Пансионат или больница – не знаю. Большой, даже очень большой вестибюль забит людьми – суета, все куда-то торопятся, какое-то всеобщее состояние страха и тревоги, будто объявили срочную эвакуацию перед вражеской бомбардировкой. Где-то делают какие-то отметки в документах и выдают их. Я, так же, как и все подавлен страхом и мечусь в этом вестибюле и никак не могу найти места выдачи личных вещей и документов, страх переполняет, всё внутри немеет, если не успею всё это сделать сейчас – завтра будет поздно – это конец. Страх парализует все действия, и из-за него не возможно сосредоточится. Мысли растекаются в разных направлениях, не могут собраться в единую осознанную логическую конструкцию. Уже не помню, сколько времени пробыл в этом заведении и как в него попал, чувствую, что, очень, давно здесь, может быть несколько лет. Шла какая-то сортировка людей, я до сих пор был ещё цел, а теперь появилась слабая надежда всё же выйти отсюда. Вот объявили каким-то необычным, подавляющим волю голосом, что осталось всего несколько часов. Нужно собрать вещи и получить документы. Возбуждённое состояние, желание скорее пережить это время. Наконец собираю свои вещи – одежду, обувь. Почему-то не хватает каких-то вещей – нет куртки, нашел один тапочек, другого нет, вместо него на эту же ногу совсем другой, сильно изношенный, где второй, который мой? – все не выходит из головы, мысль зависла, ничем невозможно устранить. Время истекает, впереди ещё выписка и выдача документов об окончании пребывания в этом заведении. Уезжает много людей, особенно женщин средних лет, на лицах полное безразличие и неучастие ко всему.

 

По комнате в растерянности ходит женщина лет сорока – сорока пяти. Я занятый поиском свей куртки, обращаюсь к ней – вы тоже уезжаете? Да, – отвечает она, давайте познакомимся – говорю я, давайте – не возражает она, как вас зовут и давно вы здесь – спрашиваю я, давно, и зовут меня Анна Ивановна, а я Алексей и здесь уже не помню сколько – говорю ей.

 

Всё так же продолжаю поиск недостающих вещей, всё тот же страх и неуверенность в своем будущем, выберусь ли я отсюда, и что будет дальше. Нужно куда-то ехать. Никак не соображу куда. Похоже, что, домой, ведь у меня, кажется, есть дом, мать. Но я не уверен в этом, быть может, этого и нет. Сильно напрягаюсь, но ничего вспомнить не могу. Чувствую, что всё происходит не так как надо, но почему не могу понять, и что это? Где я? Никто ничего не знает, быть может это чистилище, где до блеска полируют души прощённых там грешников, тяжким испытанием доводят до нужной кондиции прежде чем отправить их в рай, или это лагерь смерти, испытание психотропного оружия – подозрение вызывает новую волну страха. Тревога бьет, как озноб. Нет ощущения времени, всё только сейчас.

 

Анна Ивановна ходит со мной по комнате, с удивлением обнаруживаю, что она потеряла всякий интерес к отъезду отсюда и ждёт от меня большего участия и расположения к себе, нежели те, что сложились в те несколько минут знакомства, что-то невнятно, не относящееся к её устремлениям, ей объясняю. Она мне нравится, но исковерканная страхом душа ничего не принимает. Она глубоко разочарована во мне, а я всецело поглощен беспокойством за свое будущее, что никогда отсюда не выйду. Всё нарастающий страх становится мучительной пыткой грозящей перерасти в ужас вызывающий коллапс сознания, парализующий все действия.

 

И неожиданно снова объявили тем же устрашающим, подавляющим всякую волю голосом, что закончена какая-то регистрация и оставшихся просят разойтись по своим отсекам. Паника, кто-то истерично рыдает, иные безучастно, как помешанные куда-то бредут. Я оцепенел, не зная, что делать дальше, полная утрата воли и смысла дальнейшего существования, очнулся в страхе, было тревожно, но испытал облегчение тем, что это пока, был только сон.