Тихая глубокая ночь до краев напоила темнотой бездонный колодец неба. Янтарными свечками молчали сосны, посверкивая на маковках языками звезд. В коронованном ледком бочаге купалась луна. Прошлогодняя трава, освободившись, наконец, от надоевшей тяжести зимы, крепко прижалась к земле, посверкивая холодным серебром инея. Ни огонька вокруг, ни звука. Тихая глубокая ночь. Но вот вспыхнул, заметавшись, едва видимый в узком запыленном оконце «зимовья», робкий светлячок лучины. Скрипнула, на миг нарушая плывущую тишину, давно не смазываемыми петлями низенькая дверь и на пороге, приютившейся под соснами лесной избушки, темным силуэтом появился человек. Вдохнул легкий весенний морозец, замер, всматриваясь в непроглядную вязкую темь, словно не осмеливаясь переступить невидимую черту. Молча постоял и, будто решившись, человек закинул за спину ружье, сделал шаг, другой и окончательно растворился в дегтярной темноте. Далеко еще до рассвета, всласть гуляет ночь. Охотник отправился на ток. Спала лесная опушка, крепко спал по ее краям молодой березняк, уныло свесив голые ветви. Безмолвной темной стеной растекался лес, куда-то дальше, за горизонт и, наверное, где-то там, в его дебрях досматривала сны заря. Луна, запутавшись в тенетах дремы, лениво и сонно роняла скупой, неверный свет на широкую поляну. Но вот что-то неуловимо нарушилось в этой темноте, будто сместилось невидимое, предрекая конец ночному царству. Нет, рассвет еще не лизнул оранжевым языком по краю блюдца, хмарь утренних сумерек не закурилась над землей, однако тетерев-косач, словно уловив это неведомое, настороженно приоткрыл глаза, выныривая из сонной вязи. Замер, прислушиваясь. И словно в подтверждение не обманувших чувств с другого края поляны раздалось приглушенное «чуф-фы», сменившееся булькающим бормотанием. Такое же «чуфыканье» эхом отозвалось и откуда-то сбоку. Просыпалась поляна, решительно прогоняя ночь. Заворковала, забулькала со всех сторон, захлопала крыльями. Гулко, казалось на всю опушку, бухнуло тетеревиное сердце, разгоняя кровь, вмиг сбрасывая остатки дремоты. Косач, «чуффыкнув» в ответ, сорвался с места. Тетерев отправился на ток. Тесный конус шалаша соломенной юбкой прикрыл тонкий стан молодой березки. Застыл, словно остров, посреди затерянной в лесной глуши старой вырубки. Щекочет ноздри пыльный запах жухлой травы, пробуждает аромат рождающегося дня. Притаившийся внутри человек, замерев в волнующем чувстве ожидания, напряженно вглядывается в темноту сквозь узкую прорезь «бойницы» . Едва различимой тенью промелькнул неясный силуэт и рядом - казалось, протяни руку - раздалось бормотание, а за ним и долгожданное «чуф-фы», заставив обжигающий холодок азарта пробежаться по телу. Появившийся из-за кулис токовик , важно расхаживая, словно конферансье, отдавал команду к началу представления. Провернулось незримое колесо, окончательно меняя стекла калейдоскопа на утренний орнамент, рассыпалась осколками ночь, а вокруг зашумела перекличка. Замелькали по краям белые наряды подхвостий, полилось мелодичное бормотанье и все чаще разносилось задорное «чуффыканье». Вспыхнув от спички-токовика, ярким костром разгорался тетеревиный ток. Охотник ждал, внимательно вглядываясь в карусель белых пятен, разгораясь от этого пожара. Чувствовал, как отдается задором каждый хлопок крыльев все прибывающих на поляну косачей. Чувствовал, как замирает сердце и чуть подрагивает в руках ружье. Чувствовал, как пьянящим хмелем загулял по венам весенний ток. Робкий звон рассвета взбудоражил вырубку. Разбилась где-то наверху кринка и в черный байховый чай ночи молоком пролилось утро. Попятилась темнота, укрываясь в лесу, наступал ее черед прятаться в дебрях. Вся поляна задышала в унисон с тетеревиной песней. И в самую ее середину, шумно разогнав крыльями воздух, плюхнулся тетерев-косач. Настороженно огляделся. Старый токовик уже крутился на месте. Вон он выхаживает поодаль, гордо подняв голову. Косач с бормотаньем покосился в его сторону. Для молодого петуха начиналась вторая весна, и если первую он провел у самого края опушки, то в эту претендовал на ее сердце. И быть может на следующий круг уже он, на правах самого сильного объявит начало тока. От задорных мыслей вспыхнула кровь. Развернув веер хвоста, надув шею, косач просеменил по кругу, явно показывая, что не собирается уступать облюбованное место. Как не собирался уступать его и соперник, возникший словно из ниоткуда, раздувшимся шаром вкатившись на поляну. А скользнув взглядом дальше, петух заметил, как на самом краю опушки, на ветках берез рассаживаются пестрые тетерки-невесты. И с их появлением словно упала последняя, раскаленная капля – терпеть рядом с собой конкурента косач никак не мог. Тетерев опустил голову, вытягивая над землей шею, чувствуя, как налившись до краев, красным огнем загорелись брови. Чувствуя, как бешено заколотилось сердце и чуть подрагивали крылья. Готовясь дать отпор, зардел в ответ и оппонент. Два косача, два противника, распушив лиры хвостовых перьев, будто увеличившись в размерах, застыли друг напротив друга. Ток заполыхал во всю силу. Ток весенним хмельным дурманом ударил в голову. Лихим азартом вскипела кровь и тетерев, не помня себя, бросился в драку. Нескончаемым бурным потоком неслась тетеревиная песня, поднималась ввысь, растекалась далеко за края ставшей ей тесной опушки. Словно гимн самой Весне, глашатай ее расцвета. И в такт песне заходилось стуком сердце, разнося по венам ток. Ведь в плотном киселе сумрака, варившегося за узкой «бойницей», почти сошлись головами два петуха, рассеивая утренний полумрак красными маяками. Каждый удар крыльев, каждое паровозное «чуф-фы», только разжигало пыл охотничьей страсти. Мурашками озноба пробегал по коже переполнявший человека азарт, выметая из головы все иные мысли, раскрашивая каждый миг самыми яркими красками. Охотник медленно поднял ружье, ловя мушкой черный тетеревиный силуэт. Замер, казалось даже забывая дышать. Вот один из косачей подпрыгнул, грудью налетев на соперника, шумно ударил, отгоняя со своего места, сверкнул белым подхвостьем, повернулся, так удачно открывая выстрелу бок. Словно застыло мгновение, вскипела азартом кровь, и охотник плавно потянул спуск. Косач наскочил на конкурента, ударил всем телом, громко захлопав крыльями. Прошелся взад-вперед, низко опустив голову, красуясь перед невестами, показывая свою силу и удаль. В это мгновение тетерев жил особенно ярко, дышал жизнью полной грудью, чувствовал теплое дыханье весны. Еще один рывок и противник будет с позором изгнан. Черныш подпрыгнул, отрываясь от земли. Но что-то горячее вдруг обожгло бок, раскаленным шаром сбивая вниз. Косач дернулся, однако предательски подломилось крыло и петух завалился на бок. Разбился калейдоскоп, заливая мир медью. Растворялась в ней и старая вырубка, и все краски, и теплое дыхание, остывали угольки бровей. Смолкла и песня, утонув в медном море. Не гулял больше по венам ток, погасли искры. И лишь налетевший откуда-то ветерок погладил черный фрак петуха. Заметалось в тесноте шалаша эхо выстрела, завился голубоватый дымок, вплетая свой аромат в палитру запахов. Тишина сменила, только что журчавший ручей песни. Оборвался тетеревиный ток, разлетевшись вместе со свинцовыми каплями. Смолкла поляна, притаилась, напуганная чуждым ей аккордом. Черными пятнами порскнули певцы, разлетаясь в разные стороны, оставив на серебрящейся инеем сцене одного исполнителя. Безмолвие поплыло над затерянной в лесной глуши старой вырубкой. И в этом безмолвии из-под самого купола трубным голосом словно отзвонил крик гусиной стаи. Охотник медленно опустил ружье, чувствуя, как утихает мгновением назад бушевавшая страсть, угасает в венах ток. Эта весна вышла удачной. Прогулялась ветреная барышня, до краев напоив человека хмельным задором и оставив на память желанный трофей. Охотник аккуратно выбрался из укрытия, подобрал добытого косача и пошагал в сторону зимовья. Его Весна только начиналась. Еще не одно утро будет проведено на старой вырубке, не один концерт будет услышан из шалаша. Медь растворялась в ярких красках наступающей Весны. Откуда-то сверху, где виднелись бескрайние луговые просторы, залитые теплым светом, послышалось задорное «чуффыканье». Край Вечного тока открывал ворота, призывая собрата в свои владения. Застывшими рубинами осыпалась кровь, расправив крылья душа косача, подхваченная азартом, тенью устремилась вверх. Его Весна теперь не закончится. В том краю будет сыгран не один концерт. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
