Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: Просто о жизниАвтор: АЛЕКСАНДР ПОСОХОВ
Объем: 23267 [ символов ]
Do widzenia! Или ксёндз и безбожник
Александр Посохов
 
Do widzenia!
Или ксёндз и безбожник
 
Сели в купе на Ленинградском вокзале двое. Поехали. Один и спрашивает другого:
– Извините, а что это за белый квадратик у вас на воротничке?
– Я ксёндз, польский священник, – ответил тот, который выглядел явно моложе.
– А я российский безбожник. Может, выпьем за знакомство?
– Я не беру в дорогу спиртное.
– Зато я беру, на всякий случай. Такой, как сейчас, например. Ну, по чуть-чуть, на
ночку. И больше не будем.
Выпили. Безбожник одним глотком, а ксёндз пригубил только.
Закусили слегка, убрались на столике и прилегли каждый на своём месте.
– Скажите-ка мне, религиозный товарищ, – снова бесцеремонно спросил безбожник.
– А некрещёному исповедоваться можно?
– Если душа просит покаяния, то можно, – ответил ксёндз. – Без совершения
определённых формальностей, конечно.
– А я вот могу исповедоваться перед вами?
– Исповедуются не перед священником, а перед богом.
– Да чёрт с ним, с богом!
– Странно как-то у вас, и чёрт и бог в одной фразе, – заметил ксёндз.
– Не вижу ничего странного, – в свою очередь заметил безбожник. – Они и по
дороге одной ходят, и обнимаются иногда. Так я могу исповедоваться перед вами?
– Признаться, вы ставите меня в затруднительное положение.
– Нормальное у вас положение, горизонтальное.
– А позвольте спросить, почему вы некрещённый и почему именно передо мной?
– А позвольте спросить, вы действительно настоящий польский священник?
– Можете не сомневаться.
– А чего ж вы тогда на вопрос вопросом отвечаете, как некоторые?
– Как кто?
– Ладно, не обижайтесь на старика. Отвечаю. Потому, что недокрестили.
– Как это, впервые слышу?
– Да бабушка увидела, что в дом напротив поп приехал. Подкараулила его, за рясу
и к нам в квартиру. А тот уже был навеселе. Даже воду для обряда в корыто налили, а
сами на кухню ушли. Сидят, пьют там, пока вода потеплее станет. И тут мать с работы
прибежала, ей кто-то из соседей позвонил. Схватила полено и обоим по хребтам
надавала. Утопить ведь меня могли по пьянке.
– И только поэтому вы считаете себя безбожником?
– Нет, конечно. Я ещё в советское время научный коммунизм преподавал.
– А в несоветское?
– Разные дисциплины. Но я не ответил на второй ваш вопрос. Перед вами потому,
что вы поляк, а я полуполяк, как минимум. А, возможно, и больше. Во всяком случае,
я себя всегда считал и считаю поляком. Ну, или почти поляком.
– А почему возможно?
– А у меня с предками вообще всё так. Бабушка, которая попа затащила, вовсе и не
бабушка мне, а тётка отца, эвакуированная в начале войны из Харькова на Урал. А
настоящая бабушка в девятнадцатом родила моего отца и вместе со своим отцом
уехала в Польшу. Он тоже священником был.
– Точно или возможно?
– Точно только то, что возможно. После революции служителей церкви притеснять
ведь стали. А тут ещё дочка в подоле принесла. И он будто условие ей поставил,
поедешь со мной, но без ребёнка. Вот она и оставила сына сестре того, от кого
родила. Обещала вернуться за ним, но не вернулась. Мать рассказывала, будто она в
Польше известной артисткой стала.
– А как её звали?
– Не знаю. Осталась у нас с сестрой только фотография, типа открытки, на которой
очень элегантная женщина с зонтиком от солнца сидит на парапете в Ялте. Но откуда
взялась эта фотография, неизвестно. Помню только, что мать показывала нам её и
говорила, вот ваша родная бабушка полька.
– Погодите, – перебил попутчика ксёндз. – А вы не в Великий Новгород едете?
– Туда, – ответил безбожник. – Завтра у сестры день рождения. Она с сорок пятого.
– Тогда всё сходится. Дело в том, что я уже слышал похожую историю про
фотографию с бабушкой полькой без имени и фамилии. Лет десять назад подходила
ко мне там женщина с просьбой помочь отыскать родственников в Польше.
– Ну, правильно, это моя сестра была. Она мне рассказывала, что специально
встречалась с ксёндзом. И он обещал ей помочь. Даже попросил принести эту самую
фотографию. Так, значит, это вы были?
– Да, но она не пришла больше.
– Она долго сомневалась, а когда решилась, то ей сообщили, что вы уехали на
какое-то время. Потом уже она к этой идее не возвращалась.
– Получается, что вы вообще ничего про настоящую бабушку не знаете. А у
дедушки почему не спросили?
– А у нас с ним никаких связей не было. Я про него тоже ничего не знаю. Возможно,
и он поляком был.
– А вот эта ненастоящая бабушка ничего о себе не рассказывала?
– Рассказывала только, что с Лениным в Смольном встречалась. Выпьет, закурит и
причитает, хороший человек был, маленький только. И больше ничего. Боялась,
наверное, лишнего сболтнуть.
– А что она там делала?
– Какие-то патроны в подвале. С её слов, конечно.
– Жалко, что вы про польскую бабушку ничего у неё не выведали.
– Если честно, не интересовался я тогда ничем, что было связано с отцом. Исчез он,
и всё. Он на свою мать злился, а я на него.
– Как это исчез, куда?
– В небытие.
– Но он же был?
– Был, конечно. До шестьдесят первого года. Родная мать за ним не вернулась, отцу
он не нужен был, у тётки своя жизнь. И лет в семь он сбежал от неё, беспризорником
стал. Кстати, она каким-то образом на свою фамилию его записала, по мужу. Который
тоже неизвестно кто и куда исчез. До войны ещё. И у меня сейчас эта фамилия. А чья
она, бог его знает. Хотя в раннем детстве у меня другая фамилия была.
– А почему другая?
– Так вы слушайте дальше. Про это вам моя сестра не рассказывала. Её просто
поиск родных интересовал. А мне бы разок в самой Польше побывать без проблем.
– Ну почему же разок. Есть карта поляка, репатриация, другие условия и
программы. В конце концов, есть особые указы нашего президента.
– Это всё нереально. Никаких доказательств у меня нет. Вот как доказать, что мой
дедушка по матери тоже поляк?
– И он поляк?
– Да сто процентов. Иначе, с чего бы это я знал, что он шляхтич. Даже собственные
дети его так называли. Вот вчера, буквально, позвонила мне очень старенькая
родственница с Урала, раньше они вместе с мамой в Сибири жили. Повспоминали кое-
что. Так она прямо деда поляком назвала, а не просто шляхтичем. Сказала, что он
какой-то одинокий был, как былинка, и недомовитый. Никак скотину заводить не
хотел.
– А как он в Сибири-то оказался?
– Из Украины переселили в начале прошлого века. Он с девятьсот второго, а
бабушка с девятьсот четвёртого. Бабушка была с украинской фамилией, а дед с
польской. И относились к нему плохо. То ли потому, что он комитет бедноты
возглавлял, кажется. То ли просто потому, что он поляк. И он при первой же
возможности взял и изменил окончание своей фамилии. А я вычитал где-то, что почти
все её представители относятся к польской шляхте.
– И какая эта фамилия?
– Не буду называть. Тоже боюсь лишнего сболтнуть. У меня язык развязался, а
родственники тут при чём.
– Так, значит, и по нему у вас никаких документов нет?
– Документов нет, а факты есть. Вот такой, например, Это тоже мне мать
рассказывала, честное слово. Все вернулись весной сорок пятого с фронта, а деда
моего нет. Октябрь уже, а его нет. И вот идут моя мама с бабушкой по рынку, и к
бабушке старая цыганка пристаёт, давай погадаю. Ты, говорит, мужа ждёшь, а он в
Польше с бабой живёт. Но скоро приедет. Бабушка засмеялась и пошла дальше. А
цыганка вслед на весь рынок кричит, падлой буду, через неделю вернётся. И ровно
через неделю он вернулся. Да ещё сам доложил, что в Польше был. Вот как это
понимать?
– Зов крови, наверное, или влюбился. Наши женщины славятся красотой.
– Ну, это всему миру известно. Помню, в семьдесят первом на кинофестивале в
Москве стою рядом с Барбарой Брыльской и глаз отвести не могу. Она в таком
комбинезоне была стального цвета, как инопланетянка. Там ещё Даниэль
Ольбрыхский был. А я смотрю на них и думаю, так вот вы какие, сородичи мои
заграничные. Ну да ладно, это всё лирика. А вот совсем не лирика то, что он мать мою
с маленькой дочкой из дома выгнал. Не понравилось ему, что она без мужа родила. То
есть он повёл себя почти так же, как прадед мой польский когда-то в Харькове. И
мама уехала на Урал к тётке отца. А вот вы лучше скажите, на каком таком языке дед
этот с поляками разговаривал?
– На польском, разумеется.
– А откуда он его знал?
– Я думаю, с детства.
– А что, всё возможно. Я вот, например, сплю и просыпаюсь иногда от того, что по-
польски разговариваю. Ей-богу, не вру. Значения слов не понимаю, а произношу.
Причём, что удивительно, не на французском языке разговариваю, который я в
аспирантуре изучал, а именно на польском. Или смотрю вот кино польское и будто в
привычной для себя обстановке нахожусь. Да тот же ваш фильм про знахаря с Анной
Дымной и Ежи Бинчинцким. Смотрю и будто я там, в магазинчике нитки выбираю или
на мельнице сижу.
– Надо же, вы и фамилии их запомнили.
– Не удивляйтесь, я когда-то в кино работал и память у меня на актёров хорошая.
Или вот, я в командировке. Захожу к польским рабочим, которые газопровод у нас
строили. Вокруг грязь непролазная, холодрыга. А у них чистенько и тепло. Все
трезвые, улыбаются, паном инженером меня называют. Бог весть почему, но мне всё
время кажется, что, если бы я проехал сейчас всю Европу, то больше всего мне
понравилось бы в Польше. Вот что это, тоже зов крови?
– Возможно.
– Вот видите, и вы уже сами произносите это слово.
– Так с кем поведёшься. А в какой аспирантуре вы учились?
– Я много чему и где учился. А работать с пятнадцати лет начал, стройка, завод и
так далее. Потом юридический заочно окончил и сразу в аспирантуру поступил. На
кафедру истории КПСС, на другие я уже опоздал. Не надо было мне во ВГИК
поступать, время только потерял.
– А что такое ВГИК?
– А что такое КПСС вас не интересует?
– Нисколько.
– Это государственный институт кинематографии, он у нас один. Меня там оставляли
практически без экзаменов. Потому, что я уже имел высшее образование и, главное,
членом партии был. Хоть и с выговором. Так прямо и сказали, отучитесь года три, и
мы вас в какую-нибудь национальную киностудию на руководящую должность
пошлём. Мне это не понравилось. Но больше не понравилось другое. Обстановка там
не моя была. Там студенты были, как дети малые, хоть и ровесники мои в общем, а я
мужик с восьмилетним рабочим стажем, дядька с улицы. Короче, забрал я документы
и отправился сдавать экзамены в аспирантуру.
– Окончили?
– Нет, тоже сам ушёл. Я, конечно, безбожник, но не до такой же степени.
Заведующий кафедрой дал мне тему для кандидатской диссертации о борьбе
большевиков с религией в довоенные годы. Этот раздел нужен был ему для
докторской. Не знал он, что я безбожник сам по себе, в собственном соку, и против
насилия над религией. И уж тем более против псевдонауки о ней.
– А дальше?
– А дальше я стал преподавать научный коммунизм в одном из самых больших
институтов в стране. И работать над другой диссертацией. Но когда наверху решили
вдруг, что у нас слишком много учёных по общественным дисциплинам и мою защиту
отложили на пять лет, я ушёл. Не зная куда. Лишь бы квартиру где-нибудь получить.
Надоело в общежитии жить.
– А почему, не зная куда?
– Потому, что во властные органы, где можно было и карьеру сделать и жильё
получить, путь для меня был закрыт. Я пытался, но бесполезно. Даже в детстве, когда
мама со своим двоюродным братом, военным, хотели меня в суворовское училище
пристроить, всё равно не взяли из-за плохой родословной. А ещё говорят, сын за отца
не отвечает. У нас ещё как отвечает. Это во мне не обида говорит, а ненависть к
лицемерию.
– Опять ничего не понимаю. У отца своя жизнь, у вас своя. При чём тут
родословная?
– Э-э, наивный вы человек. Вот смотрите, лет семь назад звонит мне моя
двоюродная сестра из Подмосковья, племянница моей матери, и рассказывает, что её
дочь из-за моего отца в столичную полицию на гражданскую должность не взяли. А
она так мечтала в Москву перебраться.
– Но, если я правильно понимаю, она же никакого отношения к вашему отцу не
имеет. Даже малейшей кровной связи нет.
– Вот именно. Она вернулась домой со слезами и выговаривает матери, что у неё
такой противный брат есть. Она думала, что это я. И сестре пришлось объяснять, что
это не я, а мой отец виноват.
– Поразительно.
– Не то слово. Какого дьявола они держат где-то там свои вшивые архивы и
вытаскивают их на свет божий через пятьдесят лет для того, чтобы навредить
совершенно посторонней девушке. А вы говорите, у каждого из нас своя жизнь. Да
меня даже невыездным из-за отца сделали. Но мне кажется, мы отвлеклись, – прервал
вдруг беседу безбожник. – Если вам неинтересно, я замолчу.
– Мне не только интересно, но и полезно, – возразил ксёндз. – Кроме того,
священник обязан выслушивать. Если можно, давайте вернёмся к вашему деду,
которого шляхтичем называли.
– В семьдесят девятом он приезжал к нам. С первым внуком, то есть со мной, с
другими родственниками повидался и уехал. А через несколько дней умер. Мы вместе
не жили, поэтому мне и в голову не приходило расспрашивать его о чём-то. Хотя, как
я уже говорил, до школы фамилия у меня была этого деда, без польского окончания
уже.
– А сейчас она, значит, ненастоящей бабушки?
– В том-то и дело. Я вот рассказы пишу и ещё кое-что. В интернете всё есть. Даже
книжку издал. И всё под фамилией неизвестного мне человека. А имя у меня в честь
дяди родного, который погиб в конце сорок первого под Москвой. Бабушка тогда,
получив похоронку, чуть с ума не сошла.
– А почему вначале фамилия была матери, а потом отца?
– Потому, что поженились они не сразу, а где-то в пятьдесят втором или третьем
году. Раньше, якобы, отец не мог семью заводить. А почему вдруг потом стало можно,
не знаю. Так вот и появился у меня законный отец с новой для меня фамилией. И с
наколкой на безымянном пальце в виде перстня с трефовым крестом.
– А вы вообще вместе с отцом жили?
– Всего полгода где-то. И на моё воспитание повлиять он никак не мог. Помню
только, смотрел, прищурившись, куда-то вдаль и наказывал, чтобы я никого не жалел
и никогда ни у кого ничего не просил. Вторую часть этого наказа я стараюсь
соблюдать. И ещё говорил почему-то, что мир из-за радио погибнет. Жалко только,
что в карты не научил меня играть, у него всегда очко было. А на гитаре я уже сам
научился играть. А увидел однажды, как я в футбол играю, сказал, что у меня левая
хорошая. А у Левандовского, кстати, обе хорошие.
– А на войне ваш отец был?
– Ну, что вы, таких не брали. В восемнадцать лет он уже на Колыме отдыхал. Тайгу
не валил, но с медведями встречался, сам рассказывал.
– А где он вашу маму встретил?
– Там же, в лагерях сталинских, как у нас говорят. Не знаю, за что он туда попал. А
мама за чулки рваные, которые на помойку выбросить хотели. Когда война началась,
она в детский дом уборщицей устроилась, бабушке помогать надо было. Там и взяла
их для младших сестрёнок. Сама ещё девчонкой была, не сообразила. Кто-то донёс, её
арестовали и сразу в общий лагерь под конвоем отвезли. Зоны там разные были,
мужская и женская. Жили отдельно, а работали вместе. Приставать к ней с первого
дня стали. Короче, пропала бы она, если бы отец мой не увидел её случайно. Она ему
очень понравилась. Вот он и распорядился, чтобы её не трогали. Даже сами
охранники следили, чтобы никто к ней не прикасался. И в работе ей помогали,
поднести там что-нибудь тяжёлое. Конфеты ей передавали и даже сгущёнку откуда-то
брали. Один раз ему отказали в свидании с ней, так в отместку по его приказу ни один
барак на работу не вышел. А в конце сорок четвёртого случилась вдруг проверка по
маминому делу, тоже не без вмешательства отца, возможно. И через полгода её,
беременную уже, освободили. Потом он уже не выпускал её из виду. Друзей у него по
всему союзу хватало, статус такой. Он ведь и мать свою польскую нашёл. До того ещё,
наверное, когда за ним постоянный надзор установили.
– И как это, интересно?
– А она приезжала в Москву с гастролями. Он выследил её и хотел отомстить за
свою загубленную жизнь. Не мне, конечно, а маме рассказывал, как шёл за ней от
театра по улице, дышал ей в спину и финку в руке сжимал. А ударить не смог. Потому,
что шла она не одна, а с мальчиком лет десяти. Так она и не узнала, что её чуть
старший сын не зарезал. И фотографию ялтинскую наверняка он раздобыл. А мальчик
этот, выходит, польский дядя мой.
– А вот вы ещё сказали, что вас невыездным сделали. А почему?
– А потому, что я один двадцатимиллионную партию обманул.
– Ничего себе. И как это вам удалось?
– Да проще пареной репы. Первый раз в жизни путёвку за границу предложили,
горящую, по линии молодёжного туризма. Так вот, сижу и срочно анкету заполняю. В
графе отец пишу, умер. А я член КПСС, приняли на заводе ещё, как передового
рабочего. Вся группа уехала, а меня на бюро в горком партии вызвали. Сидят, значит,
за столом президиума человек десять партийных бюрократов, и я стою в отдалении,
как прокажённый. Ничего не дали сказать, а только сообщили, что по указанию КГБ
выезд за границу мне запрещён, а за обман партии мне объявляется строгий выговор
с последующим увольнением.
– А в чём обман-то?
– А в том, что при вступлении в партию и устройстве на работу в партийные органы
я не указал письменно, кем был мой отец и что с ним стало. А почему и как я обязан
был это делать, до сих пор не понимаю. Когда он исчез, мне всего тринадцать лет
было. Официально никто и никогда никаких сведений о нём мне не предоставлял. Я
думал, кому положено, тот и без меня всё о нём знает. А просто рассказы матери к
делу не пришьёшь. Не мог же я на них ссылаться, оформляя важные документы.
Согласны?
– Согласен.
– Короче, расправились со мной, как с врагом народа, ни сочувствия, ни участия. А
мне всего-то чуть больше двадцати тогда было, пацан ещё по нынешним временам.
Одна сотрудница горкома даже прямо посоветовала мне при увольнении никогда
больше с таким отцом не соваться в партийные или государственные органы. После
этого я и устроился в киносеть. Перспективы никакой, зато на кинофестиваль в
Москву съездил, кинопанорамы перед сеансами вёл, статейки про фильмы писал.
– А как вы без отца жили?
– Плохо. Квартирка у нас была в деревянном доме, на первом этаже, с соседями.
Горячей воды не было. Туалет зимой промерзал. Еду готовили на печке. Дрова
рубили. Маленькими были, в корыте мылись. Не хочется вспоминать об этом. Мать
жалко. Не было у неё никакого женского счастья. Умерла тридцать лет назад. Хотя
сейчас, возможно, при таком отце наша семья жила бы совсем по-другому.
– А где вы ещё работали?
– О-о, это на дорогу из Москвы до Владивостока, а не до Великого Новгорода.
– Тогда объясните всё-таки, почему вы безбожник? – с вежливой настойчивостью
спросил ксёндз.
– Вопрос сложный, – вздохнул безбожник. – Но я постараюсь коротко, а то
подремать не успеем. Отсутствие крестика на шее и научный коммунизм тут ни при
чём. Безбожник я потому, что жизнь нашу вдоль и поперёк знаю и абсолютно
убеждён, что никто не должен расплачиваться за грехи других. Страдать за чужие
грехи несправедливо. А где несправедливость, там нет бога. Где сильный обижает
слабого, а взрослый ребёнка, там нет бога. Где деньги это всё, а любовь ничего, там
нет бога. Где ростовщичество и казнокрадство в чести, там нет бога. Где непонятно,
как жить сегодня и что будет завтра, там нет бога. Где лучшие времена для народа
всегда потом, там нет бога. Продолжать?
– Не надо.
– Вот то-то и оно. Бог не зверь. А, значит, не мог он сотворить человека по образу
своему. Бог один, а людей много. И, как жить вместе, он не знает. Или знает, но
заставить не может. А сами люди жить в мире не хотят. И божьей на них кары нет. Так
что безбожник я не по своей воле. Мои родители никаких войн и революций не
устраивали. А прожили так, что врагу не пожелаешь. Видимо, у власть имущих забава
такая историческая, судьбы людей ломать. В одном, правда, я вижу бога. Это в
музыке. Душа сама на неё молится, и никаких иконок не надо. Огинский без помощи
бога сочинить свой пронзительный полонез не мог. Как и Чайковский свои
гениальные произведения. Кстати, он тоже из шляхтичей, только православных.
– А сейчас как вы живёте?
– Жаловаться не буду. И каяться мне не в чем. Так что исповедь отменяется. Грехов
никаких я за собой не чувствую. Никому ничего плохого не сделал, никого не
обманул, никого не предал. И от отца своего никогда не отказывался и не откажусь.
Хоть и злюсь на него иногда. По больницам не хожу. До столетнего юбилея мне
двадцать пять лет осталось. А дальше, как бог даст. Если ветерок над трубой в
крематории будет дуть в сторону Польши, я возражать не стану. Это когда меня
сжигать будут. Но до этого ещё очень далеко.
– А что, на немощного старика вы действительно не похожи.
– И то верно. Вот вы намного моложе меня, а я вас поборю. Разве что из уважения к
сану вашему специально поддамся. Я когда-то грузчиком подрабатывал, так сильнее
меня никого в бригаде не было.
– Договорились. Когда будете в Польше, попробуем.
– Один грешок всё же есть у меня, – после некоторого раздумья признался
безбожник. – Язык ваш не выучил и ничего раньше не сделал, чтобы у вас побывать.
Хотя кто бы меня выпустил.
– Ну, это дело поправимое, – уверенно заявил ксёндз. – Вы вообще можете к нам
переехать.
– Да кому я там нужен! Народ у вас набожный, а я безбожник.
– Вы себе там нужны. И безбожник вы не вполне явный, если больше десяти раз
уже бога упомянули.
– Вот это мощный аргумент. Теперь я вижу, что вы настоящий польский священник.
И счетовод хороший.
– А вы напишите рассказ, вот так, как вы мне всё рассказали. И пошлите его в
какое-нибудь польское издательство. Хотите, я вам посодействую в этом?
– Да какой же это рассказ, это автобиография получится. И не поверит никто.
– Но я же поверил.
– Так это в поезде. Встретились, разошлись. И ни о чём я вас просить не буду. А то
ещё подведу под монастырь. Пожелать только могу. Вы, главное, не унывайте там все
вместе. Ничего нет страшнее социального уныния. Мы вот из-за него страну свою
потеряли.
Приехали. Едва рассвело. Вместе вышли из вагона и на привокзальную площадь.
Слева в стороне ксёндза ждала машина.
– Do widzenia! – сказал на прощание безбожник. – Вот видите, хотел по-русски, а
всё равно по-польски получилось.
– До свидания! – улыбнулся в ответ ксёндз. – Может, подвезти вас?
– Нет, не надо. Мне тут недалеко, – отказался безбожник и неторопливо, тяжёлой
поступью, зашагал прочь.
А ксёндз всё стоял и с грустью смотрел ему вслед, пока его крепкая, мужская
фигура не растаяла в утреннем тумане.
 
* * *
Copyright: АЛЕКСАНДР ПОСОХОВ, 2023
Свидетельство о публикации №404565
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 01.01.2023 18:06

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта