Я взрослый человек. Врач. Работаю и прописана в Санкт-Петербурге. Но родилась и продолжаю жить в Ленинграде. Тут живут мои дети, тут жили мои родители. Тут они пережили Блокаду.

Страшная зима 41-го года застала мою маму восьмилетней девочкой в маленькой комнатке на 4-ой Советской улице. Там она жила с бабушкой и дедушкой. И с сестрёнкой Люсей, которая тоже была ещё очень мала: ей только что исполнилось четырнадцать.

Мама помнила это время очень отрывочно: очень холодно, очень хотелось есть. С ночи занимали очередь за хлебом, это поручалось, обычно, детям. Стояли на морозе, и не дай Бог отойти... Обстрелы. Налёты. Ещё много лет спустя, мама просыпалась среди ночи в ужасе. Ей снилось. что в город входят фашисты. И ещё долго она вздрагивала от гула летящего самолёта.

И всё же, страшней всего был голод. Ежедневный кусочек хлеба становился всё меньше, да и на хлеб он становился всё меньше похож. Мама была самой младшей и самой слабенькой, и к тому времени, когда к ним в квартиру постучал морячок, она уже почти не вставала, и почти не могла глотать.

Итак, морячок. Молоденький, совсем незнакомый мальчик. Он мог не дойти, погибнуть по дороге, мог перепутать адрес, в конце концов - просто плюнуть на поручение. Но он пришёл. И постучал в двери. И спас нашу семью. Он принёс привет от тёти Поли из Парголово. И сказал, что нужно кому-то туда пойти. Потому что там есть еда.

Надо сказать что Парголово до войны было дачным пригородом, заселённым как русскими, так и немцами. Немцы жили большой колонией, занимались земледелием и скотоводством, снабжая весь район мясной и молочной продукцией. У них была крупная свиноводческая ферма. Когда началась война, все немцы были депортированы, а продукция изъята. Но кое-что всё же удалось сохранить местным жителям. У тёти Поли (хозяйки, у которой наша семья снимала до войны дачу), была закопана бочка с засоленными потрохами. Вот за ними-то и надо было идти.

Снарядили Люсю, как самую крепкую и выносливую: дорога предстояла тяжёлая и опасная. От 4-ой Советской до Парголово около 25 километров, транспорта нет, мороз, дороги заметены...

Люся вышла в 5 утра, шла, ориентируясь по столбам контактной сети трамвайных путей: всё-таки ей было уже 14, и она примерно

помнила, какой дорогой они ездили на дачу. Везла за собой саночки... Не заблудилась, не замёрзла и к ночи дошла до Парголово. Поспала несколько часов и двинулась в обратный путь. Она снова везла за собой саночки, только теперь уже на них лежал свёрток. Небольшой. Свёрнутый так, что можно было подумать, что в саночках покойник.

Люся шла обратно и дрожала всю дорогу. От холода и от ужаса, что кто-нибудь поймёт, что на самом деле у неё в санках. Бабушки по дороге сочувственно вздыхали и крестились ей вслед: девочка везёт умершего маленького братика. Или сестрёнку...

А она везла в саночках жизнь моей мамы. И мою. И жизни моих детей...