Гостья

 

- Понкратов! Сашка!

Я вздрогнул, так неожиданно меня выдернули из мира размышлений и окунули в действительность. Огляделся. Окликал меня мужик, стоявший около подворотни дома, вдоль которого я шел. Потертая кожаная куртка, одетая поверх полинявшей майки, растянутые спортивные штаны, заляпанные грязью ботинки, хоть и чистые, но не расчесанные волосы, многодневная щетина, заострившиеся, но знакомые черты лица:

- Колька, ты?

- Не узнать? – усмехнулся он. - Давно не виделись. Года три, наверное.

Я подошел к нему и пожал протянутую руку, ногти которой были обрамлены грязными контурами.

- Где пропадаешь? – спросил Николай.

- Переехал я уже давно. Теперь редко тут бываю. Вот заходил мать проведать. А ты-то как?

С Колькой, бывшим моим одноклассником, с которым дружили в старших классах, до моего переезда встречались часто, жили раньше в соседних домах.

- Ну, как-то так, - он усмехнулся, развел руки и повернулся вокруг своей оси, как будто демонстрируя свой наряд. – Пошли, вспрысним встречу, - он покачал перед моим лицом старой холщевой сумкой. – Раздобыл тут по случаю. Есть время-то?

- Пошли, - не решился я отказаться, к тому же было интересно выяснить, что изменилось в его судьбе.

Когда мы с ним виделись в последний раз несколько лет назад, он был неплохо оплачиваемым инженером в какой-то частной конторе, удачно начинающим карьеру писателем, рассказы его даже печатались в нашем местном художественном журнале. Талант и тяга к писательству проснулись в нем уже годам к сорока. Неожиданно так. Начал писать рассказы и даже повести. И лихо так у него это получалось, по крайней мере, мне нравилось, да и не только мне, раз печатали.

Знакомая мне с детства квартира товарища встретила меня широким коридором с привычными бесконечными книжными полками забитыми книгами так, что вытащить какую-нибудь было делом трудным. Сколько же из них было «запоем» перечитано нами в ущерб выполнению школьных заданий! Какое наслаждение было взять в руки очередную книгу. Откроешь первую страницу, окунешься в текст, все вокруг перестает существовать.

Это теперь, в последние годы, увлекся я чтением в интернете, на «проза.ру» или на портале с простуженным названием – ЧХА. Обалдеть, сколько же людей, по жизни с литературой несвязанных, тянутся к писательству, раньше и не представить было такого. Дочитался я их произведений до того, что и сам начал подумывать, может тоже заняться сочинительством. Вдруг получиться, дело-то не хитрое, раз такое количество авторов существует.

- Как-то все сломалось в жизни, - продолжал рассказывать Николай, ведя меня по коридору на кухню. – Обломили меня. Критики накинулись. Не любят они талантливых конкурентов. Все эти маститые. Стали с конкурсов снимать, придираться. Короче, устроили мне веселую жизнь. Зависть, одним словом.

Кухня нас встретила запустением и развалом: гора грязной посуды, на полу какие-то обрывки оберток, на столе крошки, в блюдце окурки, кафель обвалился местами, окно грязное, забрызганное чем-то жирным, одна из табуреток с отломанной ножкой в углу лежит, все покрыто толстым слоем пыли.

- Я же мог за одну ночь неплохую повесть написать, а эти заслуженные из себя за неделю еле-еле рассказик выдавить могут, но зато титулованные, заслуженные, сами себя короновали и теперь пыжатся от собственной значимости. Короче, как у классика: «А судьи кто?» Проходи, сейчас стаканы организую.

Он ополоснул пару стаканов, поставил на стол, достал из холодильника банку с солеными огурцами, из кухонного шкафа пару вилок и несколько кусков хлеба в целлофановом пакете:

- Ты уж извини, разносолов нет. Зато вот, - он вытащил из холщевой сумки бутыль с мутной жидкостью, - «натур продукт». Есть тут у нас по соседству тетушка, такие напиточки готовит, пальчики оближешь! Да ты садись, - он скинул какие-то газеты на пол с одной из табуреток.

Вечерело, на кухню уже опускался полумрак, и Николай зажег свет – одиноко болтающуюся на длинном проводе над столом неяркую лампочку.

Налил.

- За встречу! - и, чокнувшись с моим стаканом, быстро влил в себя содержимое своего.

Увидев мои сомнения, успокоил:

- Пей, не бойся, проверено. Тетка мастер своего дела.

Я с сомнением выпил, вкус был еще тот, но градус чувствовался, заел размякшим огурцом и отломил себе корочку хлеба.

- Вот я и говорю, стали они меня зажимать. Я с ними схлестнулся, но где там мне с их посредственностью воевать. Объединились против меня. Придирались, как могли. Вот я и сорвался, - он кивнул на бутыль.

- Сейчас-то пишешь? – с сомнением спросил я.

Он тяжело вздохнул, достал сигарету, прикурил, налил еще по «соточке», поднял свой стакан, подождал, пока я последую его примеру, выпил, затянулся, выпустил в потолок струйку дыма и, тяжело взглянув на меня, ответил:

- Нет. Не понимают меня, к читателям не допускают.

Я тоже выпил. В голове зашумело, какие-то точки и круги начали разбегаться перед глазами. Заметил, что и у Николая глаза помутнели, его качнуло назад и, чтобы не упасть, он обеими руками ухватился за края стола.

Я попытался встать, но голова резко закружилась, и пол устремился мне навстречу. Еще не упав, я отключился.

Очнулся от шума, распахивающего со звоном, окна.

Я лежал на полу, рядом со столом, пошевелиться не мог, не слушалось меня мое тело, только было сил скосить глаза в сторону подоконника.

Там стояла маленькая лошадка, скорее даже пони, с крыльями на спине, а рядом невысокая стройная женщина в домашнем халате и тапочках. Она огляделась и легко спрыгнула на пол, только качнулись у нее на голове собранные в аккуратный хвостик темные волосы. Легко ступая, она направилась к столу.

Лошадка спрыгнула за женщиной на пол, порвав копытами старый, истертый линолеум, постояла и пошла за гостьей.

Я провожал женщину взглядом. Когда она приблизилась к Николаю, сидевшему на табурете и уронившему голову на стол, тот вскинулся и, увидев женщину, вздрогнул.

- Ты вернулась, Муза? – голос у него был хриплый и немного вибрировал.

- Нет. Я еще не решила. Я пришла еще раз, последний, с тобой поговорить, - у нее был тихий, печальный голос, в глазах ее стояла грусть.

- Ты бросила меня, отреклась!

- Нет, ты поменял меня на нее, - она кивнула на бутыль на столе.

- Я запил, когда ты ушла.

- Ты запил, когда я еще была с тобой. Забыл? Мы еще пытались все поправить, но ты сдался, ты не смог. Помнишь, мы обещали друг другу, быть всегда вместе. И в горе, и в радости.

- А ты ушла! – упрек был выкрикнут.

- Ты не смог трудиться, чтобы мы могли быть вместе. Ты не смог работать, на что мы бы кормили моего Пегашу? – она кивнула головой в сторону лошадки. – Как бы мы жили с тобой, если ты не можешь обеспечить нашу жизнь.

- Но у меня есть талант, это они не давали мне прорваться…

- Талант у тебя есть, но этого мало. Талант без труда – это фикция, это пустота. Талант только повышает планку требований к своему обладателю. Что спросишь с того, у кого нет таланта? А с тебя спрос велик. Тебя Бог наградил талантом, я дала тебе вдохновение, а ты? Что ты сделал, чтобы воспользоваться этим?

- Я писал…

- Ты записывал, то, что диктовали тебе талант и вдохновение, но ты не работал. Чтобы то, что ты писал, стало произведением, надо трудиться, не в количестве написанного результат, а в его продуманности и выверенности. Ты хотел, чтобы я стала твоей женой и всегда была рядом, чтобы вдохновение не покидало тебя. Но ты не хотел трудиться, чтобы мне не было стыдно за то, что родилось под твоим пером, благодаря дарованному мной вдохновению.

Николай затравленно смотрел на женщину.

- Ты считал, что виноваты судьи, но так ли это? Тебя издавали поначалу, давали первые места в конкурсах, потому что ты дебютировал, ты явно обладал талантом, тебя надо было поддержать. Но ты воспринял это не как аванс, а как долг перед тобой. Ты перестал быть дебютантом, но не стал трудиться, ты думал проскочить в примы только за счет таланта. Но талант – это не твоя заслуга, это твое бремя. Ты не смог его вынести. Я хочу в последний раз воззвать к твоей душе, твоей гордости. Начни, пока не поздно, начни трудиться, и я буду рядом, я не покину тебя…

Воздух вокруг женщины начал колебаться, как это бывает в жаркую погоду над раскаленным асфальтом, изображение стало расплываться, терять контуры, вокруг нее образовалось облачко тумана. Но уже через мгновение туман рассеялся и все изменилось.

У стола стояла женщина в прозрачном пеньюаре, ее рыжие волосы волнами падали на плечи, ярко накрашенные пухлые губы изогнуты в капризной улыбке, пышная грудь нависала над Николаем. Только глаза остались прежними, потеряв грусть, они обрели томность взгляда.

Лошадка превратился в маленькую собачку с уплотненной и удлиненной в виде крылышек шерстью на спине. Он, радостно махнув хвостом, вспрыгнул на руки женщине.

- Какой ты стал противный! – гостья поморщилась и передернула плечиками. – Фи! Неопрятный, грязный. Ты не возбуждаешь меня.

Она поставила на табуретку рядом с Николаем ножку в ажурном чулочке и босоножке на остром высоком каблуке.

- Какой ты был хороший, я тебя так любила, ты такой славненький был. Ты любил меня, баловал, - продолжала она ворковать, поглаживая песика.

Николая с изумлением смотрел на Музу.

- Нельзя же так! Ты продолжал пользоваться вдохновением, я мне перестал приносить удовлетворение. Так нельзя, я же тоже хочу ответной любви и ласки. Брать легко, а дарить любовь – это уже труд. А ты не стал над этим трудиться. Будешь таким противным, уйду к другому, к судьям твоим уйду. Зачем мне опустившийся, безразличный ко мне любовник. Ты не можешь за себя, за свои произведения постоять, как я могу тебе доверить себя? Ты к своим произведениям не можешь приложить труда, чтобы они сверкали и сияли. Чтобы всякий хотел их читать, познавать. Ты их напишешь и бросаешь, а их надо любить, ухаживать, совершенствовать. Это же не какие-то случайные связи, ты за них ответственен. И меня надо холить и лелеять, а ты? Да это трудно, не каждый может меня заслужить. Но я не потерплю равнодушия. Получаешь от меня, что хочешь, а мне дать ласку, внимание? А то превращусь для тебя, как твои рассказы, в заброшенную, запылившуюся на полке любовь…

Она опять окуталась туманом и вынырнула из него в черном кожаном плаще с серебристыми плетеными погонами на плечах. Распахнутые полы плаща позволяли видеть строгий тоже черный мундир с двумя серебряными молниями в петлицах. Светлые волосы были собраны по черную пилотку с орлом на кокарде.

Лицо стало худым, глаза изгнали томность, стали холодными и злыми.

Песик превратился в огромную овчарку, сидевшую у ног хозяйки и злобно скалившую клыки.

На руках у нее были тонкие лайковые перчатки.

Держа в правой руке короткий хлыст, она похлопывала им по ладони левой.

- Удивлен? - она скривила в улыбке тонкие губы. – Думаешь, я могу быть только умоляющей преданной женой или похотливой капризной любовницей? Нет, я могу и потребовать.

- Что ты хочешь? - выдавил из себя Николай.

- Ответственности.

- За что?

- За твой талант, за твои произведения, за твоих героев. Скажи-ка мне возврат и имя героя твоего последнего рассказа.

- Олег, тридцать лет, - выпалил Николай, с опаской поглядывая на хлыст.

- Чем он болел в детстве? Когда он первый раз поцеловался с девчонкой? Он бы откровенен в детстве с родителями?

- Не знаю. Это рассказ короткий, только про несколько дней его жизни.

- Как ты можешь описать характер человека в тридцать, если не знаешь его детства? Как? – она с силой хлестнула Николая по плечу. – Отвечай!

- Это за рамками рассказа! – крикнул он, схватившись за место удара.

- Не ври! – удар по второму плечу.

Николай сжался, наклонил голову.

- Не ври! Тебе было лень подумать, ты торопился, ты давал на гора! Твой герой женат?

- Да.

- Где они познакомились с женой?

- В институте или позже, - он растерялся.

- Опять мимо. У тебя был герой, который мучился после ранения?

- Да. Был в одном из…

- Ты чувствовал эту боль?

- Я…

Очередной удар, теперь по спине.

- Как ты смеешь не чувствовать то, что чувствуют твои герои. Как ты смеешь не переживать их жизнь вместе с ними. Ты лжец. Ты не можешь другим рассказывать то, что не чувствуешь сам.

Она достала из кармана пачку «Camel» без фильтра, чиркнула спичкой, прикурила, пустила струйку дыма в лицо Николаю.

- Твой герой – Олег. Он курил?

- Да.

- В каком кармане он носил сигареты?

- Не…

- Даже такую мелочь про своего героя не знаешь, - она презрительно ухмыльнулась. – Что ты вообще про них знаешь? До тех пор пока ты не начнешь жить жизнью твоих героев, ты будешь бит твоими судьями, тебе нечего будет возразить. Добейся, чтобы физическая и душевная боль героев стали твоими болями.

Затянувшись еще разок, она раздавила окурок об руку Николая. Он подскочил, заорал и начал трясти обожженной рукой.

- Прежде чем прикасаться к перу, проживи жизнь героя, пойми его, полюби или возненавидь его. Пропитайся чувствами, которыми наполнен он. Узнай всю его жизнь. Добейся, чтобы он поступал так, как поступает он, а не как поступил бы ты на его месте.

Опять туман на пару секунд, и вот уже перед Николаем сидит седая, сгорбленная пожилая женщина, на коленях которой устроился кот с шерстяными крылышками на спине.

В глазах усталость и печаль.

- Коленька, тебе меня не жаль? Жизнь-то прошла и что? Я все время была рядом, я защищала твой покой, я все время пыталась понять тебя, поддержать, помочь, я вдохновляла тебя. Как ты теперь считаешь, моя жизнь прошла не зря? Ты создал, то ради чего тебе был дарован талант? Трудился ли ты так, чтобы быть достойным его обладателем? Я, твоя Муза, истратила весь отведенный мне запас энергии. Ты можешь меня успокоить и сказать, что моя жизнь с тобой не была проведена впустую? Посмотри мне в глаза.

Николай поднял голову, посмотрел на женщину, опустил глаза.

- Прости, - выдавил он из себя.

Старуха закрыла лицо руками и тихо заплакала, погружаясь в размывающий контуры туман.

Я не отрываясь, смотрел, как она превратилась в маленькую девочку с веселыми непослушными косичками, торчавшими в разные стороны. В руках она держала деревянную лошадку с фанерными крылышками.

Глаза были наполнены доверием и надеждой.

- Дядя Коля, а правда, что вы писатель? – спросила она.

Он утвердительно кивнул.

- Вы интересно пишите?

- Наверное.

- Вы хороший писатель?

- Не знаю.

- А я знаю. Вы талантливый. Вы, пожалуйста, пишите хорошо. Потому что, когда талантливо и плохо, это очень опасно. Вот посмотрите на меня, я еще маленькая, я буду читать ваши книги. Напишите их так, чтобы я выросла хорошим человеком. Я же девочка, я вырасту и стану женщиной, стану для кого-нибудь Музой. Я буду вдохновлять. Сделайте так, чтобы я вдохновляла только на хорошее. Вы же писатель, вы же талантливый писатель. Не пишите просто так, а пишите хорошо. Пишите так, чтобы мы верили в ваши слова, в ваших героев. Пишите…

Мое сознание опять помутнело, и я вырубился.

Очнулся от того, что замерзала спина. Из открытого окна по полу стелилась ночная прохлада. Разминая затекшие конечности, я с трудом встал и, закрыв окно, подошел к столу, на котором, подложив под голову руки, спал Николай. На его плечи была накинута потертая кожаная куртка.

Посреди стола стояла початая бутылка с мутной жидкостью. Интересно, на каких мухоморах этот напиток настояла знакомая Колькина?

Я потряс товарища за плечо.

Николай проснулся, поднял голову, распрямился, куртка с его плеч соскользнула, оголив свежие рубцы от кнута на плечах и спине. Я опустил глаза и посмотрел на сильный ожог от потушенной об его руку сигареты. Быстро оглянулся и уставился на порванный под окном линолеум и вдавленные в него отпечатки копыт.

Именно в это мгновение я понял, что никогда не решусь заниматься писательством.

 

P.S.

Этот рассказ от моего лица написал по моей просьбе мой бывший одноклассник. Мы договорились дать ему в рассказе имя Николай и о том, что я никогда нигде не назову его истинное имя.

Он вернулся к писательству, начал издаваться и побеждать в конкурсах.

Пожелаем ему удачи!

 

22 марта 2014 года