ПЫЛАЮЩИЙ ЛЕД, или ПРОГУЛКИ С ЗЕМЛЯНЫМИ ЧЕРВЯМИ Роман. (Сиквел романа «Белая рыба в красном соусе, или страх подполковника Пупина) Ужасом объята будет смерть, и изблюет всю свою добычу, и не оставит ни одного мертвеца, не представив его в судилище. Земной персти повелено будет отделить прах умерших, и не останется ни одной пылинки, которая бы не явилась пред Судию (прп. Ефрем Сирин, 33, 104—105). Замороженный (вместо предисловия). Шторм. ...Северная Атлантика - место чудесное… Небольшое гидрографическое судно Эрнст Кренкель, тип судна Пассат, вторая серия постройки, щецинская судоверфь имени Адольфа Варского, позывной EOGQ болталось среди серого океана, поставленное сюда, на точку «С», попросту «Чарли», исследовать этот самый океан в этой самой точке. Вот, собственно и все что мог знать об этой посудине Александр Привалов, старший научный сотрудник, уважаемый всеми начальник вычислительного центра гидрографической экспедиции, размещенного на шаткой палубе крошечной плавучей научной базы. Да, да, именно крошечной, потому как в сравнении с бескрайними водами Северной Атлантики суденышко казалось игрушечным. - Ничего, игрушечное или нет, зато надежное, - думал об этом обстоятельстве инженер Привалов, переваливаясь с боку на бок, поправляя жесткую неудобную подушку. Качка его нисколько не мучила и не тревожила. Даже наоборот, изрядное волнение доставляло ему некоторое удовольствие, потому как он один из немногих членов научной экспедиции мог запросто перенести болтанку. В такие дни в его распоряжении было все, включая научное оборудование, библиотеку, телевизор в кают-компании и самое главное – камбуз. Да, именно в эти дни Александр, а проще Саша отъедался вволю. Дело в том, что корабельный кок, как и сам Привалов морской болезнью не страдал… Грохот в соседней каюте разбудил его, и теперь он ворочался, желая поскорее найти для тела удобное положение и еще раз просмотреть то место последнего сна, где он целуется с неприступной девушкой Катей, которая, по сонному сценарию пришла к нему в гости. Там уже находилось несколько девиц, просто красавиц, ему совершенно незнакомых, которые слушали музыку и рассматривали его старые фото, еще «военные», на них он в новенькой офицерской форме с лейтенантскими погонами с товарищами занимается текущим ремонтом какой-то хрени, не важно. Привалов зажмуривает глаза, яркие красные пятна разбегаются под веками в разные стороны и сквозь их хаос он отчетливо видит лицо девушки Кати, прекрасное лицо. Вот она берет в руки одну из фотографий, внимательно рассматривает ее, - Это «Она»? – спрашивает девушка, удивленно поднимая брови, - Нет, это другая женщина, кажется, ее звали Ольга, жена капитана Кочеткова. - Очень похожа на твою, эту, - Мою, гм, может быть, - улыбается Привалов, берет в руки чуть поврежденное временем фото. Действительно, с такого ракурса очень похожа, смотрит на Катю, та на него и неожиданно их губы сливаются в страстном поцелуе. Ее нежный язык касается его языка, вкус ее губ на его губах… - Бр-р, - Привалов открывает глаза, с шумом дышит, - Нет, лучше думать о еде. Попрошу на завтрак креветок в чесночном соусе и чебуреков, много, всем назло, две порции, вот так лучше… …Судно, или правильнее сказать, пароход на точке в Северной Атлантике находился уже второй месяц. Октябрь, начало ноября, время штормов. На этот раз штормило две недели кряду. - Семнадцатый день, - уточнил в уме сам для себя Привалов. Спать уже не возможно, хотя до вахты еще часа два, соседа по каюте нет, уже где-то лазит. Александр улыбнулся, даже не так, рассмеялся, и, попадая в такт качке, соскочил с койки, с налету уперся руками в противоположную стенную перегородку - хоп! Привычно и даже как-то ритмично бросало суденышко взад, вперед, из стороны, в сторону. Стакан в привинченном наглухо к переборке подстаканнике, позванивал, словно приглашал выпить из него, - Нет, брат, шалишь, и так позавчера лишнего хватанули, томатный сок, томатный сок. С этим Мальзамом, кстати, тоже Александром зовут, надо быть поосторожней. Он каждый раз «вхлам», и ты за ним?.. Привалов посмотрел на свое отражение в небольшом круглом зеркале и, надо сказать, к отражению претензий особых не имел. - Все нормально, - подмигнув себе в зеркале, провел ладонью по небритому подбородку, - Растет бородушка… Александр Александрович Привалов, дата рождения - май тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Русский, москвич, за плечами МЭИ, то есть московский энергетический институт, компьютерные технологии. Родители: мать, Зинаида Наумовна, библиотекарь. Отец, Привалов Александр Иванович, 1938 года рождения, профессор - математик, доктор понятно каких наук. Ну, вот так. С Приваловым–старшим часто происходили казусы. Причина, в общем, банальная, полный тезка одноименного героя легендарных книжек братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», «Сказка о тройке», и т.д. Вдобавок и сын его, Саша (ну а как еще назвать), а стало быть, Александр Александрович, родился в 1964 году, как раз в то самое время, когда вышла первая из легендарных книжек… С тех пор куда бы Приваловы не направлялись, хочешь, не хочешь, а книжку с собой возьми. Рано или поздно, в пьющей компании или нет, а найдется чудак который обязательно произнесет, - А не тот ли Вы Привалов, что из Избакурнож, ну, помните? Ладно… …Попал Привалов-младший в систему гидрографических судов случайно. Как-то приехали с родителями в отпуск к родственникам в Одессу. На десятой фонтана поселились в уютной довоенной даче. Соседом оказался старый профессор метеорологического института Курочкин, кажется Петр Евгеньевич. Как и водится в среде научных работников, нашлись общие знакомые, а значит и веселым вечеринкам под вишнями и черешнями быть. На одной из таких и познакомился Александр Александрович, уже сотрудник одного из почтовых ящиков в Москве, с проворным человеком, по имени Вениамин, ну и… - А что, ну и? …- Понимаешь, Саша, дело не в том, что там перестройки всякие, хотя почему и нет. Только жизнь, она быстротечна, надо успевать дело делать. Скажу тебе так, за один рейс я поднимаю пару штук зелени, даже больше будет. Конечно, эта тайна. Сколько ты получаешь в своем «ящике»? Максимум три сотни. Ты не КТН? Нет? Ну, вот видишь. А я третьим помощником хожу, старший над гальюнами, весь день в дерьме, да и вообще, вся механизация на мне. Ну и что? Зато на берегу я - король. Я «школу» привезу и порядок. Меня, знаешь, брат, на части разрывают. Тому надо, тому надо. Недавно машину взял, японочка, «Марк 2», Тайота, полный фарш. Да вон она, под липами отдыхает, - Ты бы Веня ее переставил, липовый сок ядный, не ототрешь, - проходя мимо отдыхающих в креслах, сделала замечание Вениамину красивая девушка по имени Ляля, - Благодарю, Лялечка, - Вениамин слегка шлепнул Лялечку по попке, та кокетливо рассмеялась, показав ряд ровных, красивых зубов, - Давай к дяде Пете, в ГАИН, он там заправляет всякими учеными, им как раз нужен хороший электронщик на новую ЭВМ, а ты, поговаривают спец по этому делу, - Кто поговаривает? – улыбнулся Привалов-младший, - Есть люди… Тогда пили холодный хлебный квас, ели клубнику в сахарном сиропе, говорили о всякой ерунде, дурачились с девчонками. Однако мысль по поводу работы на море глубоко запала в душу Привалова, и он со временем таки решился на смелый поступок, и всяческими правдами и неправдами занял место, сперва рядового электронщика, затем начальника ЭВМ на славном научнике Эрнст Кренкель… …Сегодня по плану ЕТО, еженедельное техническое обслуживание машины, обычные регламентные работы. Однако это еще не все. На первой линейке стояли два накопителя на магнитных дисках. Надо делать, срочно. Рутина. Однако, как это не странно именно эта самая рутина спасала от непреодолимого однообразия дней и ночей, которые, казалось, вовсе и не двигались вперед. Все это существование на корабле превращалось в сплошное месиво дневного и ночного света и не света, поэтому дату Привалов узнавал либо на очередной распечатке, стоя у АЦПУ (алфавитно- цифровое печатающее устройство), либо на мониторе машины, вводя оперативные данные. Сегодня штормило уж очень заметно. Идя по шаткому корабельному коридору, отталкиваясь от неустойчивых стен руками, Привалов, сперва, забежал на камбуз, перехватил первым, что под руки попалось, хлебал обжигающий чай, неся чашку перед собой, с улыбкой наблюдая за тем, как волнуется в ней остывающая жидкость. Затем прошелся по палубе, мокрой, скользкой, проскочил за тяжелую дверь, убежав от ледяных брызг очередного шквала. Ему уже не хотелось смотреть в сторону буйствующего моря-океана без конца и края натыкающегося на метал бортов их суденышка. Это в первые разы Привалов мог часами любоваться неистовой стихией, а теперь привык. Так, изредка, когда хорошая погода, нет-нет да и притянет взгляд синий пугающий блеск бездны, забросит он несколько закидушек на всяких там рыбин, так, куражу ради. А в остальном, просто работа… Теплый привычный шум вычислительно зала успокаивал. Лампочки- индикаторы на главной панели центрального процессора мелькали как ни в чем ни бывало. Их желтое подмигивание уже давно не тревожили начальника ВЦ. Потому как он, потратив уйму времени, надежно устранил ряд неполадок в устройстве и теперь наслаждался обычной работой, не валился с ног от усталости, ликвидируя двойные и тройные ошибки. Единственное тонкое место, это дисководы. Над ними хозяйничал небезызвестный Мальзам, который тоже Александр, парень без бога в башке, ленивый и пьяница. Однако даже это обстоятельство Привалов использовал для дела. Каждый раз, как только Мальзам злоупотреблял томатным соком, он тут же отправлялся во внеочередное дежурство в машинный зал, освобождая каюту, где зачастую не появлялся неделями. Такой порядок дел избавлял Привалова от ужасного храпа своего подчиненного. Того хотели списать подчистую, однако жалели, все-таки свой, да и младший брат его занимал немалую должность в одном из вузов, будучи толи деканом, толи замом декана, не важно. К тому же, все об этом знали, что связан был этот человек напрямую с органами безопасности, а это обстоятельство сами понимаете, решающее… …Поставив чашку на столик с пишмашкой (пишущей машинкой) Привалов просмотрел протокол запуска процедуры, ввел несколько коротких команд. Затем он проследовал к АЦПУ, просмотрел качество печати. Все в порядке, ленту заменили еще ночью. Он уселся за столиком оператора, положил ноги на панель столика. Чай остыл. Александр выпил его залпом, встал, надел белый халат, прошел в зал накопителей. В первой линейке, состоящей из шести устройств, два - отключены, со снятыми задними крышками, - Так, ну-с, что тут у нас? - спросил он вслух, похлопывая накопитель по индикаторной панели. Записка, оставленная на месте неисправного ТЭЗа (типовой элемент замены) сообщала, - Кажется он (сбой при позиционировании), а может и БП, (нецензурное слово) его знает… - Вижу руку мастера, - усмехнулся Привалов, - Здравствуйте, Александр Александрович, - голос за спиной, высокий и нежный заставил Привалова напрячься, - А, Эллочка свет батьковна, - нараспев произнес Привалов, - Прихожу, а Вас нет? - Я подписывала сменный журнал у начальника смены, в это время, вы же сами знаете, - Знаю, только вот где этот начальник смены прохлаждается, случись что, никого на рабочем месте, - Ну, - Эллочка пожала красивеньки плечиками, - Есть сменный инженер, вы же сами знаете… - Знаю, знаю, Эллочка, они само собой получат, а вам надо быть… Кем быть, Привалов так и не придумал, взял в руки журнал смены прочитал записи, убедившись, что ничего особого не случилось, поставил в нем свою подпись, - Хм, а откуда у Вас такое замечательное платьице? - сменил тему Привалов, - Оно у меня давно, Александр Александрович, - кокетливо улыбнулась девушка, - уже все давно заметили, - Значит не все. Элла, скажите, кто поменял ленту ночью? - Шмигун, а кто ж еще, - Мальзам в зале появлялся? - Да, появлялся, где-то до четырех вот тут сидел, что-то там ковырялся, потом гонял стойку, потом ушел. - Угу, ясно, спасибо, отдыхайте, девушка… Утренняя смена еще не пришла. Машина поставлена в режим тестирования, хорошо. Привалов любил эти моменты его трудовой вахты. Он, один на один с умными монстрами. С техникой общался вслух, рассказывая своим молчаливым слушателям, так, обрывки мыслей, о тот, что случилось с ним вчера, сейчас, мечтал, сомневался. И удивительно, эти скромные и молчаливые трудяги отвечали Привалову взаимностью. Нет, конечно, они ему ничего не говорили в ответ, хотя, как сказать, а может и говорили? Наверное, они по-своему, любили его, потому как он любил их. С удивлением и восторгом работники центра наблюдали за тем, как казалось, безнадежно сломанные устройства под его руками и взглядом оживали, приветливо мигали лампочками-индикаторами. Из всего, что происходило в его жизни здесь, в открытом океане, такие минуты для него были самыми дорогими и желанными. И не зря, после срочных, сложнейших ремонтов, устранений технических неполадок, как говорится, в поле, Привалова уважали особо. И однажды, когда ЦП вышел из строя на несколько дней, и накопившаяся информация не обрабатывалась, руководство экспедиции нервничало, потому как нужнейшие сведения не поступали в Центр и это грозило не только неким научным коллапсом, но и серьезными административными неприятностями, именно он, Привалов взял на себя смелость и ответственность за решение сложнейшей задачи уровня разработчиков и справился в одиночку с ней. Конечно, это было приравнено к героизму, что повлекло кучу приятных мгновений, в том числе и наград. С тех пор авторитет начальника ВЦ был неоспорим. В итоге все заявки, пожелания и даже некоторые капризы исполнялись беспрекословно, в разумных пределов, разумеется. Да, этот момент славы был приятен, но время летело… Однажды, проходя таможню в Одесском порту, произошла неприятная история с привезенным им товаром, так называемой «школой». Толи смена незнакомая попалась, толи новичок затесался в ряды славных мытарей, но товар конфисковали, и только вмешательство высокого начальства позволило вернуть его хозяину. Однако, как говорится, осадок остался. Привалова вызывали в партком, затем в Большой дом, там с ним вели беседы, после которых от былой славы ничего не осталось. И в этот рейс его группа, уменьшенная почти наполовину, обеспечивалась кое-как. И он сам пострадал, лишившись отдельной каюты, питался как обычный член экипажа, а не начальство и вообще. Вообще ему все стало надоедать. - Наверное, вырос парень, - говорил он сам себе, сидя за столом в каюте с ненавистным ему Мальзамом, пил спирт, закрашенный томатным соком, и ненавидел себя за все свои слабости и грешки вместе взятые. И здесь, в каюте, в чужой компании, со стаканом разбавленного спирта ему в голову приходила страшная мысль, это бесконечность. Никогда не кончающаяся мука, переходящая в безразличие и привычку. - Почему? - спрашивал он сам себя, припоминая, что страна рушится, что семьи нет, что девушка, которая ему очень нравится, его в упор не наблюдает. Те три года, которые потрачены им, казалось, на важное дело, на поверку ответили пустотой, как консервные банки из под ананасов, которые он выбрасывал за борт, намеренно загрязняя мировой океан, вымещая зло на нем. Шел девяностый год, его вторая половина, опустошение достигло дна, и именно сейчас, там, на самом дне, наверняка, происходят какие нибудь волнения и катаклизмы, не позволяющие поверхности моря-океана успокоиться. Здесь волнения, в душе волнения… Позавчера он здорово выпил. Еще никогда он не позволял себе такого. И вчерашнее утро помнилось с трудом. Повздорил с одним из старейших геологов, который уже тысячи лет занимался в этом учреждении анализом морских проб, кернами. Для его деятельности даже была изготовлена Приваловым экспериментальная установка из подручных простых материалов. Самой сложной деталью оказался редукторный двигатель, маломощный, однако его хватало. Что-то там случилось, в керн попал слой твердой породы и двигатель не тащил щуп. Профессор Голубев, расстроенный этим обстоятельством что-то неприятное высказал заместителю руководителя экспедиции, некоему Фирсану, сексоту, мерзкому типу, тот поднял крик, дошло до Егорова…Привалов никогда не повышал голос, а тут, сорвался. Перешел на крик. Он не видел себя со стороны, однако видел, с каким испугом на него смотрели девушки ассистентки профессора Мисюры. Если бы в это время появился Годзилла, они наверняка испугались бы меньше… - В общем так, Сашуля, - обращался Привалов сам к себе, заменяя силовой транзистор блока питания накопителя, - давай не психовать. Никто тебе не виноват. Вот и держись достойно, не позволяй себе распускаться. Все будет хорошо. А раз так, включай… Диск, поставленный на свое место, завращался, блок головок заработал, перебирая цифрами на табло, тесты, запущенные со стойки прошли успешно. Привалов поманил пальцем Галю, сменного оператора машина, та неизменно улыбалась, подошла, - Галочка, ставь свою библиотеку, посмотрим… Заменили диск, через несколько минут защелкали реле ленточных накопителей, перегоняя пленку взад-вперед, заклацало АЦПУ, пошли результаты, - Все хорошо, Александр Александрович, - Галя лихо подмигнула Привалову, от чего тот смутился, - Бедовая девка, - заключил он и улыбнулся… Находка. …Рассказывать обывателю об особенностях Атлантических течений, все равно, что учить наизусть таблицу логарифмов, возможно, только вот зачем? И действительно, если окунуться с головой в справочники, географические карты, различные схемы, то станет ясно, что пора опять садится за школьную парту, а может и Университетскую кафедру. Ну, сами посудите: Южно-пассатное, Гвианское, Фолклендское, Бразильское, Американское, Гольфстрим течения. Мысы Сан Роки, Горн, Зеленый, изотермы, изобары… Словом, ненужная и казалось лишняя информация. Однако, как посмотреть. Ведь если самому очутиться на глубине нескольких километров, наблюдать за всем тем, что происходит в скрытом от нас подводном мире, может статься так, что все вышесказанное не такая уж и чепуха. Представить себе, как некое кластронное соединение, внутри которого нечто непонятное, отрывается от своего материнского тела и подхваченное одним из подводных гигантских течений плывет, натыкаясь на встречные преграды, все же продолжает движение по северо-восточной Американской гряде, туда, на север. В каком-то месте останавливается, замирает на неопределенное время, а затем неистовым толчком земной силы выбрасывается почти к поверхности, и снова в путь… Так проходят времена. И однажды, в известной точке океана, точке Чарли кусок льда, а именно Пылающий лед, другими словами гидрат метана будет пойман сетями в условиях одного их ихтиологических экспериментов, проводимых научной группой ученых экспедиции на судне Эрнст Кренкель. …Такое сложное предисловие кажется излишним. Поймали, так поймали. Каждый день по нескольку раз опускаются на глубину АБС (автоматические буйковые станции), причем глубина погружения до четырех километром, забрасываются на глубину сети. А тут, всего четыреста метров, подумаешь… …Подумаешь! Если бы те, кто вытаскивал этот кусок гидрата метана, заранее знал, к чему приведет этот улов, не сомневаюсь, вышвырнул бы за борт и перекрестился. Да, теперь это просто эмоция, высказывание по поводу прошедшего, но история не только не закончилась, она только начинается… Пылающий лед. …В то время, когда Привалов Александр сидел рядом с ремонтируемым устройством, делясь с ними своими радостями и печалями, в одной из кают, а именно в каюте старшего помощника капитана продолжалось некое собрание, экстренное. Собрание продолжалось более часа. Присутствовали семь человек. Вопреки правилам и инструкциям в каюте накурили так, что даже открытые два иллюминатора и включенный огромный вентилятор с подобной газовой смесью не справлялись. В табачном смоге семь мужских фигур, напряженных и настороженных, напряженно и настороженно обсуждали сегодняшнюю ночную находку, - И так, с чем мы имеем дело, - хриплый низкий голос лысеющего очкарика, профессора Накорякова, звучал в неполной тишине, молчали все, лишь шторм и вентилятор непрестанно галдели, - Что такое гидрат метана? Это минерал, а точнее, твердый раствор. В атмосфере образуется при нормальном давлении при температуре минус восемьдесят градусов. Если температура повышается, соединение распадается на воду и метан. Соотношение твердого и газообразных состояний в единице объема, один к ста шестидесяти четырем. Наблюдалось явление самовоспламенения кластрона на глубине около двухсот метров. Подобное случалось и у нас, в Черном море в 1927 году, - Позвольте, коллега, - это профессор Капустин из Москвы, - Случай в Черном море был описан и изучен и результаты общеизвестны, это происки сероводорода, изменение его структуры, а проще реакция горения сероводорода с кислородом… - Да, на первый взгляд с этим не согласиться трудно, но сероводород горит на поверхности, а гидрат метана, на глубине, причем очень приличной… …Капитан, Касьянов, в видавшем виды капитанском свитере с тряпичными погонами сидел в своем старом, потертом на подлокотниках кресле неподвижно, собрав ладони в крепкий замок. - Так, что делать будим ученые мужи? Найденный, - он подыскивал слово, - объект, я так понял, требует низкой температуры и высокого давления. Простите за невежественный вопрос, какой температуры, и какого давления, господа ученые? - Известно какой, - Капустин улыбнулся, ноль по Цельсию, два с полтиной мега паскаля. Наша барокамера такой режим обеспечивает. А может, рискнем, разморозим как в том фильме, - присутствующие немного расслабились, даже пошутили по этому поводу, - Товарищи, к порядку, - Капустин продолжил, - А вдруг произойдет чудо, тогда это мировая сенсация, хотя по мне то, что сегодня произошло уже мировая сенсация, - Вот, вот, - это Фирсан, - раструбить по свету, великого ума не надо. Тут дело государственное, тут прежде всего доложить надо, - Уже доложили, на этот счет у нас порядок, в журнале зафиксировано, да и радио земле. Подождите Вы, дорогой мой со своей государственной тайной, тут научное, а не военное судно. Разобраться надо. А если бы в этом куске льда попалась бы рыба, вы тоже бы докладывали? Давайте без этих устрашений, гласность, и перестройка, вот сегодняшняя реальность - капитан указательным пальцем показывал на потолок, - Я предлагаю хранить в холодильнике прямо с барокамерой, ничего с ним не сделается, - начальник экспедиции профессор Егоров выбил на колене трубку, - случай, разумеется, уникальный. Гм, интересно, как этот стервец мог туда попасть. Судя по кожным покровам, признаков разложения ткани не наблюдается, а, следовательно, органическая жизнь объекта продолжается. Все процессы замедлены, однако, метаболизм на лицо. Но, не в этом дело. Чья группа «поймала улов»? Ах, да, Колесова. Кто там еще был? – дежурный офицер перечислил фамилии, - Предлагаю немедленно пригласить их сюда и строго настрого предупредить, чтобы молчали под страхом лишения премии, - Старпом усмехнулся, - на лебедке был Чумаков, можно не беспокоиться, я думаю, что только отдыхающая вахта не в курсе, остальные, будьте благонадежны, уже ознакомлены с ЧП… …Привалов заканчивал проведение ЕТО. Из его группы никого не было. Да и он не желал сегодня присутствия его подчиненных, тем более, что они уже третьи сутки практически без сна, вымотались, работали по ночам, обрабатывая скопившуюся статистику. Слава богу, первая линейка работала исправно, ведь только на ней запускался «резидент», основной магнитный диск с бесценной информацией и телом основной программы исследований. К слову сказать, он запускался на любом накопителе без проблем, однако начальники смен, люди забубенные, решались ставить его лишь на одно из устройств, наивно полагая, что только здесь все будет работать нормально. Привалов даже не спорил с ними, - а смысл, доказывать заколебаешься… Проходя вдоль стоек ЦП (центрального процессора) приоткрывал рамы с ТЭЗами, так охлаждаются интенсивнее, проводил ладонью по их окрашенным бокам, - Что, Александр Александрович, скучаете? – Галя-оператор бойко вводила информацию, касаясь клавиш не сгибая в фалангах пальцев, смешно задирая кверху на клавиатуре длинные накрашенные ногти, - Как это у нее получается? – удивлялся Привалов, - ведь больше двухсот символов в минуту вводит, это уж точно, и никогда не ошибается в наборе, уникальная девочка. Вот только фамилия у Галки подкачала, Гопа, что, сами понимаете, воспринималось окружающими почти всегда одинаково. Ходили упорные слухи, что именно фамилия не позволяет Галке выскочить замуж. По мнению же Привалова, это полная ерунда. Галка, девка смекалистая, умненькая, с хорошим чувством юмора, попросту ждала своего парня, который, учитывая ее работу, пока не находился. На нее многие здесь заглядывались, все при ней, но предпочтение она отдавала только одному парню, начальнику смены Юрке Городецкому, математику, программисту, знатоку анекдотов и мастеру непечатного слова. Привалов уже покидал зону машинного зала, вдруг услышал Галкин голос, - А Вы в курсе, что ночью ребята выловили труп замерший во льду? - Что? – Привалов остановился, - Что, что? Труп вмерзший в глыбу льда. - Кто сказал? - Какая разница. Он в барокамере сейчас, отдыхает. - Галка, давай посмотрим, - Прямо таки, там охрана выставлена, - Наши? - Нет, из экипажа, - Кто? - Не помню, матросы, одного, кажется Колей зовут, белобрысый такой… …Через несколько минут Привалов был около биолаборатории. - Да, место популярное, не смотря на болтанку, - усмехнулся он, глядя на то, как, то и дело к охраняемым дверям подходят члены экспедиции поодиночке, парами, группами. Желающих, много. Да и народу на судне, по правде сказать, немало. Команды, человек пятьдесят, да и ученых- пассажиров с восемь десятков, считай полторы сотни, каждому охота посмотреть. Событие, как-никак. Покрутившись на месте, потолковав с парой тройкой приятелей, Привалов направился к себе. Проходя мимо каюты старшего помощника капитана, остановился, прислушался. В эту секунду дверь открылась, и вслед за клубами табачного дыма показалось лицо старпома, - О, Привалов, привет, чегой-то тут гуляешь? - Привет, товарищ старший помощник, а чего же не погулять, каюта-то, за углом, забыл? - Ты там, - старпом указал в сторону бака, - ничего не замечал? - А что я должен был заметить? - Сразу видно, одессит, вопросом на вопрос, - Я не одессит, я коренной москвич, Геннадий Михайлович, кому, кому, а Вам забывать стыдно, - Ладно, да тут, понимаешь… …Старпом, пожевал мундштук потухшей папиросы, - у тебя, надеюсь, все нормально? - Нормально, работаем, - Ты, это, ну, словом, ничего не слышал? - Привалов ухмыльнулся, - Это по поводу «ничего» так накурили? - То есть ты слышал? - Понимай, как знаешь, старпом, а мне некогда, - Постой, тут к тебе вопросы есть, можешь через полчасика к капитану зайти? - Могу, почему не зайти? - Да что за привычка у тебя ненужное вставлять в разговор. Дело серьезное. - Ну, могу, - А без «ну», - Могу… …Вентилятор и качка, при температуре за бортом плюс пять сделали свое дело, дым испарился, будто бы его никогда и не было. Капитан любил холод, все это знали и по этой причине попросить его закрыть один из иллюминаторов, не говоря о том, что оба, никто бы никогда не решился. Однако сегодня, когда Привалов пришел к капитану, первое, что тот сделал, это закрыл один из иллюминаторов и выключил жужжащий вентилятор, - Саша, - начал капитан, - ты знаешь, я никогда никого без нужды сюда, - при этом капитан посмотрел на Привалова из под лобья, - не вызываю. Вот, пришлось и к тебе обратиться, дорогой мой… При этих словах, капитан сделал значительную паузу, и Привалов уловил своими освеженными рецепторами запах дорогого конька, - Принял Хозяин с устатку, - подумал Привалов, - дело серьезное, - Дело серьезное, Саша. Наверняка тебе уже доложили о ночном происшествии. Можешь не отвечать. Да, так вот. Помоги нашим ученым братьям. Им там нужно по скорому программку запустить, отладить, время выдели для них дополнительное. Очень важное дело, - Ну, если партия скажет надо, комсомол ответит, есть! - Вот и молодец, за это спасибо, - Николай Иванович, - Привалов редко обращался к капитану по имени отчеству, как то не с руки, - а можно мне посмотреть на это чудо? - Можно, Саша, можно. Давай только после шестых склянок, а то ротозеев уж очень развелось, я предупрежу… День, как день, похожий на десятки дней экспедиции. Отличие было лишь в том, что Мальзам был трезв и сегодняшний вечер провел в каюте вместе с Приваловым. Разговор у них, как обычно, не вязался. Привалов делал записи в своем дневнике, огромном гроссбухе. Писал он мелким, убористым почерком, казалось, не писал, а печатал – ровно, без излишних закорючек. Да и сами предложения, короткие: подлежащее, сказуемое, определение, дополнение, обстоятельство. Надо позавидовать тому, кто, может быть, в будущем, будет читать его дневники – все понятно, четко, ясно. Мальзам лежал на не разобранной койке, читал книгу, затертую до такой степени, что прочесть название на картонной обложке не представлялось возможным. Несколько листов с оторванными уголками, пожелтевшие, отделенные от самой книги, вставленные как попало, выглядывали из общей массы обреченно, сиротливо. Переворачивая очередную страницу, Мальзам поправлял выбившиеся из строя листики, сопровождая действие негромким, хрипловатым вздохом, - Спасибо за накопитель, Саша, - неожиданно выдал Мальзам, - Гм, пожалуйста. Я второй тоже запустил. Учти, в ЗиПе ТЭЗов больше нет, будем ремонтировать, - Как скажете, товарищ начальник… - Что-то неприятное улавливалось в этой, казалось, обычной фразе. Нет, даже не так, неприятное улавливалось не в самой фразе, а в том, как ее сказал Мальзам… - Мальзал, а зачем ты сюда полез, я имею в виду работу электронщика на этих устройствах? Ведь хрен ты их знаешь, ковыряешься для виду больше, а потому боишься, а от этого и результат… - Результат, - повторил Мальзам, закрывая книгу, укладывая листы на место. У него уже явно просматривались следы развивающегося алкоголизма. Он часто моргал, дергались мышцы лица, дрожали руки. Смотреть на все это Привалову не хотелось. - Бабки мне нужны были, просто бабки, понимаешь. А тут, ну ты в курсе. Образование мне позволяло, помогли, кому положено, конечно. Я хотел обычным палубным матросом. Не получилось. Нужен был рабочий диплом, да кто ж его даст. Знакомые ребята мне говорили, что с этой техникой несложно, надежная, ломается не часто, немытые ноги им сам знаешь куда… - А пьешь почему? Ведь не дня без этого дела, - А тебе что за дело? - Ничего, только всю твою работу я сам выполняю, заметь, бесплатно. Понимаешь? Я мог спокойным образом обойтись без тебя и получать за это дополнительные деньги, или взял бы другого парня, кстати, таковой имеется. Понял? - Понял, - буркнул Мальзам, повернулся лицом к переборке, - Давай так, тезка, будешь пить дальше, это твой последний рейс, точка, - Мальзам ничего не ответил, только с шумом выдохнул… …Отбили шесть склянок, двадцать три ноль, ноль, - Пора! …У дверей биолаборатории дремал немолодой вахтенный матрос. Привалов постучал по козырьку его замызганной фуражки, - Митрич, не спать, - А, это ты, Сашко, а я тут, понимаешь, - Понимаю, открывай, - А кто это еще там? - вахтенный кивком головы указал на тень в пожарной нише, - Кто, кто? Это я! - Галка, а ты что тут делаешь? - Как что, Вас дожидаюсь, - С какой стати? - Ну, так просто - Знаю я тебя, так просто, приказ прочла? – Галка молчала, опустив голову, - Ладно, Митрич, Галка со мной, - А мне что, с тобой, так с тобой, вахта идет… Вахтенный открыл дверь лаборатории, - только не очень долго ничего не трогать, а то… Что, «а то» не знал и сам дежуривший, сказал на всякий случай. Привалов и Галка вошли в лабораторию, закрыв за собой тяжелую стальную дверь. Свет в лаборатории оказался совсем не ярким, каким-то голубоватым, приглушенным, - Страшно, - прошипела улыбающаяся Галка, - А что это у тебя в пакете? – Привалов указал на топорщащийся предмет, - Это миниатюрный утюжок, - Зачем тебе здесь утюжок, Галочка, - Хм, Галочка, удивительно, - съехидничала девушка, - утюг обязательно понадобится. Вы что, Александр Александрович, не знаете, для того, чтобы лед был прозрачным его надо гладить горячим утюгом. Таким образом, мы сможем рассмотреть самого Замороженного. - Кого? – За-мо-ро-жен-ного, - Галка понизила голос, - страшно! Добраться до барокамеры оказалось делом не простым. Предложение поместить ее в промышленный холодильник осталось лишь предложением, посему требовалось открыть только барокамеру. Дело это не простое, однако для хорошего инженера пара пустяков. Сперва, снизить давление, установить нужную температуру. Затем дождаться, когда показателя выровняются. Все эти манипуляции заняли не более пятнадцати минут, и вот зашипел, отрываясь от герметичной защиты капсулы металлический круглый люк. Прикрепленный кронштейном к нижней его точке коленно- рычажный механизм выдвинул платформу, на которой находилась неровная глыба мутного серого льда. Лед заметно испарялся. Привалов, ухватившись за поручни носилок, на которых лежал лед, выдвинул его из капсулы почти на метр, - Ну, вот, здрасьте, - Галка всплеснула руками, - Лица почти не разобрать, а Вы говорите, зачем утюжок, тут есть розетка? - Привалов нашел удлинитель, самодельный, - Сойдет, сейчас подключу…Галина, давай, - Даю, - улыбнулась девушка. Сигнальная лампочка утюга радостно зажглась, - Он быстро греется, сейчас, сейчас, - Галка проворно схватила утюг и прикоснулась всей его нагретой поверхностью подошвы к тому месту, где проглядывался фрагмент лица Замороженного, - Ой, что это? – Она только и успела отскочит в сторону. Голубоватое, прыгающее пламя, сперва, невысокое и ели различимое стало расти на ледяной поверхности, - Галя, осторожно, - Привалов выдернул шнур из розетки, - Тащи брезент, он там, - указал место, сам прыжками подскочил к огнетушителю снял его со стены. Пламя тем временем распространилось на приличную площадь, пожирая участки мутного льда, делая его почти прозрачным и под ним можно было легко рассмотреть лицо того, кто оказался в этом ледяном плену, - А он ничего, - пропела Галка, - только вот уши торчат… Привалов стоял с огнетушителем наготове, не отрывая взгляда от зрелища, рядом с ним, с приготовленным куском брезента стояла Галка, и они оба, завороженные картиной происходящего, не смели сделать то, что надо было делать, а именно, загасить разраставшийся огонь. И вправду, конечно, в тот момент это только могло казаться, однако огонь это не то, что думали все, не уничтожение, а наоборот, сейчас это возрождение. Возрождение чего, и что будет дальше, никто из них не знал. Наконец, Привалов, положил уже готовый огнетушитель рядом с собой, взял брезент и ловким движением накрыл им пламя. И впрямь, огонь тут же погас, только по краям намокшего брезента, лед продолжал дымиться - Это гидрат метана, Галя, твердый газ, понимаешь? - Нет, - абсолютно искренне призналась та, - Планету Плутон знаешь? - Ну, слышала, - Слышала, так вот это - то самое! - Что, то самое? - Это - Пылающий лёд! Давай прибираться, скоренько, пока газу не набралось столько, что он самопроизвольно воспламенится, тогда Галка, не гулять мне на твоей свадьбе, - Правда? - Правдивее не бывает. Как только люк барокамеры притянуло давлением, Привалов устанавливал барометр и термометр в нужные режимы, - Фу, слава богу, ну и чудеса… За ними уже закрывалась дверь лаборатории, и Митрич гремел связкой ключей, Привалову почудилось, что из барокамеры чуть слышно донеслось, - Пупин, в/ч 8352… Записки на полях …Во льду есть жизнь! Кто первый ответил на этот вопрос не важно, а может и важно. Вроде как Фритьов Нансен впервые обнаружил живые водоросли в толще прибрежного арктического льда. Нечто подобное обнаружили ученые в Байкале. Хотя, по правде говоря, всегда считалось, что лед, это смерть. Не знаю как для водорослей, а для человека, и к гадалке ходить не нужно. Не правда ли? … - Не правда! - Так категорично мог ответить лишь тот, кто сам жил во льду. И не просто жил, а выжил, получив возможность выбраться из ледяного плена наружу, прийти в себя и рассказать всем тем скептикам, которые всегда до хрипоты в голосе утверждали обратное. Возможно ли такое? Посмотрим… …А пока… …Сознание есть, это точно. Невидимое и неслышимое все же заставляло двигаться, шевелиться нейронам в тесном мозгу, приводя в движение и шевеление мысли… …Последнее, что помнило сознание, это красный лед и детское лицо, очень милое, расплывающееся впоследствии, превращающееся в бесконечную крутящуюся черноту. Боль. Её не было, и сейчас нет. Странное слово, сейчас. А когда это, сейчас. Тогда тоже было сейчас, и теперь – сейчас… Сознание – мысль. Простая и приятная формула. Главное, что об этом можно размышлять без малейших усилий и боли, не прибегая к тому, что надо видеть, слышать, ощущать. Необыкновенно хорошо. Легкость, с которой связаны все эти размышления, приятна. Приятное само по себе. Теперь можно спокойно рассматривать в тысячекратном повторении лицо той самой девочки и вслушиваться в сказанные ею тогда слова. Забылось. Опять же, без страданий и боли. Просто шевелящиеся детские губы. Все линии повторяющегося рисунка размыты. Ощущение мягкости, как прикосновение куска ваты. Мысль о том, что же все-таки было сказано этими ватными губами, скачет, как пойманная в перевернутый стакан оса. А, ну ее. Надо оставить. Тогда покой и лишь изредка, в полнейшей темноте, вернее черноте, вспышки электрических сигналов. Почему электрических, и почему сигналов? Да, красный лед. Почему красный? Красный, красный, постой, красный по-нашему, красивый. А почему по нашему, по какому нашему? Последнее слово? Какое? Нейроны нервничали. Точно, они стали натыкаться друг на друга с непостижимой отчаянной непоследовательностью, причем скорость процесса нарастала, заставляя сознание концентрироваться лишь на том, что должно быть главным, а что должно быть главным??? Так, сосредоточиться и не паниковать. Последовательность, порядок. Первое, почему лед красный? - Как почему? Ведь когда смотришь на солнце, закрыв глаза, все кажется красным, потому, что кровь красная. А почему надо смотреть, закрыв глаза? И почему кровь? Ведь тогда лед был синий. Синий? Точно. А как выглядит синий цвет? О цвет, цветы, трава. Трава у воды, река, а помнишь рыбалка? Рыба, да, да, белая рыба… …Уплывай рыба, уплывай… Не Воскресение. …Вы это точно слышали, Привалов, или все-таки послышалось? - Сперва, послышалось, пришлось вернуться. Через окошки барокамеры легко было рассмотреть лицо Замороженного. Лед на уровне лица стал совсем прозрачным, и сомнений не оставалось, объект чуть шевелил губами. Хотите расспросите у Гали Гопы, она вам и не такое расскажет, - Не сомневаюсь.Ну, хорошо, что предпринять? - А что тут думать, капитан, размораживает и дело с концом, - Легко сказать, а если что, кто отвечать будет. На судне с десяток умнейших голов, а капитан принимаем решение потому, что ему нашептал на ухо полуночный гость? - Делайте, как знаете, капитан. А по мне, риску никакого. Да он уже и сам разморозился, - Ты хоть представляешь себе последствия, - Конечно, нет, - А если метан загорится? Пожар на судне, дело последнее, - Да уже был пожар, загорелся, мы же это чудо утюгом гладили, - Интересно, кто догадался? - Не важно. Надо включить вытяжную вентиляцию. Газ будет улетучиваться, останется одна вода. По-моему так. - Ладно, поступим следующим образом, я бужу Егорова и этого, как его, из Новосибирска, Мисюру, а ты, Саша, давай в лабораторию, и чтобы ни гугу. Понял? - Понял, капитан… …В барокамере немноголюдно. Однако напряжение момента создает эффект неуправляемой толпы. Все суетятся. Профессоры Егоров и Мисюра колдуют у барокамеры. Егоров изучал инструкцию по эксплуатации данного вида оборудования. - Никогда такого не делал. Просто быстрая разморозка какая-то, ей богу. На подобный случай никаких указаний нет, лишь одно примечание, не использовать воспламеняющиеся и горючие вещества, - А это и есть подобный случай… Мисюра не двусмысленно высказывал мнение, что подобные эксперименты надо проводить в условиях стационарных, например, в институте низких температур. Там и ученые поопытнее в этом отношении, и оборудование посовременнее, да и вообще, мол, он не согласен с самой идеей размораживания разумного существа, кем бы оно ни было. Старпом его полностью поддерживал, в отличии от капитана, Привалова и Юры Городецкого, высокого очкарика с веселыми, даже озорными глазами, - Да чего там, давайте его расколдуем и дело с концом. Размораживают ведь гусениц и лягушек. Оказывается, у них особый антифриз в крови образуется, поэтому и не замерзают. У этого жмурика, уверен, подобная хрень в крови стопудово найдется. Чего мы боимся? …Этот вопрос повис в воздухе и ответить на него не решался никто… - Чего мы боимся? – голос, неожиданно вошедшего Фирсана, а точнее подполковника Комитета Государственной безопасности Фирсана Олега Осиповича, секретного сотрудника, служившего в ведомстве Института Южных морей заместителем директора по особым вопросам, прозвучал особо грозно, - А я Вам скажу чего надо бояться… …Уверен в том, что застигнутые врасплох руководители экспедиции, командиры судна и младший обслуживающий персонал, в этот момент, а именно ночью того числа и года, вдруг почувствовали себя настоящими контрабандистами, флибустьерами, преступниками, застигнутыми королевской стражей врасплох, в момент совершения злодейства на месте того самого злодейства… Даже у ироничного Городецкого холодок пробежался по спине, - Предлагаю Привалову и Городецкому покинуть барокамеру, остальным остаться, - Я, возражаю, - капитан сделал шаг вперед. - Здесь я старший и главный и по этой простой причине Привалову и Городецкому не разрешаю покидать барокамеры… Знали все, и капитан в том числе, конфликтовать с Фирсаном, все равно что плевать против ветра. Не раз и не два в этом убеждались члены прошлых экспедиций. Однако, после некоторой паузы, к удивлению всех присутствующих, Фирсан не стал спорить с капитаном… …Приостановленный процесс размораживания грозил неопределенными последствиями, и по этой причине каждый из присутствующих, кроме Привалова и Городецкого, высказался. Давление и температура установлены таким образом, что неустойчивая кристаллизация грозила превращением газового льда в аморфную массу, что неизбежно повлекло бы за собой выделение объема газа, способного воспламениться. Это не требовало доказательств. Пока ученые и инженеры искали верное решение и вели быстрый и сумбурный разговор по этому поводу, Фирсан приблизился к круглым окошкам барокамеры в друг побледнел и выкрикнул, - Да он же разговаривает, тише, товарищи… …- Сегодня, в Новогоднюю ночь, я, как и вы с родными и друзьями, собирался выслушать слова Первого «П» нашей родины. Но вышло иначе. Сегодня, 31 декабря Первый «П» нашей родины принял решение уйти в отставку. Он просил меня обратиться к стране. Дорогие россияне, дорогие соотечественники. Сегодня на меня возложена обязанность главы государства. Через три месяца состоятся выборы Второго «П» нашей родины. До наступления 2000-го года остались считанные секунды. Давайте улыбнемся нашим родным и близким. Пожелаем друг другу тепла, счастья, любви. И поднимем бокалы за Новый век России, за любовь и мир в каждом нашем доме, за здоровье наших родителей и детей. С Новым Вас годом, с Новым веком!.. …Первым нарушил тишину Привалов, - Господа, поздравляю Вас, вы сейчас слышали Новогоднее обращение к стране президента России, причем, если я не ошибаюсь, в канун двухтысячного года, чертовщина какая-то… - Уже господа, товарищ Привалов, быстро вы переметнулись. Хочу напомнить вам, что мы живем в одна тысяча девятьсот девяностом году. И эти десять лет надо еще прожить, причем, желательно, на свободе. Как вы на это смотрите, дорогой товарищ Привалов? - Просто, глазами, глазами, - Шуточки, понимаешь. Остановить немедленно этот эксперимент. Никакое сегодня не Воскресение. Данной мне властью я запрещаю подобное самоуправство. Вот доберемся до Советской Родины, там посмотрим, какого налима занесло в наши сети. Все слышали? Профессор Егоров, установите исходные параметры. И никому ни слова… …В дальнем углу барокамеры, удобно умостившись, на корточках сидели два никем не замеченных субъекта. Они, наблюдая за происходящим, частенько посмеивались, однако всем присутствующим ничего не было слышно и видно. Потому как эти двое невидимки, славные миражи, духи, приведения Жорка Тормоз и Сеуканд Борька-раб, аминь… Почти тридцать лет спустя… Встреча. …Как летит время?! Недоумение проходит не сразу. За каждодневными делами, заботами, беготней не успеваем замечать, вот появляются первые седые волосы, а вот начинает редеть шевелюра и однажды, сидя за очередным праздничным Новогодним столом, ты вдруг услышишь от старой подружки, - Хэ-хэ, дорогой ты мой, да ты уже совсем лысый, или, да ты уже совсем седой, старикашка… Нет, не так? Лукавите, так. Только оказывается это совсем не страшно стареть. Немного, конечно, страшновато, особенно, когда смотришь на свое отражение в зеркале. Слава богу, мы плохо помним себя прежними, по этой причине огорчаемся только тому, что прибавилось на боках несколько лишних килограммов, да колени дают знать о себе, когда пытаешься подниматься по лестнице или, скажем, пробежать до подошедшего вагона метро… …Да, конечно, хотелось бы угнаться вон за той молоденькой женщиной, которая так немилосердно быстро улетучивается из твоего взора. Хм, да ты еще ничего, - говорим мы сами себе, хотя привычная и такая приятная лень говорит тебе обратное, - Куда ты летишь? Остановись, отдышись, оглянись. Так здорово, что все это ты еще способен наблюдать, быть в этом, даже иногда до этого дотрагиваться, но не надо участвовать в бесконечной гонке на выживание, только лишь потому, что ты… …А что я? Да, а что ты? …Не знаю, как-то само по себе, вроде и не очень заметно, вроде как ничего особого не происходило? - Думаешь? А, точно. - Видишь, забывается… …Следующая остановка «двадцать третье августа». Поезд метро привычно завизжал по рельсам, подвывал, поднимаясь в гору, постепенно замедляя ход. Здесь выходили многие. Привалов вставал с привычного места, привычно подошел к дверям. Куда он направлялся? Он направлялся домой. Ему нравился этот путь, вечерний, привычный… …Очередная весна в Харькове. Когда-то, еще живя в Москве, даже произнести это название города вслух Привалов не решался. Почему? Воспитание. Скажете глупости? Нет, ни сколько. Неблагозвучное название города всегда оскорбляло его слух, по этой причине приезд сюда, в Харьков был ему неприятен. А приехать пришлось. Родные матери, ее родная сестра и тетка, а так же их многочисленная второстепенная родня, населяли этот город, казалось, в каждой его точке. К тому же Привалову старшему случалось частенько здесь быть по той простой причине, что являлся он на тот момент, членом научного совета секции «физика молекулярных кристаллов» Физико-технического института низких температур, академии наук УССР, затем, просто Украины. Вот так. Здания этого института находились как раз неподалеку от того места, где сейчас, волею судеб, обитал Привалов Александр Александрович. Трудился Привалов на вольных хлебах. Организовал совместно с другом своим Киселевым Игорем Осиповичем небольшую компьютерную конторку, так, на долю малую. Занимались программированием, обслуживанием всякого рода электронного железа. Небольшой уютный магазинчик под соответствующим названием «Железо» был знаком многим из тех, кто так, или иначе занимался подобного рода вещами. Попутно делали компьютерные игры и видеоролики, сайты и т.д. Нельзя сказать, что обогатились, но на жизнь хватало… Подходила к своему концу вторая десятилетка Нового века. У каждого, кто прожил годы в новой - старой стране наберется куча воспоминаний, про то, как удачно, либо совсем наоборот, складывалась их жизнь. Одни, погрузнев, приобретя вид солидный, нехотя, через силу, давая понять собеседнику важность каждой минуты пребывания его на грешной планете, негромким, размеренным голосом вещали о том, как необычайно сложно добиваться подобного успеха. Затем, погрузившись в удобный, однако уже тесноватый «Бентли», кряхтя и чертыхаясь, путешествовали в очередное «царское село», продолжать грузнеть и солиднеть, принимать клистиры и промывать желудок. Другие же, будут возвращаться в свои хрущевки, и перед тем как явиться на порог опостылевшего дома, забегать в «наливайки», употребляя дежурные сто пятьдесят «паленки». При этом будут обсуждать, с такими же бедолагами как они сами, вопросы важные и главные, касающиеся судеб мира. Однако зная наверняка, что денег до получки не хватит, соображали на ходу, что соврать в очередной раз издерганной несчастной женщине, которая, скорее по инерции, нежели по любви, продолжает жить с ним под одной крышей… …Привалов не относился ни к тем, ни к другим. Обычно таких людей как он причисляют к среднему классу, правда никто даже не попытался сформулировать, что же из себя представляет тот самый средний класс. Так, набор общих, ничего не дающих уму терминов и понятий. Собственно говоря, Привалу глубоко было наплевать на всю эту словесную шелуху. Однако история того, как он очутился здесь, в этом городе, ему до сих пор не давала покоя. Ему даже сейчас казалось, что все, происходящее с ним за последние два десятилетия, просто кино, которое он смотрит в полузабытьи, с закрытыми глазами, и лишь сквозь чуть приподнятые веки, он видит едва различимое, однако порядком размытое, почему-то фиолетовое свечение. Наверное, по этой причине, его жена, которую звали Татьяна, на все, что ей казалось безразличным, поговаривала, - а мне все фиолетово!!! Будучи человеком аналитического склада, все же определил для себя, что произошедшее с ним, так или иначе, вписывается в теорию закономерно- случайных событий. Так что, делай, что делаешь и будь, что будет… …Двадцать третье августа, именно так. Сегодня двадцать третье мая, станция двадцать третьего августа, улица двадцать третьего августа… В гастрономе, что уютно расположился на первом этаже девятиэтажки, как раз напротив выхода из метро, есть крохотное кафе, в которое Привалов, традиционно, захаживал после работы, выпить соточку хорошей водки, и закусить выпитое бутербродом с красной лососевой икрой. Надо отметить, что водка здесь всегда отменного качества, а икра – свежайшая. Как местный сторожил, он точно знал, когда и кто завезет очередную партию икры, которую сюда доставляли из самой Москвы, контрабандой, конечно. В Москву же, та самая икра попадала прямым рейсом из Владивостока. Это было чистой правдой, потому как и сам он частенько баловал Татьяну и дочку, которую звали Лизой, килограммом, другим божественного продукта, доставляемого сюда друзьями, служившими некогда по части железных дорог… …К стойке бара Привалов подходил совершенно спокойно. Сегодня его ничто не тревожило. На работе – полный порядок, он подписал месячный баланс, да и несколько новеньких хрустящих купюр большого номинала поднимали его настроение. Он уже доставал одну из них из тугого кармана узких джинсов, шуточно кряхтя и чертыхаясь. Но что-то смутило его, что- то заставило остановиться на секунду мельком бросить взгляд в темноту зала, где он увидел одиноко сидящего человека, который смотрел на него, - Городецкий, Юра, это ты? - Да, Городецкий Юра, это я… - Какими судьбами, как? - Привалов подыскивал нужные слова, но ничего не получалось, - Да вы совсем седой, как я погляжу, - Городецкий встал, подошел к Привалову, крепко пожал ему руку, - А почему «на Вы», Юра? - продолжал удивляться Привалов, - Да, так, привычка, хорошо, ты. А здесь, работаю неподалеку, работал, - Городецкий опустил взгляд, - Где здесь? - В Харькове, в институте низких температур, занимался выращиванием кристаллов драгоценных камней, - Ну, даешь? Ты давно в Харькове, - Да, уже лет десять будет, даже больше, - А я здесь живу, на бульваре, вторая свечка... Да, за это нельзя не выпить… - Я, чисто символически, - Городецкий посмотрел на дорогие часы, - За рулем… Они сидели, смотрели друг на друга, почти не говорили, так, по-мелочи. Оказалось, что Юра не женат, вдовец. Он был женат, на той самой девочке Гале, которая Гопа, потом Городецкая. Галка умерла несколько лет назад, рак, не важно, чего. Юрка до сих пор не пришел в себя. Детей у них не было. Он заведовал одной из лабораторий института. Жил на Салтовке, на Академика Павлова, - Странно, ходим по одним и тем же улицам, наверняка и сюда ты захаживал не раз. А вот видишь, встретились только сейчас, - Значит, так надо было, ну, за встречу… Городецкий практически не изменился. Все также был худ, однако на шее выделялась жила, которую раньше у него Привалов не замечал, да седые кудри длинных волос, элегантно лежащие кольцами на итальянском летнем пиджаке. - Тут у нас есть и еще один общий знакомый, - Кто? - Никогда не догадаешься, - Наверняка, нет, Городецкий помолчал, вращая бокал с недопитым коньяком, интригующе улыбался, - Замороженный! - Как, тот самый, разморозили? - Да, нет, все также, в замороженном виде хранится. - Фантастика, просто не верится, почти тридцать лет прошло. Да, кстати, мой отец здесь тоже трудился, правда, в штате не был, варяг, приезжал на заседания Ученого совета. Членкор, между прочим, еще дрыгается, все в Москву зовет. А вот мне что-то туда не хочется. Здесь как-то спокойнее. Да и город я полюбил. По мне город. Да, дела. А ты что, видел где этот лежит? - Нет, видеть, не видел, но слышать пришлось. Только вот что, Саша. Рассказал я тебе это под большим секретом. - Ну, коли знают двое, ты же понимаешь, - Боюсь что, не двое, - Ну, тогда и спроса нет, - В общем, не слишком распространяйся. Его чудики из СБУ стерегут. Гм, - Городецкий ухмыльнулся, - поговариваю, что этот Замороженный на Пупина похож, как две капли воды… - Как два кусочка газового льда, - Это точно. Ну что, обменяемся телефонами? Обменялись… … Привалов, мне пора, спасибо за угощение, очень рад встрече… Городецкий встал, вытащил из кармана очки в золотой оправе, надел, - Вот теперь, Юра, ты в точности – ты! -Ну, раз я в точности – я, тогда, до встречи… Звони, не забывай… Ночь. …Татьяна Привалова, в девичестве, Новикова, приготовила кофе, разливала по чашкам. Кофейный аромат разносился по трехкомнатной квартире. Уютное, ухоженное пристанище… …Майский вечер. Привалов любил это время суток. Сегодня солнечно, однако не жарко. Свежий северный ветер, пролетая по проспекту, поднимал маленькие пылевые вихри, которые тут же рассыпались. К ним же на балкон добирался лишь легким дуновением, принося прохладу и пыль. Кофейный столик, на котором располагались нарды, пачка женских сигарет, стоял посреди балкона, накрытый, на всякий случай, прозрачной розовой органзой. Таня, точнее, Татьяна Михайловна принесла кофе и мобильный телефон Привалова, - Тебе кто-то звонил, - Ничего, кому надо, перезвонит, - Да ты хоть бы посмотрел кто, может важное что-то? - А, - отмахнулся Привалов, - Твой ход, бросай… Таня Привалова…Они познакомились в поезде Одесса – Москва. Год 1993. Уже существовало две страны, только этого обстоятельства никто не замечал. Это потом, границы, таможни, проверки. А тогда… Так получилось, что они ехали вместе в СВ. Скажете, мол в СВ к женщинам мужчин не подселяют? Согласен. Однако в тот день к Привалову подселили Таню, по той простой причине, что это место оставалось последним свободным местом, - Ну, что девушка, брать будем билет, или я снимаю бронь? - кассирша, немолодая, сухопарая тетка, смотрела на Таню неприветливо. Та, несколько секунд поколебавшись, посмотрев в конец очереди, которая извивалась змеей, решительно ответила, - Брать будем…Собственно так они и поженились. Таня родом из небольшого городка Котовск, закончила местное медицинское училище. Затем поступила в Одесский Медицинский институт. Проживали в Одессе, снимали квартиру. После окончания института и ординатуры, проработала еще несколько лет в одной из поликлиник Одессы. В Харькове оказались случайно. Знакомые Татьяны предложили место в Областной Харьковской больнице. Так они оказались здесь. Правда, родители Привалова настаивали, чтобы они переехали в Москву, но вышло, как вышло. Попалась, очень недорого, квартира, переделанная коммуна, на маршала Бажанова, в самом центре, они и остались в Харькове навсегда. Родилась дочка, Лизонька, якорь крепкий. Теперь дочь уже сама замужем, правда, внуков еще нет. Живем… Приваловы, не слишком старые люди, вернее, не слишком молодые, наслаждались пришедшей волей. И сегодня был именно такой день. В этой квартире, что на улице «Двадцать третьего августа» семья проживала уже пять лет. В общем, все хорошо. Теперь кроме них в квартире проживала кошка Нюся, трехцветное философическое существо, очень воспитанное, спокойное… - У тебя точно камни крапленые, девонька. Опять шеш-беш, как ты так делаешь? - Молча, просто беру и кидаю. Привалов бросил камни, остался недоволен, - И ходить некуда, он демонстративно, по-восточному раскинул руки, достал из угла пепельницу, поставил около Татьяны, - Вечно пепел на доску падает. Когда ты уже палить прекратишь, доктор, какой пример ты показываешь больным, - Конечно отрицательный, пусть смотрят и боятся. Татьяна завела последние шашки в дом, выставила на борт одну из них, - Давай по новой, так не интересно, - Нетушки, дорогуша, доигрывай, - Темнеет, - Ничего не темнеет, еще вон Солнце на горизонте, играй вот лучше, - Тань, помнишь, я как-то тебе рассказывал про «замороженного», - Ну, да, что-то припоминаю, а что? - Так ведь он здесь, - Где здесь? - В институте низких температур, здесь, совсем рядом. Представляешь, я встретил Городецкого Юру, со мной плавал. Сто лет не виделись. А тут, раз, Юрка. Странно, в Харькове. Как будто медом намазано, других городов что-ли нет? - А почему странно, ведь и ты здесь очутился, - Все равно, странно, словно продолжение какого-то романа, тридцать лет спустя… - Да, тридцать, - Таня вздохнула, закончила игру, захлопнула доску, - Все, мыть ноги и спать, кому сказала… …Приваловы редко включали телевизор, читали. Брали каждый по книге, практически всегда новые, и читали на пару, затем менялись книгами и обсуждали. Иногда, кто-то, конечно, этим кто-то был Саша, отбрасывал книгу в сторону, вставлял два пальца в рот, показывая тем самым Тане, - мол, рвотная мерзость. Та в ответ, мотала презрительно головой, суживая глаза, - Не выносливый вы парень, Привалов, с вами каши не сваришь… Но чаще дочитывали разом, и несколько часов кряду спорили, часто доходило до повышенных тонов, не со злом, конечно, однако Привалов останавливался первым, практически всегда уступал в споре, если же аргументов не хватало, замолкал, складывал руки в замок на груди, демонстрирую притворную холодность. - Да ты не читал, Вася, - смеялась Таня. - Спал, небось… Сегодня легли рано. Нюрка, как обычно примостилась между ними, посапывала, - Вспомнился мне тот рейс с «замороженным». Помню, люрекса привез аж четыре штуки. Почем же я тогда их загонял? Кажется по пятьдесят рублей за метр, - Это дорого? - На тот момент уже нет. Деньги стали обесцениваться. Конечно, не так как в девяносто первом. Там вообще – крах. Но все равно, хватало. Я гонял в Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск. Там хорошо брали, без торговли. Карачайки, черкешенки, любили этот материал. С блестками, цыганщина… Помнишь, у Лермонтова? - А с кем ты тогда, ну этого, - Что этого? Ну, любил кого-то? - Зачем тебе знать, Танюша, дело прошлое, - Нет, ты не увертывайся, ты прямо отвечай, - Не помню, честно, - Врун несчастный, ладно спим…так что там у Лермонтова?… …Конечно, Привалов любил. Ее звали Катей. Высокого роста, красивая, сложена - богиня, лицо – мадонна с картины Рафаэля. Он увивался за нею несколько лет, бесполезно. Хотя, однажды, ему показалось, что лед тронулся… Она гладила его руки, он целовал шелковистую кожу ее бедер. Ее длинные, гибкие пальцы касались его нежно. Привалов смотрел в ее бездонные зеленые глаза, целовал ее губы, она не была против… …Лед тронулся, лед тронулся… …Ну что, лед тронулся? …За кофейным столиком на балконе в ротанговых креслах сидели двое, - Не греми костями, Боря, людей разбудишь, - А как тогда бросать? - Вот так, - Тормоз подбросил кости вверх, те завращались, остановились в сантиметре от доски, - Лихо, - Учись, неуч, я больше показывать не буду, - Показывать он не будет, ну и не надо, - Боря-раб еще раз подбросил костяшки, те завертелись в воздухе, с треском упали на доску, - Тише, говорю. Ну, ты и бестолочь, - Тормоз постучал себя костяшками пальцев по колену, - Можешь толком объяснить, ругается он, - Могу, Боренька, могу. Только вот одна закавыка, не хочу, я этому учился сотню лет, а тебе все готовенькое подай, дудки тебе, обойдешься… - Дубль шесть, - о, кажется пошло, - Да, кажется пошло, - передразнил Тормоз Бориса, напирая на обе буквы «о», - Еще как пойдет. А ты знаешь, вышло неплохо. И городок мы подобрали со вкусом, отсюда кругом недалеко. Ну что, начали… …Неожиданный телефонный звонок несколько напугал Привалова. Проснулась Татьяна, - Делать кому-то нечего. Скажи своей этой, пусть по ночам не звонит, - Не говори ерунды, Танюша, это Городецкий… - Привет, Саша, прости, разбудил. Дело срочное, будут сейчас размораживать. Никому ни слова, хочешь, приходи сюда. Неподалеку от въезда в институт, увидишь темно-вишневую Мазду, моя. Подходи… - Что хотел? - Татьяна, разбуженная звонком, ворчала, - То костями игральными кто-то балуется, то звонят не вовремя, не дом, проходной двор какой-то. - Причем здесь проходной двор? – Привалов натягивал брюки, - Ты куда собрался? - Надо, - Что надо? В два часа ночи в библиотеку? - Типа того, - Ладно, спи… - Саша, что-то серьёзное? - Не знаю, но кажется, да, - Это не опасно? - Успокойся, не опасно, но очень интересно. Ты спи, потом расскажу… - Тоже мне, тайны Мадридского двора… …Ночью посвежело. Колючий северный ветер продувал насквозь легкий джемпер. Привалов ежился, ускоряя шаг. Идти пришлось не долго. Подходя к дороге, ведущей к институту, за кустом орешника он разглядел автомобиль, - Точно, Мазда, - Привет, Привалов, - Привет, Городецкий… …В институт пробирались тайными тропами. Пересекли заброшенную помойку, поросшую двухметровыми побегами крапивы, - Да, истинная цивилизация, - прошипел Городецкий, - что ты хочешь, академический институт, не царское это дело… Шли молча. Подойдя к входу в заросший диким виноградом подвал, остановились, отдышались. Городецкий достал пачку сигарет, протянул Привалову, - Спасибо, Юра, бросил, - А я вот никак не могу. Уже и с легкими проблема, а вот дымлю, Несколько минут стояли молча, слушали ночной город, - Да, весна еще, чувствуется, ничего, скоро будет лето… - Саша, слушай, войдем, сразу налево и вниз, там крутая металлическая лестница, пойдешь за мной, вот тебе лампа люминесцентная, встряхни, она и зажжется. Наша лаборатория на минус третьем этаже, на всякий случай код запомни, - Городецкий назвал числовую комбинацию, Привалов повторил, - Ну, с богом… Институт спал. Привалову давно не приходилось попадать в пространства, где так знакомо пахло прошлым. Ему никогда не понять, почему бывшие Советские учреждения пахли всегда одинаково. Казалось, что эти почти забытые монстры с завидным упорством продолжали выполнять чей-то нелепый приказ, подчинялись ему охотно, без разговоров и возражений. По этой причине казенный запах внедрялся во все, начиная от стен, потолков, пола, заканчивая дыроколами. И люди, попавшие сюда, проживая в этих стенах свою жизнь, неизбежно пахли так же. - Так пахнут только старики, какой-то бесплодный, гнилостный, глинистый запах. Если говорить еще короче, здесь пахло смертью. Однако никакого страха этот запах не вызывал, а лишь неизбежное отвращение. Хотелось как можно скорее выскочить на свежий воздух. Если говорить честно, Привалова подташнивало. Где-то в глубине души, подсознательно он чувствовал, понимал, что сейчас попадает в историю нежелательную, несвоевременную, постороннюю, чужую. Но ничего с этим поделать не мог. Он словно под гипнозом шел за Городецким, зная заранее, что его ожидает что-то очень неприятное, зловещее. И это неприятное обязательно связанное с этим зданием, этой случайной, вороватой попыткой вернуться в прошлое, заглянуть туда, где ничего нет, кроме страха неизвестности. Собственная беспомощность, комом подкатывала к сердцу, заставляя Привалова говорить самому себе, - Куда ты лезешь! Вот скажи мне, - шипел Привалов, - зачем тебе это приключение на твою…, вся эта операция, жил ведь нормально, нет, полез. Однако отступать было поздно. Городецкий обернулся, указав пальцем, мол, тишина. Его лицо казалось мертвецки бледным, чуть синеватым, он еще раз обернулся, и Привалову показалось, что он, Городецкий улыбнулся, - Черт знает что, - выругался про себя Привалов… …Они находились в небольшой смотровой комнате, отделенной от лаборатории огромным пуленепробиваемым стеклом, вдобавок, армированным проволочным каркасом. Именно поэтому, заметить их из лаборатории не представлялось возможным, так как свет рассеивался, не давая разглядеть наблюдающих, - Кажется, начинается, - прошипел Городецкий, надевая очки, - Никогда не думал, что смогу такое увидеть, настолько все забылось, настолько казалось ненастоящим, а тут, на тебе, - Ты можешь мне сказать, что ту тут забыл, Городецкий? Ты, программист от бога, человек с феноменальными математическими способностями и вдруг Харьков, кристаллография. Бред какой-то, - Почему бред, я всегда увлекался кристаллами, даже хотел стать ювелиром. Правда, не вру. Саша, это долгая история, как нибудь расскажу, а пока вот, смотри и запоминай… …И действительно, смотреть было на что. В огромном, заставленном впечатляющего размера оборудованием, как и тогда, на корабле, столпились люди. Все в белах халатах. Привалов пересчитал присутствующих, - кажется двадцать один, - Двадцать два, Ты Курноса не посчитал, он вот, за тем стеллажом притаился, - Да, точно, - А этот что здесь делает? - Как что, да он хозяин края, - А Бобкин здесь, - Нет, что ему здесь делать, ему обо всем доложат, - Юра, пожалуйста, поясни мне, что здесь вообще происходит? Я так далеко от всего этого… - А что, собственно здесь происходит? Здесь запускают в строй, можно сказать, эксплуатацию настоящее современное оружие, -То есть? - Городецкий засмеялся, - Метафора. А в прочем, так оно и есть. Ты помнишь, по какой причине в тот раз была приостановлена операция по размораживанию? - Смутно, помню этот штымп нес какую-то околесицу, кажется, это было новогоднее обращение, - А чье обращение? - Ну, президента России, - Точно. Так вот, послушай меня и прошу поверить, это и есть настоящий президент России!!! Теперь понимаешь, что происходит, перед каким событием мы с тобой стоим? Переоценить это невозможно, мало того, что это настоящий научное открытие, уникальное, на мой взгляд неповторимое. Это еще важнейшее политическое событие в истории, без преувеличения, всего мира, всей Земли…понимаешь, воскресение!!! …Смотри, смотри в оба… … Ишь ты, куда хватил, воскресение?! … Специально созданная камера, напоминающая собой спусковой космический модуль, ничем не уступавшая ему технической сложностью и надежность, плотным кольцом была окружена сотрудниками института, ведущими специалистами в этой области знаний. Можно не перечислять имена тех, кто сегодняшней ночью здесь присутствовал, разве ради исторической справки? Управлял процессом сам академик Бондаренко Вячеслав Николаевич. Он провел ладонью по стриженному бобрику головы, поправил очки, включил пульт управления. Ему помогал профессор Лавреченко Георгий Тихонович, ведущий специалист в области технических газов. Плотным кольцом окружали их коллеги. Глаз Городецкого хорошо различал знакомые силуэты фигур ученых, - Гнатенко, Чебаненко, Рудовский, Соколов, Адаменко, Вильчинский, Харченко, Беркутов, Пастур, Константинов, - перечислял тот медленно, - элита, - Отца здесь только твоего не хватает, - заметил, усмехнувшись, Городецкий, - Да и ладно, спокойнее спать будет старик, здесь и сына достаточно. - Не нравится мне все это, - Привалов снял джемпер, в помещение слишком жарко. - Это от труб системы охлаждения, нагреваются здорово, - Слышишь, Городецкий, а ты каким концом ко всему этому, и меня зачем сюда притащил? Я вообще полный ноль. Мало что было тридцать лет назад, - Ошибаетесь, Александр Александрович, двадцать восемь лет прошло, нынче мы все к этому делу причастны, имеем, так сказать, самое непосредственное отношение. - Почему? Так жизнь сложилась, одни карманы набивали, другие знания и жизненный опыт, третьи - умирают. Знаешь, Саша, я никогда не думал, что слово «справедливость» коснется меня лично, непосредственно. Коснулось. Он помолчал, вытащил сигарету, помял ее пальцами, положил обратно, - Я все понял только тогда, когда Галка умирала. Когда никому не было дела до моего самого дорогого, самого замечательного человека, как будто и на свет не появлялась, пустое место, мусор. Она держалась на редкость мужественно, достойно. И тогда я поклялся… - Что за клятва, Городецкий? - Ничего, - Скажи, а почему ты не там, за стеклом? - А, это опять о ней, о справедливости. Ведь это именно я, простой к.т.н. силой своего немногочисленного коллектива нашел средство предотвращающее умирание тканей в подобной химической среде. Конечно, кто я такой? Когда сделал доклад, предоставил материалы исследований, провел доказательный опыт, так вот меня обвинили в подтасовке материалов, воровстве идей, короче, за все мои подвиги, считай, из института фактически выперли. Официально, якобы, занимаетесь алхимией, лжеученый. Перевели, в простые лаборанты, занимайся ерундой всякой, не хочешь, увольняйся. - Ну, теперь все понятно, элементарно мстишь, Городецкий, это же не прилично интеллигентному человеку, - Да, пошли Вы все в жопу, со своей интеллигентностью. - Городецкий, ты просто злой неудачник, теперь и меня подставил, зачем, не понимаю, - Никого не подставлял. Тебя пригласил, потому, что трушу, попросту у меня нет никого, вот, встретил тебя, поэтому ты здесь, прости. Они, вот эти люди, не все конечно, парочка, отобрали у меня возможность спасти Галю, ведь оставалось совсем немного до получения препарата, который наверняка спас бы ей жизнь… В моей лаборатории все материалы так и остались, оборудование, реагенты. А без них я, как без рук, а попасть туда никакой возможности. Вот Галки и не стало. Решил я этим гадам насолить. Они ведь не в курсе, что в обычной среде он долго не протянет. Есть у меня одно средство, успел сгенерировать и так просто я им его не отдам. Это мой козырь, понимаешь?… Ты же не в курсе, почему они все это устраивают? - Конечно, нет, ума не приложу? Нафига им все это надо - Надо, а этот труп, как оказалось ни что иное, как полная копия Президента России. - В каком смысле? Двойник, что ли? - Нет, не двойник, полная биологическая копия, сходство ДНК на сто процентов! Я сам образцы исследовал. Конечно, это большой секрет, потому здесь люди только Курноса, да ученые, участвующие в этом эксперименте. Событие, как - никак для науки, тридцать лет ждали, - Ерунда, всё всем станет известно уже утром, - Ну, может быть. Сейчас для меня важно знать, что произойдет дальше, и куда последует пациент. - Ну, понял, Нет, не понял, - Ну, вот поэтому хватит этих ненужных объяснений, пора нам точно знать что происходит. Так получилось, что несколько портативных камер у меня там установлены, все выведено на экран айфона, будем следить, - Привалов вздохнул, присел на старый табурет, смотрел на происходящее в зале, слушал репортаж по мобильному Городецкого, - Ты мне еще спасибо скажешь, Саша, за то, что сегодня сюда попал, - Посмотрим… …Посмотрим, - Буркнул Тормоз, который Жора, сгоняя с удобного места наглого Борьку- раба, - Еще не дослужил, касатик, тебе вон туда, оттуда смотри… В зале нарастал шум. Заработала центрифуга. О том, что происходило в середине машины, можно было только догадываться. - Отделяют плазму крови, - заключил Городецкий комментируя происходящее, - сейчас добавят гепарин, антикоагулянт, потом… - Тише, ничего не слышно, - это Тормоз, он терпеть не мог, когда кто либо, разговаривал во время киносеанса, - Что? Что ты спросил Саша? - Ничего. Просто как-то все странно, обыденно, вроде, для меня это вообще просто сон какой-то, ничего не понимаю. Гм. - Ты лучше запоминай мелочи, будут говорить, не дай бог не услышим… Хатон, называйте меня просто «П». … Ночная операция в институте низких температур продолжалась уже полтора часа. Жорка Тормоз засыпал, просыпался, смотрел осовело на армированное стекло, ничего не понимая, мотал головой и снова засыпал… - Городецкий не спишь? - Нет, черт, очень тихо говорят, не разобрать, - Да вроде как в областную больницу хотят поместить, там есть отделение для СБУшников. А когда? - Ты видишь этого чудака? - Нет, все закрыли, ничего не разглядеть… …Тело, не смотря на то, что пролежала во льду десятки лет, выглядело вполне здоровым. Кожные покровы – ровные, кровь уже циркулировала нормально, дыхание, правда учащенное, ничего пройдет, - Поднимайте температуру, только помните, с огнем шутки плохи… …Сознание приходило медленно, …Опять тюрьма, - думал «замороженный», - тело все болит, - Больно, - прошептал «замороженный», - очень больно, - полкубика адреналина ему и рюмку спирта мне, - это доктор, неизвестный, приглашенный сюда Курнасом, он его лечащий врач, …Как вы себя чувствуете, голубчик, - Хатон, прошу Вас, мы же с вами договорись, называйте меня просто «П», - Нет вопросов, «П», так «П», - Господа, наш пациент под псевдонимом «П» пришел в себя, а от себя добавлю, эксперимент удачно завершился, спасибо всем. Раздались аплодисменты, сдержанные, затем усилились, от чего Тормоз окончательно проснулся, - Уже хлопают? Да, надо сказать, что научная мысль таки шагнула вперед. Коллективный разум превзошел мой скудный умишко, ну ничего, мы еще повеселимся. Мало ведь кто знает, что как только наш «П» понервничает, как тут же вспыхнет, а с этим бороться трудно, разве что, с огнетушителем. При этих словах Тормоз дал отмашку и Борька – раб, с радостной улыбкой достал из-под себя бутылку шампанского, которую с легкостью откупорил, А вот и он, огнетушитель… …Городецкий с Приваловым, выбравшись наружу, молча пробирались к машине. Светало, по этой причине машина покрылась холодными капельками росы, - Садись, Привалов, давай еще раз прослушаем, - Нет, я не буду, я домой, - устало заключил Привалов, и, знаешь что, я вне игры, Городецкий. Ты там себе чего-то думай, а я…- он погрозил указательным пальцем, - Я перешлю тебе видео, это твой шанс, Саша, другого случая не будет. - Какой шанс, Городецкий? То, что мы увидели, конечно, это без сомнения чудо, но я… …Машина завелась, фыркнула, и, оставляя едкий дым, помчалась в сторону центра… Дом в Лесопарке. …Гена не виляй, говори толком, что это за история с разморозкой? - Миша, не разморозкой, а размораживанием, чувствуешь разницу? - Не пудри мне мозги, Курносый, а просто рассказывай, - Что мне тебе рассказать? - Правду, Гена, правду… …Дом в три этажа, а вернее, особняк, выстроенный по всем правилам зодческого искусства, с центральным подъездом, правым и левым крылом, с женской половиной и мужской, с флигелем, конюшней и псарней, располагался в самом живописном месте Харькова, в Лесопарке. Тянулся это рукотворный лес вдоль Белгородской трассы, в которую, без всяких промежутков переходила центральная улица города, под нейтральным названием Сумская. Почему, Сумская? Не ясно. Ни с какими Сумами эта дорога Харьков не связывает. Если ехать прямо по Сумской улице, переходящей в Белгородское шоссе, то через семьдесят километров с небольшим попадаешь на пограничный переход Гоптивка а там и до Белгорода рукой подать. А где же Сумы? Сумы, где нужно Сумы. Дались тебе эти Сумы… …Какую тебе еще правду? – Курнос сидел в инвалидном кресле, за прекрасным дубовым столом, таким же надежным, как и весь особняк. Этот невзрачный, нелепый, внешне, тщедушный еврей, однако обладал сильным, волевым характером, был зол и беспощаден. Не смотря на всю свою покореженную немощную фигуру, был задирист не в меру, но и, как положено всякому еврею, изворотлив и лукав, - Слушай, Бобкин, ты же все уже знаешь, уверен, даже более того. - Чего того? - усмехался Бобкин, наливая себе виски в стакан, - Того что знаю я? - Вот, Гена, я и хочу услышать от тебя, что же ты, дорогой мой знаешь? - Так, мне надоела эта болтовня, лучше мне скажи, что у тебя с этими учеными? - Ничего, все нормально. Кому надо, следит, поставили на прослушку, работаем. - Ты мне, Гена поясни, нахрена такое количество соглядатаев. Уже слухи по городу пошли. Я сегодня был на «Симоне», там меня уже расспрашивали, что это за история такая, - Это входит в наш план, Миша, не волнуйся. Ученых не бывает слишком много, а это очень квалифицированные свидетели. Кто-то и шепнул. Я прав? - Бобкин улыбнулся, - Ты же сам знаешь, Миша, когда хочешь чтобы услышали, говори шепотом. Так зачем шуметь? Вот, шепоток уже есть. А теперь нам надо хорошенечко думать, когда и как действовать, с какого момента начинать, кого запускать, и с кем мне все это решать, а? - Ну, тебе виднее. Скажи мне только такую вещь, этот, - Бобкин замялся, - Называй его «П», а лучше наш «П», - А что, есть еще не наш «П»? - В том то и ситуация, что тот тоже «П», понимаешь? - Да, это смешно. Ладно, наш, значит наш. Так вот, не дойдет ли слушок до нашего «П». Он же жуткий трус, как бы сюда руки свои не стал совать, он до этого дела быстрый. Своих героев уже пересажал, как бы и до чужих не добрался? - Не бойся, не сунется, ты же сам сказал, что он трус, а он таки трус. Ему сейчас не до слухов. Год до выборов остался, рейтинг ниже плинтуса. Вот и смекай. С одной стороны правые давят, спасу нет, с востока уже горит, да и свои по головке не гладят, все укусить хотят Пецу за жопу. Хе-хе. Вот и нам надо о своем не забывать. Хотя, если так будет, оно и к лучшему. Когда его напугаешь, он глупости начинает делать. А нам только этого и надо. - Гена, скажи, а надежная там охрана? - Где? - Ну, сам знаешь где, - В больнице что-ли? - Ну а где же еще, - Надежнее не бывает. - Смотри мне, упустишь, беды не оберемся. - А с чего ты взял? - Предчувствие у меня не хорошее, чего-то я не знаю. Уж больно дело необычное, как то все тревожно, зыбко все, Миша. Слишком много неизвестных. - Конечно, понимаю тут дело особое, тонкое. Хоть и тело сохранилось, и, слава богу, ни хрена не помнит, однако номер воинской части, в которой служил, сука, помнит. А еще называет пару фамилий, в том числе и некоего Виктора Огуреева, живущего в Харькове. Мы пытались узнать у него адрес, не помнит. Ну, это вопрос времени, уверен через часик другой найдем. - Так пусть встретятся, Миша, пусть поговорят, вспомнят сослуживцы как- никак. Смотришь, и остальное припомнится… … Нам с тобой планчик бы набросать, дорогой мой, с Сумами с Полтавой потолковать. Авось сговоримся, гуртом оно и батька бить легче, - Не знаю, Гена как с Сумами, а с Полтавой договора может и не быть. Там газ, Гена, и газ не наш, ты сам знаешь, чей это газ. Война может быть, и ты понимаешь, что к ним на помощь придут раньше, чем к нам. - Ладно, чего там догадываться, съезжу, потолкую, - Да, Миша, как тебе этот Керченский мост? Осилили за четыре года, это притом, что всякие санкции, нет инвестиций. На все положили, вернее, положил. Мир, Миша, любит войну. На нее работает, и победителей не судят. Доиграется наш «П», ох доиграется… …А что мост, хороший мост, у нас такого нет… …Что до тела, не выйдет, пустим на органы… На больничной койке… …Прошел день, еще один, и еще. Сейчас казалось, происшествие в ночь на двадцать четвертое мая две тысячи восемнадцатого года попросту фантастическим сном. Татьяна, однажды попыталась его расспросить про ночную отлучку, однако, отвлекшись телефонным звонком, больше ни о чем Привалова не расспрашивала. По-видимому, забыла… Александр Александрович, наконец, успокоился окончательно. Пришло долгожданное лето. Пели соловьи, они прогуливались с Татьяной к Источнику, Привалов даже рискнул однажды в нем искупаться, чего до этого он никогда не делал. На работе все ладилось, что не могло его не радовать. Заключили несколько выгодных контрактов, его новым заказчиком даже стала Областная клиническая больница. Привалову нравилось это словосочетание «клиническая больница». Ни госпиталь, ни больница, а именно, «клиническая больница», - По-моему, - размышлял он, - эта хрень непереводимая игра нерусских слов… …Числа шестого июня, да, да, именно шестого июня, в день рождения Пушкина, точно, Татьяна пришла домой очень встревоженная. Привалов не узнавал жены, - Что случилось, Танюша? На работе что-то? - Да, на работе… Закурив и выйдя на балкон, помолчав еще минуты две, три неожиданно выпалила, - Какого черта, нет, ты мне скажи, какого черта? - Что именно, доктор? - Привалов хотел пошутить, но пристально вглядываясь в ее глаза, решил этого не делать, - Таня, скажи толком что произошло, - Кажется, меня увольняют, - Тебя, заведующую отделением, кандидата наук, преподавателя Университета увольняют? - Нет, не правда, не верю, рассказывай что случилось, по порядку, - Я не могу тебе рассказать, а дала подписку о неразглашении, - Кому ты дала под писку? Татьяна посмотрела на Привалова. Такой ее взгляд он видел только один раз в жизни, тогда, в Сочи, когда они познакомились в ночном кафе на набережной, - Привалов, скажи, тогда, помнишь, в ту ночь, ты видел его? - Кого? - Этого типа из института низких температур, Тон жены не давал права сомневаться, что дело серьезное, - Да, Танюша, я видел его в ту ночь. Судя по всему, ты его тоже видела? - Да, его обозвали Попов Владимир Владимирович. К нам он поступил девятнадцатого числа, в отделение интенсивной терапии. Теперь им занимаюсь я, вернее наше отделение. Саша, мне страшно… …Попов Владимир Владимирович… Это теперь его прозвище, потому, что в ледяной глыбе, кроме него, еще находилась книга Джона Апдайка «Кролик вернулся» с экслибрисом Попова Владимира Владимировича. - А как же книга сохранилась? Среда активная, лед, бумагу не пощадил бы, точно… - Не знаю… …Смотреть на белый свет ему было больно. Насколько раз попытался приоткрыть веки, и каждый раз с усилием закрывал глаза, - Вы меня слышите? - Слышу, - отметил про себя Пупин, - только не кричи, - Слышу, не кричите, пожалуйста, - чуть прошептали его мертвенно белые губы, - Пить, прошу, дайте воды… …Сознание приходило медленно, вернее вовсе и не приходило, работали анализаторы света, вкуса, запаха, рецепторы, клетки ожившей ткани, жадно стремящиеся ухватить окружающего пространства. Это не зависело от его, пупинского тела, которое теперь принято будет называть чужим, ничего не объясняющим именем – Попов В.В. Кто такой Попов В.В. и почему именно он, Пупин стал Поповым? Пока эти и многие другие вопросы, вращающиеся в больной голове этого человека, ответов, разумеется, не находили… …К его лицу поднесли небольшое круглое зеркало, - Больной, вы узнаете себя? Приоткрыв глаза, щурясь от яркого света, Пупин взглянул на свое отражение. Разумеется, на него из-за зазеркалья смотрел несимпатичного вида человек средних лет. Удивлял, прежде всего, цвет его кожи, необыкновенно белого цвета. Даже не так, белого цвета, всевозможных оттенков. Опытный взгляд, скажем человека имеющего отношение к изобразительному искусству, сразу бы отметил, - вот серые и синие оттенки, вот зеленоватые, а вот и розовые и охровые. Все это многоцветие говорило о том, что больной более жив, чем мертв… Впрочем, это уже мало интересовало тех, кто постоянно за ним наблюдал. Прямо перед его больничной койкой была вмонтирована видеокамера, не новая, конечно, довольно громоздкая. Окуляр камеры, вмонтированный в тубу серого казенного цвета, иногда вздрагивал, менял по всему, фокусное расстояние, - На том конце все рассматривают, - заключал Пупин, на секунду отвлекаясь от собственных пугающих мыслей. А пугаться было чему. Все, что он мог вспомнить в первый момент своего оживления, кроме того, что все, что он ощущал, это боль, номер своей воинской части, 8352… Ничего более он не помнил, хотя, свое имя Пупин Владимир Григорьевич, он помнил, но никому его не назвал. Ему казалось, что выдавать свое имя ни в коем случае нельзя. Почему же тогда, он так легко назвал номер своей воинской части? Потому, что в его мозгу застряла еще одна фраза, произнесенная неизвестно кем и неизвестно когда, - Запомните, как гвоздь в голову вбейте, номер воинской части, потому как, попав в плен, вы хоть это сможете вспомнить, а то пыток не миновать… …Его никто не пытал, к нему только иногда приходила медсестра, ставила капельницу с физиологическим раствором, да врач, миловидная женщина средних лет, имени которой он не запомнил. Правда, вчера к нему пришел несимпатичный, низкорослый брюнет, с намечающейся лысиной, в помятом сером пиджаке и в черных брюках, с жирными пятнами на коленях. Брюки были коротки, открывая толстые лодыжки и стоптанные сандалии. Черные, вернее, посеревшие носки субъекта, окончательно портили его настолько, что разговаривать с ним Пупину было крайне неприятно, - Хатон, мы ведь с вами договорились, вы общаетесь ко мне, господин «П», вы помните это? Последние слова «вы помните это?», пронеслись в мозгу Пупина, сопровождаясь сильным электрическим сигналом, - помните…а значит я помню? Что я помню? Именно эта мысль постоянно буравила его мозг… …помнил, что читал книгу, но какую, забыл. Мысли потекли в сторону книг, - Какие же читал? Из детства не припоминалось ничего. Ни единой книги вспомнить не мог. Помнилось, ощущения какие-то по этому поводу. Что-то неприятное и стыдное, что именно? Ах, да, он когда-то посещал библиотеку, какую? Не помнил. Кажется на первом этаже старого особняка. Да, да. Ему припомнились запахи во дворе. Пахло кошками и снедью, причем, борщом. Точно, борщом. Нет, это не там пахло, а где? Пупин хотел пошевельнуться, но сделать этого не смог. Он чувствовал и руки и ноги, сильные сигналы шли к конечностям, точно, должны двигаться, однако, не двигались, - Так что там было, в библиотеке? – Пупин заставил себя переключиться на ускользающую мысль, - Ничерта не помню, зла не хватает…Точно, зло, он злился, да, да, он злился и злился на себя самого. Досада… - Пупин, Володя, скажи, ты прочитал эту книжку? - Да, я прочитал эту книжку, эту книжку, какую книжку? Да, да, точно, в школе и дома. А, имя какое? Имя, имя, гу-гу-гу в школе и дома. Витя, кажется, да, да, Витя, как его? Ма, Ма, Малеев. Витя Малеев в школе и дома. Вспомнил, слава богу… В голову что-то ударило, - Это ты? – спросил Пупин, - Конечно я, - послышалось в ответ, - Что, вспоминаешь? - Пытаюсь, нихрена не помню, - Что со мной? - Обморозился, - Шутишь? - Да какие уж там шутки. Ты это, вот что, газированную воду предлагать будут, не пей, - Почему, да сожжешь здесь все, у них с противопожарной безопасностью, беда. Завхоз у них мелкий воришка, огнетушители продал, а муляжи повесил, учебные болоны в школе на шприцы сменял, - Какие шприцы? - Да, для наркоманов. Им в аптеке не продают, так он их выручает, понял? - Ничего не понял, какой завхоз, какие наркоманы, я о Вите Малееве говорю, вспомнил, понимаешь? - А что Витя? - А я знаю, ведь книжку то я не читал, не знаю. Тогда, в библиотеке соврал, мол, читал. Только библиотекарша не поверила, таким глазами на меня смотрела, и головой вот так качала… Пупин попытался приподнять с подушки голову, ничего не вышло, - Видишь, Тормоз, такие вот дела… Тормоз еще немного посидел на краешке его кровати, помолчал, - К тебе сейчас докторица придет, хорошая она, знающая, ну, я полетел… Пупин лежал и пытался еще что-то припомнить, кружилась голова, его тошнило, наверное, он заснул… …Как вы себя чувствуете? Красивые, зеленоватые глаза доктора смотрели на Пупина внимательно, по-доброму, - меня зовут Привалова Татьяна Михайловна, я ваш лечащий врач, - Привалова, Привалова, - повторил Пупин, - очень знакомая фамилия… …Ваша фамилия Попов, а имя Владимир Владимирович, - Просто, Владимир, - Пупину трудно говорить, он морщит лицо, - Вам плохо, Владимир Владимирович? - Да, что-то не очень хорошо... Доктор пощупала его пульс, - Тахикардия, аритмия, наполнение слабое…Приборы, окружавшие кровать говорили о том же самом. Татьяна Михайловна нажала кнопку срочного вызова. В палату вбежала медсестра с уже приготовленными шприцами, вошел охранник, остановился возле выхода. Кобура на поясе предварительно расстегнута, - Привалова, не скрывая недоуменного взгляда, косилась на оружие, - Это что, помогает? – ее вопрос повис в воздухе, - Сейчас поможет, - молоденькая медсестра ловко колола в вену, - Наверное, - выдохнула Татьяна Михайловна, меняя лекарства в капельнице… …В ординаторской врачей не было. Сейчас здесь находилось несколько неприятного вида мужчин, в казенных костюмах, плохо сидевших на их нестройных фигурах. Татьяна Михайловна, войдя в помещение, не решалась присесть. Один из присутствующих, судя по его манере поведения, старший, прокашлявшись, предложил, - Прошу садиться, уважаемый доктор. После этих слов, человек с несимметричным лицом, так его называла Татьяна Михайловна, встал, прошелся по комнате. Обведя взглядом своих коллег, сделал незаметное движение головой, после чего, те встали и молча покинули ординаторскую, - То, о чем я сейчас расскажу Вам, является строжайшей тайной и разглашению не подлежит, - Подписываться надо? – съязвила Татьяна Михайловна, - Будет надо, скажу, - несимметричный человек рассматривал фигурную пепельницу, чуть ударив по столу, поставил ее на место, - Вы уже поняли, что дело, вернее, тело, которым вы занимаетесь, ВИП тело. Причем не просто ВИП, а очень, очень супер ВИП! Я опускаю подробности, они вам ни к чему, однако, кое какое представление о теле господина Попова, это его псевдоним, вы иметь должны. Не знаю, дошли ли до ваших ушей слухи о том, каким образом господин Попов очутился в стенах клиники? Несимметричный бросил взгляд на Привалову, та сидела не шевелясь, смотрела в одну точку. - Значит, слышали, хорошо, тем проще изъясняться. Первое, вы должны точно и профессионально провести реабилитацию этого тела. Как меня предупредили специалисты, могут быть необъяснимые побочные эффекты, в которые я, честно говоря, не верю. Но, все же. Тело может самопроизвольно воспламеняться. Однако огонь кожным покровам не вредит, но все, что его окружает, гореть должно по настоящему, поэтому, будьте осторожны. Как говорится, спички не тронь, в спичках огонь! Шутка. Когда и как будет проявляться это качество пациента, нам не известно. Если будет такая возможность, поэкспериментируйте, разумеется, в пределах разумного, - Простите, а что значит разумного? Мне кажется, что все, что здесь происходит вне разума, - В каком смысле? – Несимметричный с интересом посмотрел на Татьяну Михайловну, - Да, в прямом. В больничную палату доставлен некто, с непонятными жизненными показателями, которых даже в трупе не найти, у него же полностью перестроен метаболизм. Ни в одном учебнике, ни в одной научной рабочее ничего подобного не описывалось никогда. И вы предлагаете мне поэкспериментировать, причем все это тайна. Вам не кажется, товарищ, что для одной женщины, даже пусть она трижды врач, этого многовато? При этом вы ставите меня в положение, при котором я не могу воспользоваться помощью, скажем, моих коллег, - Нет, уважаемая, Татьяна Михайловна. Я так не сказал. Да, вы должны, причем уже, хранить тайну, однако почему не пользоваться консультациями, я ведь подобного вам не говорил? - Но дали понять, - Простите, вы не так меня поняли. Конечно, вы можете устраивать консилиумы, приглашать нужных специалистов, но только тогда и тех, кого мы разрешим. Вот так стоит вопрос… - И как долго будет вот так стоять этот вопрос? - Пока мы не получим исчерпывающей информации о том как себя тело будет вести в тех или энных условиях. Не поврежден ли мозг, двигательные возможности и так делее. Ну, что мне вам рассказывать, вы мне все сами должны рассказать, уважаемая доктор Привалова. Кстати, Ваш муж знает, о том, чем вы будете заниматься? - Нет, он ничего не знает, - Он у Вас электронщик, если я не ошибаюсь, - Да, электронщик, - Угу, здорово, ему не следует ничего говорить, поверьте, это в ваших и наших интересах, да и в его тоже. А чтобы у вас возможности такой не оказалось, и вы случайно, не проговорились, вам придется находиться здесь… Татьяна Михайловна, при этих словах позы не поменяла, только посильнее сжала челюсти, отчего ее скулы отчетливее проявились на лице, давая понять о монгольских корнях обладательницы. - Вам все понятно? - примирительно проговорил Несимметричный, - Предельно, мне понадобится, чистая смена белья, кое что из косметики… - Не трудитесь, Татьяна Михайловна, вот список Вам предоставленного, прочтите, если чего там не учли, допишите. Да, и вот еще что, каждый день вам будет оплачен, - он написал на уголке бланка рецепта число с несколькими нулями, - ежедневно, в течение всего срока реабилитации господина Тарасова. Это ваш аванс за неделю… - Несимметричный вытащил из кармана пиджака скрученные в трубочку доллары, положил перед Татьяной Михайловной. Та молча смотрела на деньги, - Берите, берите, не стесняйтесь, - Мне некуда будет их положить, - Мы и это предусмотрели. В вашем кабинете сейчас монтируют в стену сейф, под зеркалом. Деньги, все назначения и отчеты о лечении складывайте туда. Отдыхать будете в соседней с пациентом палате, там уже все готово, условия как в лучших гостиницах. Мужа по вечерам не обещаю. В общем, все. Вам понятно задание? - Да, понятно, - Ну, вот и слава богу, - Да, слава богу!!! Экскурсия по городу. …Да, Боря, следить за дамочкой придется тебе, - Понятно… Боря Сеуканд, а попросту Борис-раб уже и не помнил того времени когда таковым не являлся. Ему вспоминалось, то, как он воспринимал свое новое назначение в жизни. Правду говоря, горькое это воспоминание. Плакать, по определению, он уже не мог, да и неудобно перед товарищем, выпивка помочь не могла. Да и потом, какое там питьё у призрака? Так, баловство, а ни питьё. Бывало, сидит в пивной, смотрит на пьющих посетителей, слюнки глотает. Те, разумеется, в упор его не видят. Зла не хватало, разве что бокал на пол уронить чужой, или бутылку какую. Толку-то, только себя раздразнить. Да, кончилась жизнь… Ну, так уж случилось… Теперь скучать некогда. То одно, то другое. Даже на океанских глубинах побывать довелось. Конечно, там и холодно, там и давление такое, что танк раздавит как консервную банку. Однако самым неприятным из всего этого, оказалось видеть, как его бывший друг, затем патрон лежал на океанском дне, вернее в океанской расселине в метановом кластере и помочь ему Боря уже ничем не мог. Неуч, Борька. Тормоз – тот, да. И заговоры знал, и мог ими умело пользоваться, однако Борьке науки не давал. А зачем, слабый человек, слабый дух, призрак из него некачественный, некудышний, только в сторожа и годился. Глупый, но исполнительный раб! Борька на все эти обстоятельства и унижения внимания не обращал. Хорошо. Что он остался возле Жорки Тормоза, духа крепкого, самостоятельного. Откуда тому все было известно, понятно и доступно, Борька понятия не имел. Да и не задумывался он над этим. Зачем? Своим нынешним положением Сеуканд был, в общем, доволен, ни на что не жаловался. А на что жаловаться? Вот и сейчас, он в замечательное время, конец мая, начало июня, в хорошем, даже очень хорошем городе, куда не раз и не два забрасывала его прежняя судьба, где он вырастал, гулял, наслаждался вольными деньками. Теперь, таким же вольным рабом он запросто проносился над буйными зеленями роскошных Харьковских парков, следовал вдоль проспектов, рассматривая под нужным ему углом здания и строения, знакомые и нет, удивлялся этому, прищелкивая языком, - Цы, цы, цы, ай, яй, яй… А вот и Пушкинская. Мчась по ней, узнавая и нет ему, Борису-рабу, казалось, что он помнит даже запахи и звуки, которые касались когда-то его носа, ушей. Чего-то не хватает? Ах да, здесь уже нет трамвая, да и брусчатка заменена на асфальт. Жаль, улица – другая. Все равно, вот дом под номером семьдесят восемь. Квартира, он уже и не помнит, кажется, четвертый этаж, окнами во двор. Заходить не хотелось. А зачем. Уже нет в живых тети Раи, маминой подруги и сокурсницы по университету. Дядя Саша умер намного раньше, осколок, кажется. Их детей Сеуканд уже не помнил, как их звали, забыл, - Надо спросить у Жоры, тот все помнит и знает. Только не хотелось услышать от него в очередной раз неприличную шутку в свой адрес, да и видеть его лицо в ужимках и подергиваниях желания никакого. - Город изменился, стал взрослее, что-ли, другим, посторонним, - Ну и правильно, - произнес вслух Боря, поворачивая в обратную сторону, потому как хотел посмотреть на того, кого звали Виктор Огуреев, который мешкал неподалеку, в переулке, вернее на улице Воробьева пятнадцать, дробь девятнадцать, второй этаж, дверь справа… Влетев в этот уютный и тихий переулочек, идущий круто вниз, Сеуканд притормозил. Первое, что он почувствовал, другое место. Да, да, именно, другое место, словно попал в другой город. Изменилось все, даже атмосферное давление, - Так не бывает, - убеждал сам себя Борис, - ну, точно, не бывает… …Балкончик на втором этаже, левый с краю, застекленный. Никого на балконе не видно. Не видно и в окнах. Никого. Может быть? А где может быть Виктор, для мамы, по-прежнему Витя. Он неподалеку, двумя домиками ниже по улице, по правую сторону. Там флигель, в котором живет женщина, по имени Лариса, Лара… …- Клубники хочешь? - Сладкая? - Нет, ты знаешь, не очень, хотя и лето раннее и жарко, а клубника все равно кислая, - Это – привозная.. Огуреев взял несколько некрупных ягод, покрутил одну из них за вялый хвостик, отправил в рот. Лариса смотрела на него чуть кривясь, - Что, сильно кислая? - Сильно, - Для варенья сгодится, да и на компоты в самый раз. У меня Димка любит компот с клубникой… …Лариса, уже второй десяток лет свободная женщина, одинокая. С Витькой Огуреевым познакомилась еще в школе. Так и дружили. Было время Витька подумывал о том, чтобы связать свою жизнь с Ларкиной, но что-то не связывалось. Даже любовниками были. Да, собственно говоря, почему были. Иногда, не часто, Лариса, поддаваясь женскому желанию впускала Витьку в свою холодную кровать, скорее для того, чтобы не забывать о том, что она тоже женщина, нежели будущего ради. Витьке это нравилось. Никаких обязательств, угрызений совести и всякой там чепухи. Просто секс. И все же не просто. Их связывало нечто точное и неумолимое – одиночество… Вот и сегодня, неизвестно зачем, найдя в одном из ящиков на чердаке дома свои старые армейские фото, Витька, живущий уже один (мать умерла несколько лет назад), не нашел ничего лучшего, чем с утра в субботний день заявиться к Ларисе. Та занималась постирушкой, фруктами и всем тем, чем занималась повседневно, заполняя пустоту дня нужными и не очень делами… - Какой ты здесь смешной, - Лариса перебирала старые, уже изрядно пожелтевшие фотографии, пыталась разровнять их скрюченные тела, - А почему ты из в альбом не сложил, они же так погнулись, что их нельзя уже распрямить, неряха все же ты, Витька, так поступать с историей, - А кто этот парень, слева от тебя? - Этот? - Огуреев указал пальцем на того, о ком спрашивала Лариса. - Этот, - Пупин это, - Тот самый Пупин? - Да, тот самый Пупин… Огуреев откинулся в плетеном кресле, повторил посмеиваясь, - Да, тот самый Пупин… …Сеуканд, разместившись на табурете в прихожей, наблюдал за сценой в комнате. Услышав имя Пупина, замер и напрягся, - Да, Лариска, судьба, видишь ли. Кто знал тогда, что из этого субчика получится целый президент… Огуреев молча достал жвачку, бросил себе в рот, - Будешь? – предложил он Ларисе, - Нет, спасибо. Женщина быстрым движением рук собрала черные вьющиеся волосы, заколола на затылке невидимкой. Витька любил смотреть на Ларису, когда она делала так. Ее маленькие, почти детские ушки плотно прилегали к вискам. Лицо женщины при этом становилось узким, раскосые большие глаза, тонкий нос, полные губы вырисовывали ее портрет, подчеркивали некую аристократичность образа, что так не вязалось с ее обиталищем, убогим жильем, которое ей досталось по наследству. Однако Витьке здесь нравилось. Для него здесь было уютно, наверное, потому, что спокойно… - Ты, знаешь, Ларочка, а я ведь пытался с ним связаться. Первый раз, когда тот стал председателем КГБ, точнее ФСБ. Ведь я тогда уже уволился, ну ты помнишь. Подумал, может назад? Там проще. Все ясно и точно. Приказали, исполняй. Тогда я очень устал от бесперспективности, безработицы, безденежья. Написал я тогда Пупину письмо. Ответа, конечно, не получил. Долго к этому не возвращался. А когда тот стал Президентом, я уже не выдержал и решил приехать к нему лично, думал, увидит сослуживца, не откажет. - А ты мне ничего об этом не говорил, - Лариса с удивлением посмотрела на товарища, - Да, не говорил, а зачем, все равно ничего не получилось, - Тебя не приняли, - Конечно, не приняли. Не совсем, хотя... Надо было подать прошение в письменной виде, потом ждать. Я прождал почти месяц, меня таки приняли, некто Сеуканд, видимо мелкий клерк по связью с общественностью… Сеуканд замер на табурете, услышав свою фамилию, …Сволочь оказался, конечно. - Почему мелкий клерк, и при чем тут сволочь? Сеуканд обиделся, заерзал на табурете. Услышав в первой комнате непонятный звук, Огуреев и Лариса прислушались, - У тебя мыши? – удивился Огуреев, - Ну а почему им здесь не быть, - съязвила женщина, - ты вот тоже здесь… - Так вот, - продолжил Огуреев, - битых полчаса парил мне мозги, затем объявил, мол, просьбу удовлетворить невозможно, перечислял всякие там параграфы, законы, основания. Выходило так, что по всем статьям меня отшили. А больше возможностей у меня не было. Так что, - он взял фото в руку, протер потускневший глянец, - это фото можно уже никому не показывать, никакого значения наше знакомство не имеет. Вот так, Лара, все надо делать во время, - Что ты имеешь в виду, - Да, что имею, то и введу, шучу, не знаю, знаю одно, что-то я упустил, а что? Не понимаю. - А ты хотел воевать, Витя? - Гм, странный вопрос ты задаешь. Хотел, не хотел. Наверное, хотел, как и все мальчишки, оружие, форма, все вместе. Знаешь, это очень подкупает. Тяга была, помню. Даже подумывал в Афганистан поехать, какая-то романтика все-таки существовала. Помню, призвался, с таким восторгом одел офицерскую форму, хотелось выглядеть и не только, настоящим военным, команды подавать, правильно, по-уставному, выполнять. Это уже потом пришло понимание полной фигни всей этой мишуры, пустота, подделка. Развалилось то в одночасье все, и никто не пожелал лечь грудью на амбразуру с криком «За Родину». Ты знаешь, Лара, может быть побывай я на линии огня, под обстрелом, понюхав пороху настоящего, кровью умытый, по другому отнесся бы к своим воинским обязанностям. Но ведь я своими глазами видел, что все эта возня только ради званий, должностей, а в итоге, ради денег. Потом, когда Чеченская кампания началась, можно было пойти, только вот не понимал за что воевать? И то и другое – Россия. Чечня, конечно очень от меня далека. Не люблю я этот край, не понимаю, людей не понимаю. Ну, живут себе, чего-то там у них свое. Да и черт с ними. Зачем мне их убивать. Что они мне сделали? Не пошел. А ведь кто-то пошел, послали и пошел. А там была война, без всяких идей, не за что, за бабло, и вел эту войну, он, Президент. Да и сейчас ведет. Хотя… - а что «хотя», - Ничего, другой это человек, понимаешь. Другой. Еще тогда, когда он был в ФСБ, наверное, он был тем, настоящим, Липовским Пупиным, в меру трусливым, в меру подлым, но не убийцей. А этот, этот убийца… Помолчали. - Вить, мне пора, буду переодеваться, - Переодевайся, - улыбнулся Огуреев, я тебе не мешаю, - Отвернись, - Еще чего. - Так, сейчас пойдешь в другую комнату, - Разогнался, - Витька, ладно, хватит дурить, давай… Огуреев вышел в другую комнату, нехотя, дурачась, сел на табурет, - Э, товарищ, - возмутился Сеуканд, - вы совсем охренели? Здесь же я сижу. Боря-раб взметнулся к невысокому потолку, потревоженная пыль, покачиваясь, поползла по комнате, - Лариска, у тебя такая пыль на потолке, - Так приди и сотри, - Приду, давай сегодня вечер, сотру, - Хорошо, сотри, сотри… Сеуканд рассматривал Огуреева в упор, - Постарел ты, брат Виктор, совсем седой… Некогда пшеничный волос Огуреева превратился в серебряную паутину. Сквозь утонченные нити волос просвечивала белая кожа головы. Если рассматривать его сзади, то его голова напоминала старую болонку, облезшую до такой степени, что ее шерсть казалась бурой. Неподалеку от правого уха краснел багровый шрам, результат неприятного столкновения со шпаной. На затылке, некогда ровном, появились две поперечные складки, молодости облику Огуреева не додававшие. Однако, не смотря на видимые изменения, характером Витька оставался жизнелюбом, конечно, не таким как прежде, но все же. Лариса, ясное дело, все это видела, но сама себе говорила, - Ты лучше на себя посмотри, красотка, уже совсем старуха. Слава богу, что хоть этот Витька не отвернулся… …Витя, - послышался ее голос, - А ты бы пошел сейчас воевать? - В четырнадцатом, пошел бы. Бог миловал – двухстороннее воспаление легких, забыла? - Почему, забыла? Помню, а сейчас… - Нет, не пойду. Конечно, я, в прочем как и все, точно знал что наш «П», редкая сволочь, но что настолько редкая, догадаться не мог. Парней молоденьких жаль, очень жаль. Они ведь такие как и мы, романтики, за справедливость шли, конечно, не без того, чтобы в «войнушки» поиграть, кому не охота пострелять… …Постреляли... Каждый день «двухсотые». Телевизор включишь, а там беда и рыла, вещают, мол те агрессоры, а мы, мол чистенькие, жить лучше стало. Мерзавцы. Так решайте вопрос. Вы же продули военную кампанию, ну и сидите и не вякайте. Уже давно можно было разрулит эту ситуацию. Землю у нас оттяпали? Оттяпали. Сами отдали, сволочи. Попали в дерьмо, сидите и не чирикайте. Так нет, под это дело они каштаны из костра таскают. Дотаскаетесь, паразиты… Огуреев помолчал, Сеуканд перестал ерзать на табурете… Вот что бы ты сказала, если бы твоего Димку… - Ты что, Огуреев, идиот, я тебе сейчас говорю, пошел ты нахер со своими предположениями, обалдел совсем. Никогда, слышишь, никогда такого вслух не произноси. Боже мой… Лариса присела на кровать, тяжело дышала, - Водички, Лорка, прости, не подумал, для примера… Стакан воды несколько успокоил женщину, - Для примера, - передразнила Огуреева, - ты что забыл, сколько я выбегала, чтобы его не забрали? Все золото продала, чтоб им в рот немытые ноги… Немного успокоившись, примирительно добавила, - Конечно, ты прав, все эта возня не стоит жизней наших детей. Псевдореспублики, республика. Не все ли равно? И тут и там живут обычные люди, рождаются, женятся, просто существуют. А тут – война. Кому она нужна? За что убивают детей? За территорию? Зачем такая территория, если на ней некому жить? Вот вы сделайте так, чтобы боги нам завидовали, тогда да, тогда есть за что воевать. А так, пшик… - Да, если бы пшик. Они себе карманы набивают так, что это уже не карманы, а чемоданы. Захотели, снялись и полетели куда глаза глядят. А ты тут живи… Лариса обвела свою квартиру взглядом, с грустью добавила, - Знаешь Витька, я столько раз хотела все это поджечь, - подумала и тихо заключила, - наверное, подожгу, - ну, тогда ко мне переедешь… …Дело будет, - подумал Борька-раб, выбираясь на свежий воздух, - Гроза нынче будет, - послышался чей-то голос, Сеуканд посмотрел в небо, закрытое тяжелыми грозовыми тучами. Там среди небесной серой ваты вырисовывался образ Гришки-Тормоза, надоевший Борьке-рабу настолько, что без него существовать Борька уже не мог… В Обладминистрации. …Начало июня в Харькове выдалось горячим, как в прочем и на всей территории стороны. Те жители этого славного города, которые не могли пользоваться личным транспортом по причине его отсутствия, все же могли сказать, что им несказанно повезло. Все дело в метро, в этом чудесном изобретении уже навсегда ушедшего человечества. Легкий, прохладный ветерок поглаживал волосы пассажиров, поскрипывали и повизгивали колеса на виражах, скорость поезда увеличивалась, рождая некую радость по поводу того, что сейчас, скажем на Московском проспекте автомобильная пробка. И запертые обстоятельством водители и их несчастные сопровождающие изнывали от зноя неистового светила, которое отдавало им свое неиссякаемое тепло. И те и другие, не смотря ни на что, обсуждали невероятные слухи о том, что где-то в подземных помещениях областной больницы находится некто, обладающий сверхъестественными качествами, получивший прозвище «Человек-амфибия». Правда это, или злонамеренно пущенная сплетня уже никого не интересовало. Вернее так, сам факт наличия такого существа обсуждался лишь в том плане, где оно находится сейчас. Многие указывали на Большой дом, кто-то утверждал, что он лично видел делегацию, сопровождавшую Его в Мединституте, а кто-то видел монстра в самой Обладминистрации… …Среда, середина недели десять часов утра. Неделю назад здесь же, в этом кабинете зачитывали приветственный лист подписанный «П» этой страны. В листе говорилось о том, что эта замечательная женщина, нет, не женщина, а этот государственный деятель, посвятивший всю свою молодую жизнь и тому и этому, в общем, чтоб она была нам всем здорова, и ей хватало сил и на то и на это. Давайте скажем проще, Алле Александровне Светлой, Председателю Харьковской областной государственной администрации исполнилось тридцать четыре года… Много это или мало, трудно определить. Когда Огуреев Виктор узнал об этом событии, то сказал про себя, - как раз моей бы дочери исполнилось столько же (дочери у него не было) … …Красивая женщина сказал бы обычный мужчина, например грузчик, заносивший вещи в ее новый дом в районе Пуще Водицы… Сейчас не об этом… …Игорь Львович, прошу вас поставить нас в известность по этому делу… Игорь Львович Равикович, ее первый зам. Тот же Привалов в своей жизни знал только одного Игоря Львовича, по фамилии Райгородецкий, замечательного тренера по легкой атлетике, уехавшего в Израиль, тренировавшего тамошнюю сборную…Отвлекаюсь… …Все, что касается слухов, распространяемых по городу. Слухи не подтвердились. Мы подключили ведущих специалистов СБУ, они тщательно проверили информацию. Как мы и предполагали, все это чепуха и выдумки. Некто Городецкий направил на ваше имя письмо, в котором утверждал, что в институте низких температур был произведен эксперимент, свидетелем которого якобы он стал, по размораживанию человеческого организма, причем удачный. Мы проверили данные, указанные в письме, ничего подобного никогда в институте не проводилось, вот официальная справка, подписанная директором института, академиком Гнатенко Сергеем Леонардовичем… Лысеющий крупноголовый человек, Носач Владимир Андреевич, глава местного СБУ в белой рубашке и сером летнем пиджаке в подтверждение слов Игоря Львовича мотнул головой, мол проверяли, точно… - Хорошо, господа. Однако, наверняка я Вас удивлю тем, что предъявлю вам всем вот эту записку, написанную неизвестно кем, которую я нашла на пороге своего дома… Алла Александровна достала из папки с документами несколько помятую записку, и протянула для ознакомления Равиковичу. - Игорь Львович, если вас это не затруднит, прочитайте вслух, пусть товарищи тоже послушают… …То, что написано в этом письме есть чистейшая правда. Прошу вас верить этим словам…Человек, находящийся в куске льда, никто иной как Владимир Григорьевич Пупин, бывший и нынешний президент Великой страны, то есть «П». Я могу это утверждать как его друг и соратник. К величайшему сожалению я не могу подтвердить мои слова воочию в виду отсутствия моей телесной субстанции. Его тело сейчас находится в одном из секретных помещений Областной больницы, где точно, указать не могу, потому как нарушу клятву данную…не важно. В подтверждении моих слов прикладываю отпечаток его указательного пальца правой руки… На сером клочке бумаги стояла бурая клякса, судя по всему кровавая, сквозь которую проглядывал нечеткий отпечаток папиллярных линий… Висевшие под потолком в том же помещении, где проходило совещание, Гриша-Nормоз и Борис-раб, колыхались в такт колебаниям воздушного потока, создаваемого вентиляционной системой здания. - Твоих рук дело? – недовольный Тормоз в упор смотрел на смущенного Сеуканда, - Ну, моих, - Зачем написал, почему не предупредил? - Так ты же сам велел, мол, подкинь письмецо подметное, - Говорил, то оно говорил, только вот перед тем как швырнуть на порог, неплохо было бы показать и посоветоваться насчет содержания, - А что не так в содержании? - Еще не знаю, но что-то не так, это точно, - Не так, не так, а как надо? - Тише, не бурчи, терпила, - Тормоз переместился чуть ближе к столу, Борис-раб за ним… …Так что Вы скажете, господа по поводу услышанного? - Ну, мало ли сумасшедших в городе? – Носач постукивал по столу костяшками пальцев, - Сейчас на каждом шагу обсуждается эта тема. Вчера дочь вечером подошла и спросила, - Папа, а это правда? - Что, доченька, правда? - Ну, папа, не темни, по поводу этого «замороженного»… - А кто тебе доця про это рассказал? - Э, нет, папуличка, сперва ты ответь, а уж потом я… СБУшник посмотрел на блондинку, чуть сузив глаза. Та, казалось, не замечает его взгляда. - Я делаю вывод, что мы, - она сделала акцент на слове «мы», - практически ничего не предприняли для развенчания тревожных слухов относительного этого случая. Я, - Светлая бросила взгляд на Равиковича, - склонна доверять выводам комиссии, однако попрошу Вас, товарищи серьезнее отнестись к информации. Разумеется, доверять тому, что у нас имеется до конца нельзя. Однако, письмо некоего Городецкого и подброшенная анонимка еще не доказательства, только вот городом ширятся слухи, а учитывая ситуацию в стране… В общем так, еще раз все тщательнейшим образом проверить, вы нашли этого Городецкого, что он сам говорит по этому поводу? Игорь Львович, прошу вас разобраться и к вечеру мне доложить… …Равикович вышел в коридор, прошагал от окна к окну, остановился, немного постоял. Внимательно посмотрел по сторонам, встретившись взглядом с Носачом, качнул головой, затем достал мобильный телефон, покрутил в руке. Еще раз осмотрелся и позвонил, - Все нормально, через час… Игорь Львович произнес эти слова не меняя тона, словно робот. И даже если его слова были бы подслушаны кем-то, то ничего особенного они не означали, если не знать того, кому звонит первый зам. Гроза. Если лето и вспоминается потом, скажем осенью, или следующей зимой, то наверняка какими-то экстраординарными событиями. Летние дожди, а вернее, июньские ливни с грозами таковыми и являются. И сегодня, четырнадцатого числа с утра ничего не предвещало вечернего потопа. …Выйдя на станции «Исторический музей» Городецкий направился в сторону Центрального рынка. Ему нравилось ходить утром по Бурсацкому спуску, одноименному мосту, однако он терпеть не мог самого Центрального рынка. Почему-то именно это место у него ассоциировало с его собственной жизнью, безалаберной, вкривь и вкось. Из всех рынков, которые он знал в этой стране, ему нравился лишь «Привоз». И не потому, что одесский рынок был воспет в литературных шедеврах, просто он был удобным. Конечно, и там дерьма хватало, однако в отношении выбора продуктов и товаров, все получалось замечательнее, чем здесь. По какой- то неведомой причине именно с этого места начинались харьковские трущобы, в лабиринте которых город терялся почти навсегда. Очень редко Городецкий в них попадал, блукал, обязательно смотря себе под ноги, ибо невзначай мог выскочить ему навстречу прикопанный годами булыжник, стоящий почему-то «на попа», грозивший сломать ступню. - Ничего, - говорил себе под нос Городецкий, - продукты нужны всегда… И эта нехитрая мысль заставляла его забыть про пыль, тесноту, неприятных людей харьковского замеса, которые именно здесь, на рынке смотрелись выпукло, заметно, словно давая понять постороннему глазу, вот такие мы слобожанцы… …Почему наш разговор начался именно с посещения Юрием Станиславовичем Городецким харьковского Центрального рынка? Вопрос хороший. На него, на самом деле дать ответ не просто, по той причине, что надо знать некоторые обстоятельства, а в частности порядок несения службы внешнего наблюдения одного из следственных управлений контрразведки. И если очень внимательно приглядеться именно к потомственным слобожанцам, то есть к тем людям, которые одеваются в соответствии со своим мужицким уставом, все темное, неброское. Опытный взгляд приметит, за тем высоким интеллигентов уже следят. Да, это было именно так. За Городецким велась слежка. Была ли она настолько профессионально, или нет, к делу не относилось. Слежка велась. И замечал ли эту слежку Городецкий? Конечно, нет. В этом и все дело. Двое невзрачной наружности, один из них низкорослый, коренастый крестьянин перебирал мешок с молодой картошкой, отбрасывая мелкие клубни на уже образовавшуюся кучу. К нему подходили старушки, брали в руки клубни, мяли их, приценивались. Городецкий рядом покупал более крупные плоды. Он насыпал плоды в полиэтиленовый пакет, не обращая никакого внимания на то, что второй, повыше первого, в байковой, клетчатой рубахе проделывал то же самое. От него исходил тот непереводимый запах мужика, пота с табаком и самогоном, который ни чем никогда не выводится. Городецкий дергал носом, недовольно косился на соседа, инстинктивно передвигался вправо… …Когда он уже двигался в обратном направлении, купив все необходимое, то те двое двигались за ним. Подходя к входу в метро, двое сделали вид, что прикуривают и за Городецким последовал еще один, третий, молодой мужчина в летней джинсах и светлой футболке. Он ничем не отличался от сотен прохожих, которые нам встречаются среди дня, составляя тот фон, который и называется «город»… …Проживал Городецкий на улице Академика Павлова, пятьсот пятьдесят второй микрорайон. Ему нравился этот район. Дом, девятиэтажный, расположенный в прохладном тенистом дворе, фасадом на восток. Его квартира на втором этаже, двухкомнатная, уютная, приятная для жизни. Весь этот уют, конечно же, создала его Галка, без которой сейчас он не видел смысла все это продолжать. Что это, спросите вы? Это – самая обыкновенная жизнь. Со всеми ее заботами, треволнениями, радостями. И казавшаяся некогда повседневная суета нынче наполнилась особым смыслом, определяющим как настоящее, так и будущее, без чего ни то, ни другое не состоится. Сложность словесного изъяснения здесь уже ни при чем. Как бы ни старались заумные философы усложнить нагромождением словесных формул простые житейские истины, им этого сделать не удастся. Касается это каждого, однако для отдельно взятого субъекта, а именно, Городецкого Юрия все это с некоторых пор «очевидные вещи». Что значит «очевидные вещи», и почему выражение взято в кавычки? Все очень просто. Проснувшись на следующее утро в этой квартире, он не услышал привычного свиста чайника, шороха шелкового китайского халатика, который она так любила, еще многого, чего и не передать, но что, как оказалось, занимало основное пространство его собственной жизни, и стало понятно до слез, что ее, жизни той, у Юрки уже нет… И теперь, четырнадцатого июня две тысячи четырнадцатого года, в день, когда стартует Чемпионат Мира по футболу, когда лето в разгаре, когда все в зелени и радуется просто потому, что есть, он не хотел ни этого лета, ни этой зелени, ни даже чемпионата. Да что чемпионата, он больше не хотел самого себя, вернее, быть не хотел везде, где ее нет. А ее нигде и не было, потому и ему быть незачем… Собственно говоря, его поездка в метро на рынок, при том, что неподалеку в гараже стоит его красная Мазда, а рынок, вот он, только дорогу перейди, и есть ответ нынешнего душевного состояния Городецкого – так делала Галя… …Про «замороженного» Юрий старался не вспоминать. Последние дни были заняты хлопотами по устройству дел. Нашлось неплохое местечко в одной неброской конторе, так, ничего интересного, однако денег побольше должны платить, да суеты поменьше, вроде отраслевой инспекции, не важно какой. Городецкого, не смотря на то, что слыл он специалистом высокого уровня, рассчитали без задержки. Даже выплатили «замыленную» прошлогоднюю премию, что само о себе удивительно, потому как ее никому не выплачивали, - Грехи замаливают, - почему-то решил Городецкий. - Сами поняли, что со всеми этими делами переборщили… Однако кошки в душе все же скребли. Нет, нет, но образ незнакомца во льду возьмет, да встанет перед глазами, и ничем его не сотрешь, проклятого. Вот и сегодня с самого утра призрак преследовал его. Сперва, приснился Привалов Сашка, причем еще таким, каким был тридцать лет назад. О чем сон, Городецкий не помнил, но что-то томительное и тягучее. Затем, ему пришлось потерять время, отыскивая приваловский номер телефона. В телефонной книге его айфона номера не оказалось, - Этого не может быть? Ведь я же ему звонил. В любом случае в исходящих должен был остаться. Пробежав по всем спискам, убедился, действительно нет! Чудеса. Стал искать салфетку, на которой, при их первой встрече, записал номер. Слава богу, та оказалась во внутреннем кармане пиджака. - Как же я мог удалить номер? – вспоминал Городецкий, - Какое-то временное помешательство, разве что? Временное помешательство… И тут Городецкий припомнил со всей ясность и отчетливостью, как днями куда-то ехал и вдруг понял, что не знает куда направляется. Стоял на Журавлевском спуске (или подъеме?), не важно, важно, что понял – еду непонятно куда. Пробка, восемь часов вечера. Выехал на Веснина, затем на Тринклера. Остановился… Сидел в машине, мимо пролетали авто. Улица узкая, его машина на обочине, все равно, проезду мешает. Городецкий смотрел сквозь стекло, рассматривая лица проезжающих. Их заметить не сложно, хоть и затонированные стекла. Некоторые что-то ему говорили, шевеля губами, кто-то жестикулировал, бросая негодующий взгляд в его сторону, а он сидел в машине с заглушенным двигателем и думал лишь об одном, - Куда я направляюсь? И почему-то в этот момент он вспоминал, как они с Галей гуляли вот тут, вот по той аллейке, среди огромных лип. Ему казалось, что он слышит ее голос, чуть низковатый, с приятными минорными нотками. Это его воспоминание заставляло напрягать слух до такой степени, что он отчетливо слышал ее голос, произносимые слова, ее смех, - Схожу с ума? Интересно, это так, или нет? Уверен, так. Только поскорей бы это все произошло… Тогда Городецкий так и не вспомнил, куда направлялся и зачем, сейчас он не помнил, когда и почему удалил номер телефона Привалова. - Может в разговоре с ним, понервничал, обиделся? Вроде они и не ссорились. А впрочем. Их последняя встреча оставила в душе Городецкого неприятный осадок. И он сам себе тогда не понравился, выглядел слизняком, что-то нес. Но вспомнить досконально уже не мог. - Да, с памятью явно что-то происходило. Это точно… С севера к городу приближалась гроза. Горизонт заволокло черными свинцовыми тучами. - Через полчасика грянет. Хочется пива, - неожиданно для себя определил Городецкий. Странно, ему уже несколько лет в голову такая мысль не приходила. - А, почему бы и нет, - рассудил Городецкий. Он знал несколько приличных пивнушек на местном базарчике. Когда-то он частенько заглядывал туда… …В зале пивного заведения людно. Все столы конечно заняты. - Деловые, - заключил Городецкий и стал в очередь. Наблюдать за людьми, а в этот час здесь находились исключительно мужчины, не считая продавцов женщин, забавное занятие. С той точки пивной, в которой находился Городецкий, просматривался весь зал. Пожилые посетители, явно не первый раз сидящие за одним столом, вели неспешную беседу. Они не обращали внимание на находящихся в зале, мерно и чинно разделывали сушеную рыбу, отхлебывали маленькими глотками золотистую жидкость. Вот стол, за которым расположилась подвыпившая компания, несколько развязная, излишне шумная. Городецкий отвел взгляд, подошла его очередь, он заказал бокал пива и нехитрую закуску, стал искать место, где присесть. Неожиданно, из-за шумного стола, в мгновение ока вскочили два крепких парня, и Городецкий почувствовал на своих плечах и руках чужие крепкие ладони. Еще одна пара рук выхватила бокал с пивом и тарелку с закуской, и последнее что мог разобрать Городецкий, чей-то низкий баритон просипел, - Что, пивка напоследок решил попить, старый потрах? Уже гроза. Теперь Городецкий точно понимал, почему он тогда выехал на Веснина, по какой причине и зачем неподалеку остановился. Вот и не верь в проведение. Место его нынешнего пребывания печально известно, ул. Веснина, дом 14, Городское управления по борьбе с чем-то, и кем-то… …Допрос, а это был допрос, проводился на втором этаже, в довольно просторной комнате с четырьмя двухтумбовыми письменными столами. За центральным столом сидел худосочный парень, с лицом трупного цвета, по всему очень нездоровый. Он чем-то напоминал Геббельса. С ним, сидя на стульях, повернутых спинками вперед, слева и справа от стола, восседали два здоровяка. Тот, что был справа, неприметной наружности, с лицом, которое запомнить невозможно. Слева расположился его товарищ в бордовой вязаной жилетке, добродушный, на вид, увалень. Несмотря на то, что на улице жарко и душно, все трое одеты не по погоде, по- осеннему одеты. И, наверное, это обстоятельство производило на несчастного Городецкого тягостное впечатление. Если честно, его подташнивало, ладони вспотели, а во рту неприятный свинцовый привкус. Ничего угрожающего в комнате не наблюдалось. Комната, как комната, с обоями в мелкий рисунок, с настенными календарями, у каждого стола свой. Сразу становилось ясным, разнохарактерные постояльцы. То обстоятельство, что при его задержании на него не были надеты наручники, вселяло некую надежду. Но, время шло, худой что-то писал, а его товарищи нервно постукивали ножками стульев об пол, словно только того и ждали, чтобы кто-то подал команду и они начали мутузить несчастного. Наконец, болезненный поднял уставшие глаза, они оказались пронзительно бесцветные, и тихим, несколько скрипучим голосом произнес, - Фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения… Городецкий ответил, не спеша, с расстановкой, следя изо всех сил за тем, чтобы голос не сорвался и не выдал его чрезмерного волнения. И не то, чтобы он боялся, а он боялся, просто сама вся эта операция, ее подготовка и проведение, наталкивали пытливый ум арестанта на то, что бы он сам, в кратчайшее время пофантазировал все, что с ним должно было произойти уже в ближайшие минуты. Боли он, Городецкий не переносил, драк боялся и никогда в них не участвовал, - Лиха беда – начало, - подумал Городецкий, и ему стало немного легче, - Ваш род занятий? - Простите, не понял, что значит род занятий? - Ну, чем занимаетесь, работа, работа, - А, работа…безработный вот уже почти неделю, - А что случилось? Уволились, вас уволили? - Вы, наверняка уже все сами знаете, зачем повторяться, - Отвечайте на вопросы, гражданин, - в голосе следователя послышались ментовские нотки, и Городецкому стало ясно, из люстрированных парень, этот будет стараться на совесть, - Был уволен по статье «сокращение штата», нынче ищу работу, вернее нашел, - Что за работа? – поинтересовался следователь, - Инспектор в лабораторию станции очистки воды, старшим инспектором, - Ну, да, ну, да, - повторил следователь, - Вы же кандидат технических наук? - Увалень справа, не выдержал, встал и стащил с себя вязаную жилетку, - Да, я кандидат технических наук, вернее, химических, - Так технических или химических? - Это не важно, какое это имеет значение, когда присуждали в ВАКе, дипломы перепутали, исправлять не стали, - Как это не стали, а может специально? - Не цепляйтесь к словам, молодой человек, я говорю не важно, значит это так, - Ну, хорошо, - прервал их спор следователь, - И вправду, какая разница, ученый, одним словом. Так вот, гражданин ученый, ответьте мне на такой вопрос, что вы делали вечером, а точнее ночью с, - следователь посмотрел в документы и Городецкий узнал свое письмо, написанное им на имя Главы государственной областной администрации, - полуночи пятнадцатого мая этого года, две тысячи восемнадцатого года? - Пятнадцатого мая? – переспросил Городецкий, - Да, ночь пятнадцатого мая, - Наверное, дома ночевал, я более трех лет ночую только дома, - Вы в этом уверены, Юрий Станиславович? - Уверен, - А вот мы, нет. Во первых, ваше письмо, в котором черным по белому Вы описываете проведенный опыт, который проводился именно этой ночью, - Позвольте, в моем письме не указано время проведения эксперимента, - Так был этот чертов эксперимент или нет, гад ты ползучий? - следователь со всего размаху ударил ладонью по папке, лежащей на столе, отчего несколько листов вспорхнули и легли на пол. Здоровяк сидевший справа, моментально вскочил, поднял листы с пола, положил на стол, - Спасибо, лейтенант, - следователь положил листы на место, закрыл папку, засунув ее в выдвижной ящик стола, - Да, проводился, - Когда проводился, - Двадцать четвертого числа прошлого месяца, - Врешь, падло, врешь как сивый мерин. Но ты мне все, сука расскажешь, все. Отволоките его в шестую, пусть там подумает… Сильные руки с двух сторон подхватили тело несчастного Городецкого, и это тело даже не бежало, оно летело, обстукивая собою все выступы и ступени, все углы и балясины, придуманные архитекторами и строителями этого здания. Камера оказалась обычным подвалом с плохо оштукатуренными стенами и потолком. Окна, конечно здесь не было. В углу стояли нары, накрытые сырыми, почти не струганными досками. Противоположная стена подмокла, и от нее шел невыносимый запах мочи. Городецкий присел на край нар, старался успокоиться, но это плохо у него получалось. Не хватало воздуха, легкие заполненные миазмами и испарениями моментально вышвыривали несвежий воздух наружу, заставляя весь организм вздрагивать при каждом приступе кашля. - Вот ты и доигрался, парень, - попытался иронизировать Городецкий, - Зачем написал это дурацкое письмо? Наверняка они все знают про операцию, кто нибудь из руководства института следующим же утром им все рассказал, да и я идиот, зачем я затеял всю эту историю с письмом. Наивный. Старый и наивный. Они узнают и справедливость восторжествует. Ты восстановлен на работе, у тебя новая лаборатория и хороший оклад. Твои враги и недоброжелатели посрамлены и уничтожены. А что в результате? А в результате тебе наверняка отобью почки и ты сдохнешь в том углу, захлебываясь собственной мочой и кровью. Ему очень захотелось постучать в дверь и попроситься на допрос. Городецкий уже был готов действовать, однако сделав шаг, остановился, - Да, Привалов! Зачем я тогда ему позвонил? Парню жизнь испортил. Он то тут причем? Что будет с ним? Вот ты идиот. Теперь – терпи. Все равно, это не жизнь. Будь что будет. Городецкий присел на кровать, попробовал ладонью поверхность досок, - Осина, - заключил он, - высохшая, иголки словно железные, интересно, как они это сделали? Городецкий снял рубашку, положил ее на занозистые доски поближе к стене, осторожно, чтобы не поколоть зад присел на них, упершись спиной в холодную стену… …Тормоз там уже был. Он сидел рядом с Городецким, пытаясь успокоить его хоть чем-то. Но чем? Тормоз этого не знал. Ситуация на какое-то время вышла из под его контроля, слишком много участников всей этой истории. Теперь надо было продумывать все следующие ходы, а это сделать крайне тяжело. Ведь их только двое, хотя Борька-раб, какая это подмога, - подвеянный он какой-то, не сосредоточенный, за ним самим глаз, да глаз, - Ничего, - думал про себя Тормоз, - люди вроде подобрались башковитые, как нибудь прорвемся… …На свободе гремела буря. Реки дождевой воды стремились вниз по Журавлевскому спуску (теперь точно спуску). Застигнутые врасплох прохожие, смешно подпрыгивая и перебегая через лужи, искали безопасное место, редкие автомобили, охлажденные дождем, направлялись в разные стороны, вызывая своими колесами бурные потоки, перекатывающиеся через бордюры. Звуки начавшегося футбольного матча, первого матча нынешнего чемпионата мира, доносились из проплывавших по воде автомобилей. В мутной воде, среди мусора и оборванных веток плавали липовые цветы, еще не успевшие отцвести. В этом году как никогда рано расцвели липы… Проникновение. …Про Привалова, слава богу, подзабыли. За все это время его никто не вспоминал, им никто не интересовался. Оно и понятно, кто он здесь такой, в этой истории, с боку припеку, не пришей кобыле хвост. Собственно и в его жизни ничего особого не происходило, кроме, конечно, одного – жена дома не ночевала. Как это случилось? Да очень просто, позвонили из Облздравотдела и объявили, что заведующая отделением, Привалова Татьяна Михайловна на карантине, и в течении некоторого периода будет находиться полностью на стационаре. Просьба не беспокоится, все нормально, через некоторое время она сама позвонит Вам… Вскоре о том, что в Областной больнице завелся странный вирус какой-то там африканской лихорадки, уже знал весь город. - Понаехали черномазые, по городу не пройти, шаурмой этой своей торгуют без всяких справок и разрешений, вот и заразу всякую затащили сюда, - возмущались горожане, делясь друг с другом сплетнями одна другой страшнее, - Нет, этот тот, ну помните, которого в институте разморозили, - Глупости повторяете, дорогой вы наш, вся эта история сплошные выдумки, а инфекцию эту вьетнамцы занесли на Барабашова, это точно… Привалов ходил, как обычно на работу, заботился о своей кошке Нюрке и ждал звонка. Однако, прошла неделя, заканчивалась вторая, а звонка не было. Хочешь, не хочешь, а беспокоится все же придется. Александр Александрович не стал никого беспокоить, он попросту пришел в Областную больницу прямо к главврачу… …Вы куда, молодой человек? Пожилая санитарка, расположившись на чуть живом стуле, попыталась руками задержать Привалова. Она вцепилась ему в рукав летней куртки, и чуть не свалилась со стула, отпустила рукав, - Да, говорю же стой, лихоимец, - Мамаша, вы бы поосторожней, а то со стула того, и всё… Проскочив таким образом в приемное отделение, Привалов хорошо зная все ходы выходы этого сооружения, уже через пять минут находился возле кабинета главврача. Его удивило одно обстоятельство, подходы к кабинету тщательно охранялись, и будучи знакомым со здешними порядками, Привалов запасся чистым врачебным халатом, шапочкой, очками и медицинским журналом. Все вместе производило впечатление. У него даже был бейджик с фотографией, но давать читать его, в его планы не входило, потому, как это был бейджик его жены. Привалов ловко прикрывал его журналом, с удивлением рассматривая усиленную охрану, явно не врачебную, - Да, здесь действительно серьезно, - заключил он, поправил очки, пытаясь проскользнуть вдоль коридора, ведущего к кабинету главврача. Его, конечно же, остановили, - Вы куда? – очень просто спросил его неприятного вида мужчина средних лет, - Туда, - не менее просто ответил Привалов, - Угу, - ответил мужчина, пробежав взглядом по бейджу. Сердце Привалова забилось чаще, адреналин моментально ответил впрыском в организм. - Нормально, хорошо, что надпись на английском языке. Танюша была в Швеции на каком-то симпозиуме, привезла. Дверь, вошел. В приемной, никого. Странно, кругом охрана, а здесь, пустота, даже секретаря на месте не оказалось. Не понятно. Привалов дернул ручку кабинета главврача, Черт, закрыто. Куда дальше? У них, скорее всего, пятиминутка, вот только где, Дверь приоткрылась, некая голова в медицинской шапочке вежливо спросила, - у себя? - Привалов отрицательно покачал головой, - Понятно, ответила голова, посмотрев вдоль коридора, сама себе ответила, - Наверное, в том подвале? - Да, наверняка, там, - ответил находчивый Привалов, присоединился к говорящей голове, принадлежащей молодому ординатору, который только на этой неделе переступил порог клиники. По дороге, разговорившись с молодым человеком, которого звали Виталий, Привалов выяснил, что для прохода в «подвал» требуется особый пропуск, их выдают только сотрудникам клиники. Пропуск оказался простой зеленой бумажкой с литерами. У Виталия оказался лишний, он припас его для своей подруги, тоже ординатора, которая живет на Салтовке и постоянно опаздывает. Привалов похлопал себя по карману, сделав это демонстративно, наигранно расстроился, по поводу того, что забыл его в другом халате, - Александр, возьмите этот, Нинка все равно уже опоздала… Так Привалов оказался на объекте под кодовым названием «бункер»… …Могут, когда захотят, - только и смог произнести пораженный увиденным Виталий. - Да, мощно, - подтвердил Привалов, - на века построено. И действительно, то, что они увидели здесь, под зданием областной больницы, не могло никого оставить равнодушным. Пространство впечатляло. Высота помещения не поддавалась оценке, - метров десять будет, - подтвердил ординатор, поболее чем в метро. Так ведь наверное метро и строили, - сделал выводы Провалов, а значит есть ходы сообщения. Хорошо освещенное пространство вело к нескольким металлическим дверям с мощными системами рычагов. Войдя в одну из них сразу наткнулись на пост. Привалов, во избежание нежелательного обнаружения, развернул бейдж обратной стороной, конечно, надо было бы снять, но не хотелось суетиться, возбуждать подозрения даже в малом. Вошедшие предъявили временные пропуска, обошлось без эксцессов. Дальше, все пошло, как и должно было идти. Войдя в просторную комнату, заставленную сложным медицинским оборудованием, Привалов и Виталий застали здесь достаточно большое количество людей. Ординатор последовал к своему руководителю, тот отчитал его за опоздание. На Привалова никто особого внимания не обратил. Дело в том, что здесь присутствовали не только врачи местной клиники, но и несколько приглашенных специалистов из других медицинских учреждений города. Когда Привалов приблизился к Татьяне, стоящей неподалеку от главврача он прошептал ей на ухо, - Танюшка, только тихо, это я… Воспользовавшись подвернувшимся моментом, консилиум углубился в обсуждение мелкого вопроса, Привалов и Таня, отойдя за ящик с нераспечатанным оборудованием, обменялись быстрыми фразами, - Боже, мой, как ты похудел, Сашенька, - На глазах у Татьяны появились слезы, - Перестань, Танюшка, все нормально, ты как? - Я, ой в двух словах не рассказать, обещали разрешить звонить, не дают, паразиты. Я так думаю, еще недели две, - Таня, тут один парень, вон он, молоденький ординатор, зовут Виталик, если что, через него записку напиши, хорошо? - Угу. Я очень скучаю, Сашка, - Береги себя, - он поцеловал жену, последовал в другую сторону, подойдя поближе к группе медиков. Те рассуждали о характеристиках некоего оптического анализатора, немецкого производства. Привалов дождался, когда консилиум подошел к концу, смешался с группой врачей, покинул территорию «бункера», а через несколько минут и территорию больницы | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
