Октав Шапез, которого бывшие коллеги по муниципалитету до сих пор называют нотариус отмечает сегодня свой юбилей. Хмурое осеннее безрадостное утро. Еще с ночи идет дождь, уныло падают листья и если смотреть из окна его дома, то кажется, что идет два дождя: один с монотонной барабанной дробью, с едва просматриваемыми на фоне серых стен четкими прерывистыми линиями, другой безшумный, ниспадающий, медленно кружащийся. Шапез не весел, да и кого могут радовать юбилеи, которые уже давно после детства, отрочества, юности. Он хмур, печален и безрадостен, один в большом, холодном и мрачном как это осеннее утро доме. Сегодня, впрочем как уже много лет подряд встречать юбилей ему придется в одиночестве: он холост, друзьями и близкими не обзавелся. Жребий брошен. Жизнь состоялась,точнее не состоялась, она уже почти прошла. Он думает о ней, своей уже почти прошедшей жизни, но что еще остается ему, на что надеяться, перед чем уповать.? Жить воспоминаниями уже давно его удел. Он вспоминает. Он вспоминает то счастливое беззаботное теплое время детства, отрочества, ранней юности. Родительский дом в Альби. Потом юридический факультет университета бурную юность полную надежд на яркую, насыщенную жизнь, разве мог он тогда подумать, что она пройдет так бесславно, бессмыслено, серо.Всю жизнь он мечтал о карьере нотариуса и ради этого жертвоал многим. О, еслибы в его жизни было хоть что нибудь яркое, запоминающиеся своей необычностью, то о чем даже сейчас можно было бы вспоминать с замиранием сердца, о если бы он знал большие радости, вкушал большие удовольствия, переживал остро, ярко горечь падений и радость взлетов, так нет! Вся его жизнь шла равномерно, монотонно, размеренно, ровно двигаясь от события к событию, от времени к времени. И он шел по ней, так веривший в рок , плыл по течению пассивно ожидая и принимая все отпущенное ею за высшую волю. Да он слишком доверял судьбе, доверял настолько что полностью доверил, и тот свой главный выбор, теперь оправдывая этим свое одиночество. Амурные дела вещь тонкая, он так ни с кем ни связал свою жизнь! Почему? Не было вариантов. Но ведь вариантов не ждут, их ищут, иногда даже вопреки судьбе. Но что теперь вспоминать об этом, когда одиночество и без того мучит его своей безисходностью.

В задумчивости он ходит по комнате в своем длинном атласном халате. Много курит.Безнадежно смотрит в окно на эти два безрадостных и унылых дождя. Но вдруг ход воспоминаний нарушает громкий и по своему дерзкий звонок. Кто бы это мог быть? В недоумении Шапез медленно бредет к двери. Корзина белых роз!Он не забыт. Ведь кто-то еще помнит о нем, старом Шапезе, нотариусе из Тулузы. Аккуратно берет в руки он маленькую открытку- поздравление. От кого это? Внимательно вчитывается в каждое слово:

L'ami gentil! Je demande de vous accepter ces fleurs vers votre anniversaire, en témoignage de la mémoire selon les années, проведеных à Albi. Je serai le passage à Toulouse, nous pouvons nous rencontrer dans le café au boulevard du général Sibija à 17:00 vo M.P.

 

 

 

 

Тень догадки осиняет его. Конечно она-дрогнуло и зачастило сердце лишь от одной мысли о той , которую уже и не надеялся увидеть.А ведь он тоже любил! Любил мучительно, тайно, боясь даже самому себе признаться в этом, любил впрочем как и делал все: ровно, с расстановкой, оглядкой, любил трезво, расчетливо, умом, а не сердцем. Но даже сейчас воспоминания о том времени отзываются в нем безудержной горькой печалью, и мысль, что и в его такой неудавшейся жизни все могло быть по другому, и в ней могло найтись место для радости и счастья до сих пор мучает его неутихающей болью. Да он был влюблен в мадам Пуантель, молодую жену своего престарелого патрона Эдуарда, в ту пору мэра Альби. Вот с ней бы он непременно связал свою жизнь! Значит не судьба, она жена другого человека, слишком поздно встретились. И все-таки он был влюблен! Шапез вспоминает как первый раз увидел ее на приеме и просто был приговорен ее красотой. Приговорен к той мучительной безнадежной любви, что не давала покоя ни днем ни ночью. Он долго не мог отвести от нее взгляда пытливого и завороженного, нежного и страстного. Она была просто красавицей будто являя собой творение скульптора, извоявшего ее, себе в упоение. С той поры с нетерпением и трепетом он ждал очередного раута чтобы только увидеть, взглянуть дерзко, со страстью в ее глаза. Лицезреть ее всю, визуально наслаждаясь каждой деталью, волнуясь смотреть до замирания сердца, до стука в висках, до мнимых, видимых только ему вспышек молний. И теперь любая деталь, обстоятельство, мысль, что так или иначе была связана с ней волновала его нежным трепетом ожидания так хранимой им тайны. До чего же она была красива и соблазнительно хороша эта молоденькая жена пожилого мэра. Кажется он был старше ее лет на двацать пять, былое увлечение превратившееся в супружество долго не давало покоя злым языкам провинцального городка. Шапезу казалось, что она счастлива в своем браке, что любит только Эдуарда и врятли захочет что-либо менять в уже состоявшейся жизни. Ах если бы она лишь догадалась о его любви, если бы ответила взаимностью как он желал этого и одновременно боялся.Боялся не только своей возможно и безответной любви, боялся Эдуарда, его естественного гнева, мести, боялся за свою ровную жизнь, в которой уже нечего не хотелось менять, а сдругой стороны хотелось изменить все.

Неужели она нечего не замечала? Он вспоминает свои частые визиты в дом к Эдуарду, как были они как были они долгожданны для него.Долгие беседы, вспоминает о чем она говорила с ним, ее интонации, взгляд, многозначительные улыбки, выглядели особыми знаками внимания. Они волновали его возможной надеждой на то чего так ждал и одновременно боялся.И вдруг он вспомнил ту такую важную для них встречу, тот день который и мог все решить, коренным образом изменив казалось всю его жизнь.

На прием в муниципалитете Шапез пришел лишь с одной мыслью:Элизабет.Тайная мука, робкая пассивная любовь, платоническая страсть, попавшая в плен к разумному расчету-вот чем она стала для него к тому часу. Весь вечер она как и прежде отпускала ему откровенно кокетливые взгляды, он же думал о том увидит ли их Эдуард, догадается ли по его ответным о тайне, что так тщательно пытался скрывать. После офицальной церемонии Пуантель пригласил его к себе. Разве мог он отказаться? Еще один шанс быть рядом с ней. Дома выпили вина из личного погреба Пуантеля. Это было шабли 1955 года выдержки. От выпитого Эдуард быстро захмелел и заснул. «В жизни еще никогда так сладко не спал»- признавался он позже. Шапез находя ситуацию недвусмысленной замялся, собираясь было уходить. Она остановила его:

-У Эдуарда новые репродукции, зная твое увлечение живописью думаю тебе будет интересно.

В холле она взяла его под руку. Когда просмотр был закончен она пригласив его сесть, присела рядом, и так же как всегда игриво смотрела, он напротив был собран и сдержан.

-Кажется я пьяна мой друг, будто земля из-под ног уходит-со смехом произнесла она.

Потом она взяла в руки его ладонь:

-О, какая у тебя сильная и интересная рука, последнее время увлекаясь хиромантией.

Он смотрел на нее, весь трепеща чувствуя, что бледнеет , боясь, как бы взгляд ни стал слишком дерзким, а дрожь руки не выдала тайну.

-Ну спросила она его я тебе так нравлюсь? И разбросала по плечам до этого собранные пучком волосы?

Он молчал не что и ответить, но как ему сейчас хотелось припасть к ее ногам, целовать голени, колени, ласкать нежно и страстно ее небольшую грудь, дарить нежность страсть, радость, наслаждаться той, как ему казалось неразделеной тайной любовью.

-Почему ты такой молчаливый, чем-то расстроен?

Он стал спокойно врать о неприятностях на службе. Она утешала. Когда собрался уходить она будто невзначай стала говорить:

-Эдуард завтра уезжает, ужасно не переношу одиночества-рассмеялась она пытаясь обратить все сказанное в шутку.

-Два дня одиночества-повторила она, когда Шапез уже спешил покинуть их дом. Почему он тогда запомнил именно эту фразу «Два дня»? Он вспомнил как она нежно смотрела на него, будто чего-то ждала, вспомнил стрельбу глазами.

В ту ночь он не спал. Мучился в догадках, расуждениях, предположениях, мучился извечным вопросом: «Как быть»? Ясно было одно: он влюблен.

Влюблен сильно страстно, до волнующей боли, до трепета лишь при одной мысли о ней. Но любит ли она его? Готова ли признать его любовь? Разделить? А если не любит и откажет или помется, рассказав все Эдуарду. В более глупом положение он еще не был. Но даже если и любит, ответит на его чувства и что дальше? Удел стать любовниками, делить любимую женщину еще с кем-то? Да мало ли: все тайное становится явным. И тогда месть Эдуарда, на каръере можно поставить крест, да и только ли на каръере, старик мстителен и всемогущ. Красивая молодая жена это как дорогая вещь, попробуй уведи.Страх сковывал его, страх не давал все решать сердцу, страх владел всем Страх не только перед Пуантелем, его местью, потерянной каръерой и это сейчас, когда ним открываются такие возможности. Страх перед возможным отказом был более сильнее, быть отвергнутым, что может быть хуже?И этот второй страх был сильнее и значимее первого, он ставил в тупик, давил, заставляя зыбывать о многом . “Ах, -думал он,- если бы можно было признаться, только признаться и все, произнести те заветные слова от которых до сих пор замирает сердце и сладкая истома до краев наполняет тело.

“Два дня”- снова повторил он и сгрустью и сожалением о былом выдохнул. Если бы можно было вернуть то время, естественно с высоты прожитых лет, несомненно поступил бы по-другому. Тогда он не пришел к ней. И все побежало, завертелось. Она стала холодна и молчалива в его обществе. Он смирился и стал забывать, вскоре получив новое назначение в Тулузу уехал из Альби. “Почему”?- этот вопрос он задал себе и сейчас. И ему на мгновение показалось, что он упустил, не понял, прошел мимо чего-то главного, высокого, важного в жизни, мимо того, что возможно наполнило бы ее эту жизнь чем то более глубоким, тем чего еще не было в его жизни. Неужели он проглядел, не понял, что она наверное тоже любила.Тень сожаления лягла на его лицо.Догадка, едва осенившая его теперь терзала, мучила, отравляя безисходностью и непоправимостью душу.Страх, который остановил его тогда теперь казался ему непонятным, неестественным, илюзорным. А вдруг это из-за него этого страха он и упустил свое счастье, потерял радость: любить и любимым. «Надо было все-таки прийти к ней тогда , надо было, в один из тех двух дней, когда небыло Эдуарда, в те два дня делившие его жизнь на до и после. Просто прийти и признаться, а там будь что будет, хотя бы теперь не мучился сомнениями- подумал он. «Нет, все-таки я должен знать как-бы она поступила тогда» И сегодняшнее поздравление и предстоящая встреча говорили о том, что Шапез напрасно опасался того, второго страха. «Сегодня непременно спрошу у нее, чего бы мне это не стоило, ведь я должен знать, должен, бояться уже нечего, а знать стоит, хотя бы избавлюсь от сомнений.

Без четверти пять он оделся. Как всегда элегантен.Пальто черного кашемира, белый шарф, шляпа.

Площадь Генерала Сибия находилась в двух кварталах от его дома. Маленькое уютное кафе на набережной. Он сразу узнал ее , и также как тогда много лет назад оборвалось и замерло сердце.

Время нищадно ко многим вещам, но особенно безжалостно оно к женской красоте, даже его комплименты выглядели оправданной лестью.

Он поцеловл ее руку, сел напротив, она искренне обрадовалась ему и все интересовалась его жизнью, судьбой. Он спрашивал об Эдуарде, что доживал свои дни в Альби. Вспоминали.

-Что с нами делает эта память-с сожалением произнесла она и достала платок. Когда чаша воспоминаний была испита ими до дна и столь частые паузы стали затягиваться он собрался с силами и все-же решился задать тот, такой главный и до сих пор волнующий его вопрос:

-Скажи дорогая-тихо начал он, но от волнения замялся нет, скажи… Так вот…

Она внимательно смотрела на него:

-Да милый…

-Так вот-продолжал он-Я влюбился в тебя с первого взгляда ты догадовалась об этом?

Она улыбнулась как вседа уголками губ и голос ее будто обрел былую интонацию:

-Я сразу поняла это, как только словила на себе твой взгляд.

-Ты знала? Но тогда?…

И он замер в ожидании

-Что тогда-переспросила она

-Тогда чтобы ты ответила мне?

Она засмеялась:

-Но ведь ты нечего не говорил мне, ни о чем не спрашивал. Ну не мне же было признаваться тебе в любви, мне замужней даме, первой леди провинцального городка.

Завороженно он смотрел на нее:

-Скажи, а ты помнишь тот день, прием в мерии, потом Эдуард пригласил меня к вам. “Два дня” помнишь?

 

-Да тихо сказала она.

-А если бы я тогда пришел признался, сказал бы о своей любви?

И в ожидании ответа он замер, надеявшись услышать то последнее оправдание своему бездействию, страху, в одночасье услышал:

-Ах милый друг, ведь я тоже испытывала к тебе чувства и не скрою, пыталась обратить на тебя свое внимание. Как бы поступила я тогда,- она на секунду задумалась-, ответила бы и разделила, а там будь что будет мы женщины иногда безрасуднее, вас мужчин, живем эмоциями, порывом, любить так любить – и она улыбнулась как счастливая женщина, которой не о чем жалеть.

-Я сдалась бы мой друг, наверное забыла про Эдуарда и сдалась-сказала она когда он провожал ее к такси.

Он пожелал доброго здоровья старику, сам не веря в силу своих слов и побрел под дождем, сраженый, будто с ним случилась беда. Не глядя по сторонам, не разбирая дороги он крупными шагами спускался к реке, а дождь безжалостно хлестал его по впалым щекам.Он шел долго,будто подгоняемый каким-то безотчетным чувством. Одежда на нем насквозь промокла, со шляпы, утратившей форму и походившую теперь на мятую тряпку ручьем как с крыши стекала вода, а он все шел не разбирая дороги, будто не помня себя от горя печали и разочарования. На пороге дома он присел, закрыл голову руками и заплакал навзрыд.

 

февраль 2005