то килограммы продукции, но они стоят того!

Концентрированную серную кислоту подвозили к установке в железнодорожной цистерне. Сменный аппаратчик перекачивал её в ёмкости, смонтированные снаружи. Гофрированный шланг, диаметром сантиметров двадцать, соединяющий цистерну с трубами перекачки, служил давно и порядком поизносился. И вот однажды… Кислоту подогнали под утро. Нацепив шланг и включив насос, я зашёл внутрь, проверить работу установки. Через пять минут вернулся и увидел, что шланг оторвался и кислота хлещет тугой струёй на землю! Ни о чём не думая, кинулся к цистерне, уворачиваясь от брызг, летящих в лицо, на голову и шею, закрутил вентиль. Поскольку другого гофрированного рукава не было, оставил всё, как было, до утра: днём разберутся и докачают. Утром передал смену и уехал домой. По иронии судьбы, именно в этот день состоялось очередное профсоюзное собрание цеха. Где одним из вопросов повестки дня было присвоение званий «Ударник коммунистического труда». И, согласно очерёдности, одним из борющихся за это звание, оказался ваш покорный слуга.

- Дошли до присвоения «Ударников», - рассказывает начальник цеха, - один, другой, третий… вот и твоя очередь наступила. Слушаю, что скажут. Все, как один, хвалят, предлагают присвоить. И никто, представляешь, никто не вспомнил о кислоте. Когда уже до голосования дошло, вижу – сейчас сделают тебя героем! Тогда только я напомнил всем, что ты ночью выпустил на рельсы восемь тонн концентрированной серной кислоты! Для её нейтрализации пришлось привезти пять самосвалов соды! И, если мы сейчас присвоим тебе почётное звание, нас же засмеют! Скажут, точно за аварию с кислотой наградили. Так что ты уж подожди пару месяцев, добро?

Отчего ж не подождать? Как раз и болячки в тех местах, куда кислота всё-таки попала, заживут.

Время от времени установку останавливали на профилактическое обслуживание. Печь гасили, меняли прогоревший под (перегородка с дырками), очищали гранулирующий барабан и систему фильтрации. И вот очередной розжиг печи. Из смотрового окна вынули толстенное стекло, напихали внутрь тряпок, смоченных в мазуте, и пытаемся добиться возгорания факела. Печь не совсем остыла от предыдущей работы, но разжигаться не торопится. Что-то там тлеет, не вспыхивает. И, вроде смотреть не на что, а чёрт подтолкнул: дай загляну! Начал наклоняться к открытому окошку. Чтобы заглянуть внутрь, осталось опустить голову сантиметров на десять. Бог успел помешать нечистому – вспышка! Огненный факел вырвался наружу, ударив по руке! От кисти до локтя повис большой лоскут кожи! Её просто сняло огнём по всей окружности! Бросаюсь к раковине, открываю холодную воду, подставляю руку. Отрываю лишнюю теперь кожу и только сейчас понимаю: ещё бы секунда и … То же самое могло случиться с лицом.

- Кто надоумил совать руку под воду? – дежурный врач в медпункте смотрит строго.

- Боль заставила. Думать некогда было.

- А ведь правильно заставила, - он уже улыбается, - то, что вода сырая – не страшно, рану обработаем. А вот если бы температуру сразу не снизил – прыгал бы сейчас по стенам и потолку.

Два месяца на больничном. Перевязки через два дня. Когда рана начала затягиваться, угораздило нарваться на практиканток. Приехал, как обычно, в заводскую поликлинику. Дежурная медсестра была чем-то занята. Две девочки в белых халатах оживлённо беседовали в уголке.

- Девушки, сделайте молодому человеку перевязочку. С мазью.

Всё, как всегда, наложили мазь, забинтовали:

- Свободен. До послезавтра.

Почуял неладное уже завтра. Повязка жмёт, рана болит при каждом движении. Решил снять повязку сам. Начал разматывать… Ё-моё! Присохла! Намертво, по всей площади раны! Рука болит и чешется, хочется рвануть бинт к чёртовой матери! Но… При малейшей попытке отодрать его от раны – капают слёзы, капает отовсюду, откуда только может капать. От боли. Разогрел чайник. Намочил, подождал, потянул. Сантиметр отодрал. И так далее. Из глаз слёзы, из раны кровь. Не дожидаясь очереди, еду на завод.

- Вы какую мазь ему вчера положили?! – медсестра спрашивает это таким голосом, что практикантки, попятились к двери.

- Как какую? Стрептоцидовую.

- Видите результат?! Три недели насмарку! Только мазь Вишневского! Неужели непонятно?

Ночная смена. Начальник смены собирает всех в красном уголке. Даёт какую-то бумагу:

- Читай. Громко и с выражением.

«… Свинцовая пыль металлургических производств, накапливается в организме … вызывает отравление, выражающееся … Многолетними исследованиями выявлено, что …. Таким образом было доказано, что сметана и другие молочные продукты не способствуют выводу свинца из организма … Долгосрочные наблюдения показали, что красная свекла наилучшим образом … Заключение: Рекомендовать заводскому отделу общественного питания заменить ежесменные двести граммов сметаны на такое же количество варёной красной свеклы.»

- Что это значит?

- А то и значит, что слышали. Сейчас пойдёте в столовую, так чтобы не возмущались. Вместо сметаны получите свеклу.

- Да на кой она нужна?!

- Я вообще свеклу не ем!

- Единственная радость в спецпитании была – сметана. Так и ту отобрали!

- Всё, мужики, угомонитесь. Не я же писал это, - начальник тычет рукой в бумагу, - и уж, тем более, не я отменял сметану. Приказ по комбинату.

И летели в амбразуру столовой тарелки со свеклой, и материл народ начальство, медицину и эту жизнь, но сметаны больше не видел. А может быть и вправду свекла была нужнее? Много лет спустя, собирая по кусочкам вредный стаж, обратился я и на Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат. Тут-то и выяснилось, что «… опытная селеновая установка, входящая в состав пылеуловительного цеха, не включена в список вредных производств …». Здрасьте! Весь комбинат, от проходной до заднего двора вредный, а кусок пыльцеха – нет! Никто, конечно, не сомневается, что, по условиям работы, аппаратчики рискуют здоровьем не меньше плавильщиков, просто чиновники в своё время не удосужились заполнить соответствующие бумаги, а Облсовпроф не разглядел такой маленькой установки с десятком работающих. Так что, извините…

***

В семье пополнение. Сынок родился. Дочке уже два года, какая-никакая, а помощница. Первым делом она помогла мне выбрать имя для своего брата.

- Константин! – это тёща.

- Игорь! – это жена.

- Владимир! – твёрдо заявляю я.

Нет консенсуса. Пишу эти имена на бумажках, скатываю в трубочки и в стакан:

-Мариночка, иди сюда. Вытащи из стакана одну трубочку.

Вытащила. Владимир.

- До трёх раз! – в голос протестуют женщины. Ладно, возвращаю бумажку в стакан:

- Тащи, Марина.

Вытащила. Владимир.

- Нет, нет, - тёща упирается, - пусть ещё раз попробует.

Ладно. Вытащила. Владимир!

- Вопросы есть? За? Против? Единогласно! Молодец, Марина!

Но… маленькая ещё. Слегка ревнует. Усадили Вовку в подушки на диване-раскладушке:

- Марина, побудь с ним, я воды принесу из колонки.

Вернулся. Сына на диване нет.

- Где Вова?

Не говорит, смотрит ясными глазами. Из-под дивана какое-то покряхтывание. Оказывается, она запихнула брата в угол, где дырка образуется, когда раскладываешь диван. Он туда провалился и молчит.

Жить стало посложнее. Съём частного дома, детский сад и одна зарплата. На квартиру от комбината надеяться можно, но очередь подойдёт не раньше, чем лет этак через пяток. А то и больше. Надо двигаться поближе к бабушкам. Прощай Усть-Каменогорск и свинцово-цинковый гигант. Перебрались в посёлок городского типа, за сорок километров от города. Устраиваюсь на рудник. Для допуска под землю необходимо пройти рентген лёгких. На руднике рентгенолога нет, надо ехать в район. Повесив снимок на окно, доктор мельком взглянул на него:

- Где до этого работал, говоришь?

- В Усть-Каменогорске, на свинцово-цинковом.

- Ну и зря уволился. Ещё полгодика и вышел бы на пенсию.

- Как?!

- Да вот так.

Заключение доктора состоит из одного слова: предсиликоз. Вот тебе на, приехали! Только откуда силикоз? Кварцевой пыли на комбинате не было и нет. Уж если наглотался, то свинцовой пыли, а от неё не силикоз, а острое отравление бывает. Однако окончательное решение принимает терапевт. Невысокая, хроменькая женщина внимательно разглядывает снимок:

- Да, затемнения есть. Но ты же в шахте не работал раньше?

- Нет.

- Вспомни, может быть болел недавно?

- Ну, было. Несколько дней температурил, но работал, потом пошёл в больницу. Сказали, что перенёс воспаление лёгких. На ногах.

- А рентгенологу говорил об этом?

- Он ни о чём меня и не спрашивал.

- Годен. Иди, работай.

Первый спуск в шахту… Стволовой отсчитал двенадцать человек, закрыл клеть, проверил запор и нажал кнопку. Резкий звонок, мгновение и клеть падает вниз. Сердце рванулось к горлу, руки – к голове, каску удержать. Соседи посмеиваются:

- Не суетись. Держись за нас. Привыкнешь.

Невольно думаешь о том, что жизнь двенадцати человек висит сейчас на одном тросе. А вдруг где-то заест шестерни? А вдруг трос оборвётся? Оказывается, даже обрыв троса не приведёт к падению клети вниз. Она, конечно полетит, да ещё как, но освобождённые от троса специальные лапы с зубцами немедленно раздвинутся, вопьются в направляющие брусья и остановят падение клети.

В пункте выдачи аккумуляторных ламп (в аккумуляторной) проверяют, был ли ты в столовой и скушал ли положенное спецпитание. Это началось после того, как новый директор рудника Николай Иванович Девисенко узнал, что многие горняки забирают спецпитание домой. Сухим пайком, так сказать. Приказ был краток: столовой за десять минут до начала выдачи ламп подавать в аккумуляторную список тех горняков, которые покушали. Нет в списке – лампу не дадут. Без лампы и самоспасателя стволовой к клети не подпустит. Да и сам не пойдёшь, без света только спать можно.

На выходе, после смены, мокрую и грязную робу цепляешь на специальный крючок с меткой и бросаешь в приёмный люк специальной прачечной. Робу, не снимая с крючка, стирают и вешают в сушилку. Перед сменой находишь её по метке. Чистую, сухую и горячую. Если случилось порвать, то и подштопают.

На руднике действуют постоянные курсы по профессиям. В две смены, чтобы учиться могли все желающие. Бесплатные, конечно. Ограничений никаких. Выбирай специальность и учись. Окончил – получи разряд и осваивай, место всегда найдётся. Выбрал специальность электрослесаря. Несколько месяцев учёбы, экзамен, и вот я уже дежурю по участку. Где-то остановилась скреперная лебёдка, в каком-то забое погас свет. Это мои дела.

- Сбегай-ка в сороковой забой. Там что-то с лебёдкой. Посмотри.

Почти наверняка забойщик перегрузил машину. Значит, полетел предохранитель. Сейчас заменим и все дела, работай дальше. Взрывобезопасный пускатель – это здоровый металлический пузырь с толстыми стенками и толстой же герметичной крышкой. Расположен, как правило, не в забое. Где-нибудь недалеко, в рассечке, на вентиляционной струе. Открываю, смотрю. Придумал это устройство, конечно, умный человек. Перед носом рубильник с открытыми контактами, за рубильником – предохранители. Чтобы их вытащить, надо лезть рукой мимо контактов. Рубильник-то выдернул, но высокая сторона отключается в другом месте! Идти неохота, сейчас осторожненько просуну руку и возьмусь за сгоревший предохранитель. Потянулся… и темнота… Очнулся быстро, рядом с пускателем, руку выбросило наружу, не сожгло, забойщику ещё ждать не надоело, не пришёл. Теперь по инструкции, которую нарушил дважды. Не зря говорят, что инструкции по технике безопасности написаны кровью. Но иногда и они не спасают…

Кино остановилось, в зале вспыхнул свет. На сцену быстро прошёл человек:

- Товарищи, в шахте обвал. Горняков просят прибыть на рудник, нужна помощь.

Все, без исключения, кинулись на выход…

Верхние горизонты рудника отрабатывал ещё господин Демидов, около двухсот лет назад. Темпы были невелики, сечение выработок небольшое. И выработанные пространства пустой породой не закладывались. Плюс шурфы, пройденные тамошней разведкой. Слегка присыпанные. Образовалось пространство, открытое для прохода воды. На поверхности эта площадь давно просела, там скапливались целые озерца по весне. Огородили колючкой от людей и успокоились. И вот накопившаяся вода прорвалась в эти шурфы и густым глиняным потоком устремилась по выработкам. Смена только начиналась, горные мастера раздали наряды и горняки пошли на рабочие места. В перфораторной девятого горизонта, (выработка, где хранятся инструменты для работы, подведены вода и воздух, стоит большой стол и скамьи), остались горный мастер, дежурный электрик и слесарь. И в этот момент со стороны старых штреков, квершлагов и ортов послышался шум, а затем вентиляционная струя опрокинулась, выдавливаемая глиняной массой, и под ноги горнякам, не успевшим разойтись по забоям, хлынула вода. Люди кинулись назад. За ними вдогонку полным сечением шла глина вперемежку с породой. Пробегая мимо перфораторной, кто-то из горняков крикнул в полуоткрытую дверь:

- Обвал! Бегите! – но было поздно. Ползущая масса закрыла металлическую дверь выработки и двинулась дальше…

Она не дошла до главного откаточного штрека несколько десятков метров. Вода в зоне обрушения иссякла, вертикальный столб превратился в горизонтальный, давление прекратилось. Всю смену немедленно выдали на поверхность. Другие горизонты не пострадали. Проверка подтвердила: трое остались в шахте, отрезанные от внешнего мира двухсотметровым глинопородным тампоном. Электрические и телефонные кабели сметены с бортов и кровли штрека. Связи нет. Неизвестно также уцелели ли трубы подводящие воду и воздух. Выдержала ли дверь перфораторной? Если нет, то…

Постучали по трубам… Спустя секунду вернулся ответный стук! Живы!

- Работаем в шесть смен по четыре часа. – Главный инженер был внешне спокоен. – Каждую смену возглавляет один из начальников участков. Столовая обеспечивает пищей и горячим чаем на месте работ, под землёй. Каждая смена имеет двойной состав. Половина работает, половина отдыхает. Будем пробиваться к людям.

Первые сутки очищали от глины всё сечение штрека. И хотя подгонять людей не было надобности, работали на грани срыва, прошли тридцать метров. Посчитали: такими темпами можно добраться до перфораторной за неделю. Хорошо если у них есть и воздух и вода. А если хотя бы одна из труб всё-таки повреждена? А если глина нашла вход в перфораторную и медленно, но верно заполняет её? Кто ответит на эти вопросы? И что, в таком случае, неделя? Приговор?

- Идём одной третью сечения. Ровно таким, чтобы можно было работать и продвигаться. Под кровлей. Каждый час перестукиваться.

Трое суток непрерывной, яростной борьбы за людей. Трое суток главный инженер не был дома, да и вообще не выходил на поверхность. На четвёртые сутки дотронулись до металлической, неплотно прикрытой двери…

Когда, вырезав автогеном полдвери, ввалились в перфораторную, трое вновь родившихся людей стояли на столе. По колено в глиняном растворе. И плакали…