Он был хорошим мальчиком.

Моя мама была в восторге:

-Доченька, я так рада, что ты дружишь с Павликом. Он хороший мальчик и родители у него приличные люди.

 

Но он мне не нравился. Я была в том возрасте, когда девичью душу будоражат принцы с лохматыми прическами на ревущих конях.

 

Я носилась с ними на мотоциклах по пыльным дорогам, распугивая добропорядочных граждан, и была счастлива.

Павлик не был лохматым и ждал меня дома, беседуя с мамой, которая прикрывала мое отсутствие байками о занятиях с одноклассницей Надей.

 

Павлик верил. А когда я возвращалась домой, вся обветренная и обкуренная дешевыми сигаретами, предлагал свою помощь по физике.

 

Он был умным мальчиком. Учился на физмате, и готов был помочь разобраться в непролазных для меня законах ядерной физики. Мне не нужна была его помощь. Плевать я хотела на физику. Пэтэушные друзья были интереснее и притягивали своей невоспитанной непосредственностью. Они никогда не задумывались, чтобы брякнуть какую-нибудь глупость и крутое слово было в ходу в нашей компании.

 

С Павликом надо было говорить об умном. Он притаскивал мне гору книг, с упоением говорил о поэзии и читал стихи Пастернака:

 

Любить иных - тяжелый крест,

А ты прекрасна без извилин,

И прелести твоей секрет

Разгадке жизни равносилен.

 

Конечно, такие стихи мне не нравились. Я очень обижалась на Павлика, полагая, что он меня считает дурой, без извилин, и гордо не замечала его усилий произвести на меня впечатление.

Его книжки с дурацкими стихами пылились на полке.

Я зачитывалась Стругацкими. Не теми философски-заумными, какими они стали в последствии, а ранними, сумевшими перевернуть всю существовавшую до них фантастику. Для меня навсегда они остались авторами «Парня из преисподней» и «Трудно быть богом».

 

Приглашение на день рождения Павлика я получила от мамы, когда, опоздав на час и со страхом ожидая нагоняя, пришла домой.

-Приходил Павлик, - со вздохом посмотрев на меня, сказала мама. - Он хотел пригласить тебя на день рождения. Но не дождался. Вот, оставил пригласительный билет.

Мама протянула сложенную вдвое открытку. Я даже опешила. Никто меня не приглашал на день рождения пригласительными билетами. Боже, какая изысканность! А какие слова:

«Дорогая Ирина!

Приглашаю тебя на празднование моего совершеннолетия.

С уважением, Павел.»

-Я думаю, - сказала мама, - тебе надо сходить. Павлик хочет познакомить тебя с родителями.

-Мамуся, ты что замуж собралась меня выдавать? Я не хочу замуж. Я еще маленькая.

Мама весь этот разговор не хотела превращать в шутку.

-Почему бы и нет. Все может быть. У Павлика очень хорошая семья. А ты ему нравишься. Может ты хоть поживешь как человек.

-Мама, мне только семнадцать. Я еще учусь в школе и замуж не собираюсь.

-Конечно, лучше с этими лоботрясами на мотоциклах гонять и водку хлестать.

-Я не пью водку. И они не лоботрясы.

Я начала чувствовать, что разговор приближается к тому моменту, когда будут помянуты мой отец - алкоголик, бросивший нас, и ее неудачная жизнь. А закончится все мамиными слезами, которых я не люблю больше всего на свете. Несмотря на весь мой нигилизм и максимализм в придачу, я была послушной девочкой и согласилась пойти на день рождения Павлика.

-Только ради тебя, - все-таки я постаралась, чтобы последнее слово осталось за мной.

 

Нежный ветерок холодил ноги, которые за последние годы привыкли прятаться под потертыми джинсами. Мама настояла на том, чтобы я сменила свой обычный наряд. Платье и босоножки на высоком каблуке создавали необычное ощущение. Будто это не я, а кто-то совсем чужой и незнакомый, идет по улице города разряженной куклой.

Павлик ждал меня возле своего дома.

-Привет! - сказал Павлик. Он с удивлением смотрел на меня.

-Тебе подходит платье.

-Нет, ты, наверное, думал, что я притащусь в своих штанах.

Мне было приятно, что я удивила Павлика. Но не показывать же это.

-Ну что, пошли.

-Пошли. Ты не бойся. У меня хорошие родители.

-Еще чего. Я и не боюсь.

Вранье. Я очень боялась. Я же понимала, что Павлик пригласил меня как свою девушку, с которой хотел познакомить родителей. Но я не была его девушкой. И становиться ею не собиралась. От этого мне было стыдно. Как будто я всех обманывала. И себя, и Павлика, и его родителей.

 

Мама Павлика произвела на меня впечатление. Если ее описать, то достаточно одного слова: большая. Очень высокая, полная женщина. Она была старше моей мамы, но выглядела потрясающе. Такая вся ухоженная и нарядная. На лице у нее сияла улыбка.

-Здравствуй, Ирочка. Я так рада, что наконец-то увидела ту, о ком Павел прожужжал все уши.

-Здравствуйте.

Я была еще очень глупой и не знала, что надо говорить в случае знакомства с родителями.

-Меня зовут Елена Дмитриевна. Просто Елена Дмитриевна. А Сергей Петрович сейчас подойдет. Все работа, работа.

 

Когда мы прошли в комнату, я поняла, что для такой квартиры действительно надо много работать. Много или где-то. Я никогда не интересовалась, кем работают родители Павлика. Только мама говорила, что они очень обеспеченные люди. Мне было все равно. Но я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что в квартире пахло деньгами и большими деньгами. И цветы. Комната была полна цветами. На подоконнике, на полках, на стенах. Цветы были везде и создавали удивительный уют. После такой роскоши наша квартира для Павлика, наверное, казалась совсем убогой. Ну и плевать. Я не заставляю его к нам приходить. А мне дома нравится.

 

Когда пришел отец Павлика, нас пригласили к столу.

Стол поразил своей изысканностью. Белоснежная скатерть и посуда, которую страшно было взять в руки. Такая тоненькая она была.

-Угощайся, Ирочка. У нас все тут по-простому.

Ничего себе по-простому. Я таких и блюд-то не видела никогда.

-Попробуй салями. Сергей Петрович принес.

Я впервые услышала это слово.

-Это колбаса, - заметив мое замешательство, пришел на помощь Павлик.

На губах Елены Дмитриевны промелькнула улыбка. Интеллигентная такая. Но которая больно резанула меня.

Вкус у салями был божественным. Он нежно обволакивал желудок точно также как обволакивало уши нежное слово «салями». «Докторская» по два двадцать, которую я очень любила и которая была у нас и то не каждый день, было ничто в сравнении с ней.

 

Все было красиво и изыскано. Красивый стол, красивые слова, красивые тосты в честь юбиляра. Видно было, что родители души не чаяли в своем сыне. За столом я узнала какой он хороший, добрый, умный. Его очень любили в этом доме.

 

А потом Елена Дмитриевна показала мне альбомы с фотографиями. Целая куча альбомов. И всюду Павлик. Сначала маленький. Потом он становился все старше и старше. Пока не превратился в того Павлика, которого я знала. Я устала от этих фотографий. Мне было не интересно. Но я обещала маме, что в гостях буду вести себя прилично. Я так и вела. Улыбалась, поддакивала, задавала вопросы. А Елена Дмитриевна все рассказывала.

-Посмотри, Ирочка, вот Павлик с нашей кошкой.

На фотографии маленький Павлик держал огромного белого кота. Павлик улыбался и кошка тоже.

-Павлик очень любил Берту. Играл с ней, - Елена Дмитриевна пустилась в воспоминания. - А какой он шутник был. Привяжет, бывало, на шею Берты колокольчик и бегают они по комнате. Колокольчик звенит, Павлик смеется. Так весело было.

 

Мне это не казалось слишком веселым. Я вспомнила, как недавно во дворе надавала затрещин соседскому мальчишке за то, что он издевался над бездомным котом, привязав к его хвосту консервную банку. Но не могла же я сказать об этом Елене Дмитриевне, восторженно рассказывающей о своем сыне.

Я постаралась просто перевести разговор на другое:

-У вас так красиво дома. Столько цветов.

-Да, у нас настоящий Дом Цветов. Это из-за Павлика, - оказывается и эта красота для него. - В детстве Павлик очень болел. Простуды всякие, бронхиты, даже воспаления легких. Где мы его только не лечили, куда только не возили. Ничего не помогало. А один профессор, очень талантливый доктор, сказал, что все болезни Павлика от сухости воздуха в нашей квартире. И посоветовал развести в квартире цветы. Вот и рос Павлик среди цветов. И болеть престал. Спасибо профессору.

На глазах у нее появились слезы. Мне даже жалко ее стало. А потом добавила:

-Правда, денег у нас негодяй выкачал кучу. Но что для сына не сделаешь.

 

Я очень устала в тот вечер. Бесконечные рассказы о Павлике его родителей, мое старание быть приличной девушкой утомили меня. По дороге ко мне домой мы молчали. Я просто устала от разговоров. У подъезда, чтобы что-то сказать, я спросила:

-А что стало с кошкой?

-Какой кошкой? - не понял Павлик.

-С вашей. С Бертой.

-Она сошла с ума, и мы ее усыпили.

Господи! Он сказал это так просто и буднично, что мне стало страшно.

 

Мама встретила меня на пороге.

-Ну как? - был ее первый вопрос.

-Все хорошо. Все было очень хорошо.

И вдруг, сама того не ожидая, я прижалась к груди мамы и заплакала.

-Доченька, что ты? Тебя обидели? - мама гладила меня по голове, стараясь успокоить.

-Нет, - а слезы текли не переставая.

И сквозь них, запинаясь и всхлипывая, я начала рассказывать о кошке. Говорила какая она красивая, как она любила Павлика, как ее усыпили.

-Маленькая моя, тебе что кошку жалко?

 

Да, я плакала от жалости к кошке, представляя как милый мальчик, выросший среди цветов и любви родителей, гоняет бедное животное по комнате с дурацкими колокольчиками на шее.

Плакала от жалости к маме, что она никогда не сможет стать такой ухоженной и богатой, как Елена Дмитриевна.

Плакала от жалости к себе. Потому что поняла, что в жизни наступает момент, когда приходиться прощаться с детством.