Дружба

 

- Ты чем собираешься после уроков заниматься? – спросил меня перед «Граждановедением» Лешка Попов.

- Не знаю, - ответил я. – Вообще-то мать просила ей помочь по хозяйству. Но это недолго, за час управлюсь… А что, есть какие-нибудь планы?

- Да вроде нет. Суббота все-таки, поиграть можно во что-нибудь. Ладно, после уроков придумаем.

В классе шумело многоголосье, шуршали извлекаемые из сумок учебники и тетради, шелестело хихиканье девчонок, собравшихся в кружок у стола Катьки Воронцовой. Никита завалил Ваську на стол и пытался отпустить ему щелчка. Влад сочно и вызывающе хрустел здоровенным краснобоким яблоком, вызывая небольшую зависть. Он всегда так: любит покрасоваться… Прозвенел звонок, и как всегда одновременно с ним вошла Ольга Силантьевна. Мы мгновенно разлетелись по своим местам и, хором прогрохотав: «Здравствуйте!» в ответ на приветствие преподавателя, опустились на стулья.

Ольге Силантьене лет тридцать, она в меру симпатична и немного полновата. И строга порой чересчур, но справедлива. Оглядев класс, она улыбнулась:

- Ребята, как вы подросли за лето, похорошели! Вот что значит отдых! Но об этом поговорим в следующий раз. Сегодня у нас первое занятие в новом учебном году и очень интересная тема. Мы поговорим о дружбе! Вы можете сказать, что дружба – она и есть дружба, зачем о ней говорить, зачем ее изучать? Дело в том, что дружбу каждый человек понимает по-своему. У каждого из вас есть друзья, настоящие и не очень. Для кого-то друг – это тот, с кем играешь и проводишь много времени, для кого-то – человек, к которому можно обратиться за советом в трудную минуту, для кого-то – тот, кто займет денег на чипсы… А кому-то – сосед по парте, готовый всегда дать списать!

По классу прокатился смех. Все посмотрели на отчетливо вдруг заалевшие уши Усольцева, всегда пристающего к одноклассникам с подобными просьбами.

- Вот мы с вами и должны попытаться разобраться в некоторых тонкостях такого понятия, как дружба. Рассмотрим несколько ситуаций, в которых могут оказаться люди, то, как они могут себя в них повести, какие качества сумеют проявить. Разобьемся по вариантам: первый ряд от окна, плюс Настя Коваль; второй ряд и Артур, ну и так далее – пять вариантов. Надевайте гарнитуры… Готовы?

 

После школы я поспешил домой. С Поповым мы договорились встретиться через час у последней колонки, чтобы пойти полазать по долгострою. Он обещал прихватить с собою Лба и еще кого-нибудь. Времени было в обрез, поэтому я весьма удивил маму, с места в карьер начав спускать в подвал приготовленные ею баллоны и банки с разными овощами и фруктами. Она уже три дня занималась консервированием и готового скопилась немало. О, мама великолепно это умеет делать! Особенно ей удаются (а мне нравятся) груши в сиропе: я могу съесть в один присест все три литра! Зная эту мою особенность, мама сделала аж двадцать баллонов и, пока я сновал вниз и вверх по подвальной лестнице, ласково ворчала о потраченных на сахар «бешеных деньгах».

Потом я собрал в огороде три ведра помидоров для зимнего стола и починил скрипящую дверь сарая. Мама давно приставала к нам с отцом по поводу этой двери, но мы по разным причинам избегали данной работы. Отец – в воспитательных целях: дескать, раз мужик растет в семье – пусть учится выполнять мужские обязанности, а я… А мне постоянно некогда: лето, друзья, рыбалка, футбол… А теперь еще и школа с домашними заданиями добавилась. Но сегодня меня прижали к стене обещанием не отпустить гулять, и выбора не оставалось. Провозившись минут пятнадцать с ржавыми шурупами, с трудом найдя солидол и смазав петли, я обнаружил, что времени поесть почти не осталось.

С первой космической проглотив кашу, я откромсал толстый кругляш телячьей колбасы, завернул ее с горбушкой хлеба в салфетку и, схватив ремень с пистолетом, кинжалом и фляжкой, вылетел во двор. Еще пару минут пришлось потратить на то, чтобы отвязаться от Кольки. Мой младший брат – существо весьма назойливое и всякий раз пытается увязаться за мной, не понимая, что ему не место в наших играх – пять лет разница существенная.

Опаздывая, со скоростью среднего элекроллера я пылил по обочине мимо домов с палисадниками, как вдруг навстречу Стаська…

- Максим, а куда ты так торопишься? Гонится кто, али пожар?

- Ой, Стасик, некогда – меня ребята ждут.

- Чё, в футбол играть? Так ты же кроссовки обуть забыл!

- Да нет! Мы на долгострое в разведчиков играть будем.

- Слушай, а можно я с вами? Я там ни разу… Всю жизнь хотелось!

Прикинув, что, с одной стороны – это против правил, но с другой – чем больше народу, тем интереснее, а Стаське уже доводилось участвовать в наших приключениях, я оглядел нескладную долговязую фигурку и махнул рукой:

- Айда! Только не отставай!

 

Для начала сентября погода стояла обычная: теплынь. С выцветшего неба склонившееся к закату солнце палило хоть и не так, как в июле, но весьма ощутимо. Достигнув места встречи, мы жадно припали к колонке.

Вооруженный автоматом Поп, увидев Стаську, начал брюзжать, но деваться было некуда: не гнать же. Рядом с ним прислонившись к забору сидел Никита Лобанов, а в квартале позади приближались Хис с Усольцевым. Лешка совсем расстроился:

- Бляйштифт! Ну а этого то зачем сюда тащить? Сейчас как начнет нудить: нечестно, давайте заново, неправильно! Борец за справедливость! Правдюк несчастный! А сам математику сделать не может!..

- Да ладно тебе, командир! – Лоб развязно сплюнул на пыльную траву. – Зато теперь понятно: кто будет немцем и проиграет! Ну что, Василий, нарекаю тебя на сегодня Гансом! Готовься к ответу за сожженные в войну села и разрушенные города!

- А чё это я сразу и немцем? Это нечестно! Давайте сначала поделимся на команды, а потом жребий бросим!

- Еще раз повторишь это слово – я тебе подзатыльник дам! – заводила наших игр был суров. – Больше никого не будет: я звал еще Влада, но его мать к бабушке зачем-то послала. Делиться будем по силам. Стасик и Правдюк, естественно, в разных командах, Лоб и Хис тоже. Остаемся мы с Максом – матки. Идите гадайтесь! Бляйштифт!

Недавно Леха узнал, как называется по-немецки карандаш, и это слово ему очень понравилось. Вставлял он его в свою речь часто и удивительно не к месту…

После того как в сборной у Попова оказался Ник и Правдюк, проблема с национальностью обострилась. Никита быть немцем отказался наотрез, но не мог и отступить от данного Ваське-Гансу обещания. Слегка повеселившись над возникшим затруднением, я, набирая в отцовскую армейскую флягу воды, предложил команде противника быть швейцарцами: там и немцев хватает, и французов – полстраны.

- Так Швейцария же нейтральная страна! - блеснул неожиданными познаниями Ник. – Это что же получается: мы мирные, нетренированные обыватели против российского спецназа?

- Да успокойся ты, - остудил обиженного крепыша Поп. – Швейцарцы с давних веков - лучшие наемники в Европе! Пятьсот лет охраняли французских королей – я у Дюма, кажется, читал.

- А сейчас составляют гвардию римского Папы. – Раздался тихий голосок Стаськи. – Думаешь, доверили бы такое ответственное дело неумехам?

Инцидент сдулся. Прежде чем отправиться к арене боевых действий, мы обсудили правила игры, условия сдачи в плен. Лоб и Хис выкурили по сигарете. Остальные не стали.

 

Наш, утопающий в зелени садов, городок застроен частными домами, окруженными огородами. Кое-где, правда, попадаются двухэтажные хоромы буржуев, да в центре есть несколько строений в несколько этажей, включая мэрию и школы. Когда-то, лет тридцать назад, на окраине хотели построить консервный завод. Папа рассказывал, что строили с размахом и за год возвели высокое здание главного цеха и трехэтажку для администрации рядом. Но тут грянули нелегкие девяностые и стройку заморозили на неопределенное время. Видимо к тому моменту, когда появилась возможность ее продолжить, она настолько обветшала, что этого делать не стали. Так долгострой и остался памятником той сложной эпохе и источником стройматериалов для предприимчивых окрестных жителей. Мы же любили здесь играть, уж больно колоритно было тут – настоящий лабиринт! Толстые бетонные и кирпичные стены, множество закоулков и амбразур, изобилие удобных для засад мест – просто рай для военных действий. Пару лет назад сюда даже раз пять приезжали пейнтболисты из областного центра – и посейчас кое-где виднелись оставшиеся после их выстрелов разноцветные пятна.

Достав из тайника оружие для Стаськи (пластмассовый пистолет) и Васьки (некое подобие ружья из палки с привязанным прикладом), команды разошлись. Первыми должна была прятаться наша тройка. Мы удобно расположились в западной части здания: мимо пройти просто невозможно – все проходы контролируются и простреливаются. Увалень Риф залег за пристенком с выбитыми насквозь (для обзора) кирпичами, я залез на площадку второго этажа и посмотрел на правый фланг: как там Стасик, все ли нормально. Затихли…

Минут через пять раздался шорох. Затем промелькнула тень. Зная местность, противник понимал, что засаду мы устроили, скорее всего, именно здесь, и выжидал, пытаясь определить наше расположение. По условиям игры стрельба на поражение засчитывалась только с пяти шагов, что предполагало некоторую свободу для тактических действий. Проще всего с нашей стороны было бы отстреливать неприятеля из-за укрытия, не предпринимая никаких активных действий, но усидеть без движения на одном месте более десяти минут, сами понимаете, практически невозможно.

А враг не спешил…

Я бросил в Хисматуллина камешек и, когда он оглянулся, подал ему знак о смене дислокации. Риф, пригибаясь, перебежав ближе к окну, нарочито выглянул над кладкой и, опустившись, тут же совершил обратный маневр. Провокация удалась! Из окна появилась осторожная голова Лба, а в центр простреливаемого пространства за ржавый ковш для раствора переметнулась ловкая фигура Лешки. Замерли. Точным броском куска штукатурки я пошумел в тупичке, откуда за минуту до этого выглядывал Хис.

Наступавшие вдвоем бросились в проход, яростно во весь голос строча из автоматов. В пустоту! Я сверху, а Риф сзади ответным огнем расстреляли противника. Тот, весьма обескураженный нашим коварством, понуро отошел в сторону: надежда, что хлипкому Усольцеву удастся выстоять против нашей тройки, была призрачной. Но Васька, осознав свое одиночество, начал вести партизанскую войну, прячась в разных неожиданных для нас местах и нападая со спины. Пользуясь своей легкостью и невзрачной одеждой, он бесшумно передвигался, и успел «убить» Рифата и Стаську, тем самым вызвав восхищение у «погибших» соратников, прежде чем я подловил его в темном коридорчике. Правдюк начал возмущаться, что это не по правилам, что до него было шесть шагов. Он, изрядно укорачивая шаг, продемонстрировал доказательства, но перестарался: вышло целых восемь. Общим голосованием мы победили.

Теперь пришла очередь прятаться швейцарцам. Игра пошла не в нашу пользу, и вскоре из нас в «живых» оставался только Хис. Он пытался применить ухищрения, продемонстрированные перед этим Васькой, но, будучи намного крупнее последнего, производил много шума. В конце концов, его зажали на длинной плите, нависшей над темным, метра четыре в глубину подвалом. Стоя на самом краю, он не позволял врагу безопасно к себе подойти. Решить проблему мог только общий штурм, либо сдача в плен. Рифату предложили десятиминутный штраф, в виде неучастия в начале следующей игры. Тот категорически отказался:

- Русские не сдаются!

- Так ты ж не русский, ты ж татарин! – хитрый Поп попытался посеять национальную рознь среди рядов оставшегося противника, но те, сплоченные единством, на уловки не поддавались.

- Я – не татарин! Я – башкир! И вообще я – русский! Сами же договорились, что вы – швейцарцы, а мы – русские! А русские – не сдаются! – уверенно закончил обычно молчаливый Хисматуллин свои логические построения, несколько удивив нас длиной своей речи.

Коротко посовещавшись и придя к выводу, что упрямого защитника родины им не пленить, вражеский отряд с оглушительным “Ура!” бросился всем составом в атаку…

Споткнувшись о кирпич, Лоб со всего размаху грохнулся на плиту. Перелетев через него, Поп поскользнулся на мусоре и, медленно съезжая в провал, куда уже упал его любимый автомат, копошился на краю. Правдюк прижался к стене, испуганно глядя на повалившихся товарищей…

Воспользовавшись неожиданной удачей, Хис одним прыжком оказался среди врагов и беспрепятственно завершил игру в нашу пользу. Шипя ругательства об идиотах-нерусях, Лешка повис на вытянутых руках. То, что он сейчас свалится, стало понятно всем. Я и Стаська бросились на помощь, и это оказалось ошибкой: с противным скрежетом плита наклонилась, и все посыпались вниз…

 

Нам повезло, что там оказался песок, и что плита не рухнула на нас сверху, а осталась, держась в стене на нескольких арматурах. Я упал немного в сторонке без особых последствий, лишь слегка ударившись коленкой. Зато Лоб накрыл своим тяжелым телом Лешку, чем вызвал новый поток его ругани. Со стороны Стаськи слышался скулеж: похоже подвернута нога. Первым поднялся победитель в последней схватке и задал уместный вопрос:

- Все живы?

- Да живы, живы, Хис… Бляйштифт! Помоги лучше стащить с меня этот мешок с салом! – придавленный Поп за корректностью выражений не следил.

На головы посыпалась пыль: Усольцев, держась за облом плиты, царапал ее поверхность сандалиями, пытаясь залезть повыше.

- Васька, остановись! У тебя не получится! – я сходу оценил ситуацию. – Лучше, передвигая руками, постарайся добраться до площадки!

- Не могу! Край острый – больно!

- Ты, Правдюк! Не теряй время, сопля, и делай, что тебе Щербатый сказал! А то руки устанут, и к нам упадешь! – Лешка выбрался из-под ошарашенного падением Ника и дал понять, что командир снова в строю.

- Васенька, милый, ты – наша последняя надежда! – плачущий голос Стаськи в противовес Попу был почти нежен. – Кто, кроме тебя, людей сможет позвать, чтобы нас отсюда вытащить?

Ободренный Васька начал осторожно перебирать руками и медленно приближаться к заветному спасению. Все молча наблюдали за его усердным пыхтением. Оставался метр пути, когда из-под его ладони вырвался обломок, и шестой наш товарищ, сопровождаемый треском рвущихся шорт, с воплем присоединился к нам…

 

Повисшая пауза была прервана новым потоком крепких выражений. Поп перестал стесняться и в крик выражал свое отношение к кретину Правдюку, к плаксе Стаське и тем козлам, которые их с собой привели.

- Если бы вы их не притащили, плита бы выдержала наш вес, и мы бы сюда не свалились! Бляйштифт! И что теперь делать? Я свой мобильник дома оставил! А из вас его кто-нибудь догадался захватить?

Я вытащил свой аппаратик и понял, что мое падение оказалось для него роковым – экранчик безнадежно погас.

Молчание товарищей было красноречивее всяких слов…

- Я взял. – Обиженный несправедливыми оскорблениями Васька, выдержав изрядную паузу, обрадовал нас. – Только ты сейчас передо мной должен извиниться: ты – неправ! Это – нечестно!

Улыбающиеся, мы бросились обнимать предусмотрительного малыша. Поп не спешил. Но когда ему на плечо легла мощная кисть Рифата, кося взглядом в сторону, произнес:

- Ладно, Правдюк, извини!.. Сам понимаешь, стрессовая ситуация… Потерял контроль… Вырвалось…

- Никакой я не Правдюк, слышишь! Я – Василий Усольцев! И обещай при всех – никогда больше меня так не называть! А то сейчас выброшу мобу наверх, и все тут будем робинзонить, пока бомж какой не забредет!

Оглядев помещение, Лешка понял, что выбраться отсюда без посторонней помощи нам не удастся.

- Ладно, не буду…

- Громче! Чтобы все слышали!

- Да и так все слышали. Не буду! – громко добавил принужденный обстоятельствами лидер.

Вдохновленный достигнутой маленькой победой Васька гордо достал свою «Моторолу».

Радость оказалась недолгой. Толи бетонные стены подвала не пропускали сигнал, толи не хватало мощи телефона, толи в нем что-то сломалось, но поймать сеть нам не удалось. Попробовав сначала из разных углов, мы с Лешкой потом забрались на плечи к Хису и Лбу, а Васька вскарабкался на нас – результат был неутешительным…

Поп разразился очередной порцией брани, на сей раз, уже не касаясь присутствующих.

Мы еще полчаса потратили на то, чтобы каким-либо способом выбраться из ловушки. Яма оказалась несколько глубже, чем это виделось сверху. На полу валялись какие-то щепки, но ничего железного, чем можно было бы поковырять раствор в щелях между блоками. Гладкие, сделанные на совесть стены и нависающая козырьком, вроде не столь уж далекая площадка, не позволили нам освободиться.

 

Смеркалось.

В подвале стемнело совсем, и мы, насобирав разбросанные по земле деревяшки, разожгли костер.

Разговор не клеился. Лоб и Лешка лежали в сторонке, Васька успокаивал Стаську, чья нога в лодыжке заметно отекла, молчун Риф ковырялся прутиком в огне, я негромко анализировал шансы на то, когда нас смогут найти. То, что к полуночи родные, пусть и не у всех, начнут беспокоиться и предпринимать какие-нибудь действия, сомнению не подвергалось. Проблема состояла в том, что никто не знал, куда мы пошли играть. Короче: мы могли просидеть в этом подвале не один день. Вероятность нашего обнаружения случайным человеком приближалась к нулю, так как долгострой находился метрах в двухстах от окраины городка и вдали от дороги. Люди здесь появлялись редко.

- Спасены! – вдруг заорал Поп. – Я же Влада сюда звал! Он знает, что мы тут! Завтра предки поднимут панику, пройдутся по всем друзьям-приятелям, тут то он и даст наводку! – Лешка пустился в пляс, хлопая нас по плечам. – Спасены! Завтра к обеду нас вытащат! Вот увидите!

Новость, если честно, танцевать не звала. Но улыбнуться возникшей надежде позволила. Я догадался о том, что Лешка изображал бурное веселье с одной стороны, потому, что именно себя хотел выказать спасителем, с другой – желал подбодрить скисших товарищей по несчастью. Перспектива просидеть в темном подвале всю ночь особой радости не вызывала, но мы чуть воспряли духом.

Заметно похолодало – сентябрь, чай, не лето. Хотелось кушать и пить. Я вспомнил о захваченном из дома «тормозке» и, сопровождаемый бурным восторгом, развернул салфетку. Хорошо, что я второпях не церемонился и отхватил от батона колбасы довольно прилично. Да и горбушка выглядела немаленькой. Для одного. Для шести голодных двенадцатилеток ужин оказался скуден. Резать вот только нечем. И тут на помощь пришел мой знаменитый кинжал…

 

Это был очень красивый, с резной ручкой, гладко вырезанный целиком из дубовой доски, темного теперь цвета, клинок, привезенный мной в прошлом году из лагеря отдыха. Там я подружился с одним парнем из Ростова – Вовкой. Его папа работал скульптором, а сын ему помогал, поэтому «обладал профессиональными навыками работы со многими материалами». Это он так говорил. Не знаю, как у него с литьем, но из дуба кинжал вышел на загляденье. Все завидовали ему, несмотря на то, что он провозился над изделием целых пять дней. Дружба – дружбой, но в последнем туре чемпионата лагеря по шахматам я, которому в лучшем случае светило третье место с конца, черными фигурами оказал Вовке, идущему на чемпионство, серьезное сопротивление. А в эндшпиле, сперва сумев защититься, я поймал его в ловушку и выиграл. Вовка, оставшись вторым, на меня обиделся, но в последний день подарил мне кинжал, сказав, что я поступил честно и этот урок он запомнит надолго.

Дома клинок произвел настоящий фурор. Месяца на два все ребята увлеклись резьбой по дереву, стараясь создать нечто подобное ему. Сколько дощечек было переведено в стружку! Местный столяр – дед Гриня – потерял покой и сон, охраняя свой сарай от набегов малолетних оружейников, пытавшихся добыть заветный дубовый материал. Повальное увлечение результатов, превосходящих образец, не дало, но плавно переросло в рыцарские сражения на деревянных мечах, продлившееся до ноябрьских холодов. А мой замечательный кинжал так и остался несбыточной мечтой всех мальчишек нашего района. Чего только мне не предлагали взамен! Один раз паренек с противоположного конца городка, прослышавший о моем клинке, приехал посмотреть и сходу предложил за него компьютерный планшет. Комп, конечно, был классный, и мне очень его хотелось, но я сообразил, что он скоро устареет, да и в жизни у меня подобных игрушек будет сполна, а вот такого кинжала – никогда. И я отказался. А предмет вожделения пацанов обрел славу легендарного, как Эскалибур. Со временем отец сделал для него ножны, а мама обшила их рыжей кожей.

Именно им я разделил не съеденный ранее бутерброд на шесть равных частей. На каждую долю пришлось, увы, маловато. Васька вытащил из кармашка пятнистой рубашки батончик «Марс», Риф извлек из шортов пару небольших яблок, а Стасик неизвестно откуда полпачки печенья. Поделенное по-братски скудное угощенье было буквально проглочено. С питьем оказалось и того хуже: лишь моя фляжка с теплой, отдающей железом водой, которая, тем не менее, показалась нам вкуснее любой Кока-Колы! Васька попытался прекратить уничтожение запаса жидкости, мол, неизвестно, сколько нам тут сидеть, но наткнулся на негативную реакцию Лба:

- Сколько хочу – столько и пью! Я сам знаю! Еще глоточек…

Но Хис молча забрал у него емкость, закрыл и отдал мне. Желания возражать более крупному парню у Ника не появилось.

Немного повеселевшие после ужина, мы стали рассказывать разные истории, все более сбиваясь к хоррору. После очередной, завершившейся громким ревом Ника: «Мясо жрала», и ответным визгом Стаськи, в чью сторону он был направлен, возникло долгое молчание.

- Почти одиннадцать, - Васька сверился с таймером телефона. – Пора спать ложиться.

- Чего-то холодать стало, как бы нам тут не замерзнуть! – Я прошелся по подвалу в едва различимом свете костерка. – Ночью градусов двенадцать будет, а дров почти нет. Нужно экономить.

- Да вы что, тут неделю сидеть собрались? – взвился давно притихший Поп. – Бляйштифт! Воду – не пей, дрова – не жги! Кто ты такой тут, Щербатый? Командир, что ли? Чего раскомандовался?! – он сунул в угли пару щепок.

Я стерпел. С Лешкой мы дружили всегда. Сколько себя помню. И когда он меня называл прозвищем, прилипшим ко мне в первом классе, когда у меня почти два года не вырастали два передних зуба, мне очень не нравилось. Но он был моим другом – не ссориться ж из-за такой мелочи. Зато не промолчал Васька:

- А чего ты всех обзываешь? Что ты всех как собак кличками кличешь? – малыш встал напротив Лешки, почти на голову возвышающегося над ним.

- Ну а ты, чего лезешь, Правдюк? – Поп толкнул Усольцева, но тот, отступив и обретя равновесие, в свете разгоревшегося огня снова шагнул вперед.

- Ударил? Ну, ударь еще! Что ж ты Рифа не трогаешь? Боишься с бОльшими связываться?

- Да отцепись ты!

Лешка отошел к Никите и присел у стены.

- Связался я с вами! Чтобы я хоть раз еще взял тебя и Стаську в игру!.. Да не в жизнь! Вот вытащат нас завтра, фиг увидите!..

 

Стали укладываться спать.

Тут возникло неожиданное препятствие. Туалета в подвале не было. На его роль выбрали дальний угол, и мальчики по очереди там побывали. Очередь дошла до Стаськи, и она стала требовать затушить костер.

- Вот что значит с собой девчонок брать! Сейчас начнется: где моя ночнушка, где моя любимая кукла! Не будем мы костер из-за тебя гасить! – Лешка, почувствовав, что его авторитет пошатнулся, все никак не мог успокоиться.

- Ну, мальчики, ну, пожалуйста! Я же не знала, что так получится! – Стаська снова собралась плакать.

- А мы отвернемся! Не бойся, Настя, мы не будем подглядывать! Ребята, давайте не смотреть – не умирать же человеку со стыда, если он девочка! – Васька загорелся идеей помощи. – А ты, Коваль, иди в уголок, только по быстрому!

Подсмотреть, конечно, очень хотелось. Даже, несмотря на практически полную темноту. Что может быть интереснее? Лоб не выдержал и, повернув голову вбок, скосил глаза… И тут же схлопотал увесистый шлепок от Рифата. Возникшая, было, потасовка прекратилась, едва Настя заявила, что «она уже всё».

 

Сон не шел. Было неудобно, неуютно, холодно лежать на голой слежавшейся земле. А еще было страшно. Страшно оттого, что нам никогда не доводилось ночевать в подобных условиях, оттого, что неизвестность давила нас многотонным весом, забираясь в самые дальние уголки сознания. А еще было очень страшно из-за опасения, что нас могут и вовсе не найти, пока мы живы.

Чтобы рассеять угрюмые мысли я начал рассказывать друзьям содержание прочтенного в августе нового романа из знаменитой серии о жизни Иных: «Три двадцать пополудни. Дозор».

Когда я закончил, то понял, что все уснули…

Положив под голову локоть, я стал размышлять над странностями дружбы. Вот Лешка – друг, настоящий друг, с которым мы в каких только переделках не побывали, а ведет себя как-то не по-товарищески. Сколько раз я его просил не называть меня детским прозвищем, а он только сегодня дважды свое обещание нарушил. И кричит постоянно. И ругается. Ну, последнее, допустим не грех – я и сам, бывает, загну, да и клички использую, но у него отчего-то это получается обидно. Неправильно это как-то… А Васька! Этот вон не побоялся с Попом сцепиться из-за меня. И самому-то достается все время, а он еще и за других в драку лезет. Ма-а-алыш… Смешной… Друг познается в беде… Зево-о-ота одолевает… Завтра нас най…

 

Холодно! Я проснулся раньше всех. Серая мгла затопила помещение нашего заключения сыростью и зябкостью. Лето закончилось. Я поприседал, попрыгал осторожно, разжег погасший костерок и положил в него Васькино ружье: если нас сегодня не найдут, то будет очень плохо. Хотелось есть и пить. Подняв фляжку, я с ужасом обнаружил, что она абсолютно пуста! Но кто?! На месте, где лежал сосуд глина темнела мокрым. Вытекла… Боже ж мой! Что я теперь ребятам скажу? Мне доверили всю воду, а я ее не уберег! Да кто поверит? Все скажут, что я сам выпил! Как я мог так лопухнуться?!

Я оглядел спящих. С двух сторон от Хисматуллина, тесно к нему прижавшись, подогнув колени, сопели Стаська и Усольцев. В двух метрах справа от них, похрапывая во сне, ничком дрых Лобанов. Еще правее скукожился Лешка. Он единственный из нас был в длинных штанах, но холод достал и его. Из-под его зада виднелась какая-то бумажка, и я решил положить ее в огонь. Это оказалась упаковка от «Сникерса»… Свежая, еще с крошками шоколада…

Я присел у огня.

Получается, что самый близкий друг, человек, которому я доверял как себе, утаил от всех еду и втихаря слопал ее ночью. Для других пожалел? Не может быть! Все выложили на стол имеющуюся пищу… А он зажал? Не верится. Лешка – не такой. Тогда откуда этикетка? Неужели это он? Так друзья поступают? Говорить ли о своей находке остальным? Я решил этого не делать: не выдавать же друга!..

Из угла попахивало…

Зашевелился и сел Рифат. Поведя заспанными глазами, он поздоровался и переполз поближе к огню – погреться. Зашевелились, лишившись теплого соседа, а затем перебрались к нам Васька с Настей.

- Ребята, можете меня побить, но воды у нас больше нет. Я видно неплотно крышку вчера закрыл, вот она и вытекла ночью. – Я выложил свою версию утраты последнего нашего достояния.

- Не расстраивайся, - Усольцев успокаивающе погладил меня по ноге. – Ее там почти не было: по глотку, может…

Настя захлюпала носом.

- Вы что, решили, что я сам всю выпил?

- Да нет же, ты – не мог, мы тебе верим! Вот Лоб, тот непременно бы это сделал.

- Это точно. – Подытожил Риф.

Проснулись оставшиеся.

- Ну что приуныли, гаврики? – Лешка со сна был странно бодр. Еще несколько часов и нас отсюда извлекут! Выше нос!

- Слушай, Попов, а что ты говорил насчет Влада? Что его мать к бабке отправила? – Настя говорила шепотом. – Так он там до понедельника остаться может! Любит он у бабки на оладиках со сметаной пастись… Сама слышала, как он рассказывал о них Воронцовой. И приятелей у него там куча… А сегодня воскресенье…

- Бляйштифт! Он же там до вечера проторчит, а то и до утра, а оттуда в школу… Черт!.. – Дальше последовало нецензурно. Присутствие среди нас девочки Попова не смущало. Он забегал по подвалу, ударяя по стенам кроссовками. – Вытащите меня отсюда! Люди! Погибаю!

Мы изумленно смотрели на своего предводителя.

- Леш, успокойся, нас обязательно спасут! – Я схватил друга за локоть, но он, со злостью вырвавшись, вдруг с разворота ударил меня кулаком в лицо…

Я упал, а он налетел и стал бить меня ногами. Васька и Настя повисли на нем, но он успокоился только тогда, когда Риф обхватил его поверх рук и, подняв в воздух, продержал с минуту.

Ругательства сыпались из него как попса из радиоприемника.

Из носа у меня шла кровь. Стасик, оторвав лоскуток от подола платьица, старалась остановить ее. Было больно и очень обидно. За что? Я, что ли, виноват в происшедшем? Я же не выдал его с шоколадкой! А он меня ногами. И в лицо…

От стенки раздался рев. Лоб, самый главный задира среди шестиклассников, испытанный боец и первый хулиган, ревел как раненный бегемот, размазывая по грязным щекам обильные слезы:

- Не найдут нас! Помрем мы тут все!.. А я жить хочу! Мамочка, спаси меня!

Он встал и, подойдя к костру, задрав голову вверх, заорал во весь свой голос, моля о помощи…

Из кармана его шведки, медленно кружась, в огонь спланировал целлофан от венской булочки из местной пекарни…

Мы переглянулись.

- Ах ты, жмот, Лобанов! Ты что же булочку тайком от друзей сожрал?

- Не твое, Правдюк, дело! Я больше тебя – мне жрать сильнее хочется, и организм большего требует! Понятно?

- Никита, а тебе не стыдно? – Настя, поглаживая опухшую ногу, смотрела на него своими огромными серыми глазюками.

- А я чё, один? Чего вы на меня накинулись? Лешка вон ночью батончик съел сам на сам, а ему никто ничего не говорит!

- Врешь! – Налетел на него Поп. – Врешь, Лоб! Ничего я не ел! Где доказательства? – Теперь он попытался ударить Лобанова, но Риф перехватил его руку и заломил за спину.

- Врете вы всё, не докажите!

Перепуганный Лоб внезапно продолжил обличение:

- А он и воду всю выпил – я видел! Я его еще попросил глоточек, а он мне только кулак под нос сунул.

- Вот и я думаю, как она могла сама вытечь, если пробку на фляжке я лично вчера со всей силы закрутил!? – нарочито спокойный тон Хисматуллина ничего хорошего Лешке не обещал.

Тот забился в туалетный угол и кричал:

- А ну не подходи! Убью! Не трогай меня! Убери грабли, горилла!

- Ребята, перестаньте, не надо драться! – Настя начала плакать. Лоб поддержал ее с новой силой.

- А ну тихо! Кому сказал! – Звонкий вопль Васьки заставил всех замолчать. – Тихо! Прекратить! Вы что, звери? Так звери и то в клетках не дерутся! А вы – люди! Так оставайтесь же людьми в любой ситуации! Спасут нас, вот увидите! В это надо верить! Человек без надежды и веры превращается в гниду! Верить! И надеяться!..

 

- Вот они! В яму провалились! Руки-ноги целы?

Неожиданный голос сверху прервал страсти, царящие в подвале. В яму заглядывал отец Катьки – наш участковый, старшина Воронцов.

- Что, перепугались? Замерзли? Оголодали? Ну, потерпите, сейчас мы вас отсюда вызволим! И скажите спасибо, что вчера мать Влада к бабке не отправила, а то куковали бы тут до завтра!

На площадке уже толпились наши родители. Полились слезы и причитания со стороны матерей, угрозы научить уму-разуму со стороны отцов, но мы были счастливы: наши мучения кончились! Позабыв неприятности, мы обнимались, прыгали и вопили от восторга!

Наконец опустилась лестница…

 

- Так, ребята, снимайте оборудование, отключайтесь!

Мы недоуменно разглядывали классную комнату и Ольгу Силантьевну…

…Сколько раз уже бывали подобные уроки по разным предметам, а привыкнуть к этому никак не можем. Каждый раз живешь внутри программы как будто на самом деле. И долго после этого доказываешь себе, что всё произошло лишь в виртуальности, а не в жизни. Но осознавать нереальность испытанного начинаешь далеко не сразу…

- Надеюсь, вы извлечете некий положительный опыт из сегодняшнего занятия. Хочу повторить вам, что произошедшие события лишь иллюзия, и что они вовсе не означают, что живые люди, попав в подобные обстоятельства, поведут себя именно так! Хотя, конечно, доля истины в этой игре присутствует. Вопросы?

- Ольга Силантьевна, а правда, что в нашей реке водятся такие огромные рыбы, как мы на острове поймали? – Влад, заядлый рыболов, пытался извлечь из урока несколько иной опыт, чем тот, про который говорила учительница.

- Не знаю, Ройзман, я же с вами там не была… Слушайте домашнее задание: к следующему уроку подготовить отчет-сочинение по испытанным событиям, с анализом и выводами, как всегда! И не забудьте: тема урока – дружба!

Выходя из школы, я опасался встретить Лешку с Никитой. Но их и след простыл. Не знаю, как теперь сложится наша дружба, но осадок у меня остался прескверный.

Ко мне подошли Усольцев и Коваль.

- Слушай, Максим, а куда делась этикетка от Лешкиного «Сникерса»? Мы ведь ее так и не нашли…

- Я ее сжег.

- Я так и подумал. – Васькин взгляд слегка сквозил осуждением. – Ты извини меня за то, что я у тебя иногда списать просил. Я больше этого делать не буду.

- А я не буду тебя называть… Ну, ты понял... Договорились! До свидания, Настя, пока, Вася! Меня мама ждет.

 

Вечером я все рассказал родителям. Мама охала и возмущалась подобными уроками. Дескать, в их время таких моральных нагрузок детям не давали. Что это – жестоко, и неокрепшие детские души могут сломаться под тяжестью экстремальных впечатлений. Папа ей возражал, что лучше пусть подобному учатся на уроках в виртуальности, чем в действительности на улице...

 

В понедельник перед уроками я подарил Васе Усольцеву свой знаменитый кинжал. С ножнами.