Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.

Просмотр произведения в рамках конкурса(проекта):

Конкурс/проект

Все произведения

Произведение
Жанр: Циклы стихов и поэмы Автор: Владимир Меломедов
Объем: [ строк ]
Патришия и плэйбой
Романтическая поэма
 
«Ты хочешь знать, что делал я
На воле? – жил.»
Лермонтов
 
 
Сто с лишним лет тому назад
В заливе, где теперь мычат,
Как стадо зубров на бизона,
Суда Ист-Ривер и Гудзона,
Встал монумент. Ему резонно
Поет с тех пор благодаренья
Волна, вздымая испаренья
Под гребень бронзовых лучей
Свободы – той, что, ненароком,
Воспел когда-то колизей
В краю забытом и далеком.
 
Наветам древности внимает
Турист, пришедший ныне в Рим.
Ночами дождик омывает
Ступени, помнящие дым
Нетленной славы их, кто жил
В года свободы; тел сожженья,
Интриги, распри, униженья,
Кровь, восстающую из жил,
И жест, гласивший повсеместно,
Что скорбный раб не заслужил
Восторгов римлянки прелестной.
 
На дно глубокого колодца
Упал в иные времена
Девичий перстень. Ох, неймется!
И, хоть алтын всего цена,
Такой же после торговали
Ребята за пятьсот рублей
В одной из старых галерей,
Да хитрецы не уступали,
Желая покрасней цены –
И правнукам передавали
Узор далекой старины.
 
А правнук… В руки только дай!
Блескучих нажил побрякушек,
Набрался пуху, шалопай,
С чужих перин, чужих подушек…
Ему одно: ушко лобзает
Подруге голубых кровей.
Уж он и в Ниццу едет с ней,
Покуда перстень прозябает,
Снесен по случаю в ломбард.
Почем? – того никто не знает:
Толь за мильон, толь за мильярд.
 
Банкротство! Крах! В аукцион
Не ломится ломбардник сытый –
Делами ныне занят он:
В музее «Новой Афродиты»
Гранитный зал огнями залит
Лазурными. Грядет прием.
Достойный муж достойным сном,
Чтоб выглядеть достойно, занят,
Хотя ему не до перстней,
Хоть печень гриф ему терзает,
А он ужо не Прометей.
 
Тот добрый гриф зовется «дадди».
Он дочке дарит сувенир.
Чего не пожалеешь ради
Такого ангела? Кумир!
Базальтам африк и америк
Он предпочел высокий дух,
Который девочке… что пух.
Забывши снять, бежит на берег,
Где океанская волна,
И… ой!.. – Невелика потеря.
Алтын, алтын ему цена!
 
Навек умчались годы детства.
Забыт дареный перстенек.
Нам с Пат квартиры по-соседству
Снимать сошлось короткий срок.
Заря ее суровой нитью
На плечи детские легла:
Мать в трудных родах умерла
Через неделю по-прибытьи
В Америку, страну забав,
Законов, дерзостных открытий,
Свободы и гражданских прав.
 
Отец, сквозь рой перетурбаций,
Дочурку баловал, как мот.
Ведь ей без матери подняться
Пришлось, а мелочи не в счет.
Он вкалывал на трех работах,
Не спал, скопил и капитал –
И воспитанье дочке дал,
Не покладая сил и пота.
И снилась яблоня в цвету.
И голос плакал: «От заботы
Избавь, как можешь, сироту. »
 
Дальнейшее случилось вскоре
После рождественских торжеств,
Когда гирлянды, с ночью споря,
Вздымают искры до небес;
В такси колпак алеет яркий;
В Рокфеллер-центре – чудо-ель…
Проходит несколько недель –
И все раздарены подарки.
«Щелкунчик» больше не звучит,
Пуст ресторан в центральном парке.
Закат сезона. Ночь молчит.
 
И час был, в общем-то, не поздним,
Да день короткий в феврале.
Крутая темь чинила козни,
Крутясь поземкой по земле,
В раструбах фар передвигая
Заиндевелые тела…
В проулках алчных люди зла
Случайных жертв, подстерегая,
Нещадно грабили. И вот,
Под сводами земного рая
Настал Патришии черед.
 
На самом севере Гарлема
Родился к свету прежний раб.
Он, каб не злая эта тема,
Свободным стать бы мог. Когда б
Не заклейменный и позорный,
Но не изжитый шовинизм,
Нацизм иль антисемитизм…
Короче: он родился черным.
Отца не знал. Не помнил мать.
Но рос – задиристым и вздорным –
Что Вам еще о нем сказать?
 
Когда в ознобшей подворотне,
Готовый к встрече, ждешь гостей,
Оно, обычно, беззаботней –
Освободиться от страстей.
Следишь расчетливо и ясно
За снегопадом, и луна
В мельканье белом не видна.
Но вот, идет. В ночи бесстрастно
Сверкает ствол: «Отдайте мне
Все Ваши деньги». Так, прекрасно:
Без ахов и легко вполне.
 
Иные врут, а те – подавно.
Что ж до газет – да к бесу их!
Один фрейдист в кафе недавно,
В подпитьи, нес из книг своих
Про казусы сего покроя,
Описанные, и не раз…
В ту ночь Патришии рассказ
Я и припомнил. И покоя
Мне не дает он. Здесь, в стихах,
Добавлю авторской рукою:
Она была в его руках.
 
«Иди!» – но вихрем сквозь мороз,
Нелепым вывертом метели:
«…Задать позвольте Вам вопрос?..
Вы что, меня убить хотели?..»
Вопрос был задан напрямик,
И в тот же миг она осела.
Он отшатнулся, ошалелый…
Метнулся, к девушке приник,
Ладонь подставя… и другую…
Она откинулась на них,
Как будто прячась поцелуя.
 
А где-то в сумрак ресторана
В обнимку парочка зашла;
Мавр торговал марихуаной
В ложбинке черного угла;
В окне высоком бился свет,
Бессильный пред насильем света.
То маг чудил или, отпетый,
Бесился, буйствовал поэт…
Визг! Полицейская жужжалка:
«Эй, не бежал тут кто?» – «Нет. Н-нет!» –
И укатила. Холод жаркий.
 
На опаленном небосклоне
Еще метался круг теней.
Она висела на ладонях –
И он не знал, что делать с ней,
Невольно спасшей от полиций
Закон презревшего раба.
Она была – его судьба! –
Окрепла, стала шевелиться,
Упругий взор вперя в него:
«Вы кто?!.» – «Злодей…» – «А я – царица…»
И больше, будто б, ничего.
 
Они заметили едва ли,
Что тени стали ускользать.
Оттенки губ не совпадали,
Но вдруг совпали их глаза! –
И свет, очнувшись в отдаленьи,
Пролился на ребристый шар;
И шар качнулся, как душа,
Постигнувшая просветленье,
Преображая снег и темь
В надежд и ласк переплетенье…
Дыханье ночи… утро… день.
 
Сотлел в камине отблеск страха.
В янтарной вазе луч блуждал.
Глен Гульд «инвенциями» Баха
Слух распаленный услаждал.
В примятых складках покрывала
Еще ютилась нега сна.
Зачем не ведая, она
Ему про деда рассказала,
Про Бабий Яр, про стон могил,
Про мать, которой не познала…
А после он ей говорил:
 
«Я материнской нежной ласки,
Должно быть, больше знал, чем ты.
Но жизнь твоя, как в дивной сказке,
Сменила дикие черты
На светлый гимн благополучью.
Но, гнев и холод затая,
В закат ушла звезда моя,
Не предвещая доли лучшей
С тех самых первых, детских лет.
И если был счастливый случай,
Его назавтра стыл и след.
 
Я начал жизнь без документов –
Кому такая и нужна? –
Оно не стоит монументов,
Чтобы поставила страна.
Мне впору звать себя плэй-боем.
Уж наигралась, и сполна
Судьба со мной в те времена.
Я помню небо голубое,
Скупую паперть, приста перст
И крест его над головою…
Всю жизнь несу я этот крест.
 
Он сытым был, а я – голодным,
И речь его понять не мог.
Он был в пальто в тот день холодный,
А я до косточек продрог.
Баском радушным и красивым
Он пел Всевышнему хвалу,
Молил не противляться злу
Моим беспомощным насильем,
Сулил, что я душой в раю
Пребуду, благостью осиян –
И кисть ощупывал мою.
 
К твоим ладоням прикасаясь,
Мне впору петь иную грусть
И, в омут счастья окунаясь,
В нем утопить все, чем казнюсь,
Глаза омыв… Но этой ночью
Мне стало ясно, что, любя,
Я должен пред тобой себя
Раскрыть, о ангел беспорочный!
Мы стали за ночь столь близки,
Что все, что видится воочью,
Померкло в мареве тоски.
 
В те дни я мало света видел.
Судьбину узника кляня,
Я приста злобно ненавидел,
А он насиловал меня.
Порою, ублажить пытался,
Гостинцем сладеньким купить,
Чтобы его я возлюбить,
Как самое себя, старался;
Твердил, что, мол, Господь терпел…
Я отбивался, вырывался,
А он насиловал и пел.
 
Позор и корчи вспоминая,
Ценя свободу и любя,
Я ближних так же презираю,
Как презираю сам себя,
Когда желанье подчиниться
В моем отчаянном мозгу
Взорвется криком: «Не могу
С насильем ближних я мириться!» –
Хотя в их сторону гляжу,
Желаю счастья всем добиться,
Но храмы их я обхожу.
 
Однажды прист ключи оставил.
Судьбой воспользовавшись, я
Сбежал. Я жил не против правил:
Плясал чечетку средь рванья,
Просил законных подаяний.
И если квотер кто кидал,
Его хозяин отбирал,
А мне – лишь никели да даймы.
Я жить хотел! И мне, порой,
Дарила ночь видений тайны,
Как мать, склоняясь надо мной.
 
Мне иногда, бывает, снится
Худая, смуглая рука,
Лицо, улыбка… А в ресницах –
Два белоснежных лепестка
Цветов неведомых, далеких.
Нектара свежие струи
На губы просятся мои –
Я б отдал жизнь свою за сок их!
Тянусь… но нету, нету их.
Лишь горечь грез да чувств жестоких
Средь будней призрачных моих.
 
Одиннадцать – барьер неясный,
А для кого-то – роковой.
В моем отрочестве ненастном
Жизнь насмехалась надо мной
Еще досаднее и злее,
Чем в злые детские года.
С фонтанов брызгала вода,
Не становясь ничуть теплее
От ярких солнечных лучей.
…Я повстречал ее в сабвее.
Она ничья и я ничей.
 
Ее лицо бледнее мела;
Мое – черней покатых шпал.
В подземках спать – гнилое дело,
Но я там угол отыскал.
Ее знобило, лихорадка
Не отпускала до утра,
А городом плыла жара…
Я прижимал к груди украдкой
Сестренку слабую свою –
И локон золотистой прядки
Ложился на ладонь мою.
 
К утру ей стало легче. Силы
Вернулись, но, открыв глаза,
«Ты кто?!» – она меня спросила…
Не зная, что в ответ сказать,
И в пол уставясь виновато,
Я ослабел внезапно сам.
И виделся моим глазам
Престранный сон: в зеленоватом
Тумане с бронзовой горы
Катились плавно вниз куда-то
Большие белые шары.
 
Тут в сон ворвался ад кромешный!
Гул коридоров! топот! вонь!
Но ласково и безмятежно
На грудь мою легла ладонь.
В тот миг я благость ощутил
Душой моей заледенелой –
Сестренки грусть меня согрела,
Но миг чудесный вдаль уплыл
И стерлись в памяти напрасной
Слова, что я ей говорил,
Ее слова и лик прекрасный.
 
Я помню после полдень душный,
И через город, поперек,
Ленивым облаком воздушным
Едва катился ветерок.
А мы рекламы раздавали.
И нам платили: доллар в час!
И в мире счастливее нас
Сыскался кто б еще едва ли!
Вдоль парка шел открытый торг,
И мы купили на развале
Две тенниски: «I love NewYork».
 
Мы ночевали в Южном Бронксе,
В одном из брошеных домов –
Приют наивный и неброский –
Нашли тюфяк, внесли под кров,
Сестренки грудь к моей прижалась
И детское ее тепло
Пронзило и обволокло.
Я испытал и грусть, и жалость,
И что-то кроме, отчего
Ее дыханье учащалось
В накатах пульса моего.
 
Как необычно вспоминать
Словами, что в потемках тонет
Души… В ту ночь мне снилась мать:
Я ощущал тепло ладоней;
Два белоснежных лепестка
Мне в первый раз тогда сверкнули,
Заворожив. Не потому ли
Я все тянусь издалека
К ним, к ним – потерянным и милым…
Но вздыбившаяся доска
Пожаром сон перекроила.
 
В пружину сжав и жуть и нежность,
Подпрыгнув, словно жук-скакун,
Сестренке кинул я одежду
И сам, за несколько секунд
Напялил майку и рванье:
«– Бежим! » – « Нет, надо помолиться!»
«– Скорей! » – не успевая злиться,
Я дернул за руку ее
И поволок – в дым, в смрад, в испуг…
Друг в друга глянувшие лица…
И пламя между нами. Вдруг.
 
Мне прежде прочила гадалка
В костре полуночи сгореть,
Но криво рухнувшая балка
Другую отыскала смерть.
Она из дома убежала,
Чтоб, воспаряя и любя,
Перенаправить на себя
Тысячегривый гнев пожара,
Навеки разлучивший нас.
То был мой звездный час, пожалуй.
Мой самый горький, скорбный час.
 
В тот час я проклял мрак химеры,
Сулящей радости в раю.
Коварный культ жестокой веры,
Сгубивший девочку мою
В уюте брошеном и диком,
Отбитом у ночи глухой
Всевластной бронзовой рукой –
Ее, в огне многоязыком
Благословившую дома
Последним вырвавшимся криком,
Отчаянным и звонким: «Ма!..»
 
Храни, Господь, того, кто верит.
Меня спасли глаза и страх.
Смиренный прах моей потери
Развеян на ночных ветрах.
Летели фары, колбася
Вдоль Гарлем-ривер, вдоль Ист-ривер,
В Даунтаун, где проулки кривы…
Бежали ноги, вес неся
И сердца контур обгорелый,
Озлобленный на все и вся
За тщету. Но не в этом дело.
 
Обидой злой и боязливой
Себе я боль лишь причинил.
Я видел факел над заливом,
Он боль мою воспламенил.
Огни высот не замечали
В рассветном зареве реки
Воздетой, маленькой руки.
Я видел цепи на причале,
Где, мачты в небеса задрав,
Хмельные огоньки качались
И пел кастрат: «Good bye, my love».
 
Когда стоят у пирса яхты,
Им грусть земная нипочем:
Куда их разбросает завтра
Свобода сумрачным лучом?
Пусть волны счастья ржою гложут
Моторы яхте, кораблю…
Но если я тебя люблю,
Твоей вины в том быть не может!..
А если выдумки, тогда
Пускай поэт про парус сложит
Куплет мятежный чрез года.
 
Я не хочу, чтоб ты грустила,
И потому я не грущу.
Я не хочу, чтоб ты простила:
Простишь – и мертвый не прощу!
Победа хуже пораженья.
Когда стремлений больше нет,
В глазах, постылый, меркнет свет,
А после – жалость, униженье…
Утратившие жар крови
Заслуживают всепрощенье:
Они бессильны для любви.
 
Мне встретился потом убогий
Один старик, что прежде был
Учителем искусства йоги,
Но в каталажку угодил,
И там, от скуки ли, со зла ли,
А может, просто, без причин,
Не столь и нужных для мужчин,
Уж так его разрисовали,
Что по количеству уродств
Стоять ему б на пьедестале,
Да как подняться в полный рост?
 
Он говорил про совершенство
Души, про свет и шамбалу,
Покой и вечное блаженство…
Он сдох, как пес, в сыром углу.
Лил жуткий ливень, и гроза
В зрачках расплывшихся блистала.
Неслись потоки, как попало.
И, старика сомкнув глаза,
Я понял, что искусство жизни
В том состоит, чтоб выгрызать
Свое: вцепись и зубы стисни.
 
Ты книжки добрые читала,
Дитя блаженой суеты.
А мне родней мои кварталы,
Где люди грубы и просты.
Мне радостно, когда папаши
Стучат под пиво в домино –
Ведь так у нас заведено! –
Приятны взору и мамаши
В косичках тоненьких своих.
Мне нравятся подростки наши,
За то, что вы боитесь их.
 
Я жил, дерзил, грузил «орешки»,
Бузил за деньги у ООН,
Был сутенером, спал в ночлежке;
Безвестной матерью рожден,
Я научился воровать –
Меня бездомные учили;
Меня дубинками лечили –
Я научился выживать.
Но мало миру горя было:
Я научился убивать,
Вступив под флаг военной силы.
 
Прощай, Нью-йорк! Не ждите писем!
Нет документов? – вот он: здесь! –
Ведь армиям закон не писан!
Нечестным был – найдем и честь!
В тот год вся нация сдурела,
Скандал метался над страной.
Кто? – соотечественник мой!
Убил! Из ревности! Двух белых!..
Визжала пресса, суд гремел,
Но современного Отелло
Признать виновным не посмел.
 
Покуда шел процесс позорный,
Сыны свободы где-то там
Бомбили злостных непокорных
Ее неистовым лучам.
Казалось, хватит? – нет же, мало!
Разгул огня, страстей накал…
Я был в том месиве: я знал,
Что их там тысячами пало –
Младенцев, старых, молодых…
Молчали все. Страна читала
Фарс об убийстве тех двоих.
 
Я вырвался из рук пожара.
Кто не был в нем, будь трижды прав.
Нет слов позорнее, чем «жалость»,
«Смирение» и «добрый нрав».
Мне пламя видится ночами,
И я тогда включаю свет,
Враз урезонив страх и бред –
И, одинокий и печальный,
Ступаю в сумрачную тьму
На промысел лихой, отчаянный,
Не нужный в мире никому.
 
Я перенес бесчестья бремя –
Снимаю угол и кровать;
Я перерос обиды время –
Мне больше нечего терять.
Мне было тяжело в ученье.
Легко лишь умирать в бою,
Приняв штыки на грудь свою
За карьериста назначенье.
Не верю в правду государств,
Ни демократий, ни учений,
Не верю в свет небесных царств.
 
Поняв душой, какое зверство
Мы благодетелью зовем,
Я начал строить королевство,
В котором я был королем.
Мои владения открыты!
Я исповедую грабеж!
В моей руке бандитский нож
И сентименты позабыты!
Себя, как ближнего, любя,
Я говорю с усмешкой сытым:
«Ты у меня; я – у тебя.»
 
Но есть законы королевства –
Его верховная печать –
Есть электрическое кресло,
Которого не избежать.
Оно представится ужасным
Вдали от роковой черты,
Но я со смертью был на «ты»,
Ее лицо я видел ясно
И ясно слышал: «Подержись,
Еще не час сгорать напрасно,
Познай сперва, чем пахнет жизнь».
 
Сегодня пятница. Я слышал,
Что по субботам твой народ
Обильно молится; что дышит
Над вами Тот, кто создает
Наш каждый шаг из тьмы безликой.
Но мне по этому пути,
Увы, не суждено пройти
С моей любовью безъязыкой;
И твой не приукрасит век
Убийца злобный с кровью дикой,
Отпетый, грубый человек.
 
Забудь презренные ладони
И нежность рабскую навек.
Пусть память уст и сном не тронет
Твоих блаженствующих век.
Да будет чистым и красивым
Твой путь в сиянии лучей;
Да будут речи горячей;
Светлей – душевные порывы!
Случившееся прокляни.
Живи свободной и счастливой,
Но если трудно, позвони.»
 
Он записал своей рукою
На самоклеющем клочке
Десяток цифр – у нас такое
Теперь не в новость: вдалеке
От времени, когда папирус
Дороже жизни был раба,
Нам не понять их, чья судьба
Меж битв, кровавая, кропилась,
Когда ночами не спалось
И не дышалось, не любилось…
Ведь нам и елось, и пилось.
 
Квадрат захлопнувшейся двери
Сверкнул улыбкой детских глаз.
И тут, в угоду ли поверий,
В янтарной вазе луч погас.
Над сеткой треснув, из камина
Метнулась искра на карпет,
Оставя чуть заметный след:
На белом – черный штрих невинный.
Пустая искра, и всего…
Закончив и вздохнув картинно,
Пат покосилась на него.
 
Уняв нападки грез и страха,
Легла на полку, близ тахты,
Кассета выцветшая Баха –
Приют добра и простоты.
А рядом, как в других домах –
Компактные, колонной, диски
И самоклейкие записки
На белокрашеных стенах.
Из них одним – в камин свалиться;
Другим – гореть в чужих строках
Или достойно удалиться.
 
В заливе, где всю ночь мычат
Суда Ист-ривер и Гудзона,
Сто с лишним лет тому назад,
Из вод далеких занесенный,
Встал монумент. О нем статей
Немало пишут ежегодно,
Но блекнет в Лете полноводной
Корона бронзовых лучей
И стынет в сердце безразличном
Святая память светлых дней,
Что знал, быть может, мир античный.
 
В кварталах скорби и пожаров,
Разбитых окон и лачуг
Цвет яблони росою Яра
Вспоил сон падшего… Но вдруг…
Кошмар? Провидение? Бред?
Иль крик, не поднимаясь с койки:
«Кто там?» – «Полиция, откройте!».
Рука схватила пистолет,
Но выстрел… выстрел не раздался.
Он встал, зажег в квартире свет
И дверь открыл. И молча сдался.
 
Наутро, тихая погода
Встречала утлых горожан.
Вдоль зыбкой глади небосвода,
Посланники далеких стран,
Резвясь и тая, то и дело
Поплескивали облачка…
Там бесконечная река
Струями светлыми блестела
Над миром слез и суеты,
Огородив его пределы
И утопив его мечты.
 
В короткой сводке диктор местный
Средь прочей звучной болтовни
Порассказал и об аресте
Опасного маньяка, и,
Припомня к слову термин нужный –
В угоду следственных светил –
Всецело доверять просил
Работникам опасной службы.
На адрес тех, кто рисковал,
Отсыпал пару слов радушных
И, детективам – рой похвал.
 
Событьям не удивлена,
Бледна на бледном небосклоне,
Люминесцентная луна
Слезу полцентную уронит
Спустя полгода – за жестоко
Прошедший суд, за приговор,
Вполне законный, за позор…
И, в сонный мир уставя око,
Перелистнет, блеснув на миг
Зарницей влажною Востока,
Одну страницу книги книг.
 
1995 – 2000. Нью-йорк.
Copyright: Владимир Меломедов, 2005
Свидетельство о публикации №61759
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 19.12.2005 22:58

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.

Рецензии
pioner1957[ 01.01.2006 ]
   Что - то из Х!Х века - подробно, однообразно и длинно.
   Сейчас другой темп и жизни, и литературы.
   В.Куземко.

Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта