Опавшие листья (первый рассказ про Марту Амвросиевну)

 

Осень была прозрачной. Такой прозрачной, что звенела: тонко и тихо – солнечными смычками скользя по шершавым веткам деревьев, колокольно – ударяясь длинными дождинами о землю, и певуче – раскидывая листья по земле, словно пальцы по клавишам. Такая осень, как благословение, снисходит вдруг, чтобы успокоить предчувствие холодной зимы.

Марта Амвросиевна доковыляла до любимой скамейки и, элегантно отставив тросточку, опустилась на выкрашенные в бледно-зелёный цвет доски. Запахнув бёдра полами широкого плаща и раскрыв над старательно завитыми кудрями цветастый зонт (на случай дождя, разумеется), она тем самым заявила миру о своей готовности созерцать.

Ах, созерцать Марта Амвросиевна умеет виртуозно! Это действо начинается мгновенно при попадании в поле её зрения достойного объекта. Будь то человек или предмет, растение или животное – значения не имеет, важно лишь наличие чего-то яркого, чего-то, что нарушает однообразность и правильность течения жизни. И тогда… О, тогда её пальцы, укрытые кожей перчаток, сплетаются друг с другом, поднимаются к лицу и надёжно подпирают левую щёку. Нарозовопомаженный рот медленно раскрывается, образуя почти идеальную «О», а карий зрачок расширяется до тех пор, пока в нём полностью не умещаются и то самое «нечто», удостоенное внимания Марты Амвросиевны, и всё, что к этому «нечто» имеет отношение.

А затем Марта Амвросиевна впадает в транс. Нет, не в то болезненное состояние, когда глазные яблоки обретают независимость и дух покойной тётушки пытается вспомнить, под какой половицей спрятана серебряная ложка. Это состояние обострённого восприятия, когда объект созерцания видится ей невероятно чётко, на каком бы расстоянии от неё при этом ни находился. И Марта Амвросиевна начинает его рассматривать: она ласкает его взглядом, она замечает все оттенки цвета, все изгибы формы, пытаясь понять смысл его существования. Наблюдая за движением объекта, Марта Амвросиевна выстраивает цепочку его жизни, только в обратном порядке – она пытается вообразить себе путь, которым он добирался от момента появления на свет до этой самой торжественной минуты. Порой Марте Амвросиевне кажется, что она чувствует запах, который источает объект, и вот тогда-то ей всё становится понятно – и смысл, и путь, и «почему»…

Сегодня аллея пустынна. Марта Амвросиевна нетерпеливо вертит головой, но вокруг всё знакомо до мелочей, всё давно изучено. Деревья? Их она созерцала и цветущими, и беззащитно-голыми, и запорошенными снегом. Про них она уже всё знает. Опавшие листья её тоже мало интересуют – короткую жизнь понять не трудно. Таак, а это что за хвостатое существо? Чуда не случилось и на этот раз: коротко мяукнув в знак приветствия, мимо протрусил Бандит - нагло-рыжий бесхвостый кот, обладатель такой сногсшибательной харизмы, против которой оказались бессильны даже бродячие собаки. Марта Амвросиевна вспомнила, как впервые созерцала Бандита.

Это случилось, дай бог памяти, года два назад. Или чуть меньше. Зима тогда была на редкость тёплая и мягкая, поэтому Марта Амвросиевна имела возможность чаще находиться на своём наблюдательном посту. А подольше посидеть на зелёной (в тот год вообще-то изумрудной) скамеечке ей позволяла небольшая синтепоновая подушечка, деликатно пристроенная на промёрзшие доски.

День тогда случился замечательный! Сначала на слегка потёртый каракулевый воротник её пальто упала необыкновенная снежинка – крупная, пушистая, она была ярко розового цвета. Скосив глаза, Марта Амвросиевна созерцала это чудо природы целых одиннадцать минут. (Да-да, ровно одиннадцать минут. Что? А разве я не говорила, что в созерцательный период чувство времени у Марты Амвросиевны тоже обостряется? Ах, боже мой, вот сейчас говорю…) На двенадцатой минуте стало совершенно очевидно, что снежинка смотрела на мир сквозь розовые очки, поэтому и себя видела розовой. А, как известно, весь мир можно легко убедить в том, в чём сам уверенно уверен.

Затем случилось кое-что неординарное – Марта Амвросиевна … задремала. Ей даже приснился сон, как-будто сидит она на лавочке в центре любимой аллеи, и так давно сидит, что запорошило её снегом с ног до головы. В этом сне Марта Амвросиевна немного замёрзла, от того и проснулась. Открыв глаза, она обнаружила расположившегося напротив Бандита (кот, конечно, не представился, она же не выжившая из ума старуха, с животными не разговаривает, а Бандитом она его позже назвала). Так вот, Бандит сидел на снегу, потешно сложив передние лапы крест-накрест, и … созерцал её, Марту Амвросиевну! От удивления губы Марты Амвросиевны сложились не в «О», а в трубочку, а руки вообще остались неподвижно лежать на коленях.

Это обоюдное созерцание не успело прийти к логическому завершению, так как было прервано самым грубейшим образом – быстро, шумно, оголтело к ним приближалась свора разномастных собак. Причём разномастным был и их лай – от басистого «гав» до раздражающего «и-и-и». Когда эта невоспитанная толпа приблизилась на опасно близкое расстояние, Бандит медленно развернулся и выпрямился на пружинистых ногах. Затем он вытянул и без того острую морду (катышки рыжей шерсти растопорщились вокруг хищно подрагивающего носа), открыл пасть и завыл – протяжно, глухо, с переливами. И такая гамма чувств отразилась в этом «мя-а-ау-у!», что «гав» оборвалось, «тяв» затихло, а «и-и-и» послышалось уже где-то вдалеке.

Воспоминания Марты Амвросиевны странным образом согрели её душу. Что и говорить, привязалась она к Бандиту, иногда даже угощала его рыбной косточкой…

Следя за трогательным обрубком рыжего хвоста, удаляющимся вдоль аллеи, Марта Амвросиевна боковым зрением заметила движение слева от себя. Внутри что-то ёкнуло, и это был верный признак – созерцанию сегодня быть.

Засунув руки в карманы и слегка шаркая подошвами кроссовок о землю, в её сторону двигался мальчишка. Наверное, правильнее было бы сказать – «молодой человек», но с высоты своего возраста Марта Амвросиевна решила, что это был именно мальчишка. В лёгкой курточке, накинутой на полосатую футболку, и в индиговых джинсах, он шёл не торопко, слегка вразвалку, подняв улыбающееся лицо к синему, в белых прожилках облаков, небу.

А лицо у мальчишки чудесное! Скуластое, в лёгких крапинках веснушек, оно чуть румянилось от потаённых мыслей. Широко расставленные глаза так искрились, что трудно было определить их цвет. Марта Амвросиевна (рот округлён, пальцы сплетены) впилась трепетным взглядом в это лицо – и повелась цепочка, и замелькали перед глазами кадры всей его, ещё такой недолгой, жизни: школа, друзья, влюблённые девчоночьи глаза, первая драка, первый пропущенный мяч, обидная двойка по математике (знал ответ, растерялся!), шах и мат, поставленные отцом через пять минут после начала партии, блестящая медаль на груди непривычно торжественного деда, самосвал с ярко-красным кузовом – предмет зависти всех шестилеток во дворе…

Мальчишка уже прошёл мимо Марты Амвросиевны, когда вдруг остановился и наклонился. Затем присел и начал собирать рассыпанные по земле листья, зажимая их тонкие стебельки широковатой, короткопалой ладонью. Марта Амвросиевна наблюдала, как двигаются под курткой острые ключицы, как топорщится обтянутый узкими штанами зад, и думала о том, что впервые ей захотелось протянуть цепочку созерцания не к истокам, а вперёд, в то неясное, неизвестное, которое только готовится быть. Попробовать? Почему бы и нет…

Мальчишка вдруг вскочил и, размахивая собранным ярким лиственным букетом, ринулся вдоль по аллее. Приглядевшись, Марта Амвросиевна увидела вдалеке девичью фигурку, идущую к нему навстречу лёгкой, беззаботной походкой. Созерцать расхотелось. Да и что тут ещё понимать – самое настоящее первое свидание! Они будут долго бродить по осенней аллее, потом он её нежно поцелует, накормит мороженным в ближайшем кафе и проводит до подъезда, замёрзшую и счастливую… Ах, Марта Амвросиевна, вы просто душка, вы всё-таки сумели это сделать, вы смогли заглянуть вперёд!…

Увлёкшись отрадными картинами, Марта Амвросиевна пропустила момент, когда созданное ею будущее перестало существовать. Мальчик с чудесным лицом стоял посреди аллеи один, она видела его сгорбленную спину. Из опущенных рук сыпались и обречённо падали на землю разноцветные листья. Их подхватил порывистый ветер (он словно ждал этой минуты, прячась за деревьями) и понёс, кружа, бросая, подгоняя…

Лист, похожий на растопыренную ладонь, в последней попытке спастись, прилип к носку туфли Марты Амвросиевны. Она безучастно взглянула на него. Она очень часто видела их, эти опавшие, эти павшие листья. И этот был такой же: красно-коричневый, как палитра небрежного художника, ещё чуть зелёный у стебелька, но уже почерневший и потрёпанный с краю.