*** Пространство сумерек кромсая, сквозь плотную густую сталь с небес идёт дождя косая прозрачная диагональ. И ей навстречу – световая – из неопределённых мест идёт диагональ другая и образует с нею крест. А ты гадаешь всё: при чём тут – подкожную гоняя ртуть – не те, кто ими перечёркнут, а Тот, кого не зачеркнуть. И засыпаешь ненароком, размалывая все мосты, а тело чует за порогом уже нездешние кресты. *** Смотрели и не моргали, и видели свет и боль, так режут по амальгаме своё отраженье вдоль и делают поперечный контрольный святой разрез, и волчьей и птичьей речью напичкан кирпичный лес. Да кто я, стихи диктуя себе самому впотьмах? Так первого поцелуя боится последний страх. Так плавится мозг наш костный, на крик раздирая рот, так правится високосный, вконец окосевший год. Так ночью безлунно-сиплой, когда не видать стиха, бесшумно на землю сыплет небесная требуха. По скользкому патефону скребётся игла зимы. И в зеркале потихоньку опять проступаем мы. *** Юрию Казарину Двухцветной пешеходной зеброю прозрачный путь пересекло стекло, смесившееся в зеркало, забывшее в себе стекло. Но не поверенные алгеброй слова ещё ищи-свищи по тем краям, где крылья ангелы распахивают, как плащи, где звуки, что ещё не розданы, скользят утраченным стихом, не ярче дыма папиросного в свердловском воздухе сухом, и неба минного, минорного им никогда не миновать, ведь всё, что не поименовано, им суждено именовать. Губам не каждым тайно вверено, как масло, растопить число, чтоб дерево сквозь слово «дерево» обычным чудом проросло, чтоб снов серебряные вентили вели к изнанке след витой и чтоб дышала лунка светлая в воде, измученной водой. |