Ж А Р К И Й А В Г У С Т

 

Повесть.

 

На втором этаже зала ожидания почти пусто и почти прохладно. Возможно, эту иллюзию создают прозрачная стена с видом на лётное поле и белый мрамор пола и колонн.

Снизу доносится шум - обычный вокзальный шум: скрип багажных тележек, голоса, детский плач. Время от времени всё это прерывается мелодичным пиликаньем динамика и следующими за ним объявлениями о прилёте или отлёте, задержке или отмене рейса, потере или находке.

Она стоит, прислонившись спиной к колонне, и рассеянно наблюдает происходящую за двойным стеклом безмолвную размеренную жизнь. Это похоже на мистерию - подчинённую своим строгим законам, совершенно независимым от мира людей - она завораживает, гипнотизирует. И тогда наступает беспамятство, бесчувствие - почти транс: нет ничего вокруг, нет ничего внутри...

 

По полю - от края и до края - разлито тягучее студенистое марево. Оно лениво колышется, мерцая позолоченной поверхностью, и кажется вполне безобидным, пока не пролетит над ним какая-нибудь беспечная серебристая птица с замысловатым опереньем по бокам и хвосту - тогда вверх взметаются жадные жаркие языки, облизывая брюхо и хватая за лапы. Бедняжка, увязнув в огнедышащем киселе, обречённо отползает на край поля и исторгает из себя кучку тараканов, которых тут же поглощает вовремя подползший червяк.

Находятся и смельчаки, рискнувшие вырваться из адского плена. Они мучительно, но настойчиво преодолевают враждебное пространство, разрывают ненавистные путы и взмывают, наконец, ввысь. Победно покачивая крыльями, отряхивая с них остатки клейкого рыжего пламени, свободные и гордые, они стремительно уносятся в спасительную синеву - туда, где рай, где минус пятьдесят пять по Цельсию...

 

Да, подумала она, возвращаясь к действительности, рай – это именно минус пятьдесят пять по Цельсию.

Колонна давно нагрелась под её спиной, но перейти к соседней лень. К тому же, это - ненадолго. А вот белый пол, похожий на закатанный коньками лёд, искушает обещанием настоящей прохлады, зовёт прижаться к нему всем телом...

Словно в ответ на эти её мысли мимо ног проползла широченная швабра с мокрой тряпкой наперевес, толкаемая худенькой старушкой в униформе с надписью АЭРОПОРТ на спине.

Перспектива быть стёртой и выжатой в ведро неожиданно рассмешила.

Чтобы не показаться спятившей, она прижала пальцы к вискам и укрылась за ладонями. И сразу почувствовала, что что-то... что-то не так, что-то происходит... или произошло...

В этот момент над ухом раздались первые ноты марша А-ля-турка и спугнули неопознанное ощущение, неоформившуюся мысль.

Размазанное по залу многократным эхом сообщение сводилось к тому, что рейс номер такой-то ни опаздывать на три обещанных часа, ни просто вылетать в ближайшие сутки не намерен.

В переводе на обстоятельства жизни это означало, что ей, как минимум, ещё трижды предстоит проделать путь с полсотни кэ мэ в жарких объятиях велюрового кресла с задраенными наглухо - не иначе, как в преддверии грядущей зимы - окнами, рядом с какой-нибудь толстой тёткой, которой «дует в голову» из единственного открытого в потолке люка.

Приятная перспектива, нечего сказать.

Глянув на стекло с раздвоенным отражением электронных часов и мысленно перевернув зелёные цифры, она обнаружила, что ровно две минуты назад в сторону её дома отправился очередной экспресс, и что до следующего остаётся всего-то ничего - без малого три четверти часа.

Еще один милый сюрприз...

 

Вот так и постигаешь истину о том, как же широка страна моя родная, на собственной...

Каких-то двести десять минут лёту от пункта А до пункта Б, но при этом в одном из них «прозрачное небо над нами» и «надо мною лишь солнце палящее светит», а в другом - «неблагоприятные метеоусловия». Не исключено даже обледенение взлётной полосы...

И хоть в этом смешного было ещё меньше, ей снова пришлось прикрыться ладонью. И опять смутный призрак каких-то перемен дал знать о себе лёгким адреналиновым ударом.

Вероятно, и беспричинный смех, и непонятные реакции - результат каких-то физико-химических процессов в организме, вызванных небывалой жарой... Это предположение несколько успокоило.

 

Она оторвалась от колонны, развернулась на каблуках и направилась к лестнице.

Сделав несколько шагов и едва не растоптав чьи-то светлые замшевые мокасины, остановилась, подняла голову и оказалась лицом к лицу с высоким худощавым очень загорелым мужчиной.

Он стоял, слегка ссутулившись, одна рука в заднем кармане узких вельветовых джинсов, другая придерживает перекинутый через плечо такой же пиджак.

 

Похоже, он здесь не одну минуту и тоже, небось, насочинял кучу всякой белиберды про огненный кисель и серебряных птиц...

 

- Простите... - Сказала она, и прикусила губу в попытке сохранить на лице подобающее женщине её лет благопристойное выражение.

- Понимаю. - Улыбнулся мужчина. У него был низкий глубокий голос.

- Простите... жара... - Она всё ещё не вполне справилась с собой и потирала пальцем то лоб, то переносицу.

Он улыбнулся одними глазами.

Она продолжала стоять перед незнакомцем, словно прикидывая, с какой стороны его лучше обойти.

- Похоже, мы ждём с Вами один и тот же рейс. - Сказал он.

- И, похоже, не дождёмся.

- Вы очень огорчены?

- Я?.. Да. - Сказала она, прислушалась к себе и, не обнаружив и тени огорчения, засмеялась. - Неужели не заметно?

- Ещё как заметно. - Улыбнулся мужчина. - Вас не утешит стаканчик чего-нибудь холодного?

- Можно попробовать. Только... - Она повернулась и посмотрела на часы. - Не опоздать бы на следующий экспресс.

- Положитесь на меня.

И она, не задумываясь, положилась.

 

Они направились к стойке бара.

- Шампанское? - Спросил он.

- Боюсь, для шампанского я слишком голодна.

- А как насчёт обеда?

- Не люблю вокзальные рестораны.

- А невокзальные?

- М-м-м... - Задумалась она. - Давайте выпьем фанты и обсудим варианты... Ой, простите, не хотела... само выскочило... - Она снова стала потирать виски в борьбе с лицевыми судорогами, которые начинали уже озадачивать.

Он посмотрел на неё понимающе.

 

Они сидели друг против друга и потягивали пузырящийся ярко-жёлтый напиток.

Его ставшая совсем тёмной в сумраке бара рука играла высоким стаканом в испарине, размазывая по пластику стола влажное пятно.

Красивая мужская рука: костистое запястье, покрытое выгоревшей растительностью, набухшие вены, большая ладонь, крупные длинные пальцы. Надёжная рука... И, наверняка, нежная.

От этой мысли внутри словно покачнулось - да так, что боль, возникшая одновременно с догадкой, осталась почти незамеченной.

 

- Так что насчёт обеда?.. Я не слишком назойлив?

 

Ей нравился его голос. И манера после каждой фразы поджимать губы, словно он боялся произнести что-то лишнее или незначительное.

 

- Нет, не слишком... - Сказала она, но, осознав двусмысленность своего ответа, прикрыла лицо и безнадёжно замотала головой.

- Это поощрение к дальнейшим домогательствам? – Улыбнулся он. - Тогда приглашаю Вас пообедать. В невокзальный ресторан.

- Дайте мне немного времени на раздумья. - Она глянула на него, словно ища пощады.

- Ну что ж, прекрасно. - И он отпил из стакана, чуть дольше задержав взгляд на её лице.

Он заметил, как дрогнули веки. Он мог предположить всё, что угодно.

А она подумала, что так не бывает.

 

Она опустила взгляд, скользнув по гладко выбритому подбородку, шее... Распахнутый ворот лёгкой рубашки, глубокая впадина между ключиц. Тёмная кожа цвета крепкого кофе со сливками... - и с сахаром, добавила бы она - покрыта густо, как и запястья, выгоревшими золотистыми волосами.

Зрелище бередило, вызывая непонятные ощущения: нечто среднее между удивлением и испугом, растерянностью и виной. Ощущения, меньше всего похожие на волнение, возникающее в душе женщины при взгляде на мужчину, всеми своими качествами отвечающего тому единственному образу-эталону, который запечатлён по воле Творца на тайных страницах каждой души - в глубинах подсознания, сказал бы понимающий в таких делах.

Ощущения и вправду были странными. Даже если не говорить о том, что мир для неё уже давно перестал делиться на мужчин и женщин. Для неё мир уже давно просто перестал. Перестал быть. Перестал быть замечаемым.

Вот только жара...

 

Конечно, он тоже разглядывает её. Пусть.

Да, не красавица. Разве что волосы - густые и рыжие, до сих пор ни разу не крашенные. Да фигура - всё ещё стройная, спортивная... В своё время интуиция формирующейся женщины подсказала, что красота формы - вещь весьма относительная и, не будучи наполнена содержанием, ничем не примечательней пустоты. Жизненный опыт перевёл эту мысль в разряд непреложных истин. Она выбирала содержание.

Да, немолода. Хотя... что такое - молода, не молода? Вчера ей было девяносто восемь...

Стоп! Это было ещё полчаса назад. А сейчас... сейчас ей не больше двадцати пяти. Что же это всё-таки происходит?..

Как бы то ни было, хороший вкус и чувство стиля – категории вневозрастные, и в свои тридцать девять она в полном порядке – от ногтей до духов.

 

Её визави тоже не лыком шит. В смысле вкуса и стиля.

Возможно, эта заслуга принадлежит не ему: ведь мужчина - лицо его женщины. В таком случае, его женщине - пять. Можно даже пять с плюсом: так тонко подобрать цвет костюма и рубашки к цвету

волос и кожи... и даже глаз!..

Вероятность наличия женщины в жизни данного конкретного мужчины лёгкой тенью скользнула по её душе, и та дрогнула.

 

Тень... Душа...

Для наличия тени необходим свет.

Чтобы дрогнула душа, она должна быть...

 

Непонятное состояние никак не удавалось ухватить – оно вспархивало, словно бабочка из-под пальцев, вот-вот готовых сомкнуться на чутких крыльях.

Улучи она минутку для раздумий - можно было бы разобраться: и откуда этот беспричинный смех, и почему она, против своего обыкновения, так легко вступила в отношения с незнакомым мужчиной, почему так жадно ловит его скупые слова - только бы услышать этот голос, вглядывается в глаза с лёгким прищуром, словно укрывающим то, чего не должны видеть другие...

Нет, у неё не хватит терпения дождаться, когда эта мимолётность потеряет, наконец, бдительность.

 

- Я отлучусь. - Сказала она, оставив недопитый стакан.

 

В большом зеркале она увидела отражение и не сразу поняла, что это она.

Это - она. Такая, какой была когда-то: со смешинкой в глазах, готовая проказничать и дурачиться, только дай волю, обожающая джинсы с майками и развевающиеся волосы...

И тут же почувствовала боль... Нет, скорее, эхо её - отдалённое и глухое. Так болит зашитая врачом и давно зажившая рана, если на неё надавить посильнее: какой-нибудь нерв да остался нарушенным - она помнит, как принималась теребить шрам на разбитом в детстве подбородке, чтобы сосредоточиться.

Отзвук далёкой муки поставил всё на свои места, чуть затуманив блеск глаз.

Отстегнув заколки, она провела расчёской по волосам и вернулась за столик.

Из-под густых бровей улыбались продолговатые зелёные глаза, и ей показалось, что они обрадовались её возвращению. И ещё ей показалось, что она тоже обрадовалась им.

 

Она допила свою фанту.

- Повторим? - Спросил он.

- Боюсь, нам пора - вдруг там очередь.

- Вы про автобус?

- Да.

- Могу я предложить Вам место в своей машине?

Она улыбнулась:

- Спасибо.

- Спасибо да, или спасибо нет?

Её веки снова дрогнули, и он снова заметил это.

- Спасибо да. - Сказала она.

И подумала: не слишком ли много совпадений?

- Тогда тронемся? - Сказал он.

- Кое-кто, кажется, уже тронулся...

Он улыбнулся:

- Затаримся в дорогу?

- Затаримся.

- Ну что ж, прекрасно. Вам снова лимонную?

- Да... спасибо... то есть - пожалуйста... в смысле, спасибо - да. - Она запуталась и засмеялась.

Но ей больше не казалось неприличным быть собой с этим незнакомым мужчиной.

 

На первом этаже было людно, шумно и совсем жарко.

Они пробирались сквозь толпу и кучи багажа - большая группа растерянно улыбающихся людей, похожих на скандинавов, заполнила пространство у выхода.

Она шла сзади. Он порой оглядывался и подавал ей свободную руку, балансируя другой - с двумя стеклянными бутылками и перекинутым через неё пиджаком.

Приятно было касаться его ладони - большой и крепкой.

 

В дверях он неожиданно привлёк её к себе. Лицо оказалось прижатым к его шее - она только успела заметить квадратного верзилу с двумя чемоданами на плечах, пролетевшего мимо, не разбирая дороги, и едва не снёсшего ей голову.

- Простите. - Сказал её спутник и опустил руку. - Я не слишком напугал Вас?

- М-м-м... - Она хотела пошутить: что-нибудь по поводу спасённой им причёски, но побоялась, что не совладает с голосом.

 

Порывистое движение отпечаталось на ней как на куске сырой глины: рука, обхватившая плечо, ладонь на щеке, напряжённые мышцы торса. А запах его парфюма, разогретый теплом кожи, невидимой кисеёй пристал к лицу и волосам.

 

Дойдя до стоянки, она вполне оправилась от смятения, а увидев машину, дожидавшуюся их, и вовсе развеселилась:

- Вы подбираете попутчиков в тон своего автомобиля?

Светлая серо-зелёная «семёрка» была почти одного цвета с её лёгким шёлковым костюмом.

- Думаю, отпираться глупо. - Сказал он.

Его губы сжались в прямую черту с лёгким изломом посередине, а за ними, где-то в глубине, прокатился мягкий тихий гром.

 

...

 

Полный текст публикуется в сборнике Ю.Добровольской «Люби себя, как я тебя», издательство Центрполиграф, Москва.