Куда идут все эти люди? Их больше, чем я думал. Все люди, люди... Почему же только я так одинок? Я уже давно это чувствовал, но запрещал себе чувствовать. Я старался думать, что они со мной, но... Вот они! Можно протянуть руку и дотронуться до ботинка одного из прохожих. Но рука тяжела и непослушна, и к пальцам катится множество колючих шариков. Я не могу их остановить. Пусть себе катятся, скоро я перестану вообще что-либо ощущать. Сейчас это не главное для меня. Я все лежу и пытаюсь понять, что же в конце концов происходит вокруг меня.

Снег. Много снега. Черные сапоги, ботинки, кроссовки, каблучки... Следы... Мимо проплыло серое автомобильное колесо. Это я открыл глаза и посмотрел перед собой. Два фонаря напротив слились в единый поток света, от него закружилась голова,

Как болят пальцы… Теперь шарики катятся по ногам, вниз, к ступням, дальше…

Мама смотрит на меня, и мне хочется обнять ее, но она как-то далека, неестественна, кажется тронешь, и она исчезнет. И я не трогаю  я тоже смотрю на нее. Ее лицо постепенно превращается в серое облако, и из него вытекает бурный поток  это наш водопадик, в нем утонули все мои бумажные кораблики…

Чья-то рука опустилась мне на плечо. Я слышу голос, но не понимаю ни звука. Она отпускает меня, и я вижу, как исчезают из поля зрения два сапога. Вот еще одно колесо прокатилось возле уха, и я услышал шорох. Боже это же она? Но почему она плачет? Я целовал ее руки, а она молчала... Потом она закрыла за мной дверь, и я ушел навсегда...

Лестница. Я спускался по ней сто лет назад. Или больше. Кто-то облил меня водой. Потом поднесли рюмку. Полуобнаженная проститутка забинтовывала мне руку, а я сидел на полу, облокотившись на буфет.

Дорога. Световые пятна летят навстречу. Я ничего больше не вижу… Сжимаю руку. Что-то постепенно превращается в воду. Это снег. Я вспомнил, я видел его, когда открывал глаза.

Открываю почтовый ящик  там письмо. От нее. Боже, да когда ж все это было?! Что она написала мне?..

 

Лежу лицом в опавшие мокрые листья. Грязь прилипла ко лбу и скрипит на зубах. Но я лежу и не двигаюсь. Что-то болит, но не могу понять, что. Двое в белых халатах поднимают меня и кладут на носилки. Едем... Вижу название фабрики на подошве сапога, которая летит мне прямо в глаза...

Стою у доски и беспомощно вожу указкой по карте. Учительница смотрит на меня и ждет. Чего она ждет? Я ведь не знаю урока…

Кружится голова. Наверное, я болен. Как болят ноги... Рук я больше не чувствую. Чтобы убедиться, что они были, я подношу их к лицу и снова открываю глаза. Вижу. Они еще здесь.

Шарик воздушный поплыл в небе  я отпустил его, и его тут же подхватил ветер… Я пишу ей ответ. Я пишу, что люблю ее. Передо мной на столе стоит ее фотография. Она так и стоит до сих пор, я уверен...

Желтый автобус. Мы выходим к нему, я захожу последний, пропуская маму вперед. Посреди на полу стоит гроб с медными ручками. Я не плачу. Я не хочу плакать, но как-то больно внутри меня, как-то пусто и холодно.

Становится труднее дышать. Воздух становится шаром и медленно катится прочь. Я пытаюсь схватить его руками, но мне не подняться. Тело совсем не слушается. Он говорил, что все можно, нужно только захотеть... Я хочу и не могу... Я вижу перед собой большое светлое пятно. Оно быстро сужается, погружаясь в черное кольцо, которое становится все шире, шире... Сейчас я потеряю сознание... Ну вот, кажется, и все... Мама, где же ты?.. Она ласково посмотрела на меня и улыбнулась. Что это? Я плачу? Я плачу! Слезы замерзают на ресницах. Мама...

 

20 января 1997 года

Рига