Терентий проснулся и, еще не открыв глаза, понял, что снова попал не туда. Пахло не горячим песком и солеными брызгами, а стоячей пещерной лужей и скользкими сталактитами. Взглянув на свою переднюю конечность в жестких маховых перьях, он убедился в этом окончательно. Обреченно вздохнув, дракон аккуратно, чтобы не раздавить яйца, повернулся в гнезде и стал поправлять лапами разъехавшиеся ветки.

Его жена еще не вернулась с охоты. Вчера она улетела за перевал к маленькой мелкой речушке. Там в это время шла на нерест рыба, и вкусную еду можно было добывать без особых усилий. Жена рассказывала, раскладывая перед ним на камнях серебристые тушки, что к реке на легкую кормежку собираются все лесные хищники. Терентию еще ни разу не удавалось самому поучаствовать в рыбной ловле, так как всегда в это время года приходилось высиживать очередное потомство.

«Успею заснуть» – подумал дракон, и два выпуклых глазных полушария затянулись зеленой перепонкой. Представив Сонную линейку будильника, он нашел на уходящей вверх и вниз шкале синюю насечку и, не выпуская ее из внимания, стал погружаться в дрему.

 

***

Да что же это такое! Опять мимо! Насколько он помнил, это была голубая жизнь. Да, драконы обитали в фиолетовой, а в этой реальности он был эльфом. Ну что ж, все лучше, чем на яйцах сидеть.

– Терентий, просыпайся скорее! – кто-то снаружи колошматил по упругому желтому лепестку. Бутон тюльпана, который в эту ночь стал домиком для юного эльфа, уже немного приоткрылся вверху навстречу нежному рассвету. На самой его кромке дрожала капелька утренней влаги. Ее хватило, чтобы умыться и напиться. Сверху просунулась маленькая головка в золотистом ореоле пушистых волос.

– Терентий, скорее же! Там бабочка в паутину попала.

Ох, эта Милашка! Вечно она кого-то спасает. Прошлый раз они впятером поднимали в гнездо выпавшего голого птенца, теперь вот бабочка…

Спасательный отряд снова состоял из тех же пятерых добровольцев. Пока девочки выпутывали из липких тенет нежные белые крылышки капустницы, Терентий и Якоб храбро сражались с жирным черным пауком. Паутина тряслась и трещала, маленькие сабельки путались в нитях. Освобожденная бабочка улетела, пора было покидать поле боя. Терентий упирался в сеть ногами и изо всех сил тянул на себя прилипшее оружие, разрывая коварное кружево, когда вдруг почувствовал страшную боль в голени. Паук схватил его сзади за ногу и, не обращая внимания на отчаянные удары Якоба и крики Милашки, тянул эльфа к ротовым ядовитым отросткам. Повернувшись, Терентий лупил соломенной саблей по глазам и ногам чудовища, но силы были не равны. «Спать! Спать! Надо срочно уснуть! Но как?!» – полыхнула мысль, когда по ноге вверх поползла горячая волна яда. Теряя сознание, эльф из последних сил задержал образ таящей в смертельной пелене Спектральной линейки и сосредоточил остатки жизни на самой яркой красной полоске…

 

***

– Терентий, иди кушать, милый!

Уррр! Не самое плохое пробуждение. Он смачно потянулся от когтей до хвоста, напрягая затекшие мышцы, затем встал и, выгнув черно-серую полосатую спинку, выполнил это упражнение еще раз. Есть не очень-то и хотелось, но, если Она просит, то почему бы не сделать приятное. Спрыгнув с дивана, огромный упитанный кот вальяжно прошествовал на кухню.

– У нас с тобой сегодня ответственный день, солнышко мое, – приговаривала Она, причесывая мягкой щеткой блестящую шерстку домашнего любимца. – Ты будешь сегодня выступать. Это ни какая-то там выставка. Это настоящий конкурс на лучшую кошачью песню. Ты обязательно победишь!

Она чмокнула кота в нос и засунула в переноску…

– Мяуууурр! Урмяааау! Муряааааау! Уррр! – Терентий замолк. Зал взорвался «оглушительными аплодисментами». Вернее он осветился множеством огоньков. Учредители решили, чтобы не травмировать артистов, заменить шумовое голосование на световое.

– Закончил выступление кот по прозвищу Терентий. Порода – русская голубая. На сцену приглашается кот Валентус.

Она стояла такая счастливая и красивая в новом ситцевом платье, которое всю ночь шила, что ему захотелось спеть еще раз и только для Нее. Тонкая ладошка, пахнущая детским кремом, гладила мохнатое дарование. Она улыбалась. Карие глаза за круглыми стеклами очков сияли, как две капельки росы в лучах рассвета.

– Да она его валерианой напоила, ¬– донеслось откуда-то справа, – потому он так и пел. А сама за котом вообще не ухаживает. Бедное животное, у него блохи и глисты. Посмотрите, какие глазищи злые, точно больной! От хорошей жизни так не запоешь. Бедное животное.

– Да, и глаза у нее злые, и платье дурацкое. Никогда бы такое не надела. И не идет ей совсем. Полная безвкусица! … Ты не знаешь случайно, где такое купить можно?

– А ты слышала, что ее Терентий голубой?! Поэтому так и поет.

– Кастрированный?

– Не кастрированный, а го-лу-бой! Кошмар, пускают сюда разных… еще заразит мою Афелию.

До острого слуха Терентия доходил диалог, но он с ужасом понимал, что и Она его тоже слышала! Улыбка потухла, плечики опустились, а рука все быстрее и быстрее гладила мягкую шубку. А когда по щеке поползла слезинка, его рыцарское сердце не выдержало. Спрыгнув на пол, Терентий голубой молнией метнулся к ненавистным ногам в ярких шпильках и повис всеми лапами на дорогих колготках, оглашая зал самым громким «Мяууууууууу!»

Вечером, засыпая рядом с хозяйкой на вышитом незабудками пододеяльнике, Терентий от всей души пел Ей свою самую лучшую колыбельную и думал: «Ну и что, что дисквалифицировали. Зато отомстил. Урррррр…

 

***

Как же Ее научить быть смелее: не давать в долг вечно пьяному дворнику, забрать наконец-то у соседки пылесос, который отдала на пять минут год назад?..»

– Тенюшка, вставай, в школу опоздаешь.

– Ну, мам, ну еще пять минуточек, – пробормотал он и тотчас остатки сна уползли под плинтуса детской комнаты, залитой солнечным светом веселого майского утра.

Так, опять случайное перемещение. Забыл вчера настроить Будильник на нужное пробуждение и попал в зеленую реальность. Здесь жила мама, здесь бабушка рассказывала ему сказки, а папа учил кататься на велосипеде. Поэтому каждый раз потом, уходя в другие жизни, он долго не мог унять отчаянную тоску и боль. Терентий точно знал, что все это было, и что нельзя всегда жить уже прожитым. Безмятежное прошлое засасывало, как русалки в омут, хотелось остаться в нем навсегда! Вот это «навсегда» как раз и пугало, отрезвляло, заставляло сопротивляться, бежать.

– Мамочка, у нас первого урока не будет, училка заболела. Я еще чуть-чуть…

Спектральная шкала упрямо не хотела появляться, пряталась за другими ненужными образами. Мышцы тела еще были расслаблены, глаза закрыты, под одеялом мягко и тепло. «Ну, давай же! В любую реальность, только не сюда!..

 

***

…Ох! Кошмар. Давно в него не наведывался. В последний раз огромные зубастые черви загнали меня в полутемный тоннель. Все правильно. Я сижу, привалившись спиной к щербатому скользкому от сырости известняку. На макушку и за шиворот капает вода. От жажды не умру».

Терентий с трудом оторвался от маслянистой чавкающей серой жижи. В стенах тоннеля у самого пола зияли маленькие, в полметра высотой арки. Там за стеной параллельно проходили другие тоннели, и в арках мелькали чьи-то ноги… или лапы. Они были мохнатые и какие-то агрессивные. Терентий бросился вперед по тоннелю, поскальзываясь на вязкой грязи. Ноги с трудом слушались, а волосатые лапы догоняли, мелькая в дырах между тоннелями. Он бежал долго, очень долго, все время с ужасом ожидая, что за очередным поворотом появится большой проход в стене, и придется встретиться с преследователями лицом к лицу. Если только ноги такие страшные, то те, кто на них его догоняет, должны быть… При очередном шаге нога провалилась в пустоту, и беглец погрузился с головой в зловонную жижу. Нос, уши, рот заполнила вязкая субстанция. Мозг погас. Все.

 

***

Да неужели?! И тепло, и приятно, и соленой водичкой пахнет. Попал, все-таки, куда хотел. Или нет?

– Терентий Семенович, вылезайте. Сеанс окончен.

– Позвольте сударыня, я же только лег!

– Просто Вы задремали, дедушка, и не заметили, как время прошло. Солевые ванны расслабляют. У Вас осталась всего одна процедура.

Упс! В желтой жизни жизни нет. В ней только доживание. Сколько же ему лет? Не помнит. Склероз.

Опираясь на палочку, заслуженный пенсионер прошел в кабинет и сел за такой же заслуженный дубовый стол. После солевой ванны спина не болела, и думалось легко. На деревянной столешнице с вытертой полировкой лежали две стопки бумаги: справа белели девственно чистые прямоугольники, а слева возвышалась кипа листков, исписанных мелким ровным подчерком. Терентий Семенович придвинул к себе два верхних, заинтересованно прочитал про себя текст, причмокивая губами, и потянулся за ручкой. Он вспомнил, что пишет мемуары. Итак, это было семьдесят лет назад…

Сиделка зашла в кабинет, вынула из ослабевших пальцев стило, откинула кресло назад, чтобы спящему пожилому человеку было удобно, прикрыла его пледом и тихо вышла из комнаты.

 

***

«Последняя процедура? Интересно, что потом медики придумают, чтобы продлить агонию моего умирания. Не-хо-чу! Доживу тут, в соляной ванне. Просто возьму и потону в ней».

– Милый, ау! Ты вчера на пляже был неподражаем. Я люблю тебя… Дорогой, давай, мы еще девочку родим? Костику три годика, ему сестричка нужна. Солнышко! Ты меня слышишь? Ой, какой ты колючий. Хочешь, я тебя побрею? Терентий, мой свет, выбирай, тебя брить или кормить завтраком?

– Брр… кормить… Я вернулся? Вернулся! Вернулся!!! – мужчина притянул к себе податливое женское тело и стал целовать то, что первое попадалось. Это был нос. Его самый любимый на свете, курносый веснушчатый нос. Потом губы поймали ямочку на щеке, краешек улыбки, пульсирующую ниточку на шее. – Я согласен на дочку прямо сейчас.

Синее-синее утреннее небо подсматривало в щелочку между синими-синими шторами супружеской спальни. За открытым окном лизало желтый горячий песок синее-синее море…

– Любовь моя, а где бываешь ты, когда я сплю?

– Что?