Коварно разрушая сладостную негу утреннего сна, настойчивый

будильник продолжал звенеть. Он не давал возможность досмотреть его

последний завораживающий эпизод.

 

Лера натянула на голову одеяло, пытаясь хоть как-то отодвинуть момент

расставания с тёплой постелью. Холодные углы ещё не посветлевших

комнат не торопились отпустить ночную тишину. Сквозь сон она

почувствовала дразнящий аромат вскипающего кофе. Из соседней комнаты

донёсся знакомый голос телеведущего. Довольно бодро он пытался

подключить голодных слушателей к политическому конфликту. За стеной

незамедлительно поднялась суета. Как только идеологические платформы

говорящих определились, конфликт материально воплотился в одной,

отдельно обозначенной квартире.

 

А дальше голоса домашних стали расплываться и, отдаляясь, рисовать

картины не совсем Ближнего, но достаточно Дальнего Зарубежья...

 

...Узкая полоска дрожащего горизонта нежно пересекает небо, погрузив

одну его часть в прохладную глубину моря и растворив другую в светлых

лучах восходящего солнца. Блестки серебра небрежно рассыпались по

воде. Вдали наметился прозрачный силуэт. Он приближается, лица почти не

видно, но каждое его движение в пространстве прочерчивает едва

уловимый след...

 

Будильник продолжал звенеть. Лера открыла глаза и только теперь смогла

распознать ту разрушительную силу, которая так бесцеремонно ворвалась в

её хрустальный сон. Конечно же, это был не будильник – в коридоре

разрывался телефон.

 

Зацепив на ходу один лишь тапок, она успела добежать к последнему

звонку. С другого конца города летел на удивление бодрый и весёлый голос

подруги:

 

– Ты ещё спишь?.. Через два часа встречаемся на репетиции...Ты меня

слышишь?

 

И тут же, вдогонку:

 

– Да, и кстати, в эти выходные всем оркестром выезжаем на природу.

 

Первое “угу” растаяло в зевке. Подруга продолжала щебетать:

 

– Концерт перенесли на две недели... Ну, что ты молчишь?.. Ты ещё

здесь?..

 

Ничего более красноречивого, чем “угу” Лере так и не пришло в голову.

Перспектива втиснуть в ближайшие полтора часа ускоренный процесс

подъёма, совмещённый завтрак с набрасыванием на лицо буквально

нескольких штрихов не радовала её даже отдалённым результатом быть

занесённой в Книгу Гиннеса. И, кстати, ещё – в час пик необходимо было

пересечь весь город в переполненном автобусе.

 

– Слышишь? Ровно через два часа!

 

На улице было темно. Весенний мокрый снег слепил глаза. Настроение в

полном объёме передавало всю прелесть раннего холодного начала дня.

 

***

 

Репетиция затягивалась. Запах жаренных пирожков убедительно напоминал

о приближении обеденного перерыва.

 

Восхищала виртуозность музыкантов. Удивляла работоспособность.

Поражало упорство. Но более всего вызывало недоумение отсутствие

результата. И дирижёр оркестра понимал это лучше других. Отпустив всех

оркестрантов на обед, он попросил остаться Вадима с Лерой. Судьба адажио

ему была не безразлична.

 

Дуэт виолончели со скрипкой был ключевым в развитии всего концерта. А

поиски ключа пока не увенчались никаким успехом. И эту непосильную

работу на протяжении последних трёх недель вёл дирижёр:

 

– Лера, не будь так откровенна с первых тактов. Развитие скрипичной темы

должно произойти не сразу. Сначала она будет утончённа, благородна. И

только!.. Способна обольщать и в обольщении быть прекрасной... И с тех же

первых тактов – интонация вопроса... – В знак подтверждения дирижёрская

палочка взлетела вверх.

 

– Последующий диалог с виолончелью только откроет перспективу...

чтобы потом... уже значительно позже, – палочка дирижёра, уйдя в

пространство, описала широкий круг, – раскрыться полностью во всей

своей красе.

 

– Но... мне кажется, что тема скрипки самодостаточна с самого начала...

Виолончель мне помогает только фоном!?

 

Некоторое время Вадим не возражал. Было непонятно, он также думает или

просто уступает. Когда же Лера оскорбила его вторым планом, немедленно

заметил:

 

– Так замените партию виолончели барабаном! Тем более, что Лере она

видится статичной.

 

– Неправда! Как всегда, ты склонен к преувеличению... Развитие

произойдёт, но будет связано, в определённом смысле, с настроением

скрипки.

 

– Только фон?

 

– У фона роль достаточно масштабна. Не упрощай понятия. “Грачи”

Саврасова, но что грачи – без фона? Или – “Аврора”? Та ли она будет на

фоне, скажем, знаменитых пирамид?.. Иль – Эхнатон? Что он – без веры в

Бога Солнца?.. Поэтому, усилить или подтвердить – вполне достойная

задача.

 

– Постой! – Вадим закрыл страницы. – Я в корне не согласен. Второго

плана нет и быть не может!

 

Было очевидно – возможность доминанты скрипки исключала приход к

осмысленному, рациональному ключу. Конфликт был прерван грохотом

захлопнувшейся двери. Только теперь они заметили, что дирижёр ушёл.

 

Возвращались поздно. Шли молча по безлюдной улице. Также молча,

прячась за дома, за ними следовала бледноликая луна. Когда дома

закончились, она надолго осветила площадь и дальше перестала догонять.

К бессмысленному спору больше не вернулись. Однако, оба понимали, что

дуэт в том виде, как сложился, на сцену выносить было нельзя.

 

Вскоре, тучно приседая, подошёл автобус. Он густо запыхтел и сел на

тротуар. Шагнувших в духоту он тут же проглотил. Через секунду резко

встрепенулся и, набирая скорость, устремился вдаль.

 

***

 

Поездка на природу оказалась весьма кстати. К концу недели все

возможные ресурсы творческих начал иссякли. Усталый городской пейзаж

не радовал и не вдохновлял. Казалось, в никуда проваливалась жажда

действий, и на поверхность выползала пустота.

 

Торопливые сборы не удивили своей предсказуемостью – куча ненужных

вещей почти сразу заявила о себе, а тяжёлые сумки не давали забыть об

оплошности до самого конца.

 

Добирались электричкой. Шумный вокзал. Переполненные вагоны. Масса

спешащих людей, большая часть из которых, не сознавая того, уже давно

повсюду опоздала. Позже – смешанное чувство распирающего счастья от

неожиданно свалившейся свободы и ощущение беспомощности

закомплексованного горожанина от досадного неумения этой свободой

распорядиться.

 

А дальше было – обследование непроходимых лесных троп, желание

самоутвердиться в каких-либо спортивных достижениях. Появилась

возможность проявить обширность знаний в связи с богатством окружающей

среды. Потом – костёр, печёная картошка, попытка сделать шашлыки...

почти сырое мясо. Разговоры... Философия... И – радость возвращения

домой...

 

Уже почти стемнело, когда она, расположившись в кресло, после

мучительной прогулки полудремала. Свет не включала, он ей мешал

бездумно раствориться в лени. Уютный мягкий плед, напротив, помогал

перемешаться очень вялым мыслям.

 

Временами ей казалось, что дуэт закономерно и трагически убит. А в

следующий момент всплывал вполне законченный звучащий эпизод.

Довольно сложно было проследить за ходом этих путанных и не всегда

логичных мыслей. Тем более – в малейшей степени со временем

отождествить. Никак не удавалось рассмотреть стрелки часов – и это тоже,

безусловно, напрягало. Похоже, сумерки уже переступили грань – теперь

она была во власти ночи. Поездка на природу, фрагменты репетиций,

попытка уловить их неуловимый след – всё как-то неожиданно смешалось,

когда она услышала шаги...

 

...Вошла уверенно. Представилась: “Царица!.. Савская!”

И никаких сомнений не вызывала реальность происходящего. Движения,

поступь – всё подтверждало принадлежность трону. Её нога босая

коснулась пола Храма. Он отразил сверкание сапфиров, жемчугов,

которыми искусно был обрамлён её подол. Но утонуть в прохладе водной

глади им не пришлось – рука уже приподнимала складки одеяний. Смуглая

нога была обнажена. В движении ткани заискрились больше, а гибкий стан

прогнулся, чтобы не упасть. Поистине, пантера могла соперничать с

пластичностью царицы.

 

В смущении встретил гостью Соломон. Царица, оглядевшись, обратилась:

 

– Наслышана от многих, что невозможно твои богатства счесть. Как,

впрочем, невозможно оценить и мудрость, Богом данную тебе. Теперь

пришла сама, чтоб убедиться.

 

– Надеюсь не разочаровать. Ты видишь жертвенник и стол, светильники,

лампады и цветы – всё золотое. А также, блюда и ножи, кадильницы и

петли у дверей – и в них нет фальши...

 

– Без сомнения, твоих богатств не счесть. Так поразить мой взор ещё

никто не мог. Ты первый одержал победу надо мной. Моей фантазии,

похоже, есть предел. А всё, что дальше – это твоё царство!

 

– Польщён. Особенно, услышать от царицы, чьё царство обозначено

достатком, а вкус и мера сотворили роскошь, в которой ты давно достойно

правишь.

 

Соломон приблизился. Теперь он мог намного лучше оценить достоинства

царицы. Она была обворожительна не столь богатством одеяний, сколько

простотой. Той простотой, которая не упрощённостью даётся, а достигается

величием души...

 

... Лера долго всматривалась в темноту. Стрелки невидимых часов

неукоснительно отсчитывали секунды. Несмотря на впечатляющую

убедительность, случившаяся сцена, довольно быстро растворилась.

 

И, тем не менее, она жестоко разрушала хронологию событий. Контроль над

временем был полностью утрачен. Что это было? И стоило ли это

осмысления?

 

Незаметно подступил сон. Поджав к груди уставшие колени, она доверила

им свой упрямый подбородок.

 

***

 

Работа над адажио занимала основное время. Уверенность, что

музыкальное творение медленно, но верно идёт к провалу, росла, как на

дрожжах. Музыканты начали скучать. Поиск новых средств для передачи

образов практически иссяк. Напротив, сплошь присутствовали штампы.

Традиции, каноны, по-прежнему, довлели. Ликующим звеном на празднике

всех этих творческих терзаний в очередной раз представала одержимость

дирижёра:

 

– Лера, попробуй провести две фразы на контрасте. И обеспечь его не

силой звука, а безупречным качеством звучания. Сначала – это плотное

сопрано... Цвет южной ночи... Запах спелой вишни...

 

– Тогда насыщеннее будет и последующее mezzo forte?!?

 

– Пожалуй... А дальше доминирует прозрачность. Не тяжели мелизмы. Не

забывай – они лишь украшают...

 

Он перевёл дыхание:

 

– Теперь Вадим. У виолончели меньше изменений... В ней больше

философии... Она, как символ мудрости, как символ знания ответа на

любой мирской вопрос. Я думаю, она должна звучать, как монолит...

 

– Опять статичность?!

 

– Я не об этом! Уверенности в звуке с первых тактов должно быть

больше... Исключи сомнения... При этом, не набрасывайся на синкопы при

повторениях... Чуть-чуть по-сдержаннее non legato из-за такта... Итак,

понятно? Повторим сначала...

 

Попытки уловить неуловимый образ продолжались...

 

***

 

Последующие дни были не менее скучны и неприглядны. Взгляд

избирательно выхватывал из жизни картины не проснувшейся природы –

размытую тропинку до большой дороги, деревья, оголённые до крон.

 

Также печален был и фасад старого дома, напротив. Его хлипкая крыша

уже давно не способна была защитить от проливных дождей. Мрачный

забор окаймлял территорию прилегающего к нему заброшенного сада.

Трудно было предположить, от кого его вообще необходимо было

ограждать?

 

Эпизоды весеннего ненастного хаоса несложно налагались на разброд,

гораздо более глубокий, безнадёжный, который заполнял её душевное

пространство. Жизнь принимала томительно неяркие тона.

 

Временами подключался и защитный механизм – предпринимались робкие

попытки хоть каким-то образом справиться с одолевающей тревогой.

Кусочек солнца, выглянувшего из-за туч, обрывки прежних, некогда тёплых

впечатлений… Однако, малейшее дуновение ветерка возвращало ко всё тем

же, неутешительным стереотипам настроения.

 

Смешение теней, улыбок, фраз, ненужных разговоров немедленно являли

безразличие и лень. Отныне они не только властвовали – отчасти, и

смиряли её бескомпромиссный, требовательный нрав!

 

С репетиции она ушла последней. Уличная суета, довольно быстро

вытеснив из головы фрагменты музыкальных мыслей, успешно навязала ей

очередной ритм. В новом формате перед ней предстали и лица людей. Их

угрюмость легко вписывалась в контекст усталости законченного дня. Из

солидарности она не стала снимать и свою маску – что ей позволило легко

смешаться в городской толпе.

 

На остановке было многолюдно. Мимо неё неслись машины. Они спешили к

своим одиноким пустым гаражам. Оранжевый круг солнца, тускнея,

опустился на крыши – тяжёлые, густеющие тени неторопливо расползались

по земле.

 

Наконец, она увидела приближающийся автобус. Он был похож на большой

пароход. Плывущий навстречу, он не спеша разрезал предвечерний душный

воздух. Стоящие на остановке люди засуетились – они привычно

сгруппировались на предстоящий штурм.

 

В этот момент её ослепила яркая вспышка. Она заметила, как автобус,

изворачиваясь, обогнал чёрный «Джип». На его лобовом стекле отразился

кусочек светлеющего неба – это был последний отблеск уходящего дня.

 

Идущим навстречу машинам это действие показалось бестактным. Они не

могли позволить присутствия на трассе ослепляющих лучей. Под

убедительным натиском громких сигналов яркий отблеск был

незамедлительно отброшен. Он тут же органично отразился на огромной

витрине ближайшего магазина.

 

Соединившись с картинкой рекламы, он фантастическим образом оживил

сюжет. На стекле, ещё не обозначенном вечерними огнями, запрыгали

блики... Не вызывало сомнений происходящее на движущемся полотне...

Вика слышала, как автобус, набирая скорость, заревел громче... Но этот

звук, как, впрочем, и сам автобус, теперь отошли на второй план...

 

...Навстречу шла царица... Золотым дождём рассыпалось множество

светящихся пылинок. Свет далёкого солнечного послания с необычайной

трогательностью заявил о себе...

 

Всё было царственно в той женщине: походка, жесты, речи. Холодные

шелка струились в такт движениям. Малейший поворот рождал алмазов

вспышку. Огнём сбежав до пят, сверкание продолжалось в отражении

мраморного пола.

 

– Но, миссия моя не может быть оправдана, пока не отмету сомнения в

связи с другими слухами по поводу тебя.

 

– Не буду возражать. Тебе готов помочь в любом капризе.

 

Блеск её зелёных глаз перекликался с изумрудом в мочке уха. Взгляд

отражал способность понимать мысль собеседника едва рождённой. Ей

удавалось диалог вести, не уступая в красноречии партнёру – реакция

пантеры помогала.

 

– О мудрости твоей рассказывают люди. Слух до меня дошёл, что в ней ты

превосходишь самых умных.

 

– Не вижу смысла спорить. Яснее объясни, в чём заключён вопрос.

 

– Вопросов много. Все они чредой становятся, когда мой разум стремится

охватить всю сущность жизни, принцип мироздания.

 

– Итак?

 

Царица встала. Локоны рассыпались. Искусно нитка жемчуга вплеталась в

прядь волос. И те же жемчуга обхватывали шею. Взгляд выражал доверие и

дерзость.

 

– Богатства радуют и твой, и посторонних взор. Для многих равноценны

смыслу жизни. Не то ли станет смыслом для тебя, когда к Всевышнему ты

обратишься с главной просьбой?

 

– Отбрось сомнения – конечно же, не то! Моё прошение не будет

однозначным. Легко сплетясь, одно из них вполне естественно произрастает

из другого. Я в обращении к Господу скажу:

 

“Двух вещей я прошу у тебя, не откажи мне, прежде, нежели я умру.

Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня

насущным хлебом. Дабы пресытившись я не отрёкся Тебя и не сказал: “Кто

Господь?” и чтоб обеднев не стал красть и употреблять имя Бога моего

всуе”.

 

Тон речи Соломона убеждал. Не возникало ни малейшего желания ему

противоречить...

 

***

 

День премьеры, наконец, настал. Погода дразнила своим непостоянством.

Утреннее солнце эпизодом заглянуло, но надолго комнату не стало

освещать. Властный сценарист уверенной рукой накинул тёмный занавес –

светильник в тот же миг погас.

 

А к вечеру посыпал нудный дождь, довольно мелкий и капризный. Тот

самый, что сначала раздражает, потом стараешься его не замечать. Но

постепенно начинаешь привыкать к его уютной дроби за окном, к

стремительным косым дорожкам и, как бы это не было печально, – к его

тяжёлым пышнотелым тучам.

 

Лера стояла у окна. Она пыталась сконцентрироваться на предстоящем

концерте.

 

В её голове предательски перемешались разнообразные фрагменты

музыкальных мыслей. Была утеряна малейшая способность напряжённых

пальцев технически восстановить рабочий материал. Она забыла ключевые

установки дирижёра.

 

Однако, помощь всё же состоялась. И эта помощь пришла извне…

 

Резким толчком ветра растворилось окно. Над её головой взметнулось

лёгкое белое облако – подобно парусу, затрепетавшая занавеска позволила

свежим потокам воздуха с натиском проникнуть в комнату. Были

решительно вытеснены последние признаки душной несвободы.

 

Вика наблюдала, как территория, освобождённая от сомнений, позволила

белым листкам партитуры парить под потолком. К её цепким пальцам

вернулась уверенность.

 

Выправив осанку, она глубоко вдохнула... Границы времени были в

очередной раз стёрты...

 

В распахнутые настежь окна легко влетали птицы. Они с собой несли

потоки солнечных лучей. Таким же ярким светом озарилось помещение.

Нельзя назвать блаженством то чувство, что случилось.

 

Царь встал, и складки одеяний к ногам упали. Фигура стала выше, а, вместе

с тем, значительнее стали и слова:

 

– Надеюсь, что паломничество тебя не разочаровало. С глубокой

искренностью и прямотой я отвечал на все твои вопросы.

 

– Нет, не на все ещё... Позволь тебе задать последних два. – Пол

хрустальный в свете солнца отразил капризные изгибы тела Савской. Она

продолжила:

 

– Открой мне тайну, Соломон, скажи, что нужно человеку для того, чтоб

перейти он смог от слов к свершениям?

 

Движения царицы проследив, он с твёрдостию в голосе ответил:

 

– “Ленивец говорит: лев на дороге! Лев на площадях.”

 

А в том, что лев он – только его сила. Душа ягнёнка другого уведёт с

дороги, пути на площадь так и не указав. Чтоб, наконец, стать сильным,

ягнёнку и трибуны будет мало. Так стань же львом! Дерзай! Не допускай в

своей душе присутствия ягнёнка. Не жди подсказки и опоры от других. В

самые важные моменты своей жизни сосредоточь в себе необходимое

упорство. Да, к слову, не забудь – успеху своему обязана ты будешь только

себе!

 

Царица оглянулась. Она заметила, что свет, которым полнилось

пространство, теперь не только из окна струится. Ещё один источник света

обнаружил себя в Храме. Он обозначен был присутствием царя.

 

– Теперь вопрос последний. – Волнение царицы нарастало. – В бушующей

стихии мироздания, в потоке необузданных страстей, как в мире,

переполненном страданиями, душе найти опору и покой?

 

Его ответ был прост. Как просто было всё, что изрекал он!

 

– “Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении, а кто

ожесточает сердце своё, тот попадёт в беду.”

 

Он заглянул в её глаза и очень добро улыбнулся.

 

Царица подошла к окну. Всё буйство жизни, что выразил Создатель в

красках, звуках, ароматах, предстало перед ней. Её лица коснулись тёплые

лучи, поток их нёс блаженство. Искринки хрусталя играли на ресницах.

Сощурившись, царица наблюдала серебряные и золотые нити – они

тянулись к солнцу. Черты её лица, в лучах купаясь, едва угадывались.

Царица размышляла...

 

Бездонность неба смиряет с неземным проблемы суетности, мелочности

жизни. Не то - полёт шмеля, не хаотичен он. В нём смысла больше, чем во

многих разговорах. Как, впрочем, и в приливах, и в отливах. В летящей

пене белых облаков, в шуме дождя, в потоке ручейков, которыми теперь

откликнулась природа.

 

Невероятно ярче стало небо. Похоже, радуга, разлившись, затопила цветы и

травы – всё благоухает!..

 

А, вместе с ними – звуки, которые и шмель, и дождь, и радуга являет...

 

...Из россыпи цветов слагается аккорд. Он ширится. Растёт. Плетёт венок из

всевозможных красок. Когда же растворился, то в свете солнца рождается

мелодия. Она в звучании скрипичном утончённа. Изысканна. Взволнованна.

Нежна. Но, в то же время, сила и упорство уверенно ведут её по сложным

лабиринтам солнечного дня...

 

Дыхание полдня слышится в полях, крик журавлей в полёте зависает...

Звучит виолончель. Её мелодия низка. Теперь она уверенно в свои права

вступает... Так осторожно ступает барс в степи. Хитёр. Похоже, робок.

Притом, что, всё же – царь. В глазах, повадках – ум, а в сердце – страсть и

сила. Величие и мудрость его сопровождают!..

 

На фоне оркестрового звучания дуэт свою интригу продолжает. Виолончель

задумчива. Блистательно в ней утопают пассажи скрипки...

 

Зеркало воды вдруг отражает образ дикой лани. Мелькнувший гибкий стан

её пленяет. Он завораживает и подкупает. Вновь восхищает

безупречностью движений...

 

В тончайшем обрамлении оркестра мелодия легко скользит по водной

глади. Мелизмы нежной скрипки вдохновляют. Они рождают всплеск

нежданных откровений... Не суждено ей в мнимой мраморности утонуть –

звучит виолончель, проникнутая мудростью, она её спасает...

 

И далее – крещендо струнных... убедительность ударных... поддержка

духовых... Перерождённость отношений... Стремительное восхождение к

долгожданной коде...

 

«Tutti» всего оркестра – Безудержна стихия солнечного дня!

 

И, наконец, фортиссимо! ...

 

И – бесконечность паузы!.. В ней Совершенство зависает!!!...

 

... Зал стоя аплодировал. Это был успех. Все проходы были заняты людьми.

С балконов сыпались восторженные голоса.

 

Также стоя аплодировали и музыканты. Из них никто не торопился уходить.

Возможность утонуть в потоке роз с каждой минутой только возрастала.

Когда же дирижёр, взяв за руки Вадима с Лерой, вышел на поклон, не

сдерживая восхищения, зал взорвался.

 

Лица людей под ярким светом одинаково светились. Накал их чувств и

мыслей совпадал. Пожалуй, только одно не вписывалось в поток

взаимообъединяющих страстей. Казалось, его присутствие

характеризовалось другой временной категорией.

 

Незнакомка сидела на последнем ряду. В глубокой зелени её задумавшихся

глаз легко угадывался блеск далёких изумрудов... Тонкая нить жемчуга

аккуратно вплеталась в спускающуюся на её мраморное плечо шёлковую

прядь. Полуулыбкой она благодарно принимала овации...