Процесс начался ровно в полдень. Помещение было наполнено гуляющей прохладой, которая достигалась благодаря своеобразной архитектуре суда: при сильнейшей жаре зал сохранял холод, а при морозе – тепло. Прямоугольная форма строения с высокими потолками разделялась на несколько специальных секций, похожих на большие плоские ступени, которые располагалась по мере их возрастания. Так, в самой нище было место судьи, увенчанное скромным деревянным столом, который обычно пустовал, но служил для того, чтобы измученный от бесконечных процессов вершитель правосудия мог незаметно облокотиться на него и отдохнуть, и железным табуретом, на котором он смиренно восседал уже на протяжении множества лет, от чего медное сидение было стерто до серебристо-белого и мутноватого оттенка; далее, в середине, располагалось место для обвинителя и для свидетелей со стороны обвинения: там были мягчайшие, покрытые атласом кресла, по обычаю настолько просторные, что изнеженные свидетели глубоко утопали в них и растворялись в своем наслаждении; для обвинителя полагался длинный стол из красного дерева, на котором были различные бумаги, книги по юриспруденции, кодексы, графин с водой, печенья, мармелад и небольшой звоночек, позвонив в который, к нему сразу же прибегал услужливый и молчаливый секретарь, готовый исполнить все его прихоти; и на самом верху, на ступени, почти достигавшей потолка, было место для обвиняемого и его защитника: весь периметр был устелен шелковыми подушками, периной, мягкими матрацами, на каменных полках покоились мраморные чаши, наполненные различными фруктами, орехами, восточными сладостями и другими яствами.

Те немногие, кто бывали в этом загадочном месте, полушепотом рассказывали друг другу о необычном составе воздуха: он был не легок и невесом, как в их мире, а тяжел и густ, словно морская вода. Архитекторам пришлось много думать над основной задачей, которую им поставил судья, а именно: «…чтобы всякий посетитель суда чувствовал постоянное возвращение к тому, с чего все началось: к ощущению спокойствия и наслаждения, которое они испытывали в чреве своих матерей». Они со своей задачей справились успешно, и еще никто не жаловался на какие-либо неудобства, связанные с нахождением в суде. Многие люди в своих мечтах просили по вечерам судью, стоя на коленях перед своими кроватями и подняв глаза в потолок, чтобы он позволил им еще раз попасть в суд, потому что там, по их словам, они чувствовали себя прекрасно: вдали от всего мирского они могли хорошо покушать и вдоволь отдохнуть от их трудной жизни. Были нередки случаи, когда люди намеренно совершали преступления, чтобы побыть в помещении суда и испытать те же чувства и ощущения, которые захлестнули их в первый раз. Судья, узнав о настоящих и корыстных намерениях обвиняемых, не гневался и не ругался, а, наоборот, он проявлял к ним снисхождение и сострадание за их неразумное и глупое желание, позволяя им по окончанию процесса посидеть немного на средней ступени, после чего стражи выводили их к месту заключения или иного наказания. Нередки были случаи рецидива преступлений, поскольку в суд хотел попасть каждый, кто осмеливался преступать норму дозволенного; с течением времени выработалась целая деликатная система деяний, совершение которых не доставляют сложностей их исполнителям, и за которые мера наказания была минимальной, что в особой мере прельщала решившихся преступников.

Процесс начался с того, что судья встал, обвел глазами собравшихся участников, коими были: обвиняемый и его защитник на верхней ступени, обвинитель и свидетель на средней ступени, и сказал:

- Прошу процесс по преступлению, а именно убийством комаром человека, чье имя П., считать начавшимся.

Обвиняемый в данном судопроизводстве был комар. Данное обстоятельство, конечно, удивило судью, когда он узнал о преступлении несколько часов назад, но не шокировало; знакомясь с материалами дела, он отчетливо сказал себе, что бесчинство совершено, и комар, также как и человек создан Богом и отличается от него лишь видом и отсутствием сознания, посему и его судить надобно как живого. Об этом судья и продолжил рассуждать далее:

- В роли обвиняемого сегодня представлен не человек, как вы могли уже заметить, - он обратился к другим участникам, - а комар, чего раньше в истории судопроизводства не наблюдалось, и, когда я думал браться мне за этот процесс или нет, то решил, что хоть это и комар, но даже в отношении его деяний должна быть восстановлена справедливость. Вы резонно заметите, что комар неразумен, не обладает человеческим началом, поэтому судить его и не стоит, (данного утверждения будет придерживаться, конечно, защитник), но скажу сразу, что комар, как и все люди, создан Богом, и является частью нашего мира, а если мы хотим установить единую справедливость, то и вершить справедливость нужно над каждым существом нашего мира.

Судья сел на свое место. Он был одет в старые, пожелтевшие лохмотья, которые были похожи на накидку, плотно закрывавшая его молодое, мускулистое тело и в длину достигавшая гранитного пола. Никто никогда не видел судью в другой одежде; он был консервативен в своем выборе, и, в общем, нигде кроме суда никто его не встречал, что, быть может, и было еще одной причиной, почему люди так хотели попасть к нему на процесс. Внешность судьи, по рассказам очевидцев, кому выпадала удача видеть его, говорили, что они не могли оторвать взгляда от этих добрых, честных и сострадающих глаз, которые проникали в самую душу, пробуждая в ней нечто такое, чего они ранее, если и испытывали, то очень отдалено и не так явно, как в те прекрасные мгновения. Люди говорили, что ничего кроме проникновенного взгляда в судье они не могли запомнить, даже если намерено старались запечатлеть в памяти черты его лица. В течение процесса, будь то обвиняемый, или свидетели как с одной, так и с другой стороны, (потерпевшие никогда не привлекались для судопроизводства, что последних очень расстраивало) они чувствовали покорность этому взгляду, чувствовали невольный трепет и глубокое смирение, от чего вели себя на процессе тихо и благоговейно ждали, когда трое других – судья, обвинитель и защитник, решат их дальнейшую участь и вынесут окончательный вердикт. В истории судопроизводства еще не было прецедентов, когда кто-то начинал буйствовать, выражая несогласие с принятым решением; каждый относился к окончательному заключению как к должному и неизбежному обстоятельству, возникшему в его судьбе. После процесса были нередки случаи, когда взгляд судьи приходил увидевшим его во снах, чудился в глазах прохожих, а некоторые, смотря на себя в зеркало, замечали в знакомом отражении размытый и сочувствующий образ.

- А сейчас, по обычаю, слово предоставляется обвинителю, и прежде чем он начнет свою речь, хочу сказать, что в нашем процессе главное не победа, а достижение справедливости, поэтому пусть каждый спросит себя, верит ли он в виновность или невиновность обвиняемого, то есть божью тварь - комара. Ответив на этот вопрос, вы начнете с того, что достигнете справедливости в своей душе.

Обвинитель, отложив в сторону бумаги, которые он уже в течение пяти – семи минут с интересом разбирал, с трудом встал, застегнул на все пуговицы свой темно-зеленый пиджак, отдернул его одни резким движением, провел ладонью по густым усищам, которые гротескно выделялись на его и без того большом лице, вышел в центр своей ступени, встав боком к судье и боком к обвиняемому.

- Самое важное, что необходимо доказать в данном процессе – это элемент умысла. Мог ли комар, который по своей природе существо неразумное, то есть обделенное разумом, умышленно совершить нападение и убийство в отношении человека П.? В чем кроется мотив его действия? Где хранится та искорка, побудившая его совершать убийство? – Сказал обвинители и строго посмотрел на комара.

Комар был помещен в небольшую круглую банку, которую поставили на край высшей ступени, чтобы он мог наблюдать за всем ходом процесса, что было курьезно, ведь комар ничего не понимает о том, что происходит, но судья перед процессом настоял на этом решении, потому что в противном случае, его размышления на счет справедливости и на счет наличия божественного начала у всякого существа на земле, были бы поставлены под сомнения, и само решение о начале производства в отношении комара были бы ничем иным как фикцией и отрицанием самой справедливости. Комар до этого спокойно сидящий на дне банке, после слов обвинителя, взлетел и начал хаотично летать по ограниченному пространству, издавая ужасно пронзительный писк, похожий на неудачно взятую ноту на расстроенной скрипке.

- Я прошу комара успокоиться. – Мягко сказал судья и легким кивком позволил обвинителю продолжить свою речь.

- Для начала я повторю и воссоздам весь ход событий того дня, когда был убит П., чтобы у присутствующих сложилось одинаковое представление о преступлении. – Продолжил обвинитель.

Из мягких перин показалась голова защитника, который помахал рукой обвинителю в знак приветствия, одновременно вынимая изо рта сочный финик. После чего он пафосно заявил: «Данное утверждение о том, что комар совершил преступление еще не доказано, поэтому я считаю слова обвинителя безосновательными и построенными на поспешных выводах».

- Обвинитель, - мягко произнес судья, обращаясь к защитнику, - в последнем предложении сказал, что преступление совершено, а не кем именно оно совершенно, что является верным, потому что преступление de facto имело место быть, а совершил ли его комар, нам еще следует доказать либо опровергнуть его виновность.

Защитник безразлично дернул плечами, положил обратно в рот наполовину откусанный финик и скрылся в разноцветных, покрытых различными узорами подушках, беспорядочно лежавшие на перинах. Обвинитель недовольно посмотрел на то место, где недавно маячила маленькая, юркая голова с длинными прилизанными на левый бок волосами, на которой все части были гибки и подвижны, в особенности маленький рот, источавший порой сильнейшие речи в пользу невиновности своих обвиняемых. Обвинитель скуксился и пренебрежительно фыркнул. Всем было известно извечное противостояние защитника и обвинителя, тянувшееся долгие годы; прежде всего, это была борьба за справедливость, к которой каждый из сторон процесса подходили с особым вниманием и душевным трепетом, полагая, что справедливость выше их личных амбиций и профессиональных умений, поэтому борьба осуществлялась не для того, чтобы, например, защитнику всеми способами выиграть безнадежное дело или обвинителю доказать вину невиновного, а для осуществления высшей, истиной и единственной справедливости.

- Итак, - громко заявил обвинитель, - воссоздадим, наконец, картинку недавнего прошлого, в котором комар, предположительно убил человека П.. Преступление случилось около десяти часов назад. Человек П. находился у себя дома уставший после тяжелого, трудового дня.

- Возражаю. – Раздался тонкий голос защитника. – Не известно был ли день тяжелый и был ли П. уставшим. Обвинитель исходит из своих личных предположений.

Судья молчал. Он больше не слушал. Рукой он подпер свою длинноволосую голову и тихо спал. Судья безмолвствовал, к чему защитник и обвинитель привыкли и относились с пониманием, потому что представляли насколько у него трудная и изнурительная работа, поэтому по обыкновению продолжили процесс без его участия. Они знали, что судья уже вынес свой приговор и уже решил участь комара, что позволяло им не беспокоиться о его участии и продолжать свое увлекательное противоборство.

- По словам единственного свидетеля, жены покойного П., тот каждый день возвращался после работы очень уставшим. Я думаю, что данное утверждение не будет представлено под ваше сомнение, господин защитник?

- Конечно, будет. Я насквозь вижу вашу линию обвинения. Вы начнете с того, что П. в тот день был неимоверно уставший, и, как следствие, ему требовался отдых, а мой подзащитный, пренебрегший данным фактом, начал летать и жужжать, нарушая его права на покой. Жена П. не является беспристрастным лицом, и, мы не можем знать, говорит она правду или ложь, или полуправду или полуложь, к которым так любят прибегать свидетели, чтобы, с одной стороны, извлечь для себя максимальную выгоду, а с другой – оставить свою совесть неприкосновенной для нападок морали. Полуправда или полуложь – есть всегда ложь. Следовательно, считаю заявление, что П. был уставшим, во-первых, неважным, во-вторых, утверждением неточным, а если хотите – не конкретизирующим.

Свидетель со стороны обвинения, средних лет женщина, одетая в длинное черное платье, покрывшая голову черным платком, как подобает при смерти близких, утопала в мягкости кресла в центре средней ступени, от чего иногда невольно тихо постанывала и, как могло показаться, мурлыкала, ощущая удовольствие, которое было для нее чувством новым и настолько ее обуявшим, что она перестала следить за ходом процесса с того момента, когда ее скованное тело соприкоснулось с нежнейшей материей.

- Тогда, - сказал обвинитель, - я предоставляю право определить вам, дорогой защитник, был ли убитый в тот день уставшим, потому как считаю, что данный факт имеет важное значение для процесса. Если задача обвинения доказать вину - то есть обвиняемый не должен доказывать свою невинность - то в данном случае, защита должна установить наверняка был ли П. уставшим после работы по причине того, что обвинение располагает всеми данными подтверждающее этот факт, а бремя установление данного факта ложится на сторону защиты иначе, мы будем продолжать дело, отталкиваясь от того, что убитый был очень уставший.

- Очень умно. – Ехидно ответил защитник, выбравшись из перины, и сел на край высшей ступени, свесив свои худые, босые ноги и поправив ослепительно белую рубашку. – Если вы приведете мне один весомый аргумент, за исключением показаний жены П., которое я считаю совершенно ничтожным, то я могу согласиться продолжить вас слушать с учетом того, что П. был уставшим.

- Аргумент есть. П., будучи порядочным семьянином и ответственным мужем…

- Дорогой, - защитник развел руками, - как же непонятно, что и это утверждение, что П. был порядочным семьянином и, как вы сказали, используя красочный эпитет: «ответственный» настолько же нуждается в доказательстве, как и все остальное. Я понимаю вашу логику, вы хотите нарисовать жизненный портрет П., пользуясь положительными характеристиками, и тем самым склонить справедливость на свою сторону, но давайте не будем заигрываться и предпринимать настолько неудачные попытки сделать П. почти святым, ведь слова «порядочный» и «ответственный» несут в себе немалую смысловую нагрузку, которая нуждается в разделении и уточнении.

- То есть, вы хотите тем самым сказать, что П. был, наоборот, безответственным и непорядочным человеком? – Спросил обвинитель.

- Отнюдь. Я ничего, в отличие от вас, пока что не берусь утверждать. Я слушаю дальше, каков аргумент в пользу того, что П. в тот день был уставшим?

- Человек П. работал каждый день за исключением одного выходного: его рабочий день начинался с восьми часов утра и заканчивался в шесть – семь часов вечера. Такая большая нагрузка обусловлена тем, что П. и его жена взяли несколько ссуд, чтобы приобрести себе жилье. Денег, чтобы расплачиваться по обязательствам не хватало, поэтому П. взял кое какую работу на дом и в ночное время выполнял ее. В тот день, который был шестым днем беспрерывной работы и который выдался напряженным, что подтвердил его начальник, поэтому П., вернувшись домой, был очень уставшим.

Защитник провел тонкой рукой по своим волосам и сказал о том, что П., видимо, и, правда, очень уставал от такого образа жизни: «Как человек может жить счастливо, если он не высыпается и работает как горный мул?» - возмутился он и предложил обвинителю продолжить восстанавливать события того рокового дня.

- Вернувшись домой, П. хотел немного посидеть в тишине и отдохнуть. Он прошел в свою маленькую кухню, в которой он часто проводил свое свободное время. Кухня была местом, где его никто не мог побеспокоить. Жена П. знала об этом и никогда без важной причины его не отвлекала, и, как она мне сказала: «Я уважаю право своего мужа на покой, поэтому не донимаю его всякими лишними расспросами». Вечером, уже почти ночью, П. сидел на кухне и молча пил чай, когда его начал донимать своим жужжанием и попыткой укусить комар. Покой П., конечно, сразу был нарушен, и, как известно, покой – это состояние очень хрупкое, которое при малейшем воздействием на него извне, трескается и рассыпается на части. П. предпринял попытки отогнать комара и вернуть себе свое право быть одному - право на покой, но комар оказался очень проворным и надоедливым. Он не хотел оставлять П. и продолжал совершать попытки напасть на него и укусить…

- Есть ряд возражений. – Перебил его защитник. – Первое: вы утвердили, что П. хотел отогнать комара, то есть убить его, чтобы он перестал жужжать, верно?

- Нет, П., скорее всего, не хотел убивать комара. Хотя наверняка я вам сказать не смогу. – Ответил обвинитель.

- Хорошо, об этом речь пойдет далее. – Сказал защитник. - И второе: вы говорите, что комар не хотел оставлять П. одного. Разве у вас есть основания приписывать комару способность размышлять? Сказав, что он не хотел оставлять П. одного, вы тем самым констатируете, что комар имеет разум и имеет способность желать что-либо. Это важная деталь, которую я с вашего разрешения раскрою шире. Судья перед началом процесса сказал, что комар есть божья тварь, в связи с чем, счел необходимым провести процесс по делу комара по всем правилам, аргументируя тем, что для установления справедливости в мире, мы должны рассматривать весь мир в рамках справедливости. Если принять за основу то, что комар, как и человек, создан Богом, то это не подтверждает наличие у комара разума и сознания, следовательно, комар не мог желать не оставлять П. одного – комар руководствовался инстинктивными и природными, заложенными его сущностью потребностями укусить человека, чтобы продолжать свой род и жить дальше. Поэтому мы приходим к тому, что термин «умысел» в отношении комара неприменим, а термин «данность» либо «необходимость» вполне подходит. Комар не виноват в том, что Бог его создал таким, и, что ему нужно кусать людей, чтобы жить. Разве справедливо приписывать вину комару в том, что он инстинктивно желал укусить человека, чтобы продолжить жить и продлить свой род? Обвинив в этом комара, мы выступим против мироздания и против самого Создателя.

- Возражаю! – Крикнул обвинитель. – На данном процессе мы рассматриваем не вину комара в том, что он хотел укусить покойного П., а в том, что он хотел его намеренно убить, что считаю очень важным. Нас всех кусали комары, но ведь каждого мы не судили за то, что они нас кусали, верно? Мы рассматриваем конкретное понятие – убийство. Инстинктивное желание комара укусить человека, чтобы напитаться кровью, - это данность, обусловленное его природой, но, разве не может комар инстинктивно желать убить человека? – Спросил обвинитель своего образного оппонента, который предположительно стоял напротив него. – Укус, как вы уже было замечено защитой, есть действие инстинктивное, но я полагаю, что укус мог быть еще намеренным и умышленным, но данный умысел - не умысел одного, а умысел всего рода.

От возмущения защитник вскочил на тонкие ноги. Он хотел произвести впечатление крайнего возмущения, но утонул по колено в перине. Защитник рычащим, отчеканивавший каждое слово голосом, крикнул, что умысел, относящийся ко всему роду, доказать невозможно, и, что любая попытка не будет увенчана успехом. Обвинитель с улыбкой принял выпад защитника и ответил, что в данном деле прямое и всеобъемлющее доказательство не так важно, как достижение справедливости, а справедливость может быть достигнута только при условии многогранного подхода к делу, и продолжил свою речь:

- Кто появился раньше человек или комар, то есть - кто больше существует на земле? Думаю, что вопрос труден, и на него ответить, скорее всего, невозможно, хотя антропологи, этнологи или биологи могли бы ответить на этот вопрос более рационально и системно, нежели чем мы. Зададим в таком случае себе другой вопрос: «Кто сильнее: комар или человек?». Конечно, человек намного сильнее комара. Мы столкнулись с тем, что называется неравенство, которое предложил нам мир. Человек во всех смыслах лучше комара, и человека это устраивает. На протяжении множества веков, человек убивал комаров огромным количеством и был безнаказан, потому что мир предполагает подобное неравенство. Разве будет человек судить самого себя за то, что не затрагивает его самого как отдельный род? А почему никто не подумал о том, что комар не согласен с таким порядком вещей. Тот, кто ущемлен в своих правах рано или поздно начинает бунтовать, и пытается достичь справедливости. Слабое всегда подчинено сильному, но слабое сегодня, может стать сильным завтра и свергнуть того, кто завтра окажется слабым; сильное возвышается над слабым, но слабому остается лишь выражать свое несогласие и бунтовать против такого положения вещей. Несколько часов назад случилось, казалось бы, невозможное - комар убил человека. Был ли умысел у комара? Я считаю, что умысел был, но повторюсь – умысел не частный, а общий - всего рода. На протяжении огромного отрезка времени комары терпели бесчинство, убийства и издевательства со стороны человека? Сколько было комаров, которые хотели бы отомстить? С течением времени, от одного комара к другому передавался инстинкт мести, инстинкт восстановление справедливости, который стал смыслом и сутью комариного рода. Поэтому я говорю, что умысел был. Умысел не одного, а множества, следовательно, наш обвиняемый виновен по той причине, что он является частью нашего мира. Да, вы заметите, что он не виноват в том, что он стал комаром, ведь он не выбирал себе такой участи быть подвластным своим инстинктам, но как он мог что-либо изменить в последующем, не обладая сознанием и разумом? Человек, которого мы поставили выше комара, может изменить свою участь; он обладает сознанием, и тягу к своим инстинктивным, природным желаниям, к коим среди прочих относится желание убивать себе подобных, человек подавляет лишь разумом. Поэтому существование комара обусловлено лишь существованием и ничем больше. Поэтому, говоря: «данность», мы вкладываем в него термин «умысел». Поэтому комар виновен.

Защитник был недоволен заявлением обвинителя; он начал прыгать от нетерпения и недовольства, что было смешным, поскольку он только глубже увязал в перине, как в болоте, и разноцветных подушках, которые наваливались на него сверху и сбоку, не давая обрести какую-либо точку опоры. Комар, который после замечания судья притих, снова начал судорожно и сильнее прежнего метаться по банке и издавать пронзительный писк. Обвинитель был доволен своей речью, он улыбался и поглаживал пышные усы, и, даже осмелился достать трубку и прикурить, хотя редко позволял себе подобную вольность и распущенность в зале суда. Оба участника со стороны защиты смотрелись удручающе и в сумме своих движений создавали нечто непоследовательное и похожее на совместное помешательство. Сладко пыхтя трубкой, обвинитель с наслаждением наблюдал, как защитник бесится, не в силах держать себя в руках и соблюдать спокойствие, которое было необходимо в суде, и, как комар под стать своему визави совершает причудливые амплитуды в банке, иногда ударяясь о стекло. Чтобы не упускать такой удачный момент, он решил завершить начатое, утвердить свое положение и сказанные им ранее слова показанием жены П., как единственной свидетельницей по этому делу. Жена П. умилялась от сладострастия и наслаждения, которое она испытывала, находясь в мягком и удобном кресле; ее лицо разбивалась судорогой и странной мимикой от переизбытка чувств, что могло показаться противоестественным и навязанным ей чем-то извне – чем-то иным, но никак не ощущением удобства кресла. Она не позволяла себе заснуть, потому что не хотела перестать ощущать, как по ее телу распространяется тепло и наслаждение. Находясь в полудреме, с полузакрытыми глазами, Жена П. тихонько стонала, и, когда ее потряс за плечо обвинитель, она замолкла и взглянула не него мутными глазами. Он сказал ей, что нужно дать показания, на что она утвердительно кивнула, и хриплым голосом спросила можно ли ей остаться в кресле. Обвинитель недовольно дал свое согласие, вытряс из трубки не до конца прогоревший табак в пепельницу и громким басом сообщил, что слово предоставляется свидетелю со стороны обвинения.

Жена П. неохотно оторвала свою спину от кресла и уселась таким образом, чтобы видеть защитника и комара, к которому она перестала испытывать негативные чувства и неожиданно прониклась состраданием и пониманием к его существу, хотя до процесса у нее было огромное желание прихлопнуть убийцу ее мужа. Ее больше не возмущали и не вводили в отчаяние мысли о том, что она осталась одна, и, что теперь ей придется вести все свои дела в одиночку, включая выплату кредиторам по денежным обязательствам; жена П. словно перенеслась в другой мир, в мир, где обращать внимание на подобные мелочи и всерьез беспокоиться о них считается дурным тоном и бесплодным занятием. Ее как внешнее, так и внутренние преображение с начала процесса было впечатляющим: кожа, которая была суховатой и жесткой сделалась гладкой и мягкой как самый нежный шелк; глаза, будучи красными от слез, выражавшие боль и страдание, стали свежими, чистыми, но в тоже время с них не сходила пелена сладострастия и наслаждения; тонкие, плотно сжатые губы теперь расслабились и приоткрылись, обнажая ряд белых передних зубов; горбатость и понурость, которая присутствовала в ее осанке, превратились в стойкость и подтянутость – расправленные плечи придавали жене П. свежий и бодрый вид. Откашляв несколько раз в ладонь, она начала говорить.

- Я со своим мужем, когда еще он был жив, очень страдали от комаров. Все было бы, конечно, иначе, если бы мы остались жить в своем старом доме, где комаров было не так много, как в новом доме, который мы недавно купили, взяв ссуду в банке. Новый дом был прекрасен, он устраивал нас всем, но одного мы не учли - одной, казалось бы, незначительной мелочи, но которая решила мою судьбу и судьбу моего мужа. Дом располагался рядом с болотом, поэтому каждый вечер в наш дом начинали прилетать комары, которые были не такие маленькие и безобидные, как, например, в нашем старом доме, а большие, жутко надоедливые и кусачие. Мы начали принимать меры: поставили на всех окнах специальные сетки, а дверь занавесили марлевой тряпкой по совету одного нашего знакомого, но это не помогло. Комары непонятными и невообразимыми способами умудрялись залетать в дом и продолжали мучить нас. Мы думали, что они начали существовать, то есть размножаться и вести жизнь не на улице, как большинство комаров, а внутри нашего дома. Их жужжание доводило меня и мужа до состояния бешенства: мы брали в руки свернутые трубкой газеты или полотенца и начинали бегать по всему дому и убивали комаров, этих ужасно докучливых тварей, одного за другим. Мы ночами страдали от того, что наши руки, ноги, спины, плечи и шеи были искусаны и покрывались красными вздутиями, которые сильно чесались и доставляли неудобства, от чего мы систематически стали не высыпаться и днем спали на ходу, изнывая от усталости и слабости. Однажды мужа чуть не уволили из-за того, что он прикорнул на пять минуточек на рабочем месте, но ведь работодатель не знал, что почти до пяти утра П. занимался тем, что убивал кровососов. Я боюсь представить, что с нами стало бы, если бы моего мужа уволили – надвигающаяся бедность, тщетные попытки найти работу, а в это время кредиторы забрали бы дом и другое имущество... Мы не теряли надежду; купили специальные средства против комаров, которые можно было жечь, брызгать, вставлять в розетки и развешивать по всему дому, в общем, наш дом превратился в сущий ад для тварей. Не счесть, сколько комариных трупов мы вынесли на мусор; я, бывало, подмету полы в доме и наберу половину совка дохлого комарья… Через несколько дней мы праздновали победу: они перестали прилетать и надоедать нам. На протяжении нескольких недель я и муж не видели в доме ни одного комара, не слышали ни одного пронзительного писка, и были настолько счастливы, что возблагодарили Бога за предоставленную нам милость. Но в тот день, то был шестой рабочий день кряду, муж, пришел с работы, устав сильнее обычного, и пошел на кухню, чтобы по своему обычаю отдохнуть в тишине. Но случилось ужасное: один самый проворный и смелый комар умудрился проникнуть в дом и начал докучать моему мужу, жужжа и норовя укусить. И потом… потом… он убил его… Это было ужасно… - Жена П. говорила негромко, смотря в одну точку и не меняя выражение блаженного, улыбающегося лица.

Обвинитель положил руку на плечо жены П. и сказал, что этих показаний достаточно, после чего она сразу же, одним стремительным движением запрыгнула вглубь кресла и начала тихонько стонать. Комар не успокаивался, он продолжал судорожно и бешено летать по банке и его писк становился более и более звонким и противным, но этот писк оставался никем не замеченным – все относились к нему равнодушно, словно его и не было. Защитник успокоился и взял себя в руки: он сидел на краю высшей ступени с растрепанными волосами, и его руки крестом обхватывали друг друга, поэтому создавалось впечатление, что он, таким образом, сдерживает самого себя от каких-либо новых безумств. Через определенный интервал времени руки защитника все таки разжались, и он аккуратно брал тонкими пальцами круглый, темно-фиолетовый шарик винограда и не менее аккуратно клал его в рот, и, словно смакуя вкус, не спеша разжевывал плод, от чего на уголках губ образовывалась темная капля, которую он поспешно вытирал подушечками указательного и большого пальцев и щелбаном стряхивал куда-то вбок.

- Надеюсь, что стало предельно ясно, что жена П. и сам П. находились в невыносимом и крайне затруднительном положении из-за проделок комаров; вы слышали, сколько неприятностей они доставили этому семейству, ведь П. чуть не был уволен с работы, и я не буду распыляться в красноречии на счет того, какое количество ночей убитый и его жена провели в отчаянной борьбе с этими насекомыми, и какое количество сил им пришлось потратить на эту глупую борьбу. Наш обвиняемый, который присутствовал при всех событиях, не мог, даже в силу своей неразумности, остаться равнодушным к тому, что П. и его жена зверскими способами убивали огромное количество его братье и сестер. Поэтому у комара был мотив, про умысел я уже сказал свои размышления, и мотив кроется в мести. Комар остался одни, и его одиночество подтолкнуло окончательно сделать отчаянный шаг – совершить убийство.

Наступила продолжительная пауза. Обвинитель довольный собой, неторопливо поглаживал усы, ставшие еще пышнее и торжественнее от его настроения – жесткие волоски почернели и поднялись вверх, словно наэлектризованные - он сел за свой рабочий стол из красного дерева, проведя ладонью по его поверхности - характерный жест перед принятием важного решения - и аккуратно взял двумя пальцами золотой колокольчик, и, переигрывая действительность пресыщенным взглядом, вытянул руку вперед и сделал несколько ленивых движений вправо и влево. Через несколько мгновений у стола обвинителя оказался судья, потирая ладонями сонные глаза, и за которым по полу тянулась его старая, испещренная дырами накидка, от чего создавалось впечатление, что он парит над гранитным полом.

- Как проходит процесс? – Спросил судья.

- О, - удивился обвинитель, - не ожидал так скоро вас увидеть, господин судья. Выспались? – Судья неопределенно пожал плечами. - Процесс, по-моему мнению, закончится весьма скоро и справедливость на этот раз будет на моей стороне; я буду настаивать на высшей мере наказания. Конечно, защитник еще не привел контраргумент против моих доводов, но по его виду и поведению можно понять, что он в тупике. – Судья и обвинитель посмотрели на верхнюю ступень, на которой сидел защитник с растормошенными волосами, потерянным видом, и жадно обгладывавший куриную ножку. – Как видите, нынче справедливость не благоволит ему, поэтому он находит утешение в другом – плотском, и, на мой взгляд, пошлом в сложившейся ситуации ведь он уплетает то, что когда-то было частью живого существа.

Судья еле заметно кивнул в сторону защитника, на что тот, поднял вверх куриную ножку, словно наполненный бокал шампанского, и широко улыбнулся маслянистыми губами. Судья оставил без внимания речь обвинителя, и, наклонившись к нему, сказал:

- Дорогой обвинитель, надеюсь, что вы исполняете свои обязанности в соответствии со справедливость и той моралью, которая вытекает из закона справедливости, также как всякая речка вытекает из большого моря? Надеюсь, что вы взвешиваете каждое свое слово на весах добра и зла, и ваших благих изречений больше, чем корыстных и лицемерных? Надеюсь, что вас не покинула совесть в те минуты, когда вы решили, что обречете комара на смерть? – Шептал судья, ближе и ближе приближаясь к уху обвинителя. – Надеюсь, вы честны с собой, потому как если вы честны с собой, то вы честны и со мной.

Обвинитель не дрогнул от этого сладкого, приятного голоса, который добирался до самого нутра и мог вытащить оттуда всякую душу наружу на обозрение всему миру. Он был стоек, и с каждым словом судьи, кивал головой в знак согласия и повиновения. Судья заметив, что обвинитель остался в душевном спокойствие и умиротворении, улыбнулся и добавил, что процесс очень затянулся, и, что вскоре прибудет новый обвиняемый.

- Осталось недолго. Вскоре начнем слушать речь защитника. А где секретарь? Мне ему нужно дать одно поручение. – Спросил обвинитель.

- Секретарь, к сожалению, отсутствует. Как раз его дело будет следующим, он обвиняется в испорченности и хаотичности мыслей, посещавшие его на протяжении нескольких недель, и которые он старательно записывал в свой блокнот. Рукописи были найдены и преданы тщательному разбору. Я был поражен тем, что я прочел; мне не верится, что секретарь, который на протяжении трех лет служил нам верой и правдой, мог написать об отречении от Бога, о бунте против сложившегося за многие века миропорядка, о своем неоднозначном отношении ко мне, к вам, господин обвинитель, и к достопочтенному защитнику. За это он будет предан суду, и поэтому в данный момент я заменяю его. Чего вам угодно?

Сладко потянувшись, обвинитель сказал, что он хочет выпить кофе и скушать немного чернослива для улучшения пищеварения и равнодушно добавил, что этот серкетаришка давно ему не нравился – слишком он был молчалив и вдумчив, когда, стоя в тени помещения, с внимательным взглядом слушал, как идет ход процесса, а иногда его лицо, на одну секунду, выражало отвращение и несогласие, но которое проходило также быстро, как и появлялось. Судья ответил, что пищеварение улучшается от благих помыслов, и, развернувшись, поплыл к себе в нишу, в которой была небольшая дверь, ведущая в кухню, где можно было отыскать все, что угодно душе. Перед тем как открыть дверь, он развернулся и крикнул обвинителю: «Когда желаешь склонить справедливость на свою сторону, то прежде очисти свои мысли от самого себя и сделайся пустым сосудом, чтобы налить до краев справедливость, которая утолит твою жажду».

На высшей ступени тем временем защитник утирал шелковым покрывалом свои тонкие, лоснящиеся от жира губы и одновременно крутил головой в разные стороны словно разминаясь. Комар, который до этого буйствовал и летал по банке, увидев судью, притих и осторожно присел на дно. Защитник резким движением встал на ноги и громко хлопнул несколько раз в ладоши, привлекая к себе внимание. И начал говорить громким, словно гавкающим, обрезающим каждое слово, голосом.

- Я обдумал аргументы обвинителя в пользу виновности комара, и могу с полной уверенностью сказать, что с ними я не согласен. Если бы я на минуту позволил бы себе усомниться в своих намерениях, то это означал бы крах всей системы обвинения, фундаментом которой является справедливость. Для меня осталась непонятной и неясной одна деталь: почему комар заслуживает смертной казни и признания его вины, если каждое его действие обусловлено родом и данностью, которая неминуемо приписана ему с момента его существования? Данность обусловлена его природными инстинктами и желанием жить – данность с начала мироздания приписана ему Богом. Как возможно обвинить существо в том, в чем он неповинен изначально? Если мы ставим комара на одну ступень с человеком, как с равным, то мы должны совершать суд в равной мере, как над одним, так и над другим. Если мы соглашаемся с этим, то я готов рассмотреть доводы обвинителя на счет всеобщего умысла моего подзащитного, который, по его словам, есть акт многолетней жажды мести человеческому роду. Но пока что, вспомним показания жены П.. Она рассказывала о чудовищных средствах, которые применялись в отношении комаров, хотя они неповинны в том, что их участь заключается в искании крови и продолжения рода; она сказала, что выносила совками трупы комаров и при этом чувствовала победоносное наслаждение избавления от того, что их так мучило. В итоге, если мы судим комара, то мы должны осудить жену П., и ее умершего мужа за то, что они совершали массовые убийства. Не сделав этого, мы потеряем всякую справедливость в данном процессе.

Обвинитель внимательно - очень внимательно - что бывало с ним нечасто, начал слушать защитника, и одновременно посылал один за другим шарики мармелада в рот и очень энергично, нервно их пережевывал. Его челюсти двигались как машинные поршни вверх и вниз, а взгляд был прикован к невысокой и причудливой фигуре защитника, который возвышался над всеми участниками процесса в здании суда. Когда голос смолк и в наступившей паузе вновь послышался пронзительный писк комара, то обвинитель, навалившись грудью на стол, стараясь не терять самообладания, ответил:

- Как я уже говорил, мы не можем ставить на одну ступень комара и человека. Человек сильнее комара. Сильное возвышается над слабым, и повторю - слабому остается лишь выражать свое несогласие и бунтовать против такого положения вещей. То неравенство, которые вытекает из сравнения человека и комара, не отменяет справедливости. Если Бог создал комара слабым, а человека сильным, то справедливость не будет нарушена в связи с тем, что сильный будет властвовать, подчинять и даже убивать слабого, и, когда слабый будет бунтовать против своего существа, миропорядка и того, кто сильнее его. Мы, как человеческий род, обязаны судить тех, кто претендует, если не занять, но пошатнуть наше прочное положение в мире. Это я считаю справедливым.

Защитник взбросил руки вверх и мученически поднял глаза на белый потолок, словно моля небеса о помощи и терпении в том, что его слова и доводы отказываются понимать, а он в свою очередь считает любое иное мнение, за исключением своего, – лживым и необоснованным, которое построено на скудоумии и жизненной близорукости. Он, перебив речь говорившего со средней ступени, с неприсущей ему твердостью и нетерпением, сказал, что если обвинитель не желает рассмотреть его позицию, то после смертной казни комара в рамках нового процесса будет осуждена жена П., и в отношении нее обвинителем будет выступать он, а не нынешний достопочтенный обвинитель, потому что именно бывший защитник ее мужа знает все тонкости по данному делу, и сумеет добиться справедливости, которая восторжествует только в случае осуждения обвиняемой. Обвинитель замолк, задумавшись о сказанном защитником; жена П., медленно поднялась из кресла и обвела помутненным взглядом периметр помещения. Заметив, что обвинитель отвлекся от своей трапезы, длившейся на протяжении нескольких минут – поглощения мармелада – она, наклонившись, в несколько лисьих шагов добралась до стола и резким движением взяла чашу с разноцветными сладостями и, возвращаясь в кресло, начала с наслаждением их поедать. Защитник продолжал свою речь, все более яростно и настойчиво добиваясь своей единственной и непоколебимой справедливости, и в порыве страсти случайно задел банку, в которой находился обвиняемый комар. Банка, под изумленные взоры участников процесса, сначала, пролетев по крючкообразной траектории, ударилась о среднюю ступень помещения суда, а потом, отскочив от гранитного пола с треском и металлическим отзвуком, разбилась на множество маленьких осколков, которые разлетелись по всему помещению суда. В это время из небольшой двери с подносом, на котором была чашка дымящегося кофе и блюдце с сочным, спелым черносливом, вышел бодрый и улыбчивый судья. Он направился к средней ступени, чтобы передать заказ обвинителю, но комар, совершив несколько крутых амплитуд, полетел прямо на судью. То, что произошло далее, было долгим и нудным процессом, на котором обвинителем стал сам судья, чего не случалось ни разу за всю историю судопроизводства, вдобавок к тому, что обвиняемый не был найден, и осуждению придавалось деяние и факт его совершения, как поиск профилактики и предотвращения подобных преступлений. Комар стремительно налетел на судью и начал кусать его в гладкий лоб и смуглую шею, пробрался через дыры под струю накидку, и, искусав все тело, вылетел наружу. Судья потерял над собой всякий контроль, начал махать руками, и, опрокинув чашку с кофе и блюдце с черносливом, одним подносом старался прибить им комара. Он истерично и злобно махал золотой железкой по воздуху, но комар уклонялся от каждого энергичного взмаха, и, обнаружив, что окно, которое располагалось на уровне среднего уровня, после многочисленных безрезультатных выпадов судьи, вылетел в него, унося с собой раздражительный и звонкий писк.