Ночник Послушай, дело отнюдь не кроется в городах, в печальных книгах, и уж тем более не в приметах. А просто где-то на чёрном небе твоя звезда ещё не гаснет, на чай оставив обломок света тебе в дорогу и мне немного - для ночника, который старый чердак хранил и весьма упорно. Захочешь вынести - не получится, нет, никак, он тускло светит, моих стихов освещая ворох. Он светит всем, приходящим в полночь через окно: котам бродячим, моим кошмарам и странным птицам. А если ты не захочешь видеть, прошу, закрой, задёрни штору, и будет он для тебя светиться. Пока звезда не погасла в небе, пока рука больного мастера не закрасила эти стёкла, с тобою будут в холодном мареве ночника осколки лета, немного леса и вечер тёплый. И в этот вечер сбегай как только наскучит всё: от пыльных лиц и до непогоды в конце сезона. Он отогреет, и он, конечно, тебя спасёт бескрайним полем, а, может, лесом до горизонта. Там будет кофе в изящных чашках и лимонад, и старый дом, где порой о чём-то тоскует ветер. Ты скажешь - вечер, а я отвечу тебе - страна, которой вовсе никто не вспомнит и не заметит. А в доме будет, конечно будет пустой чердак, который что-то тебе напомнит совсем родное. И там в пыли притаится кружево ночника и пара фото, ещё не выцветших, на обоях. Самоидентификационное Засыпай на рассвете, пусть вьётся по комнате дым - человек человеку осколок потухшей звезды. Достучаться до неба, забыв обернуться назад: человек человеку осколок, слепящий глаза, где на гранях играют соцветия млечных путей, миллионы галактик застыли и ждут в пустоте, не решаясь взорваться, искря миллионами солнц - человек человеку мечта и болезненный сон. Я храню вместо сердца космический шторм и огни, всё иду за тобой, мой осколок звезды, напрямик через тернии (так - человек человеку печаль). Каково это, милый, когда не услышат, кричать, звать на помощь, молить о пощаде? А небо молчит... Человек человеку полсотни надежд и причин засыпать на рассвете, пусть вьётся по комнате дым - человек человеку осколок умершей звезды. Моя Хиросима Меня пробьют по чужим штрих-кодам, меня просмотрят одной из камер в сети тоннелей, греша на гордость и недостаточность между нами намёков на что-то "до" и "после". Затем расклеят по всем газетам. Крича, мол, это всего лишь возраст, ещё оттуда вернут на землю обломком крейсера " Марс-Юпитер", что в атмосфере горел и таял. Я вижу то, чего ты не видел, но это, милый, опять детали. Я вспыхну прежде, чем мне исчезнуть прикажет кто-то. Невыносимо хранить внутри сгусток бед и бездну на стенах комнатной Хиросимы. Я короную себя предсмертным, последним воплем её стоп-кадра, и мне, конечно же, не до смеха, когда сжигаю картон и карты, прибавив к ним календарь с часами. Я короную себя до точки последним мигом, когда ты замер, когда уже не успеешь точно, но осознать это нет минуты - такая роскошь теперь не в моде. И свет, хирургом ворвавшись внутрь, меня разделит на пару сотен обрывков взглядов. За мной по следу слепой патруль расставляет сети. Я взрыв и вопль, застрявший где-то меж полок мусора, ссор и сплетен эпохи, вымершей с рок-н-роллом - тире - концом нулевых. Мне светит почётный пост навсегда второго, с набором прочерков и отметин. |