Под Новый год морозы на Колыме в 1956 году были жестокими, доходили до шестидесяти градусов. Толянча уже учился во втором классе поселковой школы.

Он был прилежным и сообразительным учеником. Уроки ему давались легко, поэтому учительница Полина Яковлевна загружала его свободное время различными книгами.

Сегодня он читал «Русские народные сказки». Книга была толстой и с картинками. Вокруг Толянчи, как обычно, собралась куча друзей, в основном дети оленеводов. Он с удовольствием и со знанием дела открыл книгу. Во время чтения он умело пользовался голосом, то читая шепотом, то громким голосом. При необходимости строил рожи, кукарекал, блеял дрожащим голосом, басил по мере возможности, чем вызывал неописуемый восторг малышни.

Малышня считалась нулевым классом, потому что она совсем не знала цивилизованной жизни. Это были дети шести лет, большинство из них не знали русского языка, не видели электрического света и фруктов, но зато умели попасть белке в глаз из малокалиберной винтовки, ездили верхом на учиках*1. Несколько человек даже курили трубку с разрешения родителей.

Жили детишки в большой избе, поделенной на три части. Первая часть была спальней, где спало пятнадцать детей. Вторая часть представляла собой одновременно столовую и комнату для выполнения домашнего задания. В третьей части жила Полина Яковлевна со своей дочкой Жанной. Посреди этих комнат стояла огромная кирпичная печь, отапливающая все помещения разом. Топил печь дядя Ваня, молчаливый угрюмый мужик. Поговаривали, что во время войны он был полицейским. Дети его боялись и рассказывали друг другу всякие страшные истории про него. В огромную топку он бросал пахучие поленья лиственницы, в избе постоянно вкусно пахло дымком и лиственничной смолкой. Детишки от Полины Яковлевны знали, что смола хорошо лечит десны от цинги и очищает зубы, поэтому каждая поленница лиственницы была предварительно тщательно исследована детворой, прежде чем попадала в печь. Когда-то печь была побелена, но от побелки не осталось и следа. Детишки своими спинками и руками отшлифовали ее до штукатурки. Зимой не всегда было тепло в избе, а от печки постоянно шло тепло.

Кормить стали сносно, хотя голодный 1953 год прошелся острой косой по немногочисленному населению Колымы, особенно по лагерям заключённых. Дети оленеводов привыкли к оленьему мясу, костному мозгу, сырой печенке. Поэтому не очень любили молочные продукты, вермишель, капусту и пр. Зато они вкусили в интернате прелесть конфет и различных сладостей. Не часто, но по праздникам им перепадали эти лакомства, да и родственники, приезжавшие навестить детей, тоже покупали им угощения.

Частенько ребятишки стояли в поселковом магазине и не сводили глаз с конфет, которые соблазнительными сверкающими горами лежали на прилавке. Особенно обильную слюну вызывал вид шоколадных конфет без оберток, которые лоснились в свете прилавка, вызывали у ребятишек рефлекс глотания да так и просились в рот. От вида разноцветных слипшихся леденцов можно было сойти с ума. Но денег у ребятишек никогда не было, а злой и жадный продавец (кличка у него была Бандера) быстренько их выставлял из магазина.

Через несколько лет совхоз расформировали, магазин разобрали и обнаружили за внутренней обшивкой из фанеры огромную кучу красных сторублёвых купюр. Но уже прошла денежная реформа 1960 года, и они стали никому не нужны.

И вот как-то одна сердобольная старушка пригласила детей на кладбище, где хоронили ее мужа. После похорон она угостила детей кутьёй, конфетами и печеньем. Детишки возвращались с кладбища самыми счастливыми на свете. Теперь они наладили ежедневное дежурство у окна, которое выходило на центральную улицу. В маленьком замороженном окне пальчиками, язычками был протаян кругляшек для обзора улицы. Как только дежурный замечал траурную процессию, он забегал в столовую-класс с диким криком: «Несу-у-ут!» Ватага ребятишек мигом вскакивала в валенки, торбаза, кухлянки и наперегонки мчалась на кладбище. Мужики после похорон пили спирт, закусывали солеными огурцами, кислой капустой и чем придется, но ребятишек никогда не обижали, благо магазин был рядом. Набив карманы, а бывало, и пазухи драгоценными дарами, детишки уже торопились домой, в детдом. Там, на печке, всегда стоял огромный медный чайник с кипятком. Скинув в кучу, как придется, валенки, торбаза, кухлянки, ребятня выкладывала свои богатства на стол, и начинался пир.

Лешка Пикулин умудрился за пазухой принести блины. Он счастливо смеялся и рассказывал, что блины были мороженые, а за пазухой у него растаяли. И все с уважением к подвигу Лехи отведали по кусочку. Наташке Фторовой на кладбище дали банку сгущенного молока. Толянча проделал в банке ножом две дырки, и все по очереди вкушали сгущенку. Не удержалась даже Жаннка. Она была брезгливой, но все же приложила свои красивые губки к банке, почмокала ими и осталась очень довольной. Веселый смех, прихлебывание горячего вкусного чая, чавканье долго раздавалось в столовой.

Полина Яковлевна была мудрым и умелым воспитателем, поэтому дети жили дружно, не обижая друг друга. Они сами убирали в комнатах, научились мыть полы, стирать, гладить вещи утюгом, чистить зубы и т. д.

В этот год на новогодние праздники в совхоз завезли несколько бочек спирта. В посёлке жили геологи, шурфовщики из заключённых, механизаторы, которые колонной тракторов пробились по бездорожью в оленеводческий совхоз, бригада строителей. На Новый год в поселок на чалымах*2 приехало несколько семей оленеводов. Когда спирт потек рекой, начались драки, раздоры между группировками, поножовщина. Несколько человек «сгорело» от спирта. Организм человека, принимающего спирт несколько дней подряд и не закусывающего, обезвоживается и в муках погибает. Труп такого несчастного становится черным, как головёшка. На кладбище постоянно горели пожоги, для того чтобы отогреть мерзлоту и сделать яму для захоронения. Толянче и его друзьям надолго запомнился 1956 год. Много похоронили разного люду, много горя принес поселку спирт. Очевидцы тех печальных событий помнят ватагу живописно одетых интернатовских ребятишек со сверкающими раскосыми узкими глазенками, которые, несмотря на жестокие морозы, первыми на кладбище встречали траурную процессию...

 

Учик*1 – (эвенск.) олень, прирученный ходить под седлом;

Чалым*2 – (эвенск.) ездовой олень.

 

Израиль. Г. Иерусалим. 18 октября 2013 г.