Отгрохотало открытие осеннего сезона охоты, смолкло эхо оружейной канонады и над гладью Журавлиного болота, поплыла тишина. Пролетели короткие выходные, и друзья-охотники оставили зимницу в одиночестве пустовать в глухом лесу под соснами, разъехавшись к своим заботам и работе. Сашка же, вернувшись из леса в деревню, занялся делами домашними, распечатав вторую неделю отпуска. Собрал в огороде опавшие яблоки, рдеющие красными боками среди еще густой августовской травы, прибил отвалившуюся штакетину на заборе, срубил высокие кусты репейника возле сарая, натаскал воды в дом и баню. Вечером ходил на старый, заросший пруд под деревней – постоять «вечерку» на уток и на завтра поджидал друга из города.

С Лехой они дружили давно, когда-то служили вместе. Оба охотились - и на этом интересе густо завязалась их дружба. Потом каждого закружил хоровод рабочих дел, семьи, быта и встречались друзья не часто. И если Сашка отпуска и выходные все же старался вырываться на охоту, то у Лехи это получалось крайне редко – раз, ну может два в год. Вот и в конец этого лета Леха неуверенно говорил, что: «приехать хочет, но начальство не отпускает, чтоб его…».

Сотовая связь около дома брала плохо, и Сашка поднимался проверить телефон на высокий бугор за деревней. Мельком, не вникая проглядывал «смс» с пропущенными звонками по рабочим вопросам и наконец, открыл долгожданный значок с нарисованным конвертиком – не принятый от Лехи. Подняв повыше руку с зажатым аппаратом, Сашка поймал уверенный сигнал, и бодрый голос товарища на другом конце трубки, на фоне городского шума отрапортовал, что умудрился-таки «урвать» среди буден три дня выходных, отложить все дела и завтра явится на охоту к другу.

Леха приехал к обеду. Невысокий, с чуть наметившимся брюшком, коротко стриженный он вылез из серой Нивы, как-то неуверенно оглядываясь по сторонам, словно ища за что, зацепится взглядом. А взгляд резкий, настороженный – еще городской. Непривычно вот так сразу окунаться в раскинувшийся деревенский простор. Да и звуки кругом несвойственные для городского уха: прокричит петух на завалинке соседнего дома, глухо замычит корова из чьего-то двора, звонко застучит топор, брякнет цепью вертушка с подвязанным ведром на колодце, весело перекрикиваясь, промчится стайка стрижей. Как то теряешься. А вот Сашку уже отпустило. «Околхозился» за неделю – как он сам говорил про себя.

Поздоровались, обнялись и Леха сразу потянулся за сигаретой, словно не решаясь отойти от машины.

- Давай, бросай курить, разбирай вещи, - Сашка, хлопнув друга по плечу, открыл багажник.

- А что с охотой? Вечером на пруд пойдем, где в том году были?

– спросил Леха, ныряя в салон за рюкзаком.

- Нет. В лес поедем большой, на Журавлиное болото. Там и заночуем.

- Здорово. Когда?

- Да прямо сейчас, что тянуть-то. Давай переодевайся, порубай чего, я картошки вон наварил, да тронем.

Леха суетился. И хорошо было видно, что еще кипит в нем городской ритм, не дающий расслабится и все куда-то подгоняющий. Быстро переоделся, одновременно бросаясь на еще тысячу дел, словно не зная за что схватится: вынул из чехла ружье, что-то проверил, убрал опять. Перевернул все вещи в рюкзаке, просыпав патроны из коробки. Переодеваясь в камуфляж, все метался от рюкзака к сумке с одеждой, вновь что-то переворачивая. Сашка, тайком усмехаясь, еле усадил товарища за стол и Леха, обжигаясь горячей картошкой, спешно что-то рассказывал, словно торопясь не успеть.

- Лех, ты поешь спокойно. Все. Брось торопиться, успеем везде, тем более на машине, – наливая чай, немного осадил друга Сашка. – Ты на сколько, на три дня? Вот и ладно, будет охота, не переживай.

Наконец вещи были уложены, и плотно груженая охотничьим скарбом «Нива» тронулась по деревенскому проселку. Поднялась на бугор за деревню и на горизонте ясно засинела полоска леса, магнитом притягивающая взгляд. На безоблачном августовском небе ярко горело солнце. Дрожал воздух, поднимаясь над заросшим лугом призрачным маревом. Было жарко, и в открытые окна машины едва-едва залетал легкий ветерок разбавленный запахом поля.

Все та же дорога, все тот же луг, что хлестал дождем и мокрыми стеблями шагающего неделю назад на открытие Сашку. Сейчас он покачивался в такт ямам в кресле Лехиной «Нивы», поглядывая на зеленый коридор высокой травы, зажавшей дорогу тисками. Да что говорить, трава поднималась и меж едва заметных колей, шумно щекоча железное брюхо машины. «Нива» тихо переваливалась по ухабам.

Вспомнилась эта дорога еще накатанной и ровной, когда Сашка был еще совсем маленьким. Луг был кошеный и по дороге, поднимая клубы пыли, ездили 53-и ГАЗоны (1) с яркими синими кабинами – в поля, на жатву. Назад грузовики возвращались, натужно гудя двигателями с копнами золотого сена в кузовах. Позже когда колхоза не стало, и осела пыль, когда стала подниматься в рост нетронутая косой трава, Сашка помнил, как ездил по этой дороге, прижавшись к отцовской спине, верхом на желтой «Туле» (2) с низкими и широкими колесами. Тогда отец первый раз вез его в большой лес. И большой лес навсегда запомнился маленькому Сашке. Запал в душу своей тайной: макушками сосен, шумящих в вышине, коричневой корой и янтарными каплями смолы, мягким мхом с красными бусинами клюквы, казавшимися таинственными болотами с шумно срывающимися стаями уток, узкой речкой, с прозрачной, чистой и обжигающе - ледяной водой и почти сказочными избушками - зимовьями в которых жили охотники. Наверное, тогда что-то нашептали ему эти сосны, что-то наговорила река, то, что потом переросло в Сашке в настоящую страсть, сделало ту синеющую на горизонте даль родной и близкой.

К охоте он пришел не сразу, а уже достаточно повзрослев. Как-то весной попал в компанию охотников, походил без ружья на вальдшнепиную тягу, послушал токование тетеревов, посмотрел на яркоголовых селезней, и что-то словно щелкнуло внутри, понял, что «пропал». Той же осенью Сашка трясся по этой самой дороге, уже зарастающей, в телеге трактора в обнимку со своим, недавно купленным ружьем. Тогда он первый ехал на охоту, первый раз провел ночь в сказочной избушке-зимовье из своего детства. С тех пор синяя полоска леса не давала ему покоя.

Сашка замечтался, уйдя с головой в воспоминания навеянные дорогой, и очнулся лишь, когда первый перелесок скрыл в густых кронах жаркое солнце. Поползли по лобовом стеклу пятна теней от листвы, вновь, как и неделю назад, потянуло сладким запахом леса, тонкой свежей струйкой затекающим в разогретый на жаре салон. Леха внезапно остановился, заглушил машину, вышел, оставив открытой дверь. Замер, прислушиваясь. Помолчал.

- Слышишь? – сказал задумчиво.

- Чего? – Сашка тоже выбрался из салона, недоуменно поглядывая на друга.

- Тишина какая. А пахнет…- глаза Лехи подёрнулись поволокой, потерялись, где то в чащи.

Он замолчал, а Сашка отошел в сторонку, присел на корточки, опираясь на теплую кору березы, молча закурил. В такие моменты мешать нельзя.

- Сань, налей а? Че то…- Леха, обернувшись, приложил ладонь к груди, будто не находя больше слов.

Понятно - пробрало мужика. Сашка достал из кармана небольшую плоскую флягу с водкой, из рюкзака в салоне складной туристический стаканчик. Щелкнул, раскрывая, и налил до краев. Леха залпом выпил, отошел от машины как-то резко и неуместно пахнущей железом и бензином - городом и работой. Присел рядом, прислонившись к покосившемуся столбу с проржавевшей табличкой, на которой едва угадывались уцелевшие буквы: «О/х В…го ра...а». Он разомлел как-то сразу, быстро. Взгляд отогрелся, повлажнел.

- Сань, вот знаешь…- и молчит, словно захлебывается. – Понимаешь…

- Понимаю, - улыбнувшись, ответил Сашка, несильно хлопнув ладонью по плечу друга. – Лес он такой, если чувствовать его уметь, наизнанку вывернет. Ладно, поехали. Это – только ворота считай, предбанник, вся красота с тишиной еще впереди.

Оставив позади перелесок «Нива», клюнув носом в яме на просевшей плотине через пересохший ручей, выбралась на песчаник. Захрустела под протекторами шин желтая хвоя, завилась дорожка между сосен. Вспорхнул с обочины вспугнутый рябчик, серой лентой промелькнула уползающая с пути гадюка, пригревшаяся на солнце меж колей. Вскоре мелькнул в прорехе коричневых стволов пятачок открытой воды, и машина, тихо урча двигателем, пошла берегом Журавлиного болота. Обогнула топь по кругу и в лобовом стекле засерела стенами круглых бревен изба-зимница, приютившаяся на самом его берегу. Гулко хлопнули двери Нивы, нарушая тишину, и закипела на поляне охотничья суета.

Сочно ударил топор, с хрустом разбежались волокна на высушенном, смолянистом чурбаке, распавшимся на ровные поленья. На черном пятне кострища свернулась кольцами береста, весело затрещала от поднесенной спички, словно приветствуя охотников. Жадно вгрызлась в сложенные колодцем щепки, и поплыл над лагерем горьковатый, но вместе с тем сладкий аромат костра. Забулькал подвешенный над огнем закопченный чайник, а в верховьях сосен загулял ветерок, издавая тот неповторимый шум отдающий трепетом в сердце. Так шумит лесная тишина, густо замешанная на смоляном воздухе.

Время шло к вечеру, спадал удушливый жар дня и Сашка, уже как опытный охотник, провел Леху своими тропами. Сводил по каналам со стоячей, затхлой водой, показал оставшийся от давних пожаров старый горельник, где друзья вспугнули тетеревов. Прошлись и до соседнего болота, где Леха неудачно отстрелялся по поднятой стае уток. Но лишь потянуло в воздухе вечерней свежестью, и солнце окрасило маковки сосен прощальным оранжевым светом, охотники вернулись к зимнице на Журавлином.

Стих говор ветра, застыли недвижимо папиросы коричневого камыша, укрыв в своих зарослях двух охотников вставших на «вечерку» и пронесся над тишиной болота первый призыв утиного манка.

Так хорошо знакомый свист крыльев, разрезавший вечерний воздух, прервал недолгое ожидание. Первая налетевшая стая кряковых уток шумно, с брызгами разбила зеркало чистой воды, недалеко от охотников. Чаще застучали, от нахлынувшего азарта, два сердца. Прильнули к прицельным планкам глаза и два дуплета слились в один звук. Стрельба обоих в этот раз была результативна.

Вечер разразился не одним налетом и не один выстрел прогремел над болотом, звонким эхом теряясь в чащи. А когда окончательно потемнела стена леса, когда глаз перестал, различать курпажины камыша и лишь тонкая полоска неба еще теплилась над маковками, Сашка достал из зарослей сухого тростника поскрипывающую бортами деревянную лодку. Прорезал темноту болота, с закуривающимся туманом, яркий луч фонаря и Леха оттолкнулся от илистого дна длинным шестом.

Собрав добытую птицу друзья, уже в темноте, вернулись к зимнице. Вновь вспыхнул костер, и сполохи огня заметались по соснам, оранжевым шатром укрывая поляну. Прошла по рукам Сашкина фляга, снимая усталость охоты, приятной тяжестью гудевшей в ногах. Смотрело через прореху звездное небо, дымились кружки со свежезаваренным чаем и потек возле огня неторопливый разговор.

- Спасибо Сань. Это не просто охота. Это как…не знаю перезагрузка что ли. Реально отключаешься и от проблем и от города и от работы, - задумчиво сказал Леха, опуская на лавку раскаленный горячим чаем, металлический стакан. – И место здесь…никогда в таких лесах не бывал. Чья это избушка?

- Друга моего, из местных. Вместе охотимся иногда, - ответил Сашка, потянувшись за конфетой в кульке. Любил он пить на природе, заваренный на травах чай со сладостью, а вот в повседневной жизни как то и не хотелось. – А ему от отца перешло, а тому от деда. Подновляет, конечно. Беседку вот поставил, лавок около костра сколотил, баньку даже планируем. Да тут по лесу таких много изб. Завтра, когда на охоту пойдем, покажу пару. А что до места…да, лес тут хороший. Но вот что еще расскажу, слушай.

Сашка подбросил наколотых поленьев в костер, долил воды и, подвесив чайник, продолжил.

- Мимо каналов сегодня проходили, узкие такие, там вода еще стоячая, помнишь? Ну. Бетонные блоки через них видел? Так вот. Здесь раньше поля были, давно, еще в 80-х. Каналы эти искусственные, мелиорацию проводили к полям, представляешь. Потом, когда 90-е грянули, все запустилось потихоньку, как и многое тогда. А дальше лес все хозяйство прибрал, так что и не поверишь теперь. Каналы сейчас вон бобры облюбовали, «мелируют» потихоньку, хе-хе, под себя. Да сосны смотри, какие вымахали.

- Однако, - удивленно протянул Леха, задрав голову к макушкам сосняка. – Не сказал бы ты, ни за что не подумал.

- Я тоже удивлялся, когда первый раз услышал. А вообще знаешь, вот мужиков послушаешь, тех, кто еще сюда малым бегал - интересно. И как плотины наводили, болота копали, соседнее, - Сашка махнул рукой куда-то в сторону, – ведь искусственное, землю брали куда-то. Для себя охотники многое делали. Да и открывались раньше, не потому как комитеты скажут, а как птица прилетит, как по совести. С одной деревни мужики весной посидят, покумекают, ага, полетела утка, пора. Из соседней выстрелы услышат, тоже собираются, вот так по цепочки и открывались. И знали ведь когда птице на гнездо садиться, лишнего не били. Браконьерили, бывало, не без этого конечно, но тоже по совести как то. Откровенного беспредела не было, свои же за такое проучить могли похлеще егерей. А вон в Клюкове, деревня тут есть, говорят, дед был лосятник. Скольких сохатых набил не сосчитать, лесом только и жил. Но лес любил, лишнего из него не волок. А ружье старое, все изолентой перемотано, без слез не взглянешь. Было, патруль остановил, говорят: отец, документы-то есть? А он им: «да оно не стреляет мол, со старухой вдрызг разлаялись, совсем заела, вот пойду до лесу душу потешу». Отпустили, конечно.

Леха хмыкнул, представив деда со старым ружьем. Сашка снял с огня забормотавший чайник, разлил по кружкам. Закурил, выпуская струйку дыма в теплый ночной воздух.

- Знаешь, вот сейчас сидим тут на Журавлином, и вроде все так, как надо делаем, и птица есть, и лишнего не бьем и все вроде по уму, а все равно чувство есть, как будто ушло что-то, чего не вернуть, – грустно продолжил Сашка. - Как эпоха какая-то уходит, а на смену что-то новое идет, или уже наступило, не разобрать. Муть, какая то на душе бывает, грустно. Сам не знаю.

Помолчали. Костер, сочно треснув, отправил в черноту неба яркую искру, словно запустил ракету с длинным хвостом в необъятные просторы космоса. Вот искра поднялась к самым верхушкам сосен и погасла. Ракета скрылась в космосе.

- А почему болото Журавлиное? Журавли живут? – прервал молчание Леха.

- Да, жили раньше. Я ни разу здесь их не видел, делись куда-то, – ответил Сашка. - Тут у каждого болота название свое: Кочкарное, Торфяное, Тростное, Хвощовое. Вот парадокс еще, на Кочкарном крякв ни разу не видели, одни чирки, это я от охотников старых слышал, а потом внимание обратил – и правда, чирье одно. Отчего так? Все одно и то же вроде. Загадка.

Сашка еще долго рассказывал то, что слышал от старших товарищей по оружию. И ясно вставали перед глазами образы: и деда лосятника, хитро улыбавшегося патрулю, и мужиков, запруживающих болота, и пыхтящих тракторов, копающих каналы для орошения полей. Спать друзья ушли за полночь, вдоволь насидевшись у костра.

А серое утро встретило густым туманом, клубами завивавшимся над Журавлиным болотом. Где-то там, внутри молочной взвеси перекрикивались утки. Шумно вспархивая, перелетали с места на место, не видимые для глаза. Но лишь выткался на макушках сосен первый отблеск восходящего солнца, туман поредел и Сашка, первым пробравшийся сквозь камыш на берег, выстрелом разбудил спящее эхо. Загомонила переполошенная утиная стая, сорвалась с места, быстро скрываясь за стеной леса. И вслед за ней напуганные выстрелом, поднялись два журавля. Закружили над чашей болота прозванного Журавлиным, пронзительно закричали, словно говоря: «Мы здесь, никуда мы не девались».

 

1 - ГАЗ 53 – советский и российский среднетоннажный грузовой автомобиль, серийно выпускавшийся Горьковским автозаводом с 1961 по 1993 года.

2 - Тула – мотоцикл производства СССР и России. Выпускался с 1984 по 1996 год.