Ловко получалось у Егорки раздувать дымарь, менять в нём угольки. Однако, можно сильно и пострадать от пчел. Ведь они жалят без разбору, особливо, когда идёт рой. Тут рот не разевай!

-Коли услыхали-с гул, не дожидайтесь, чтоб вас закусали-с до смерти-хватайте-с Верного да бегом в избу. -порой командовал Ефим.

 

И запомнил Егорка на всю жизнь, как заплыла морда у собаки от пчелиных укусов-как холодец на тарелке-не видать ни глаз, ни кожаного носа. Едва выходили тогда Верного. Лежал тихохонько и издыхал. Лишь по судорожным вздохам можно было различить, жив ли? И, пока Ефим заливал в собачью пасть мутную жидкость из бутыли, Егорка беспомощно плакал от жалости к другу, уткнувшись лицом в груду тряпья на топчане пасечника.

 

И всё же, несмотря на исходящую от пчёл опасность, Егорке нравилось проводить тут время. Да и за труд ему полагался целый жбан мёда. А Егорка любил лакомиться свежескаченным янтарным мёдом. Ему нравилось крутить за ручку центрифугу, видеть, как с рамок острым ножом срезаются соты и погружаются в её ненасытную утробу. Даже шляпа с сеткой на лице, спасительница от жалящих пчёл, которая укрывала тело мальчика почти до колен, была Егорке мила. Она своим видом напоминала ему что-то до боли родное и безвозвратно утраченное. Генетическая память? Вполне возможно!

 

-Чуете-с, каков медовый дух-с?-обращался Ефим к нему, поедающему нарезанный на дольки огурец, обмакнутый в тарелку с медом.

И Егорка спешил ему кивнуть, причмокивая и жмурясь от удовольствия.

 

-Боже правый! Что же вы так изволили-сь перепачкаться? -порой возмущался Ефим, вытирая лицо мальчика узорчатым по канве полотенцем.

 

Что это был за пасечник и кому принадлежала пасека, ровно, как и откуда они появились в жизни Егорки, он не знал. Зато навсегда запомнил его гладковыбритое лицо и тонкие кальсоны, которые тот носил под шароварами. Кальсоны были такими ветхими, все в аккуратно зашитых маленьких дырочках, но Ефим с завидным упорством продолжал их надевать. А когда после стирки он вывешивал их для просушки на серый дощатый забор, то от ветра они раздувались пузырями и шевелились, как настоящие живые ноги.

 

Маленького Егорку это сильно смешило. Но Ефим на смех мальчишки не обижался. Он заходил в крошечную избенку с одним маленьким окошком и возвращался с леденцовой конфетой в руке. Угощенье было вкусным и Егорка неспеша поедал его, сидя на завалинке. А Ефим ласково трепал его по вихрастой макушке. Ещё мальчишка помнил, как он жмурился от слепящего солнца, а Ефим удивлялся, всплескивал руками:

-Ну-с, что прикажете-с с вами поделать? Ни одной кровинки-с…Все прозрачные-с да хлипкие-с…Вот бы папенька ваш расстроился…-вздыхая, часто ворчал он себе под нос, проявляя истинную заботу.

 

А, когда Егорка разглядывал себя в том осколке зеркала, что висело на хлипком гвоздочке у печки в избушке Ефима, то видел бледное мальчишечье лицо. Даже солнце его не спасало, оно так и не добавило загара ни на грош за целое лето. А денечки-то были ой, какие жаркие! Душное марево так и плыло над лугом и пыхало ароматов трав и незатейливых цветов.

 

Спасаясь от зноя, Егор частенько плескался в деревенском пруду с мальчишками-степенным Фёдором и шумным Матвеем. И он смог заприметить за ними одну особенность-когда они, вдоволь наплескавшись в мутно-зеленой жиже вылазили на скользкий и рыжий от глины берег, мальчишки оставались темными то ли от грязи, то ли по своему естеству имели смуглую кожу. Поди-ка, угадай! Тогда, как сам он оставался неизменно бледным. Да и лица у мальчишек были конопатыми.

 

-Нас солнце любит! -вновь бултыхаясь, кричали они ему уже из воды, а мимо проплывали коровьи лепёхи, от которых мальчишки и старались ускользнуть, ныряя как можно глубже.

 

Пруд был большой, его рыли крепостные для нужд барина, но позже и крестьяне тоже могли пользоваться его благами. Они носили воду в деревянных вёдрах для полива барских, а позже и своих огородов.

 

Барин любил выращивать капустные поля. Её хорошо раскупали в городе, да и щедро заготавливали на зиму к барскому столу.

-Надо б дохтору-с вас показать…- порой сокрушался Ефим.

 

-Дюжа бледный наш барчук…-рассматривая Егорку и покачивая головой, изрекла Степанида, которая иногда по делу заглядывала к Ефиму. И, вскоре, пошептавшись за цветастыми занавесками, она отвел мальца к знахарке.

 

Егорка поразился виду ветхой избушки, вросшей в землю, куда за руку привела его Степанида. Вид был и впрямь жалкий, от сырости она позеленела и затхлый дух витал над нею. А плешивая соломенная крыша лишь добавляла убожества, съехав набекрень. По ней скакали несколько маленьких козлят. Егор хотел погладить одного из них, но пострел вывернулся и ловко удрал.

-Не боись, барчук! -наклонившись, подтолкнула она Егорку вперед.

 

Хлипкая дверь неизвестно на чем держалась и от ветра шумно бухалась о притолоку. Мелко крестясь, они вошли вовнутрь, и тут взору Егорки предстала босая маленькая старушка в цветастом переднике и белым платочком на голове. Посередине единственной комнатенки, по полу с щербинками, расстелена саматканная холщовая дорожка, а у маленького оконца стояла длинная лавка и с нею стол. В углу напротив- беленая печка, рядом, на маленькой лавочке, стояло ведро.

 

И, что больше всего заинтересовало Егорку, так это развешенные по стенам и печи пучки трав. Поэтому аромат плыл такой душный, что у Егорки закружилась голова. Скрипучий голос старушки был неприятен. Так обычно звучат голоса малоговорящих людей.

 

Старушка долго заглядывала в глаза Егорке, будто пытаясь что-либо в них прочитать или угадать какую-то тайну. Заставила открывать рот и показывать ей язык, так же она внимательно разглядывала кисти рук. Потом долго и больно мяла ему живот, поворачивала спиной, трогала и наклоняла голову. Затем что-то горячо и долго обсуждала со Степанидой полушепотом.

 

Егорка лишь слышал отголоски их фраз.

-Барчук -то хилый…может отвара ему какого попить?

-Я дам тебе узелок с травами, будешь отваривать на восходе и закате со словами…-противно скрипела старуха.

 

-Тетка Степанида, а где у бабки образа?-спросил Егорка уже по дороге обратно, на пасеку Ефима, петляя узкой тропкой и босыми ногами взбивая серую пыль.

-Молчи, барчук! -тихо прошипела та в ответ,- Никому ни слова! -строго наказала и больно дернула Егорку за руку.