Знаете ли вы, что такое смерть?

«Конечно», - скажите вы, делая умное лицо или ещё лучше – чинно отмолчитесь, махнув рукой со словами: «Что за дурацкие вопросы?»… Да, всегда легче уйти от темы, сделав вид, что вас это якобы бы не касается, но оно коснётся, обязательно, однажды…

Или если вас спросят, а что вы знаете? Опять ничуть не изменившееся выражение лица, небрежная усмешка и ответ: «Ну вот, что все знают, то и я знаю»… А что все знают? И, самое главное, откуда? Ведь нельзя ничего знать точно, ни разу не видев этого собственными глазами, можно только верить…

Конечно, кто-то скажет: «После прекращения функций мозга наступает смерть», кто-то, в основном из священнослужителей и истовых верующих с горящими глазами будет уверять: «После физической смерти жизнь не заканчивается, а лишь продолжается, но уже в новой форме». Астральной, духовной, загробной, в 3 измерении, да, здесь есть, где разгуляться фантазии. Можно называть это как угодно на своё усмотрение, но от этого суть вещей не меняется: ведь каждый поймёт, что я имею в виду.

А кто-то вообще может выдвинуть теорию о том, что наше настоящее – это смерть, а впереди – новая жизнь, кто знает, может быть, мы, ныне живущие люди – словно туристы, стоящие в очереди на регистрацию перед отправлением в реальный мир, только очередь эта слишком длинная… Мы слишком привязываемся к тому, что окружает нас здесь и сейчас, слишком многим дорожим, слишком многое боимся потерять, слишком любим тех, кто рядом с нами. Проходит слишком много времени, и ты начинаешь думать: «А зачем мне тот, другой мир, когда я счастлив здесь и могу стоять в этой очереди хоть целую вечность?»

Каждый день мы пропускаем вперёд кого-то другого, норовя встать в самый «хвост»… Но однажды этот людской поток впереди неизбежно иссякнет, впереди останется один-единственный человек, вскоре уйдёт и он – а затем наступит и наша очередь, но пока… пока ещё есть время, ещё есть шанс сказать всё, что не сказал, сделать всё, что не успел до этого то ли от лени, то ли от беспросветной занятости.

И вдруг этот человек спрашивает, вернее нет, смотрит на вас, как бы спрашивая: «Ты не мог бы пойти вместо меня?»

Вы хорошо знаете этого человека, даже слишком хорошо знаете…

Он - один из самых дорогих вам людей, что стали вашими невольными спутниками на этом перекрёстке судьбы, в этой постоянно иссякающей и вновь пополняющейся новоприбывшими очереди…

И теперь я задам последний вопрос:

Готовы ли вы отдать свою жизнь ради другого человека?

Те немногие, что дослушают моё повествование до конца, только покрутят пальцем у виска, сочтя меня человеком, мягко говоря, со странностями, кто-то озадаченно хмыкнет, отнесся меня к исконным приверженцам готической культуры…

Разве что безумно влюблённые, не подумав, обронят: «Я готов пожертвовать собой ради того, чтобы жил тот, кого я люблю», тем не менее зная, что им никогда не доведётся доказывать на деле правдивость своих слов.

История, которую я хочу рассказать вам, имела место быть на самом деле, проще говоря, она основана на реальных событиях.

Разумеется, в ней присутствуют некоторые изменения и дополнения, которые я позволила себе внести после того, как пропустила её через себя, через своё понимание вещей.

Впрочем, это присутствует во всех произведениях, основанных на реальных событиях, а не просто бездумно передающих всё с точностью до мельчайших деталей, как в какой-нибудь короткой, сухой и начисто лишённой всякого участия статейке местной газеты.

 

 

 

 

«Кто придумал этот бред, что только меланхолики любят дождь? Я холерик, но обожаю пасмурную погоду…Как сейчас. И вовсе не от того, что в дождь можно наслаждаться мнимой тоской и размышлять о прекрасном. Нет, я не умею притворяться глубокомысленным философом и забивать себе голову лишними проблемами, искать какой-то тайный смысл. Просто в такую погоду меня труднее заметить»…

 

 

Её звали Алонза, что в переводе со старогерманского означает «готовая к битве». Алонза Прескотт… Она ненавидела своё имя, с детства, с того самого момента, как какой-то умник с ядовитой ухмылкой заметил: «Это женский вариант имени Алонсо?»

Ей хватило всего трёх причин, по которым она ненавидела, ненавидит и будет ненавидеть своих родителей до самой своей смерти.

Первая состояла в том, что они дали ей это имя, вторая – в том, что дали ей жизнь и третья – в том, что с самого рождения она была предоставлена самой себе.

Отец, Брайс Прескотт был офицером, он почти никогда не бывал дома, а когда они с матерью получили повестку о том, что он погиб во время кампании, Алонза с трудом могла вспомнить его лицо.

После этого всё окончательно пошло кувырком: её мать, Тиа Прескотт, была высококвалифицированным кардиологом и работала в одной из самых престижных клиник столицы. Со временем, после смерти отца, Алонза стала замечать, что мать практически не ходит на работу, плохо выглядит, почти ничего не ест, а вскоре…

Вскоре они переехали на окраину города, в район гетто, и теперь уже Алонза почти ничего ела – денег едва ли хватало на буханку хлеба.

Мама умерла, когда Алонзе было 13, просто, тихо, никто и не заметил, как будто и не было на свете некогда успешного врача, с достатком, позволявшим дочери учиться в самой дорогой частной школе, пять раз в год отдыхать на экзотических курортах Азии и раз в шесть месяцев покупать новый автомобиль.

Алонза не знала, что ей делать, не знала, как вести себя в подобных ситуациях и, не совсем понимая, что происходит, она просто собрала вещи, собрала те немногие деньги, что у них остались и навсегда покинула конуру, что была её домом последние три года.

Это уже потом она узнала, что Тиа Прескотт пристрастилась к каким-то сердечным препаратам, а когда этого стало мало… Впрочем, не будем уточнять.

Это было давно, очень давно. Теперь её зовут Рейна Риа, вряд ли это что-то значит, а если и значит, то ей абсолютно всё равно, теперь ей 25, теперь она не задерживается на одном месте больше недели, теперь она каждый день «готова к битве», но никто уже не задаёт ей идиотских вопросов по поводу имени, теперь она свободна и теперь она держит на прицеле очередной «заказ».

Её тонкий палец плавно, с каким-то болезненным наслаждением, лёг на спуск, когда объект вышел из центральных дверей здания, соседнего с тем, на крыше которого она залегла, а затем молниеносно спустил крючок, когда тот начал садиться в машину в сопровождении кучки своих жалких телохранителей.

- Ещё один в список, - по мокрому от дождя лицу девушки скользнула нехорошая улыбка, а внутри, где-то в груди заклокотало такое знакомое чувство – чувство собственной власти и превосходства. Точно ты – Бог, эдакий кармический чистильщик, время от времени разреживающий кадры для сохранения чистоты породы. Это чувство сладко защипало в каждой клеточке её до звона напряжённого мозга, дразнящее пощекотало кончики нервов и неведомым ей путём перетекло в пульсирующую на шее вену, будто норовя вырваться наружу.

Как и во множестве других случаев внизу мгновенно поднялся кипиш и, влекомая каким-то странным инстинктом, охрана кругом обступила лежащее на земле в луже алеющей крови тело уже мёртвого человека. Зачем его обступать-то, если уже поздно?

Рейна Риа всегда чисто делает свою работу.

Она мгновенно вскинулась и ещё до того, как охранники поняли, что к чему, покинула крышу недостроенного здания, спустившись по хлипкой, не используемой даже строителями лестнице с подветренной стороны. Внизу повсюду были до сих пор незакрытые ямы с проведёнными коммуникациями, ограждённые от внешнего мира трёхметровым забором, всю площадь которого украшала красочная реклама «нового торгового комплекса».

Пока работы здесь были приостановлены и, поэтому, ловко миновав опасные канавы и, перебравшись через высокую ограду, Рейна вскоре оказалась на узкой полоске тротуара для пешеходов, идущего вдоль скоростной трассы. Она уверенно закурила, плотно прижимая к бедру футляр для виолончели и даже не оглядываясь по сторонам. Смешно, а ведь она и правда умела играть на скрипке – дальней родственнице этого инструмента.

Рейна улыбнулась своим мыслям, казалось, совершенно позабыв о щекотливости только что произошедших событий, и в этот момент к обочине подкатило жёлтое такси с блестящими чёрными шашечками по бокам.

 

 

 

Человек напротив со стуком положил увесистую пачку денег на середину стола и, словно в ожидании чего-то, искусственно растягивая время, как что-то очень материальное и осязаемое, с интересом воззрился на девушку. В ответ Рейна, как будто продолжая эту ментальную игру, вопросительно приподняла бровь и даже не посмотрела на стопку зелёных бумажек.

- Ты, наверное, заметила, что в этом городе не так много профессионалов вроде тебя… - завёл он, показным хладнокровием оценив её горделивую манеру держаться с ним.

- Их нет, - дерзко усмехнулась девушка и кивнула головой в знак того, что он может продолжать.

- Верно. - Человек деланно изобразил нечто похожее на смех, и Рейна на это только презрительно скривила губы, - видишь ли…

- Я работаю только на себя, - жёстко отрезала она, уже заранее зная, что он собирается сказать. За свою недолгую жизнь девушка, тем не менее, смогла достаточно разобраться в людях, чтобы не доверять ни одному из них. А тем более экземплярам вроде того, что сейчас с наглой физиономией сверлил её глазами: за полгода знакомства она узнала об этом типе даже больше, чем того требовалось. Но это даже к лучшему, несмотря на множество нелицеприятных подробностей, что произошли между ними за это время, - по крайней мере, девушка знала, что ожидать.

- Серьёзная штучка, да? – так, словно Рейны здесь и вовсе не было, он в поисках одобрения обратился к своему партнёру, примостившемуся на диванчике в углу.

Тот лишь согласно улыбнулся и, скрестив пальцы в замок, уколол девушку скользким взглядом.

Рейна выдержала необходимую паузу и, решительно поднявшись, положила руку на пачку в намерении забрать оставшиеся пятьдесят процентов всей суммы, которые обычно получала уже после выполнения работы.

Но его ладонь, холодная и тяжёлая, вдруг остановила её.

Она вскинула на него сине-зелёные глаза. Сейчас они приобрели странный стальной оттенок, а в самой их глубине горел вызов, принимать который было более чем опасно.

- И не пытайся, - Рейна снисходительно покачала головой. Его партнёр тревожно потянулся за оружием, но девушка сделала вид, что ничего не заметила, дав бедняге ещё один шанс.

- Что ты, солнышко, я ни на чём не настаиваю. Просто говорю о том, что ты могла бы иметь больший доход, если бы работала на меня, - уступая ей, спокойно проговорил он.

- Я уже сказала своё слово, - ничуть не колеблясь, произнесла она и, забрав деньги, напоследок только обронила, - и скажи своему дружку, что в следующий раз я разнесу ему голову и даже глазом не моргну.

 

Человек этот был видной и более чем влиятельной особой в политических кругах страны, ну а как иначе, если в предстоящих выборах главы столичной администрации, проще говоря, мэра, он был одним из явных фаворитов.

А какой вывод может сделать из всего вышесказанного простой, ничуть не искушённый в этих делах обыватель? Тот, что человек этот избавляется от своих конкурентов посредством примитивного заказного убийства, искренне полагая, что подробности этой «мокрухи» удастся скрыть от вездесущей и пронырливой общественности?

Нет, эти времена давно канули в лету: сейчас всё делается более тонко, более изящно, с какой-то наигранной аристократической помпезностью, словно эти люди входят в некий избранный круг, полностью отчужденный от простых смертных. Способы «устранения помехи» самые разные, бывает, что обходится и без летальных исходов, вот только эти самые способы доподлинно неизвестны никому, за исключением опять же «избранных».

Ещё полгода назад, даже в самых смелых и диких фантазиях Рейна не могла представить себе, что однажды будет иметь хотя бы косвенное отношение к этой кучке «сильных мира сего».

А отношение это в свою очередь появилось через отношения с… впрочем, хоть девушка и не любила вспоминать всю эту историю и старалась как можно скорее обрубить ещё оставшиеся ниточки, звали сие чудо матушки-природы Этертон Монтейн (аристократ чёртов!). И именно с ним Рейна только что имела пренеприятнейший разговор. Ошибкой было бы предположить, что она получила деньги за выполнение какого-то сверхсложного заказа, нет, это так – назойливая мошка на огромных телесах системы. Убить такого - всё равно что пострелять по видео-уткам из пластмассового пистолета, воображая что ты действительно сделал что-то стоящее.

Всё же, это не имело решающего значения – в неделю таких «уток» набиралось штук семь-восемь, а это приносило неплохой доход.

Словом, ей нужны были деньги, а Этертон в этот раз просто предоставил ей возможность заработать. И плевать, что творится там в его бесноватой черепушке, пока это каким-то образом не коснётся её. Пока не коснулось, что ж, это лучше чем ничего, пусть даже она и не любила расплывчатых заказов: непонятно зачем, непонятно за что, непонятно кого…

«А если тебе ещё что-то взбрело в голову, гад, то лучше помолись Богу, пока ещё есть на это возможность», - думала она несколькими часами ранее, когда сидела в кабинете Этертона и едва ли не физически морщилась от его паршиво скользкого, как глубоководный угорь, взгляда. Или Рейна привила себе это отвращение к нему путём усиленного самовнушения?

 

 

Они встретились два дня назад. В шумном маленьком кафе. Да, это звучит банально, затёрто и в какой-то мере пошло, но именно так всё и было.

Заметив одиноко сидящую в уголке и с тоской время от времени взглядывающую на улицу через затемнённое окно девушку, он подсел рядом. Рейна проворно спрятала измученный многочисленными наборами одного и того же номера сотовый, как только «на горизонте» появился чужак. Он спросил, не ждёт ли она кого-нибудь, и девушка, не задумываясь, отрицательно качнула головой. Последовали ещё какие-то нелепые вопросы, такие же нелепые и бездумные ответы.

Но это отвечала только одна часть её сознания, другая усиленно заработала, как отлаженный машинный механизм, словно паззл, воедино собирая все нарисовавшиеся в голове варианты решения установленной ею же самой задачи: в секунду времени узнать, кто это, зачем здесь появился и, если он – всего лишь не вовремя заплутавшая в расставленные силки мышка – просто тихо и ненавязчиво ускользнуть, не вызвав лишних подозрений. Его зовут Ник. Так он сказал.

«Ник… Ник…» - несвязно билось в мозге и гулко стучало о стенки черепной коробки.

«Ник… Николас… Никсон» - она беззвучно пошевелила губами, на подсознательном уровне пытаясь восстановить в памяти хоть сколько-нибудь разумную догадку. Но тщетно. Безусловно, людей с таким именем было тьма тьмущая, но этого парня она, очевидно, видела и слышала впервые. Значит, он просто заглотившая крючок мелкая рыбёшка, сама вполне пригодная для того, чтобы служить приманкой.

Тем лучше – ей совсем не хотелось разводить кровавую бойню: не то настроение. Ник вновь что-то спросил. Ник… Странно, уже Ник? Что он спросил?

«Имя. Чёрт возьми, имя!» - услышала она полный негодования ор собственного разума.

Девушка тянула слишком долго и, промолчи она хоть ещё секунду времени, ей уже не поверят, от недоверия, появятся подозрения, а уж этого она хотела меньше всего.

Почему-то и «фантазёрка», и «соображаловка», как по сговору, вмиг сломались и, запротестовав, отказались ей подчиняться. Что она могла сказать?

«Приятно познакомиться, меня зовут Рейна Риа. Может, слышали о такой? На днях вот пять человек на тот свет отправила»?

Её лицо подёрнул призрак саркастической улыбки, но тут её губы сами собой пошевелились, и с языка сорвалось столь неестественно прозвучавшее со стороны:

- Алонза…

- Алонза, - кажется, нараспев повторил Ник. - Красивое имя. – Эти слова она услышала настолько чётко и ярко, сколько бы резанул по глазам своей многоцветностью реальный мир, если бы её внезапно окатили чаном холодной воды с головы до ног.

- Мне нужно идти, - забросив куда подальше всякую осторожность, с трудом выдавила Рейна холодным как лёд голосом и внезапно сорвалась с места.

- Уже уходите? – явно не ожидавший такого спешного бегства своей собеседницы, после паузы замешательства, неуверенно поинтересовался парень.

Снова кивок и бесконечное нетерпение в глазах девушки.

- Обещайте, что мы ещё увидимся, – настолько неожиданно попросил Ник, что девушка не смогла удержать при себе изумлённое «ах», когда он взял её за руку, и по телу от кончиков пальцев до самой ключицы прошёл ощущаемый не физически, а психологически электрический разряд.

Она высвободила руку, но та предательски подрагивала, будто где-то в её организме от непрекращающихся дождей закоротились крохотные невидимые проводки.

Кто-то говорил, что это называется минутным обмороком: у тебя темнеет в глазах, в голове всё крутится со скоростью пёстрой карусели, и ты временно теряешь ориентацию в пространстве. Но отчего?

Что такого произошло?

- Обещаю, в среду здесь же. - Сказала словно бы не она, наконец, оборачиваясь к Нику и обдавая его бесстрастным взглядом. Земля под её ступнями как бы стала мягкой, тающей, как желе на подоконнике в знойный день, и девушка ясно понимала, как, не в силах совладать с трясущимися коленками, тонет в этой тягучей трясине. Но, тем не менее, она опрометью покинула кафе и попала под сравнительно усилившийся к вечеру ливень.

 

Но это было два дня назад, а сейчас…

Сейчас Алонза несмело (пожалуй, впервые в своей жизни) взглядывала на своего визави.

Его звали Ник. Так он сказал.

Почему она была здесь? Какая треклятая струна лопнула в её выработанной, вышколенной годами уверенности и хладнокровности, заставив уже как полчаса вести непринуждённую беседу. А, главное, зачем? Неужели, весь мир перевернулся с ног на голову, пока она безучастно пребывала где-то в сторонке?

Они даже успели перейти на «ты».

- А чем ты занимаешься? – Ник заинтересовано посмотрел на неё, одновременно сделав знак зазевавшемуся официанту с подносом, на котором можно было заметить заказанные ими ещё десять минут назад две чашки ароматного кофе.

Алонза растерянно хмыкнула про себя:

«Ты ведь знала, что этот вопрос рано или поздно будет задан. Впрочем, ты сама напросилась, притащившись сюда. Вот теперь и выкручивайся, как хочешь»

Особенно «выкручиваться» и не пришлось, потому что девушка нашла совершенно простой выход. Кто там сказал, «всё гениальное – просто»?

- Знаешь, многим в шестнадцать боятся доверить машину, а я в шестнадцать впервые убила человека… - она выдержала красноречивое молчание, и ни один мускул при этом не дрогнул на её лице. - Так что мне в шестнадцать было опасно доверить чью-либо жизнь.

Ник понимающе (?) качнул головой и, улыбнувшись уголком губ, вздохнул:

- Ну не хочешь говорить – что поделать. Я же не могу читать твои мысли и обращать их в нужное мне русло, - Ник вскинул на неё глаза, словно в поиске подтверждения своим словам. Странное дело, но последние полчаса Алонзе именно это и казалось – казалось, что он читает её мысли.

Всё-таки, загадочное создание Человек: когда в упор, нагло, в лицо ты говоришь ему Правду, которую он так страстно желать знать всегда и везде, он не верит. А стоит сделать непробиваемое лицо и пороть откровенную околесицу, при этом не поводя бровью, и – вуаля: птичка в клетке, выкованной из лжи мелкого пошиба.

Повисла неуютная тишина. Ник высыпал растворимые сливки в дымящийся кофе, и тут Алонза выдала совершенно глупую вещь:

- Ты тоже любишь со сливками?

Ей вдруг вспомнилась Миа из «Криминального чтива», сказавшая: «Почему мы готовы ляпнуть любую глупость только для того, чтобы нарушить неуютное молчание?»

- Действительно, почему? – в голосе Ника почувствовалась тёплая улыбка.

От удивления Алонза чересчур сильно втянула воздух в лёгкие и, когда в нос резко ударил крепкий запах кофе, тихо чихнула. После, чего с заслезившимися глазами переспросила:

- Что, почему?

- Почему бы им сразу не добавить сливки, если уж мы заказываем «кофе со сливками»? – он беззаботно пожал плечами. – Я тоже частенько об этом думал.

Алонза перевела перекрывшееся было дыхание, пристыдила себя за непонятно откуда взявшуюся суеверность и в голос рассмеялась.

 

 

 

Ей было жарко. Жарко и душно.

И сны её были похожи на включенный на ускоренную перемотку фильм.

Картинка за картинкой мелькала в подсознании, танцуя в безумном вальсе, и от этого кружилась голова, а вместе с ней и кровать.

Такое обычно бывает, если вы плотно поели на ночь или если с вечера у вас адски ныла голова, и вы при этом не приняли аспирин.

Сон становится невыносимым, а если вы просыпаетесь – вас мутит с удвоенной силой.

Во рту появляется мерзкий тошнотворный привкус, избавиться от которого будет сложно даже с помощью зубной пасты, а картинки всё продолжают и продолжают мелькать перед глазами, на этот раз отпечатываясь в сознании и портя настроение на целый день вперёд.

Рейна испытывала практически то же самое, сверх того усиленное тем, что в комнате стояла температура в 30 градусов выше нуля, а в окно нагло зарядил ничем не разреженный солнечный свет. Хотя на улице было более чем прохладно.

Не удержавшись от эмоций в адрес своего паршивого самочувствия, девушка тяжело простонала и снова уткнулась лицом в подушку. Её восприятие окружающего мира сейчас было довольно бесформенным и тягучим, его почти что можно было потрогать руками и, если изловчиться – слепить именно то, что ей было необходимо сегодня.

Чем она, собственно говоря, и собиралась заняться, для начала хотя бы выполнив привычный алгоритм «утренних процедур».

Она склонилась над раковиной и, до конца раскрутив кран с холодной водой, подставила под струю разгорячённые и отчаянно пульсирующие виски, умылась и мельком взглянула на себя в зеркало, чего, всё же, лучше было не делать.

Вчера выдался сложный денёк: сразу три заказа, и все три от дочерних филиалов компании Этертона.

Чёрт, и ей не нравилось это, ох, как не нравилось! Но и отказаться Рейна тоже не могла. Подорвать свою репутацию и лишиться заслуженных плюшек как самому «заслуженному» убийце этого города?

Эта перспектива тоже явно не претила ей.

- Этого города, - досадливо пробормотала себе под нос девушка. Действительно, прошёл уже месяц! Месяц или тридцать дней, как она осела в столице. Такого на её памяти отродясь не было.

И двадцать дней как они встречаются с Ником, а она до сих пор не придумала «легенду» своей биографии. Казалось, его это интересовало в последнюю очередь, и в первую – она сама. Что самое странное… её тоже в первую очередь интересовал только он.

Рейна плохо умела выражать свои чувства и далеко не была «экспертом» в области романтических отношений. Но, вот именно, что НО! С самого первого дня, с самой первой минуты, как она увидела Ника, что-то внутри неё необратимо и, по всей видимости, навсегда прогнулось.

Что-то ушло, испарилось, исчезло, как исчезает мираж – только был, и вдруг его уже нет, словно никогда и не было: игра разума, воображения, оптики… Чего угодно! Но вместо этого появилось нечто совершенно новое, неведомое – оно пугает, завораживает, но не может не вызывать любопытства, тяги узнать, добраться до самой сути. Заглянуть куда-то глубже своего подсознания, души.

А что там на дне? В самом ядре сердца? Сердца не как части единого организма, научившегося игнорировать, попросту плевать на бесконечные пинки и удары судьбы, сумевшего смириться с жизнью изгоя общества.

«Но сердца как разума души», - так однажды сказал один из её немногочисленных друзей, если не сказать единственный из друзей. Пора бы уже научиться быть честной с самой собой.

Он взял её под свою опеку после того, как стал невольным свидетелем в ситуации, когда Алонза – тогда ещё шестнадцатилетняя девочка – сопровождая подвыпившего прохожего от оживлённой улицы до самых грязных районов гетто, наконец, выбрала удобный момент и размозжила ему голову первой попавшейся под руку балкой. А после, осторожно и нервно оглядевшись по сторонам, забрала бумажник.

Как и сейчас, ей просто нужны были деньги… тогда – лишь на еду.

Она не знала настоящего имени Друга, но называла его не иначе как Учитель, хотя последнему это и не льстило.

Он научил её всему, что Рейна Риа умеет сейчас – убивать без жалости, жестоко ненавидеть, презирать весь мир и выживать в этом самом мире.

А однажды он ушёл и больше не вернулся. Девушка не пыталась ничего выяснять, но, всё же, предполагала, что на одной из вылазок Учителя просекли, и теперь он валялся где-нибудь на задворках города с перерезанным горлом… если горло осталось.

Но Рейна не искала мести, не собиралась рвать глотку кому-либо из тех, кто был повинен в его смерти. Почему?

Он всегда говорил: «Сердце – разум души, и, несмотря ни на что, ты должна сохранять его холодным».

Так она и делала всё это время, пока…

В её голове вдруг нетерпеливо затрезвонил телефон. Так звонят, когда случается что-то «конкретно нехорошее». В голове? Вряд ли.

Рейна засмотрелась в окно на город, в котором как в переполненном муравейнике возились и мельтешили постоянно куда-то спешащие люди, жизнь каждого из которых не стоит и трети тех льдинок, что навечно сковали её сердце.

Рука её, с минуту помедлив, таки сняла трубку, но девушка не стала ничего говорить, пока на том конце не прозвучало настороженно-настойчивое:

- Рейна, ты?

- Я. Что дальше, Этертон? – раздельно и внятно произнесла она, в любой момент готовясь закончить разговор.

- Дальше зависит от тебя, солнышко, - слащаво усмехнулся тот – иначе он и не умел.

- Убью я тебя или нет? – насмешливо хмыкнула в ответ девушка, про себя всеми фибрами души желая воплотить эти мечты в жизнь.

- В некотором смысле, - уклончиво польстил Этертон, но, к его же счастью, сразу серьёзно продолжил. – Мне надо с тобой встретиться.

- Надо ли это мне, вот в чём вопрос, Монтейн, - предвзято заметила Рейна, хищно улыбаясь своим мыслям.

- А ты в окно выгляни, и узнаешь ответ… - буднично и без доли сарказма отозвался голос.

У девушки что-то неприятно заскребло в области диафрагмы от плохого предчувствия – интуиция как всегда не изменила ей – и она озлобленно оскалила зубы, одновременно подхватывая с рядом стоящей тумбы зеркало и в ожидании вытягивая руку в направлении окна. Внимательно рассмотрев отражение, девушка заметила, как из пустой глазницы чердака рядом стоящего дома вдруг высунулся человек, насколько она могла рассмотреть отсюда, со снайперской винтовкой в руках. Он широко ей улыбнулся и отсалютовал.

- Охотник за головами… - со знанием дела заключила Рейна в микрофон телефона, предварительно изучив повадки и внешний вид врага. – Тебе кадры не жалко? Я ведь выпотрошу его как поросёнка в Рождество.

- Можешь посмотреть и в другое окно, - скучающим тоном поделился Этертон.

- Где? - вконец разозлившись, коротко спросила она.

- Кладбище автомобилей за городом вблизи радиовышки. – Явно довольный таким ходом событий, изрёк в заключение тот.

В заключение потому, что Рейна даже не снизошла до того, чтобы дослушать его слова до конца.

 

 

Рейна вжалась в плечи, пряча лицо в высоком вороте пальто. Ветер безжалостно трепал распущенные, шоколадного оттенка волосы и, забираясь к самой её шее, змейкой поднимался вверх и жёг напряжённые скулы.

Справа и слева угрожающими столпами к низким, подсвеченным паутинкой солнца облакам, поднимались целые башни из прессованных и просто разобранных на запчасти автомобилей. В воздухе плотной завесой стоял резкий и устойчивый запах машинного масла и смазки ещё не слетевших дверей, а грузные тени многочисленных «подстанций» основной радиовышки тяжело прижимались к земле.

Она заметила его сразу. Высокий, хорошо сложенный человек с резкими, но правильными чертами, серыми миндалевидными глазами и лёгкой небрежностью в короткой, приподнятой гелем причёске.

Во всём его облике чувствовался отголосок «голубой крови» - даже в манере двигаться и говорить. Рейна зашагала в его сторону и, подозрительно окинув взглядом округу, из соображений элементарной безопасности остановилась в нескольких метрах от него.

- Что же ты как не родная? – задал риторический вопрос Этертон, слегка прикрывшись ладонью от подхваченного позёмкой песка и поднявшегося на уровень его губ.

- Говори, что надо, - как можно бесстрастнее выдохнула девушка, но глаза выдали её, сузившись в бессильном гневе, а зрачки стали почти кошачьими даже под шатром из скопища теней различных форм и размеров.

- Я хочу, чтобы ты оказала мне одну услугу, - потихоньку «завёл шарманку» Монтейн, подходя ближе. – Хочу, чтобы ты убрала одного человека.

- С какой стати мне это делать? Может просветишь? – Рейна выжидательно и с неприкрытой издёвкой скрестила руки на груди. Уж чего-чего, а своими принципами она поступаться точно не собиралась. – Не более одного человека на заказчика – и точка.

- Возможно, хотя бы по этой причине, - Этертон умело прищёлкнул пальцами и указал себе за спину.

Поверх его плеча она увидела…

Нет, этого просто не могло быть! И как она сразу его не заметила!???

Девушка судорожно сглотнула застрявший где-то в области между солнечным сплетением и глоткой вязкий ком слюны и для верности закусила нижнюю губу, пока с зубов на нёбо не разлился горько-солёный привкус крови.

- Да, тот самый, - утвердительно качнул головой Монтейн, самоуверенно улыбаясь.

Тот самый, которого он заказал ей…

- Я даже больше скажу, солнышко, - задушевно заговорил он, заботливо убирая с её лица выбившиеся из окончательно испорченной причёски волосы. – Если ты не согласишься помочь старому другу, то есть мне, в этом случае этот достопочтенный господин сообщит о покушении на свою жизнь и о том, как ему «чудом удалось избежать смерти». Учитывая неполный список твоих жертв в число, приближённое к 20 за последний месяц, кроме того, ещё и работающих в одной сети, невольно возникает ассоциация тебя с серийным убийцей. Как думаешь?

Рейна вполне резонно предположила, что через секунду-другую, у неё либо окончательно поедет крыша от наплыва такого объёма информации, либо случится сердечный приступ, осложнённый инсультом.

Но она, как могла, старалась поддерживать душевное равновесие и не нарушать свой «духовный вестибулярный аппарат», несмотря на то, что ей усилием воли едва ли удавалось поддерживать себя на ногах.

По крайней мере, то, в чём Рейна не так давно ещё сомневалась и надеялась на милость судьбы, становилось совершенно ясным и осмысленным:

- Ты, мразь, просто удерживал меня у себя, укрепляя свои позиции количеством трупов, – натянуто улыбнулась девушка, горячо дыша ему в лицо и каким-то невероятным путём сдерживаясь от более откровенных комментариев в его адрес. - То-то же я смотрю дела у вас не шибко хорошо идут – повальное увольнение. Повальное в прямом и переносном смысле, - она рассмеялась, и этот смех был хуже, чем презрительный плевок.

Не обращая внимания на её оскорбления, Этертон, на это раз окончательно убедившийся в «своей власти и безграничном влиянии», по-хозяйски небрежно бросил, как бросают уже обглоданную кость бродячей собаке, следующее:

- Имя Николас Грей. Срок – четыре дня.

Что? Что???!

Мир вокруг Рейны в который раз подёрнулся дымкой безумия, закрутился в том же бешеном пёстром вальсе смены картинок и кадров и отошёл в небытиё, теперь возвращаясь в её исстрадавшийся мозг болезненными спазмами.

Ник? Её Ник?

Хорошо бы это был только сон, ещё один из тысячи мучавших её кошмаров.

Так намного легче, намного проще, намного безопаснее для рассудка.

А как же кровь?

Кровь-то настоящая!

Она сделала самое невозмутимое, какое было только возможно в этой ситуации, выражение лица и почти со светским интересом осведомилась:

- Почему бы мне не убить тебя прямо здесь и сейчас?

Этертон немым жестом обратился к головорезу за её спиной. Рейна только сейчас оглянулась: как её могло подвести профессиональное чутьё прицела?

- Ну раз уж у тебя такие отчаянные парни, почему бы им самим не провернуть это дельце? – как бы невзначай бросила девушка.

Затем Монтейн склонился к самому её уху и сокровенно зашептал:

- Это моя маленькая месть.

- Месть не вернёт тебе опущенное ниже плинтуса самолюбие, - с вызовом ядовито ухмыльнулась она.

За этим последовала отвешенная ей звонкая оплеуха, но Рейна мужественно стерпела, понимая, что не выстоит с одним своим ТТ против трёх противников, тем более находящихся в такой близости от неё.

«М 60, тип – единый пулемёт, калибр – 7,62 мм. Масса – 10, 51 кг, ёмкость магазина: 50-250 патронов. Начальная скорость пули – 885 м/с, темп стрельбы: 550 выстрелов/мин, прицельная дальность – 800 м… А ещё он быстро нагревается в руках» - как таблицу умножения продиктовало ей сознание.

Если будут стрелять – то в упор, а это 85 процентов вероятности летального исхода даже в бронежилете, уже не говоря о контрольном выстреле в голову.

Атмосфера, в которой застыло затянувшееся молчание, была мутноватой и липкой, как кисель.

В ней, как прочной паутине запутались время и пространство, словно трижды наложившись на себя, а её мозг в тот же момент упорно работал и анализировал, просчитывая все возможные ходы, но коих, как она позже заключила, попросту не было.

- На тебя открыта охота, солнышко. Шаг в сторону – и отправишься к праотцам, а заодно повидаешься со своей горячо любимой мамочкой…

Он не успел договорить, так как, внезапно позабыв всё на свете или просто послав самым обычным способом в самое обычное место, Рейна на размах съездила Монтейну кулаком по лицу, при этом сильно раскроив ему губу и разбив дёсны.

Тот, как ни в чём ни бывало, сплюнул кровью в грязную лужу по правую руку от себя и с язвительной усмешкой добавил:

- Будь уверена, если бы ему дали заказ на тебя, он бы и глазом не моргнул, прежде чем испортить пулей твоё милое личико.

 

 

 

Он киллер. Он тоже киллер. Почему она раньше о нём ничего не слышала? Да хотя бы потому, что ни один из них не задерживается на одном месте больше двух недель.

Она тоже не задерживалась больше недели…. Раньше. А теперь.

Теперь они оба изменили своим правилам, и им обоим придётся расплачиваться. За всё.

Рейна с ещё большим ожесточением до острой стучащей боли в мышцах начала резать ножом подвешенные к потолку небольшие мешки с песком.

Раз за разом, рассекая непрочную ткань и просыпая мелкие песчинки, она как будто избавлялась от каждой из льдинок в своём сердце, заполняя её место порывающейся расплескаться за края ненавистью. Ненавистью прежде всего на саму себя.

Впервые в жизни она стала зависимой. Если бы это были обстоятельства, просто ещё один крутой поворот в жизни, она, не мучаясь угрызениями совести, как обычно, спустила бы всё на тормоза. А так…

Рейна Риа зависела от своих собственных чувств. Кто бы мог подумать?

Обычно её лицо становилось последним, что доводилось увидеть в своей жизни несчастным жертвам.

Хотя, почему жертвам? Да и почему несчастным? Они были такими же шакалами, как и все остальные – без морали, без принципов, без жалости.

Клинок в который раз вспорол тугой грубый материал, горсть песка привычно угодила в глаза, а ступни неприятно увязали в сыпучей массе, тонким слоем покрывавшей пол.

Но внезапно кто-то вторгся в то немногое пространство, что представляла её комната и, не успела Алонза что-либо сообразить, как чья-то рука крепко зажала ей рот, другая, обхватила за талию, и, с лёгкостью оторвав девушку от земли, неизвестный оттащил её в прихожую, окутанную плотным полумраком.

Человек намертво пригвоздил её к стене, вытянул из ослабших в одно мгновение ладоней нож и, наконец, убрав руку, позволил Алонзе глубоко вздохнуть.

Девушка молчала.

Ник тоже.

Он смотрел на неё, насквозь пронизывая взглядом, как в памятный день их встречи, так, точно считывал некую важную для себя информацию.

Алонза поняла это, поэтому решительно попыталась оттолкнуть его от себя:

- Я знаю, кто ты, - и это прозвучало как аксиома, как безаппеляционный приговор.

- Нет. Не знаешь, - Ник покачал головой, но не ослабил хватку, которой прижимал её к стене.

Девушка отвела взгляд и, резко помрачнев, с грустной улыбкой бросила:

- Расскажи мне ещё что-нибудь.

- Даже я не могу знать, кто ты, - Ник сделал видимое ударение на это слово, словно ради него одного и была произнесена эта фраза.

- Даже ты? – тут Алонза рассмеялась… чтобы не заплакать. Это помогает – когда тебе плохо, просто смейся. Выкрикивай ругательства и смейся, делай вид, что тебе абсолютно всё равно. Только тогда ты сохранишь в себе гордость и самоуважение и не позволишь другим смеяться над тобой.

- Послушай меня, - неожиданно грубо сказал он и больно сжал её запястье, отчего девушка невольно поджала губы. – Я знаю, о чём ты говорила с Монтейном. Знаю, что произойдёт, если ты не выполнишь «заказ». Поверь, мне так оно и будет – они убьют тебя.

- Значит, ты тоже в этом завязан, - протянула она, зло сверкнув глазами. - Так чего же ты ждёшь? Давай, прямо сейчас и покончим со всем этим. Такой удобный момент, а, Ник?

Он вдруг сильно встряхнул её за плечи, но сразу крепко обнял, нежно гладя по волосам:

- Как же ты не понимаешь глупышка.

«Не понимаю что?» - эхом отдалось у неё в мыслях.

- Спрашиваешь, что… - печально и снисходительно вздохнул Ник, отстранив Алонзу от себя. И вновь тот же «электрический разряд» пробежал от кончиков пальцев до самой ключицы, воскресив в сердце девушки самые необъяснимые предчувствия. – Загадай число.

- Что? – она упёрлась руками в его грудь и удивлённо вгляделась в его лицо.

- Загадай число, - невозмутимо повторил парень.

К своему же удивлению Алонза не стала и возражать и, на секунду нахмурившись, кивнула.

- Готова? – для верности спросил Ник. - …Пять миллионов восемьсот триста девяносто две тысячи шестьсот… дальше продолжать? – ну вот, невидимая преграда недосказанности преодолена, теперь должно быть полегче.

- … дальше я сама ещё не придумала, - поделилась девушка, подальше пряча своё изумление и возвращая на какое-то время изменивший ей голос.

- Мы будем вместе до конца, - он произнёс это так, что у Алонзы не возникло сомнений в том, что именно так всё и будет.

 

Шёл четвёртый день. Последний день.

Они договорились встретиться на крыше самого высотного здания города. В два часа дня.

А до этого времени им обоим предстояло уладить ещё пару насущных дел.

За её спиной с тихим шелестом закрылась дверь. Позади в луже крови остался дюжий охранник с перерезанным горлом, ещё пара сопляков, схлопотавших пулю в лоб.

А прямо перед ней, обернувшись, чтобы взглянуть на вошедшего, стоял ещё дышащий Этертон.

Куда подевалась его высокомерная слащавая ухмылка?

Когда успела исчезнуть показная выдержанность и замениться тревожным состоянием, приближённым к состоянию страха?

- Ищешь кнопочку? Маленькую такую? Что под столом, - Рейна заинтересованно наклонила голову, отстранённо наблюдая за его неуклюжими попытками вызвать охрану.

Она небрежно толкнула ногой входную дверь, открыв его взгляду жутковатую картину – следы её кровавой расправы.

Монтейн молниеносно ринулся к верхнему ящику рабочего стола в попытке как можно скорее отыскать столь нужный в этот момент пистолет.

- Нет-нет-нет, не так быстро, - остудила его пыл девушка, выстрелив наугад. И это «наугад» стоило двух Этертону отстреленных пальцев.

Его лицо мученически исказилось злостью, смешанной с болью, и он беспокойно сжал здоровой рукой кровоточащие обрубки со словами:

- Дрянь, ты за это заплатишь…

- Ааа, вот как, - Рейна издевательски закатила глаза, - а как же «солнышко» и весь этот антураж «крутого парня»? – она позволила себе хохотнуть.

- Выходит, он снова заморочил тебе голову, - недобро усмехнувшись, подытожил Монтейн. – Ты уверена, что он тебе всё рассказал?

- А что же такого он должен был мне рассказать? – с притворным сожалением нахмурила брови девушка, подходя ближе и вжимая ему в шею 9-миллиметровое дуло «браунинга».

- О, сразу и не вспомнишь, - ничуть не смутившись, кривовато улыбнулся тот. – например, то, что он обладает способностью к телекинезу, чтению чужих мыслей… да много чего… или, может быть он рассказал тебе, как силой мысли размазал по стенке мозги твоего отца?

- Ч-что???! – её язык внезапно отяжелел и приклеился к нёбу, дыхание участилось, а руки обмякли и выпустили оружие, спустя мгновение звякнувшее о натёртый до блеска пол.

Этертон воспользовался её замешательством, сдавил ей горло и, развернув к себе спиной, зажал в тисках.

- Ты слышала… - зашелестел он, и его дыхание неприятно защекотало по коже. - Семнадцать лет назад, в Испании, штурмовой отряд, посланный захватить не экстрагированного преступника в нашей стране, наткнулся на неожиданное сопротивление местных вооружённых сил. Напоминает операцию по захвату Айдида в Сомали в1992 году, когда погибло около сотни американских солдат, застигнутых врасплох городской толпой, неправда ли? Николас Грей был среди этих самых «местных ВС» в Испании. Брайса Прескотта убил Ник, поверь мне – я наводил справки. Только тогда у твоего ненаглядного было совершенно иное имя. Вообще, никто не знает, сколько у него имён, сколько ему лет и откуда он. Но всю свою жизнь, всю историю своего существования, Он всегда был убийцей в самом высшем смысле этого понимания, неважно в каком качестве: солдатом, личным телохранителем первых лиц государств, киллером… А в сочетании, как бы это выразиться, со «сверхспособностями»… ну, думаю, нет нужды объяснять. Это у него в крови, пойми, солнышко…

Дослушав эту тираду до конца и, усилием воли вбрызнув себе в вены дозу хладнокровия и расчётливости, дабы, просто не сойти с ума, Рейна выхватила испещрённый множеством засечек нож и полоснула лезвием ему по лицу, оставив глубокую алую отметину на щеке.

Как ни странно, Этертон не стал её останавливать, вновь улыбнулся, как улыбаются невинным детским проделкам, и уступчиво отошёл в сторону.

- Я вернусь. – Процедила сквозь сжатые до бледности в скулах зубы Рейна и покинула помещение.

 

 

В голове дикой птицей билась одна-единственна мысль: «Неужели это правда?»

В неслушающихся руках нервно билась винтовка.

Вот кто был ей настоящим другом, вот, кто был безмерно предан, не требуя ничего взамен.

Что ж, пора привыкать. Так и будет. Ничего никогда не изменится, ведь чудес на свете не бывает.

Вокруг – предатели и враги. Стоит только дать слабину – и они загрызут тебя как дикие волки.

Опомнишься – вот уже и ты на обочине жизни. И никто не остановится, не поможет, а продолжит свой путь, восхождение к месту под солнцем, не удостоив тебя даже случайным взглядом.

Нужно быть таким же, как все – алчным, жестоким, равнодушным к чужим проблемам и горю.

Без чувств, без эмоций.

А они когда-то были?

Она не знала.

Она не помнила. Не хотела помнить.

Вот под ногами захрустела каменная насыпь крыши, залитой лучами клонящегося к горизонту солнца цвета кошенили.

В этих лучах, обратившись лицом к городу, которому было суждено стать могилой их любви, стоял Он.

Его звали Ник.

Так он сказал.

Её глаза были абсолютно сухими. Лицо – абсолютно бледным.

Совесть – абсолютно чиста.

- No mires abajo (Не смотри вниз), - сказала она по-испански: запрятанный глубоко внутри огонёк надежды ещё слабо тлел, в любой момент готовясь разгореться с новой силой от дуновения призрачного сквознячка.

Только бы это казалось минутной слабостью, легковерностью в наглую ложь Этертона.

- Gracias, tomo buena nota (Спасибо, я запишу), - оглядываясь, улыбнулся Ник, но улыбка в секунду слетела с его губ, когда он полностью осознал, что происходит.

Осознал ли?

Скорее, подслушал её противоречивые рассуждения, вторгшись в закрытую для посторонних «зону». Да, он был посторонним.

Всё это время.

- Cogelo (Держи), - ни на толику не дрогнувшей интонацией произнесла Алонза, бросая ему винтовку.

Оружие послушно приземлилось в его руки, а в приятных, красивых чертах проступили тёмные нити непонимания и безысходности.

- Три секунды, - пояснила она, чувствуя, как в это время сердце обрастает тройной коркой льда.

 

Без чувств! Без эмоций!

 

Неправда, что перед смертью перед глазами проносится вся жизнь.

Неправда… всё так же, как всегда…

 

По пистолету, удерживаемому тонкими пальцами Алонзы, прошла лёгкая дрожащая волна, и дыхание спёрло от созерцания содеянного.

Прежде, чем стреляная гильза коснулась мелких камней, служивших настилом крыши, девушка кинулась к Нику и попыталась поддержать его, когда он начал опускаться на колени.

Ей не хотелось плакать – разум и сердце были пусты, но по белым, как снег, щекам катились невыплаканные за столь много лет слёзы.

Мироощущение отошло на второй план, и адреналин, подстёгиваемый крупной дрожью, весело плясал на коже, в мышцах, в нервах.

- Помнишь, тогда в кафе, ты подумала о фильме? – с щемящей тоской спросил Ник.

- Да, - к горлу Алонзы подкатил непреодолимый ком горечи и обиды, и она мучительно зажмурилась.

- В том же «Криминальном чтиве» в самом конце Джулс Уинифред после своей коронной речи: «…И узнаешь ты, что имя моё Господь, когда мщение моё падёт на тебя», произносит такие слова:

«Я никогда не задумывался над тем, что это на самом деле значит. Я всегда думал, что это просто крутые фразы, которые можно произнести вслух перед тем как грохнуть какого-нибудь ублюдка».

Раньше и я подумал бы, что скажу такое лишь потому, что это «крутая фраза, которую можно произнести вслух перед тем, как…». Но теперь я знаю, что ошибался…

Я люблю тебя.

- Я знаю… знаю, - уткнувшись заплаканным лицом в его плечо, Алонза обняла его в последний раз.

 

«Браунинг» вздрогнул вновь, и раздался ещё один выстрел, окончательно оборвавший его жизнь.

 

Его звали Ник.

Так он сказал.

 

 

На крыше лондонского Тауэра замерла похожая на кошачью – грациозная и гибкая – тень.

Здесь, на берегу Темзы, под проливным дождём в ночь происходила встреча видных, но коррумпированных политиков.

Её звали Алонза, что в переводе со старогерманского означает «готовая к битве».

Теперь она не задерживается на одном месте больше недели, теперь она каждый день «готова к битве», но никто уже не задаёт ей идиотских вопросов по поводу имени, теперь она свободна и теперь она держит на прицеле очередной «заказ».

Он – один из тех, кто готовит переворот – новую революцию, призванную стать причиной очередной войны и погубить сотни невинных жизней.

Он ещё не знает об этом, но это в его мыслях.

По мокрому от дождя лицу девушки скользнула нехорошая улыбка, когда её палец плавно, с каким-то болезненным наслаждением спустил крючок, а внутри, где-то в груди заклокотало такое знакомое чувство – чувство собственной власти и превосходства. Точно ты – Бог, эдакий кармический чистильщик, время от времени разреживающий кадры для сохранения чистоты породы.

Выполнив работу, «тень» быстро скрылась в тёмных залах замка-музея, не оставив и следа

 

«Кто придумал этот бред, что только меланхолики любят дождь? Я холерик, но обожаю пасмурную погоду…Как сейчас. И вовсе не от того, что в дождь можно наслаждаться мнимой тоской и размышлять о прекрасном. Нет, я не умею притворяться глубокомысленным философом и забивать себе голову лишними проблемами, искать какой-то тайный смысл. Просто в такую погоду меня труднее заметить»…