Она стояла у самой воды. Ее тонкие белые ноги утопали по щиколотку в

речном иле.

 

– Ты уверен, что тут можно купаться?

 

Я молча снял с себя футболку и шорты. Разулся и подошел к ней.

 

Изящная, худенькая, с еще плоским животом, в светлом платье с оборками

и короткими рукавами, она казалась речной нимфой.

 

«Именно тут ей самое место, – подумал я, обнимая ее сзади за плечи,

шумно втягивая в себя ее аромат».

 

– Давай немного посидим на берегу, а потом поплаваем, – выдохнул я с

дрожью в голосе.

 

Эта женщина будоражила меня. Она нарушала мою тишину, мой покой.

Когда она была рядом, тени моей души прятались, стараясь остаться

незамеченными.

 

– Я плохо плаваю. Обещай, что будешь держать меня в воде.

 

– Обещаю, я буду держать тебя очень крепко.

 

Она прижалась своей спиной к моей груди. Маленькая в моих объятиях,

нежная, она создавала неповторимый букет запахов. Сегодня, к

верхним ноткам аромата ее кожи,

волос, духов и персикового крема для тела, примешивалась едкость

стоячей

воды.

 

– Пойдем.

 

Я лег на траву, она легла на меня. Наши босые, испачканные влажной

землей ноги соприкасались.

 

– Не тяжело?

 

– Помолчи. Я слушаю, как бьется твое сердце.

 

– А его сердцебиение ты тоже слышишь?

 

– Нет, его я не слышу.

 

– Расскажи мне о родителях, о твоей семье. Когда ты нас познакомишь?

 

– Молчи.

 

Она затаилась, лежа на мне, а я запоминал всю мозаику этого мгновения.

Именно его я буду доставать из глубины своей памяти, как вспоминание о

самой большой ошибке своей жизни. Оно станет для меня наказанием,

моей карой.

 

***

 

Об отце я помню только запах, который он приносил с собой, возвращаясь

с рыбалки по воскресеньям. Тяжелые шаги его слышны были еще в

подъезде. Когда он поднимался по лестнице на второй этаж, под ним

пронзительно взвизгивала одна ступенька. Звук этот я слышал отчетливо,

так как любил прятаться в кладовке, расположенной в стене у входной

двери. Темная и теплая, со спертым воздухом, она помогала моим мыслям

уноситься далеко от матери и братьев. Я мог подолгу сидеть в ней,

отгородившись от навязчивых родственников, от которых больше никуда

нельзя было деться.

 

Дверь открывалась с шумом, похожим на дыхание животного. Я отчетливо

различал это дыхание. Вместе с ним коридор наполнялся запахом тины,

пресного озера, табака. Отец кидал на пол большой крепкий рюкзак,

аккуратно прислонял к стене рыболовные снасти. Затем, не разуваясь,

проходил на кухню. Братья встречали его с радостным шумом. Они

выкладывали из брезентовой сумки карасей в большой алюминиевый таз,

подсчитывали и измеряли пойманный улов.

 

Я нехотя выходил из чулана. Из прихожей было видно, как мать

стаскивает с отца тяжелые сапоги, а потом ставит перед ним небольшую

ванночку. Отец опускал ноги в теплую мыльную воду и со словами

благодарности принимался за поздний ужин. Младший брат в синих

колготках взбирался к нему на колени и трепал его за густые усы.

 

Я стоял в коридоре и смотрел на них, таких непонятных, таких неудобных

для меня людей, с которыми нужно было считаться, от которых так трудно

было спрятаться в этом большом мире.

 

***

 

Нас было четверо братьев. Я родился вторым, через полтора года после

старшего. После меня – еще двое, погодки. Отца не стало, когда мне шел 9

год. Самому младшему из нас только исполнилось 6 лет.

 

Отца убили в подъезде нашего дома. Он шел домой с работы, а в это время

сосед бил свою жену. Ее крики были отчетливо слышны из кладовки. Я не

помню слов, но даже сейчас, спустя много лет, ощущаю напряжение,

висевшее тогда в воздухе. Оно опьяняло меня, рождало во мне

мучительное всепоглощающее переживание, которому я еще не мог дать

определение.

 

Говорили, что отец заступился за женщину, за что и получил ножом в

живот. В тот день я впервые пережил чувство необратимости. Гнетущая,

она внезапно опустилась на меня, укутала меня собою, впилась в каждую

мою клеточку, осталась во мне.

 

Утром следующего дня можно было увидеть, как от темной красной

лужицы в подъезде по ступенькам вниз спускались большие неровные

капли. В самом низу лестницы, их медленно, будто насильно, слизывал

рыжий облезлый пес. Он лизал и обнюхивался, моргая глазами так, словно

испытывал вину за свое поведение.

 

Прошло много времени, а следы крови, превратившиеся в грязные пятна,

так никто и не убрал.

 

***

 

Образы братьев и матери давно забыты.

 

Кто сказал, что я должен любить их, видеться с ними, общаться с ними?

 

Мне это не нужно. Мне не нужны эти любопытствующие люди, вечно

совавшие свои носы в мою жизнь. Мне не нужна мать, по прихоти которой

я

появился на свет с возмущением и ненавистью к этой бессмысленной и

жестокой форме жизни.

 

Человечество абсурдно. Ничто не оправдывает его существования.

 

Еще там, в кладовке, загнанный в темный, дурно пахнущий угол

насмешками

братьев и молчаливым укором суетливой, всегда печальной женщины, я

понял, что жизнь – наказание, а быть человеком – мерзко.

 

Потому что человек не может принять себя таким, каков он есть. Потому

что человека никто не примет таким, каков он есть, если он не таков как

все остальные.

 

– Сыночки мои, богатыри мои, – приговаривала мать, укладывая нас спать

в детстве.

 

Она целовала и обнимала перед сном всех, кроме меня.

 

Я сам попросил ее об этом после смерти отца. Попросил, потому что не мог

выносить ее соленых поцелуев и мягких рук. Она раздражала своей

печалью. От ее взгляда мне становилось душно и страшно.

 

Я не хотел ее прикосновений. Я избегал ее.

 

Однажды, икая и захлебываясь слезами, она спросила

меня:

 

– Скажи мне, родной мой, в чем я виновата перед тобой? За что ты меня

так ненавидишь? За что, сыночек?

 

Такая нелепая в своем желании стать матерью, такая навязчивая в своей

заботе, такая простая и неподдельная в своем наивном восприятии бытия,

она отталкивала меня, вызывала во мне отвращение.

 

– Просто оставь меня в покое.

 

Я не помню ее лица, помню только пухлые красные кисти рук и пальцы с

коротко подстриженными ногтями, которыми она сжимала отекшие от слез

веки.

 

Я не хотел находиться во всем этом. Я не просился в эту жизнь. Я не

обязан жить по чужим правилам.

 

***

 

– Ты не заснул?

 

– Нет.

 

– Может, поедем домой? Мне уже не хочется купаться.

 

– Получается, зря ехали в такую даль?

 

– Ну ладно, только недолго, а то скоро темнеть начнет.

 

Она поднялась, скинула платье и стояла, ожидая меня.

 

Я лежал на земле, смотрел на нее и думал о том, что нам не следовало

встречаться. Не нужно было. Или нужно было прекратить отношения в

самом начале, как я делал обычно и много раз.

 

Легкая, безупречная, со смешинками в голубых глазах, она сумела

испугать чувство необратимости, загнала его в самые дальние уголки

души, как свет от костра, рассеяла мрак, живший внутри меня. Она почти

исцелила меня. Почти.

 

Пока сегодня утром, возбужденная, со страхом ожидания и взглядом

полным надежды, не рассказала мне о своем положении...

 

В воздухе повисло напряжение. Оно становилось все более ощутимым,

доводило меня до экстаза, до стука крови в висках, до дрожи в коленях.

Оно обладало собственным, немного затхлым, но опьяняющим запахом.

 

Оно поглощало меня. Оно исходило от меня.

 

Я встал, взял ее за руку и повел к воде.