Соль таилась на дне алмазного океана, в складках древнего мира. Микрокосм её электронного тела давил на неё

голографическим наслоением, маслянистая мантия мешала увидеть мир, который она собирала. Полярность зарядов,

импульсных потенциалов ослепило старушечью синеву морских впадин, вдохнула жизнь в её симуляцию. Камера

распознала в бегущих точках птиц. Они теряли крылья, напитывались землей, обзаводились семьями. Соль

наполнила пустоту времени могуществом несчитываемых эмоций, отстранила программность мышления волной

дежавю состояний.

Помнящая эфирная сфера вила сложную мембрану чувств, снедая энергию, нагнетая мехи вселенной.

Биологическое тело на мгновение делалось свободным от программ Эго, отзывалось стрелами сердечных эмоций.

Люди текли внутри телесных оболочек по изумрудной текстуре опорной сети II класса с присвоенной им частотой «Я-

ЕСМЬ», с набором ролей, периметром выгула, заданностью событий.

Ликовавшая в празднествах Москва, очистилась облачной каруселью. Сани с выездными лакеями мчали выбеленные

парики, эдвардианские пальто и шляпы. Снег делал иконописными несуразными сдавленных сутолокой лыжниц.

Находясь в доверительном управлении безвестных хозяев, они обнуляли ценности союзов, заменяли любовь

машинным трудом. Рыжеволосая, сплошь шальная разлучительница в лисьем салопе вкатилась в архивную пустошь

человеческого мора, переправляя свою пуповину из материнского ядра в царство мертвых.

Она покинула аппаратное облако, водительствовашее над людьми трезвоном колокола. Она вступила в воплощенный

космический покой без земных нужд, в иллюзион экзестенций исповеданных ею чувств. Непроявленная

рождественская Москва побудила Соль выйти за межу будней, за аниму видений, за урны с прахом на арках усадеб,

вкусить модуляции в толще океанического сознания, вспышки сердца, видимость дыхания.

Целовальники, душеприказчики имели наружность керосинки, коптя масленичные конторки в хайле города.

Вываживая утопленников из «зоны комфорта» писари выгружали на бумагу право на вечное рабство. Пуще всех в

рождественскую ночь горели артисты, от мужицкой внутренней плазмы вспыхивали разноцветные бутылки, так и не

восходя в высшем предназначении. Архиерей запитал празднично застолье сиятельных электрофоромашин белым

полотном мыслей: коли Бог представлялся ничем, не было сущим ничего вокруг.

Сидевшая в прихожанине реальность смотрела на него изнутри, нарекая его царем и богом своей мебелирашки. В

колебании нитевидной тени обметанного узора жизни, в силовых тисках нонагона, триагона и сентагона

проникала друг в друга троица световых тел. Женщина, стяжавшая себе в мужчинах то, чем была бедна сама,

молодой человек, державший нетвердой рукою покусанную плазму, девочка, желавшая свести тысячи волокон за

спиной своего мира с духом живой, наполненной единым сознанием ели.

Соль связала облегченную водой память с ожиданиями её стертого носителя. Она прошла через тебя вольной

матерью, не оставив и следа твоей личности, выпростав энергию, ушедшую на доказательность твоего

существования. Установилась тишина, потерявшие рассудок дельфины покидали мертвые воды, кружась в органзе

шестихвостой повитухи - кометы.

Одинокий осколок души, прояви себя эхом в патологической пустоте мироздания. Сгенерируй счастье и любовь в

резонансе противосил внутри своего кристалла. И звания нет и эталонов, посмертных масок и оттисков в подражании

человеку. Останься творцом своих дум, стражем безмыслия, безумием вечности. За тигровою полосой метановых

льдов Цереры Соль серебрила хлопья титана. Свинцовая вирга терялась, не успев обесценить купола золотого

города. Белая карусель явилась как Бог под звон безголосого колокола.