Катя Назаренко

 

СКОЛЬЗКАЯ ДОРОГА

12+

 

1976 г.

Ливень барабанил за окном весь день. Шумел ветер, порывами сбрасывал с веток остатки листвы, кружил по улицам мусор и песок. Качались фонари, звенели провода, распугивая птиц, гремели решетки на окнах старых московских домов.

К вечеру вперемешку с дождем пошел снег, успокоился немножко неугомонный ветер, а уже к ночи весь двор, замерзнув, покрылся белобрысым инеем; гладкие, как каток, дорожки приводили в ужас местных жителей, заставляя вздыхать и жаловаться на «скользоту».

В тот день Родя вернулся поздно. Задержали в школе – как-никак он слыл председателем совета, и редактором школьной газеты, и режиссером театрального кружка для средних классов. А тут еще, всунули! Шефство над первоклассниками, видите ли, необходимо взять. И в музей их сводить, и осеннюю ярмарку устроить… И все ложится на Родины плечи. А как ему, простите, ярмарку готовить, когда через месяц стартует шахматный турнир с участием старшеклассников и Родей во главе, а средние классы уже заняты репетицией Нового года для тех же первоклашек?

- Возьми себе в помощь третий, они у нас умненькие, - посоветовала завуч.

Родя лишь вздохнул. И зачем он несколько лет назад подался в общественную школьную жизнь? Вот и бегай теперь за третьеклашками, ищи-свищи их… Нет уж, легче самому на ярмарке в костюме зайца прыгать.

- Все пользуются твоей мягкостью, - любит повторять ему папа. – Ты распредели обязанности и дело с концом.

Обязанности-то Родя распределил, да только за подчиненными нужен глаз да глаз – это он уже на опыте выяснил.

Родя поднялся по ступенькам, открыл ключом дверь квартиры. Сразу пахнуло стариной, соседским борщом, кошками и машинным маслом. Поздоровавшись, Родя аккуратно обошел Вадима – крепкого паренька в рваной рубашке, чинившего велосипед, стянул ботинки и углубился в квартиру.

Родины родители развелись почти двенадцать лет тому назад. Куда делась его мать, он не знал, но, видимо, с тех самых пор и ютился в коммунальной комнатушке с отцом – инженером. Помимо них в квартире было еще восемь комнат, пожалуй, эта коммуналка оставалась одной из самых густонаселенных в Москве.

Не сказать, чтобы Родя любил это место, но он привык к соседям, двору, в котором мальчишкой облазил все окрестности, к близости от центра (пять минут до Арбата), к своей школе, в которой знал всех, и его, конечно, тоже все знали.

- Ничего, поживешь еще в большой собственной квартире. Вот вырастешь, станешь важным человеком. Союзные газеты о тебе напишут, - журил его отец. – А я буду на службе хвастать: мой сын Родион - великий …, - тут он обычно задумывался. - Ну не знаю, кем захочешь стать, тем и станешь. У тебя для этого все перспективы.

Перспективы, перспективы… В старшей школе он стал слышать эти слова все чаще – от директора, отца и даже соседки Анны Петровны, чей борщ в тот вечер, казалось бы, вобрал в себя весь чеснок, находившийся в доме. Взрослые любили ставить Родю в пример – дескать, ладный парень растет. Наверное, поэтому и шефство всунули именно ему… Родя почесал нос – в самом деле, интересно, какие у него перспективы?

Отца дома не было. Переодевшись в домашние брюки и зачесав челку набок, Родя вышел на кухню. Анна Петровна, благо, унесла свой суп в комнату, избавив его от вдыхания терпкого запаха.

Он сварил картошку, достал из холодильника вчерашнее слегка подгоревшее мясо, выложил на сковородку. Через полчаса, бесконечно зевая и потирая глаза, Родя сел за письменный стол, стоявший прямо возле окна.

Учеба в голову не лезла. Подперев голову рукой, он задумчиво посмотрел в окно, на двор, освещенный тусклым фонарем. Часы пробили девять. Отец все не шел, а Роде нестерпимо хотелось поговорить с ним...

Песни, песни, о чем вы кричите?

Иль вам нечего больше дать?

Голубого покоя нити

Я учусь в мои кудри вплетать…

Голос соседки, выпускницы филологического факультета, был хорошо слышан в этой маленькой комнате. Она любила читать стихи вечерами вслух, а Родя любил их слушать. Это произведение было особенным – свой литературный вечер соседка всегда начинала с него.

Я хочу быть тихим и строгим.

Я молчанию у звезд учусь.

Хорошо ивняком при дороге

Сторожить задремавшую Русь.

Хорошо в эту лунную осень

Бродить по траве одному

И сбирать на дороге колосья

В обнищалую душу-суму…

Такие простые, теплые есенинские строки убаюкивали Родю - так и хотелось лечь головой на учебник и задремать. Он посмотрел в окно, проследил взглядом симпатичную девушку в светлой шубке, осторожно идущую по обледенелой мостовой, а соседка неожиданно начала декламировать другое стихотворение:

Я помню, любимая, помню

Сиянье твоих волос.

Нерадостно и нелегко мне

Покинуть тебя привелось…

Как на заказ! Родя хихикнул, а девушка на улице внезапно подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.

- Э…- только и смог промолвить он. Родина квартира находилась на первом этаже, и если не прикрывать штору, то их с отцом комнатку было неплохо видно со двора. Еще в детстве он, играя с ребятами в песочнице, наблюдал за тем, как отец работает за письменным столом. Но девушки в окна ему еще ни разу не улыбались. Он нахмурился и хотел было отвести взгляд, как вдруг девушка неловко поскользнулась на обледеневшей дорожке и упала.

Недолго думая, Родя вскочил и, набросив в коридоре на плечи пальто, прямо в домашних шлепанцах выскочил во двор.

Когда он подоспел, девушка уже отряхивалась от прилипших к шубке осколков льда.

- Жива? – осведомился Родя и, словно опомнившись, спросил, как можно грубее. - Чего под ноги не смотришь?

- Смотрю, - тихо ответила девушка. – Спасибо Вам…

- Да ладно, чего там.

Она оторвалась от своей шубки и подняла глаза на Родю. Он замер.

Что-то было в этих глазах – глубокое и таинственное, одновременно светлое и доброе, притягивающее и загадочное… Родя пытался сопротивляться этому странному чувству, которое столь быстро овладевало им, и понимал, что тщетно…Тщетно…

- Что Вы так на меня смотрите? – прошелестел голос девушки.

- Ноги мерзнут…- сказал Родя.

Она рассмеялась.

- А хотите, я Вам Есенина почитаю? – вдруг вырвалось у него.

Ее лицо стало серьезным.

- Хочу.

- Песни, песни, о чем вы кричите?

Иль вам нечего больше дать?

Голубого покоя нити

Я учусь в мои кудри вплетать…

Ее звали Нина и жила она неподалеку, в соседнем дворе. Встречаться-то они встречались, да недолго – молодость манила, дурманила, кружила новыми знакомствами, событиями, сплетнями, поклонниками и поклонницами, новой жизнью… Это десятый и одиннадцатый класс они были вместе, и еще немножко досталось им от первого курса – инженерского, Родиного, и ее, юридического, а после – расстались, разъехались, разошлись. Родя слышал, что вроде бы Нина служит консультантом в какой-то конторе, а Нина – что Родя на каком-то заводе заправляет отделом.

1995 г.

Она быстрым шагом возвращалась домой с работы, на ходу обдумывая, остался ли суп или придется варить на завтра новый, поглажено ли платье для утренника дочери и выстиран ли костюм для сына. Нина буквально летела – на службе сводили отчеты, поэтому пришлось задержаться допоздна.

Возле гаражей на снегу веселилась пьяная компания в три человека. Поняв, что обойти стороной не удаться, Нина ускорила шаг.

- Красавица! - донеслось сбоку.

Стиснув зубы, Нина не стала оборачиваться, а, сильнее закутавшись в шарф, припустила вперед. Не тут-то было – скользкая дорога подвела ее. Охая, она присела, как вдруг сзади раздались шаркающие шаги, разнесся в воздухе крепкий запах алкоголя, и чьи-то руки ухватили ее за плечи.

- Нет-нет, не трогайте меня! – вскрикнула она, но ее неуверенно подняли, чуть было снова не уронили, после чего поставили на ноги.

- Да я чуть… Не упала вместе с Вами, - Нина обернулась и увидела мужика в кепке, надвинутой на глаза, и расстегнутой куртке. Он шатался на ветру как осиновый лист.

- Замерзните, - кивнула она, указывая ему на шею. – Простуду схватите, кто лечить Вас будет?

Он пьяно махнул рукой.

- С Вашего позволения я пойду… - пробормотала Нина. – Спасибо за помощь.

Он снова махнул рукой и спросил:

- Стихи знаете?

Нина посмотрела на его друзей. Товарищи веселились возле гаражей, даже не глядя на них.

- Стихи? Ну… только не сейчас, ладно? Поздно уже? Да и Вам пора! – поморщившись от резко ударившего в нос запаха, Нина двинулась дальше, как вдруг услышала позади себя:

Песни, песни, о чем вы кричите?

Иль вам нечего больше дать?

Голубого покоя нити

Я учусь в мои кудри вплетать…

Она замерла. Только один-единственный человек читал ей эти стихи.

- Родя? Родион! – вырвалось у Нины. - Это ты? На кого же ты похож?.. Ты … общественником был… отличником, на сцене играл! Тебя вся школа знала! - она осторожно подошла к нему ближе.

- Ха-ха-ха! – тоненько засмеялся Родя и снял с головы кепку. Нина увидела мутные покрасневшие глаза, испитое лицо.

- Все говорили про твои перспективы… - бормотала Нина. – Отец, директриса… Даже первоклашки. – Как ни горько ей было, она не отрывала своего взгляда от него. – А наша встреча с тобой как в первый раз тогда, возле твоих окон…

Родя снова засмеялся, схватился за голову и внезапно кинулся головой в снег.

- Нет, нет, пожалуйста, встань, я прошу тебя! Родион!

Через несколько минут его удалось поднять.

- Что же ты с собой сделал, Родя… - удрученно покачала головой Нина. – Я думала, ты инженером служишь…

- Служил! – снова противно засмеялся он и пошатнулся на ветру. Нина едва успела его удержать. – Зачем служить, когда так веселее… Тем более, что… Вот ты послушай еще раз! Вот послушай:

Песни, песни, о чем вы кричите?

- Да тысячу раз я это слышала! – прервала его Нина.

- Ну! А конец-то не слышала! Хочешь, прочитаю?

Но равнинная синь не лечит.

Песни, песни, иль вас не стряхнуть?..

Золотистой метелкой вечер

Расчищает мой ровный путь.

И так радостен мне над пущей

Замирающий в ветре крик:

«Будь же холоден ты, живущий,

Как осеннее золото лип».

- Все! Холоден будь! Понятно тебе, Нинка? А это, между прочим, сам Сергей Александрович Есенин! – протянул Родя и снова рассмеялся тоненьким смехом. – Зачем вся эта ерунда, ну… среди которой мы живем? Ты холоден будь, во как! Забей на все! А как забить-то, когда страну развалили!

- Страну? – переспросила она. - Родя… Да ведь жизнь не стихами написана. Ты о себе подумай, о семье! У тебя ведь, поди, жена есть, дети. А ты пьяным по подворотням шатаешься…

Родя махнул рукой и снова пошатнулся.

- Нету. Никого нету. И не было. Я ведь всю жизнь, Ниночка, как думал… Ой, как думал… Что на свете главное? – Родя поднял палец. – Государство, вот что! Страна моя, родная! Советский Союз! Вот и служил ему! Сначала в школе общественником, потом на работе…

Нина молча смотрела на него, словно что-то вспоминая.

- Конечно, я помню, Родя, - внезапно перебила она его. – Ты ведь и жениться потому не захотел, что семья тебе не нужна была. Закон и служение Отечеству – ты же ни о чем больше и думать не мог. Так только где сейчас, твое то самое Отечество? Тебе холодным надо было тогда еще быть... Сейчас-то что… Сейчас уже…

Нина хотела сказать «поздно», но, посмотрев на пьяное и какое-то сумасбродное лицо Родиона, лишь тихо вздохнула. Родя шатался и как-то странно улыбался с вытянутым лицом.

- Ты прости, меня ждут. Я пойду.

- Бывай, Ниночка, - Родя отвесил низкий поклон и пропустил Нину вперед себя.

Они разошлись: она – к мужу и детям, домой. Он – в ту сторону, откуда завывал в тот день несносный ветер.