ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

Как прекрасен пьяный человек! Вот он лежит, обмочившись, с полуспущенными штанами в собственной луже на пешеходной дорожке. Любой прохожий, брезгливо обходя его, обязательно испытает чувство гордости. За себя! Не за него. И в то же время понимает, что этот лежащий - самый счастливый человек на земле.

Кто более свободен в этом мире? – тот, кто идёт с постылой работы домой, и каждый день исправно тянет свою лямку, несёт занозистый свой крест и выплачивает непомерный оброк, или же тот, кто, не ведая забот, вольготно раскинулся на заплёванном полу?

Пусть он презираем, гоним со всех работ. Одинок и неказист. Но это именно он, в своем пьяном бреду, взял Бастилию, Зимний. Воевал с Чапаевым в одной дивизии, был лично знаком с русским писателем Липатовым, написавшим повесть про алкоголиков под названием «Серая мышь».

Пьяный человек всегда преследуем. За ним неустанно охотятся демоны с орлиными головами. Они подкарауливают его, когда он, с трудом волоча ноги, возвращается с тяжелого дневного запоя на ночлег. Они валят его на землю, выкручивают руки, опоражнивают карманы, а затем волокут в свой ад. Там они пытают его до утра, чтобы узнать у него "Военную Тайну", но никогда ещё ни один узник им её не открыл, и поэтому мы все ещё пока живы.

А утром, трясясь от злобы, демоны выгоняют героя из ада назад, под холодное и ненавистное им утреннее солнце. Кто из вас, трезвенники, хоть раз видел небо над вытрезвителем? Никто, ибо не для вас было перенесено туда это небо. Перенесено непосредственно из утерянного рая.

Трезвый человек лжив и прагматичен. Он продаст родину и зарежет младенца, если это будет для него выгодно. Пьяный человек сделает тоже самое, но... бескорыстно, а протрезвев, содрогнётся от ужаса.

Если целуются двое пьяных мужчин, это не значит, что они готовы вступить в брак - это просто означает, что они искренне любят и уважают друг друга. Может ли трезвый человек всей душой полюбить первого встречного мужика, с которым знаком всего лишь полчаса? Да никогда!

И совсем уж прекрасным пьяный человек становится в пору глубокого похмелья. Похмелье поверхностное несёт с собой лишь тошноту и головную боль, доступные и непьющим людям. Глубокое же похмелье, кроме всего прочего, сопровождается ещё столь же глубоким постижением непрочности окружающего мира, встречей с зелеными человечками, в народе называемой «белочкой». Глубоко похмельный человек осторожно ставит ногу на асфальт, зная, что под тонким его слоем находится бездонная яма, ведущая в никуда. Он героически фокусирует взгляд и этим удерживает от распада и исчезновения окружающий его мир, населённый ничего не подозревающими людьми. И он один во всём мире всё это видит и осторожно несёт в себе. Несёт как крест, который ему вручило человечество.

И что? Поставят ли ему за этот подвиг памятник? Повесят ли на грудь его медаль? Нальют ли стопарик вожделенной водки, в конце концов? Нет, не нальют. Лишь осудят публично.

Безразличие к судьбам таких людей вызывает и безразличие к своим близким, своей родине. Пьянство - порок, болезнь, в конце концов. Бездушие - вот враг человечества и главная болезнь общества.

Повесть об этом.

 

"3.62"

 

Ты при всех на меня накликаешь позор:

Я безбожник, я пьяница, чуть ли не вор!

Я готов согласиться с твоими словами.

Но достоин ли ты, выносить приговор?

 

ОМАР ХАЙЯМ

 

Глава первая

 

Этот день был копией предыдущего. Впрочем, как и все с начала нынешнего года.

А, что случилось в Новый год? Вовка нервно потер рука об руку, шмыгнул носом и попытался вспомнить. В голове реальность переплеталась с видениями, хронология событий не выстраивалась в логическую цепочку. Мешало то тревожное чувство страха и необъяснимой опасности, которое в последнее время постоянно присутствовало в нем.

… Новый год, новый год. Это же наряженная елка игрушками и мишурой, кукла маленького Деда Мороза под ней и кульки с подарками для них, троих братьев и двух сестер! Откуда это? Ах, да – из детства. Они с братьями и сестрами всегда с нетерпением ждали этот праздник. Мать готовила что – нибудь вкусненькое, а дед, хитро прищурясь, поглядывая на детвору, варил в миске сироп из комочков сахара, который заливался в формочки и впоследствии превращался в петушков на палочке.

Поздно вечером вся семья садилась за стол встречать Новый год. Дед наливал в рюмки самогон: себе, отцу, матери. Им, ребятне, морсу. Затем поздравлял с праздником, все чокались – выпивали. Мужики крякали от захватившего их спазма, самогонка была градусов по 80, и дружно закусывали. Пацаны, подражая взрослым, тоже изображали, что пьют алкоголь и жмурились, выпивая морс. Это, казалось им, было по – взрослому. Когда на столе уже не оставалось съестного, кроме квашеной капусты и соленых огурцов, детвора получала от родителей вожделенные кульки с подарками, сладкие петушки и, изображая нетрезвых, шатаясь, шли спать на печку. Засыпая, слышали пьяные разговоры старших, мат, песни про бродягу и кудрявую рябину.

Спустя какое – то время, они, деревенские ребятишки, стали собираться в лесу, чтобы «попировать». Для этого кто мог, воровал дома брагу, которую в больших количествах ставили родители. Она была в деревне расплатой за все: подвозку дров и сена, выделение места под строительство дома и т.д. Зарплата, как известно, в деревне была мизерная.

Из дома волокли продукты: мясо, картошку, соленья и варенья. Варили так называемую «шулемку» из всего. Затем разливали брагу по стаканам, выпивали, крякали, занюхивали корочкой хлеба и по - взрослому вели разговоры. Притворялись пьяными, ругались между собой, мирились. Пели песни. Возвращаясь, изображающие особо опьяневших падали на обочину дороги, их поднимали трезвые девчонки, подставляя дружеское плечо. В общем, копируя взрослых. Так начиналось вхождение в пьяную жизнь Вовки Гаврикова.

… Но встреча этого Нового года был совсем не похожа на те, далекие, всплывавшие в памяти. Запой начался недели за две до знаменательной даты. Он, предчувствуя алкогольное голодание, затарился под завязку: купил два ящика водки. Бутылки по сложившейся традиции рассовал по потаенным местам, чтобы потом как бы невзначай находить их по мере необходимости. Это была такая игра с самим собой. Часто забывая в пьяном угаре, где спрятана бутылка, случайно обнаруживая ее, искренне радовался находке и с удовольствием выпивал. Если регулярное опохмеливание можно назвать удовольствием.

В жизни есть люди, которые с рождения приобретают определенный статус. Родился маленький человечек, назвали его Иваном – Ванечкой. Затем он становится Ваней, чуть позже Иваном. К 25 годам его уже кличут Иваном Васильевичем, имя, которое он носит до самой смерти. А есть такие: родился Вовкой и по жизни это имя не меняется. Язык не поворачивается назвать иначе. И только на его могиле появляется полное имя, отчество, фамилия.

Пить начал в одиночестве: понимая, что спиртное, может когда – нибудь кончиться. А один он мог регулировать количество выпитого и оставшейся водки. Знал, что через неделю пьянка уже превратится в постоянное желание выпить. И отсутствие водки может вызвать ломку, судороги и страшную головную боль. Еще трое суток проходило в угаре беспробудного поддержания тонуса. Затем наступала черная полоса, когда очередные сто граммов лишь на короткое время вводили в забытье, превращая затем состояние организма в пытку, от которой невозможно было спрятаться.

Когда в доме заканчивалась водка, тогда выпивал очередную стопку, прихватывал последнюю бутылку с собой и устремлялся в местную больницу. Там у него начинался очередной приступ, и врачи его срочно отправляли в райцентр на машине «скорой помощи». По дороге Вовка тихонько приканчивал заначку спиртного и абсолютно невменяемым, попадал в неврологическое отделение, где его привязывали к кровати и ставили капельницу – выводили из запоя. На третий или четвертый день он приходил в норму: начинал понемногу употреблять бульон, по ночам спать.

Но одновременно с этим наступало время белой горячки. Вначале снились кошмары – его кусали собаки, змеи, он тонул в дерме, у него гнили руки, ноги, тело. Затем появлялись они – зеленые человечки!

Первый раз он их увидел неожиданно. Однажды ночью ему в собственном доме удалось наблюдать очень странное явление. Зеленые человечки были высотой примерно полметра. Они появлялись из стены, точнее, из оконного проёма и пересекали окно по подоконнику, уходя в противоположную стойку оконной коробки, где и исчезали.

Когда появились вновь, Гавриков попросил одного остаться и поговорить. Правда, диалог был несколько странный: говорил человечек, но излагал Вовкины мысли, чаяния, мечты. Затем он пожелал излить свою душу и выбалтывал сокровенные тайны. Они тоже удивительно были похожи на его, Вовкины. Одновременно с воспоминаниями картины прошлого воскресали в голове, сменяясь ряд за рядом, точно войска на параде.

В этот момент человечек полностью владел мыслями, распоряжался словами, подкреплял их примерами из его жизненного опыта.

Вовка уже не мог остановиться. Он был в ударе!

Мозг работал четко. Каждая мысль сидела в своей клетке, готовая вырваться наружу, словно узник, ждущий в глухую полночь сигнала к побегу. И каждая мысль была, как откровение, точная, четкая, образная. Позже он понял – они с человечками повязаны на всю оставшуюся жизнь. Почему так случилось? Объяснение одно – это сила водки и зеленых человечков. Ведь это они изощряют Вовкин ум, нашептывают ему роковые истины, освещают серость бытия багряными лучами прозрения. Без них жизнь теряла смысл.

Впоследствии они появлялись с регулярным постоянством и стали частью его жизни. Тайной, о которой он никому не рассказывал. И был горд этим: человечки есть только у него! Только он может общаться с ними!

… В тот раз все закончилось как обычно - больничной палатой со стальными, запирающимися на замок дверями и решетками на окнах. Через неделю, врач, лечивший его, как – то обыденно, глядя в сторону, сказал:

– Парень, ты дошел до предела. Если и дальше будешь пить, сдохнешь в психушке или дома под разговоры с зелеными человечками.

– А вы откуда…, – Вовка с удивлением посмотрел на нарколога.

– Это прописная истина, молодой человек. Каждый алкоголик дружит с ними, потому что, они - неотъемлемая часть конца человеческой жизни пьющего. Воспаленный мозг воспроизводит именно их для контакта. Почему? Науке сие не известно.

Именно обыденность диалога потрясла Вовку до глубины души. Он впервые задумался о своей жизни и смерти. В прострации больной находился всю последующую неделю. Затем решил: надо что – то делать. И главное – попытаться бросить пить.

 

Глава вторая

 

… Вовка Гавриков, очнулся от воспоминаний и с удивлением обнаружил себя сидящим на лавочке у клумбы цветов. Огляделся вокруг и тихонько рассмеялся. Да ведь он пациент Дома инвалидов и уже пять лет живет здесь. Пять лет ни грамма спиртного. Ему очень нравится это последнее пристанище. Отдельная комната, чистая постель, четырехразовое питание, врачебный контроль за здоровьем – разве мог он мечтать об этом в той запущенной, полупустой однокомнатной квартире в деревянном доме. Где в углу стояла кровать с никогда не стираным бельем и столом на кухне, вечно заваленным остатками еды - закусью, как они, алкоголики - собутыльники называли ее.

Вовка снял с себя рубаху и подставил свое худосочное тело ласковым лучам июльского солнца. Последнее время он любил загорать здесь, на лавочке. Вернее дремать и одновременно вспоминать свою прожитую никчемную жизнь.

…После окончания восьмилетки надо было куда – то устраиваться на работу. В колхозе, где они жили, таким была одна дорога – на скотный двор разнорабочим. Вовка этого не хотел и подал документы в лесотехнический техникум. Мать, узнав об этом, всплеснула руками:

– На какие шиши там жить – то будешь? Нам с отцом вас не потянуть, ведь еще четверо в доме, одеть, обуть надо. Ладно, хоть своя скотина есть. Все, какая ни какая, помощь. Но наличных денег не хватает.

– Да там стипендию дают – двадцать рублей в месяц. Картошку из дома буду брать. Проживу. – Вовка уже мечтал, как выберется из этой деревни, будет общаться с другими людьми.

Он представил себя в роли ухажера белокурой девушки, у которой обязательно должна быть пышная грудь… и задохнулся от счастья.

Учеба давалась легко. Вовка быстро вписался в студенческую жизнь. Природная стеснительность постепенно исчезала, он стал общительным, разговорчивым. Появились друзья. Вот только с девчонками как – то не ладилось. Ну не мог Гавриков, как его однокурсники, непринужденно подойти к понравившейся девушке и запросто завести беседу по пустякам. Очень хотел, но пересилить застенчивость не получалось.

- А ты шарахни стаканчик красного винца местного разлива, - заметив его нерешительность по отношению к слабому полу, посоветовал товарищ, живший с ним в одной комнате, – сразу станешь смелым, и все бабы твоими будут.

Вовка промолчал, но на заметку взял совет. На очередном осеннем балу, который был организован по поводу успешного окончания картофелеуборочного сезона, предварительно выпив два стакана местного вермута, оказался вполне осознано. Хмель незамедлительно ударил в голову. Вихляющей походкой он подошел к болтавшей с подругой блондинке и пригласил ее на танец. К удивлению, та согласилась. А когда девушка прижалась своим горячим телом к нему, у Гаврикова окончательно поехала «крыша». Он напросился проводить Катю, так звали его знакомую, домой.

О чем они говорили, Вовка не помнил. Главное, что Катя не оттолкнула, когда полез целоваться, хотя делал это неуклюже и торопливо. Девушка непрерывно хохотала, делала вид, что уклоняется от поцелуев, но непременно натыкалась на юношеские губы. Ее груди то и дело оказывалась в ладонях парня…

Домой он летел на крыльях любви, не видя дороги. В комнате были уже все сокурсники по комнате. Гавриков уселся на кровати, небрежно закурил, и как бы ненароком похвастался ребятам о состоявшемся рандеву. Все одобрительно стали его хлопать по плечу и предлагать обмыть это дело. А Вовке казалось, что ему подвластны все женщины мира. Он небрежно достал из потайного карманчика, который пришила мать, червонец и кинул на стол.

- Кто побежит?

Деньги мгновенно исчезли в кулаке товарища, который согласился «сгонять за бормотухой», так студенты звали между собой вермут, производимый на местном спиртзаводе.

Дальнейшее Гавриков помнил плохо. Он опрокидывал вино стакан за стаканом, смачно рассказывал корешам о своих любовных подвигах, нещадно привирая и выдавая желаемое за действительное.

Утром, болея с похмелья, проверив карманы, ужаснулся – денег не было ни копейки. Хотя недавно самолично прятал в потайных местах двадцать пять рублей мелкими купюрами. Соседи по комнате, видя его метущийся взгляд, сбросились по рублю и молча, положили на край стола. Вовка с благодарностью, взял деньги и поплелся в столовую. Предстоящую неделю ему придется питаться на тридцать копеек в сутки. А это полпорции горохового супа, макаронный гарнир и чай. В выходные он обязательно съездит домой и привезет картошки и квашеной капусты, которые спасут до стипендии от постоянного голода.

Это было началом его студенческой жизни. Он регулярно стал употреблять спиртное. Когда кончались деньги, приспособился продавать привезенные из дома продукты. Выпив бутылку или две вина, ему уже не хотелось есть. А это тоже была экономия. С девчонками же он встречался только, «приняв на грудь». Некоторым это не нравилось, и он легко с ними расставался. От тех же, кто делал вид, что не замечает его опьянения, Вовка получал «любовь» и непомерно хвастался своими победами друзьям.

Так продолжалось три с половиной года. За время учебы он уже забыл, когда был трезвый. С утра сидел на лекциях, автоматически слушал преподавателей, отвечал на их вопросы. Периодически делал курсовые, сдавал экзамены, встречался с девушками. Но каждый вечер регулярно покупал вожделенную «бормотуху» и кайфовал.

Это еще не было болезнью. Он не «болел» с похмелья, молодой организм с трудом, но справлялся с алкоголем. Единственное, что изредка его беспокоило – ночные судороги на ногах. Поначалу было страшно и больно. Но Вовка научился быстро справляться с этой проблемой: несколько уколов иголкой в икры, и все приходило в норму.

После защиты дипломной работы, получив направление в леспромхоз на Севере, он решил начать новую жизнь. Это означало – бросить пить, жениться…

Благими намерениями выстлана дорога в ад. Получив по распределению место инженера по лесфонду, с желанием приступил к работе. Но на новом месте Гавриков трезвым продержался недолго. Первая получка была поводом обмыть новую должность среди инженерно – технических работников лесопункта. Когда непосредственный начальник предложил выпить за молодое пополнение в лице Вовки и строго проследил, как тот выпивает спиртное, все вернулось на круги своя. Назавтра он выпил уже привычную бутылку вина, зайдя между штабелями, и приступил к своим обязанностям. Через месяц на него уже косились сослуживцы: кому нравится общаться с постоянно поддатым человеком? Вскоре Гаврикова перевели мастером на нижний склад.

… По громкоговорящей связи объявили обед, и Вовка отправился в столовую – там его ждал вкусный борщ, паровая котлета и персиковый сок.

Послеобеденный отдых у молодого человека был традиционен – лежа на кровати, он фантазировал и ждал, когда к нему в гости опять придут его верные друзья – зеленые человечки! Фантазировал, о новых встречах, беседах, спорах… Но, к сожалению, они не приходили. И хотя Вовка понимал, что его друзья - фантомы, несуществующая плоть, не хотел в это верить. Ведь если их нет, то нет и двадцати лет его жизни, когда водка была смыслом жизни.

Вовка точно помнил, что впервые осознал свою зависимость в тот момент, когда все его тело скрутила судорога. Каждый мускул, каждая клеточка болела так, что было темно в глазах, а крик захлебывался, где - то внутри. Наружу вырывалось лишь рычание зверя, который прячется в человеке так глубоко, что сам он узнает об этом только вот в такие моменты. Когда жизнь и смерть сливается воедино.

Так случилось после недельного запоя. Причем, это уже не было то легкое опьянение, которое он испытывал раньше, после бутылки вина или стакана водки. Сейчас ему требовалось постоянный, пусть небольшой, но допинг через каждые полтора - два часа. И только водки. Перерыв был смерти подобен. Его корежило. А в тот роковой момент, как назло, кончилось спиртное. Магазин же открывался через час. Вот тогда – то понял: если хочет оставаться живым, в доме всегда должна быть водка.

Жил Гавриков в однокомнатной квартире леспромхозовского четырех-квартирного дома. Ее он получил как молодой специалист. Обустраивал по остаточному принципу. Деньги – то, в основном, уходили на выпивку и самые необходимые продукты: мясо к которому привык еще в деревне, хлеб, крупа и сахар. Мебели как таковой не было, не считая старенького шифоньера, подаренного соседями, одного стула со сломанной ножкой, стола, сколоченного местным столяром, железной кровати с постельными принадлежностями, выделенными матерью в одну из поездок в родительский кров. Кухонная утварь - ложки, вилки, кружки тарелки и кастрюля - была украдена из рабочей столовой. Единственной гордостью Гаврикова был цветной телевизор и музыкальная стереосистема с множеством дисков, пластинок, аудиокассет – единственное, на что он не жалел денег.

В одежде Вовка был неприхотлив. Старенький костюм еще со студенческих времен, несколько рубашек, пара свитеров. Да и она была практически не востребована – он никуда не ходил по вечерам и выходным, в райцентр выбирался редко. Поэтому повседневной одеждой для него была рабочая спецовка. Летом - резиновые сапоги, комбинезон, куртка. Зимой – валенки, ватные брюки и куртка, шапка. Тем более, что эти вещи считались привычными и удобными в поселках, находящихся в глубинке нашей необъятной страны, где не было нормальных дорог, домов культуры, больниц, спортзалов.

Внешне, на людях, Вовка держался. Ну, попахивает от парня спиртным, так адекватен же. Никто не догадывался, что он научился жить по им же выработанным правилам. А они заключались в следующим. Утром выпивал полстакана водки, слегка закусывал и шел на работу. К этому времени его уже сняли с мастеров за то, что пьяный заснул в штабелях пиломатериалов, и грузчики чуть не придавили пачкой досок. Он уже год как трудился пилоточем на шпалорезке . Через два часа работы прятался в туалете, торопливо доставал бутылку, срывал зубами пробку и делал вожделенные два больших глотка «с горла». Таких глотков за рабочую смену делалось восемь – до окончания трудового дня.

Потом он первым срывался, не общаясь с товарищами по бригаде домой, быстро добирался до квартиры, не раздеваясь, выпивал припасенное с утра спиртное из кружки и неподвижно сидел несколько минут на единственном колченогом стуле. Ждал, пока алкоголь начнет благоприятно действовать на организм.

Почувствовав прилив энергии, неторопливо готовил себе нехитрый ужин, как правило, состоящий из наваристого бульона, отварной говядины и батона - сказывалась деревенская натура и любовь к натуральным продуктам. Неспешно садился за стол, наливал граммов пятьдесят водочки и выпивал медленными глоточками, смакуя вкус алкоголя. Затем включал телевизор и смотрел новости. Снова выпивал положенную себе норму и начинал слушать музыку. Сначала громко, наслаждаясь удивительными звуками, потом, убавив громкость, ложился на кровать, закрывал глаза и в полудреме кайфовал.

О, господин Кайф! Каким же разным ты можешь быть. И приятным, слегка расслабляющим. Веселящим, вызывающим эйфорию возбужденности. Он делает человека подобревшим, разговорчивым и добрым для откровенной болтовни и общения.

Но ты бываешь и по-настоящему страшным. Валящим с ног, пробуждающим в человеке жестокость, раздражительность, гнев и ярость. Коварный Кайф делает человека смешным, жалким, убогим.

Безжалостный Кайф, доводящий до белой горячки, развлекается показом спектаклей с участием чертей, монстров, чудовищ и всякой прочей нечестии.

Организм чутко подавал сигнал об окончании допинга. Вовка вставал, принимал «дозу» и ждал. Ждал появления своих друзей. Но они почему – то не приходили в такие ночи. Зато под утро, в полудреме, в воспаленном мозгу возникали видения.

…Вот он парит в небе. Ему тревожно. Вдруг откуда – то сбоку налетает черный ворон и пытается выклевать глаз. Вовка сопротивляется, но, понимая бесполезность, обреченно подставляет лицо птице. От удара в лоб появляется боль в височной кости, и он просыпается.

Холодный пот пропитал всю подушку. Гавриков нервно закуривает прямо в кровати и глубоко затягивается. Сигарета быстро заканчивается. Он тушит ее в блюдце, которое заранее поставил рядом. До утра еще пара часов. Не включая свет, решительно подходит к столу и наливает в стакан «две бульки» водки. Снова сигарета. На этот раз смакует дым, курит медленно и окончательно приходит в себя.

Сквозь окно смотрит на улицу. Оказывается, он не заметил, как наступила зима. И выпавший снег – белый. И узоры на стекле такие красивые, как в детстве. Непроизвольно прижался лбом к холодному, гладкому стеклу. В голове что – то щелкнуло, и очень захотелось спать. Добрел до своей лежанки и рухнул на нее, как подкошенный. Через минуту – сон.

… Райский сад. Воздух благоухает от запаха роз, яблонь и почему – то черемухи. Гавриков ложится на мягкую траву - кайфует! Неожиданно появляются огромные собаки и рвут его тело, руки, ноги. Их окровавленные пасти все ближе и ближе к горлу. И нет сил что – то предпринять. Он понимает: это конец. Закрывает глаза. Вдруг на щеке вместо клыков оказывается большой таракан и ползет прямо в зрачок. Вовка вскакивает, брезгливо сбрасывает его с себя и яростно топчет ногой, пока насекомое не превращается в пыль.

В себя приходит медленно, осмысливая виденное. На кухне споласкивает лицо холодной водой и непроизвольно смотрит на пустую бутылку. В голове одна мысль: вспомнить, где лежит спрятанное спиртное. Наконец, его осеняет! Не глядя, сует руку в валенок, стоящий рядом с умывальником, достает вожделенное питье.

Начинается новый день… В обеденный перерыв, Вовка, как обычно, приняв «норму», блаженствовал, сидя на лавочке.

- Ну что, опять в одиночестве прозябаешь? – Послышался женский голос.

- Ляля, ты как всегда вовремя, садись, вместе порадуемся солнышку, первому снегу, снегирям, – Вовка узнал молодую вдовушку – соседку, которая последнее время стала подавать ему знаки внимания. Она работала поваром. Когда – то они жили в одной деревне. Гавриков даже был влюблен в нее той юношеской любовью, которая остается на всю жизнь светлой и непорочной.

Три года назад ее муж, водитель лесовоза, пьяный попал в аварию, год провалялся в больнице и тихо умер. Для Ляли это был страшный удар. Она, безумно любила мужа. Женщина с горя ушла в запой. Затем был монастырь. Служение послушницей. И только недавно она вернулась в поселок, в мирскую жизнь.

Ляля стала работать поваром, радоваться жизни, обращать на себя внимание как на женщину. Не было только личной жизни. Сколько ночей она проплакала в подушку от одиночества – несчесть. На Вовку обратила внимание от жалости. Он тоже был одинок. Видела, как спивается молодой мужик, как когда – то она…

И вот, преодолев стеснительность, Ляля решилась на отчаянный шаг: напроситься к Иванову в гости. А там… как судьба решит!

– Я не против,, только от тебя сивухой прет – невмоготу сидеть рядом. Бросал бы ты это грязное дело. Ведь нормальный мужик, а перед водкой пасуешь. Жениться тебе надо.

– Надо, наверное. Да кто пойдет? Бабы, как на прокаженного смотрят. Вот ты бы согласилась быть моей женой?

– Запросто! Бросай пить, и завтра же перееду к тебе, - женщина серьезно смотрела на Вовку.

– Обманешь, – выдохнул Гавриков, – зачем я тебе такой?

– Какой? – Вопросом на вопрос, поинтересовалась Ляля.

– Ну, некрасивый, вечно пьяный…, наверное, противный.

– А ты перестань быть таким, ну попробуй хотя бы…

– Ты, ты приходи сегодня вечером ко мне, пообщаемся.

– Хорошо, – смущенно улыбаясь, Ляля отряхнула у него с плеча несуществующую хвоинку.

Вовка вздрогнул от этого прикосновения и почувствовал такое блаженство, которое не испытывал никогда.

Вдруг, лицо Ляли омрачилось:

– Вот, черт, забыла совсем. Мне же сегодня надо к матери съездить. Лекарство отвезти. Ты не обижайся. Завтра вечером встретимся, – игриво окончила она свою речь.

…После работы Вовка летел домой на крыльях любви. С порога схватил ведро, налил воды, взял тряпку, решив навести порядок в давно уже неприбранной квартире.

Нет, надо начинать с грязной посуды, которая скопилась на столе, плите, полу. Включил электрический чайник. Наклонился за засохшей от времени кастрюлей с макаронами и увидел в валенке початую бутылку водки. «Стопарик накачу для здоровья, - уговаривал себя, - и все!» Рука потянулась к емкости, схватила ее и резко поднесла ко рту. Сделав привычный глоток (на одну бульку), бережно поставил бутылку обратно. По телу разливалась приятная истома. Гавриков присел на стул. Задумался…

Через несколько минут очнулся от свистящего шипения чайника. Встряхнул головой, налил воду в большую миску, принесенную соседом с холодцом на Новый год, и с остервенением стал тереть грязные тарелки и кружки.

Вдруг энергия от глотка «живительной влаги» внезапно закончилась, и руки бессильно бросили щетку. «Ладно, еще одну «бульку» сделаю, чтобы закончить уборку и на этом завязываю», - решил он, прикидывая, сколько водки осталось в бутылке. Но, не контролируя уже себя, глотнул два раза. «Авансом», - вяло подумал Вовка.

Потом трижды пытался закончить начатую уборку, и трижды она заканчивалась победой спиртного. Наконец, он сдался и прилег на кровать. Нет. Он не спал. Это нельзя было назвать сном, скорее всего, полудрема во сне. Тем более, что Иванов в таком состоянии попытался, как ему казалось, решительно и честно пообщаться с Лялей. И это было реальностью. Как и разговоры с зелеными человечками.

 

ВОВКИНЫ ФАНТАЗИИ

 

– Знаешь, после разговора с тобой я все время нахожусь под его впечатлением. Причем, сам не пойму, почему, но душу мою раздирают противоречия. А причину не найду. Вот такой я идиот – все время копаюсь в себе, пытаюсь понять людей, правильно оценить обстановку…

Да, давай вначале объясню, почему я решил поговорить с тобой. Просто при личной встрече всего не скажешь, не изольешь душу так, как хочется – стесняюсь. А еще хочу тебе подробнее рассказать, как жил все эти годы без тебя. Вернее, поведать о своей жизни без прикрас, объективно и правдиво. Ведь не секрет, каждый хочет рассказать о себе с этакой удалью, приукрасив или чуть-чуть подправить свои поступки. Я же попытаюсь быть откровенно честным перед тобой. Заранее предполагаю, что не все тебе может понравиться в моем жизнеописании, увы… терпи.

Ты можешь меня спросить: почему я сейчас это делаю? Почему именно тебе рассказываю?

А просто выговориться захотелось. Именно сейчас, когда я нахожусь в том состоянии, когда могу честно все рассказать, и ничего не боятся. Почему тебе? Потому, что у меня воспоминания о той далекой девочке только целомудренно светлые, чистые. Это то, что на протяжении многих лет помогало мне не скатиться на дно, не стать уголовником, сволочью, в конце концов. Я стал просто пьяницей. А это, поверь мне, было несложно.

Итак, приступаю к исповеди. Ты помнишь, как я провожал тебя в районный центр на учебу в кулинарное училище? Ну, провожал - это сильно сказано. Я тихонько зашел в вагон и сел через несколько купе, так, что было тебя видно. Почему я не подошел к тебе? Стеснялся. Так и доехали до города. Там, у вокзала, я издали смотрел на тебя и опять боялся подойти. Это было выше моих сил. И ты ушла… Наверное, это и есть первая любовь!

Потом у меня много будет девушек, женщин, просто баб, с которыми я никогда не стеснялся разговаривать, развратничать. Но только в подпитии. Причем делал это легко и виртуозно. Они практически не оставляли в моей памяти никаких ассоциаций и воспоминаний.

В своей жизни я любил только двух женщин – тебя, моя первая и несбыточная мечта, и сокурсницу. Это очень милая девочка, с которой я целовался до одури, ночами торчал у ее дома, поджидая, когда она выйдет ко мне, заваливал полевыми цветами. Звали ее Катя. С ней я познал горечь отвергнутого – она вышла замуж за местного парня, объяснив мне, что любит другого.

А недавно я нашел ее через общих знакомых. Несчастная женщина, у которой не сложилась личная жизнь: муж умер в молодости, сын, кроме пива и дивана, ничего не знает. Ему 20 лет, не женат и навряд ли будет. Озлобленная на весь мир, она тихо доживает свой век, ничем не интересуясь и завидуя всем. И хотя в душе я немного злорадствовал, (как же, бросила хорошего парня, вот и получила несчастную судьбу) мне было искренне жаль ее. Я был благодарен ей за все, что связывало нас в юности. Ведь это тоже было искренне и честно.

… Очнулся Вовка, когда за окном уже светало. В квартире был знакомый бардак, у кровати валялась пустая бутылка. А на стене солнечными зайчиками было написано: «Мы придем скоро». Долго лежал и вспоминал, что нагородил Ляле в пьяном сне. Да, до такой фантазии и вранья Вовка еще никогда не доходил! Усмехнулся: до чего доводит любовь!

С трудом поднялся и поплелся к умывальнику, дословно вспоминая свой монолог, посвященный женщине. Странно, но казалось, что Ляля только что покинула его обитель. Вовка даже запах ее духов чувствовал в комнате…

Прошел на кухню, к мешку с картошкой. Влажной рукой нащупал в нем очередную бутылку. Достал и автоматически налил «две бульки» в кружку. Выдохнув, выпил. В организме медленно, но верно устанавливался баланс сил: водочных и естественных. В какой – то момент ему стало стыдно перед Лялей, потому, что не навел порядок в квартире, потому что опять не выдержал и сдался на милость пагубной привычке.

На работу пришел с твердой мыслью, что выпьет сегодня последнюю чекушку, которую прихватил с собой, и завяжет. Тем более обещал Ляле. В обеденный перерыв в столовую не пошел – было стыдно. Он отправился на свою лавочку, предварительно «булькнув» свою дозу. Нервно закурил.

Ляля сразу поняла состояние Гаврикова.

– Что, не получается? – То ли участливо, то ли горестно поинтересовалась она.

– Сегодня да, – Вовка старался не смотреть на Лялю, – дай мне неделю. Наведу в квартире порядок. Сам отойду от пьянки. Только ты приходи по вечерам проведать меня… и контролировать.

Ляля молчала, потом повернулась и пошла прочь.

В этот вечер Гавриков долго сидел перед телевизором, не понимая, что показывают. Он был в прострации. Бутылка водки стояла непочатая на столе, и не было сил ее открыть.

В дверь постучали. Вовка торопливо спрятал спиртное в валенок:

– Да, да, войдите.

На пороге сосед: – Брат, выручай, дай похмелиться, а то моя «змея» спрятала бутылку и не отдает. Поколотил, бесполезно – умрет, а не отдаст.

Гавриков долго смотрел на соседа, не понимая его слов. Затем в голове что – то щелкнуло. Страстно захотелось выпить. До боли в желудке. Он торопливо достал заначку, , плеснул по стаканам.

– Будем, – и, не чокаясь, выпил.

Сосед оприходовал свою дозу. Хотел что – то сказать, но Вовка, молча, показал на дверь. Тот покорно вышел из квартиры.

В этот раз уборку он начал с пыли. Ее накопилось столько, что пришлось несколько раз менять воду в тазу. Затем пришло время пола. Гавриков вспомнил, как мать скоблила дома его металлической щеткой. Применил ее рецепт, хотя пол был когда – то покрашен. К полуночи он победил грязное покрытие, под названием пол.

Мокрый до нитки, усталый, но очень довольный собой, Вовка подсел к столу. Теперь он заслужил вожделенные «две бульки». Из музыкального центра неслась песня пятидесятых годов. Она так отозвалась в душе, что рука опять потянулась к бутылке. «Тем, более Ляля уже не придет»,- успокоил себя. Проделав знакомую процедуру, решил помыться.

С удовольствием плескался в корыте, специально купленном для этого. Сменил нательное белье. Налил тарелку супа, сваренного три дня назад, «булькнув» еще раз, принялся за еду. То ли от усталости, то ли от обильной пищи, прямо за столом задремал.

«Надо еще постельное белье поменять, - подумалось, – а-а, завтра поменяю», и Вовка рухнул в кровать.

Ляля оказалась в его постели как – то обыденно: он повернулся на левый бок и уткнулся в ее плечо. Удивления не было. Тем более, оно такое теплое, такое родное, что он потерял на какое – то время дар речи. Женщина сладко спала. Но это не смутило Вовку. Он закрыл глаза и продолжил свой мысленный монолог для Ляли.

 

ВОВКИНЫ ФАНТАЗИИ

 

… Душа просит опять говорить и говорить с тобой. Тем более, что ты еще продолжаешь колебаться над моим предложением жить вместе. Знаешь, у Есенина есть великолепные строки:

«Берега, берега. Берег этот и тот.

Между ними река моей жизни.

Между ними река моей жизни течет,

От рожденья течет и до тризны.

Там, на том берегу, что течет по судьбе,

Свое сердце тебе я оставил.

Свое сердце навек я оставил тебе,

Там, куда не найти переправы…»

Это не пафос, это просто констатация факта. Жаль только, что во временном отрезке нашего детства и юности. Все мои помыслы тогда были о тебе. Черт возьми, они и сейчас о тебе, только уже в другом измерении, но такие же светлые и чистые.

Я часто вспоминал тебя. Даже нет, скорее фантазировал на тему «ты и я». Какие только мысли не вились в моей дурной голове. Сознаюсь, даже иногда хвастался якобы совершенными различными подвигами ради тебя перед друзьями.

Ты, знаешь, я ведь и в армии отметился. (Только не говори об этом никому – военная тайна). Служил в армейской конрразведке шифровальщиком. Служба, как говорили у нас в части, блатная, но и серьезная. Как - никак была большая ответственность – шифровки - то были секретными. Но другое прельщало меня в этой работе. Служили так: сутки на боевом дежурстве, в кабинете, куда никто не мог зайти, даже офицеры. Это давало возможность писать письма, мечтать, думать о приятном. Вторые сутки – развозил корреспонденцию по начальникам на автомашине, которую тоже никто не имел права останавливать. А это давало мне возможность появляться, где я захочу. Третий день назывался отсыпной.

Вот здесь я отрывался по полной – уходил в степь, если это была весна или лето, собирал забайкальские цветы, просто лежал на траве, закрыв глаза, и мечтал… Обо всем. Понимаешь, я никак не мог разделить вас, тебя и Катю, в своем сердце. Вы были для меня одним целым. Понимал, что так не должно быть, по ничего поделать с собой не мог. Конечно, об этом я никому не рассказывал, все оставалось внутри меня. Поверь, это было ужасно и сладостно приятно…

После моей службы приехал домой к родителям в колхоз. Отдыхал целый месяц.

А однажды в свой выходной купил билет на поезд и, никому не сказав ни слова, уехал на Север. (В то время здесь начинались открываться новые леспромхозы). На работу взяли быстро. Ну как же! Парень имеет средне - техническое образование, холостой. В общем, через месяц я бродил по сибирской тайге, отводя лесосеки, проектируя лесовозные дороги и т. д.

Ах, память, память. Что же ты с нами делаешь? То ли возвращаешь радость жизни, то ли издеваешься, как бы говоря, что ничего уже не вернешь и не переделаешь. Помнишь, у Гайдара был рассказ «Горячий камень»? Там внук нашел камень, который нужно было закатить на гору, чтобы вернулось прошлое. Он предложил это сделать своему больному, израненному деду. Но тот отказался, мотивируя тем, что не хочет другой биографии.

А я бы поменял. На любую, только бы не повторилась моя проклятая пьяная жизнь.

Мне иногда кажется, что каждый из нас прожил совсем не ту жизнь, которая предназначалась. Наши семьи, родители, конечно, сыграли большую роль в нашей дальнейшей судьбе. Но это только верхний слой айсберга. Хотелось убежать от нищеты, неурядиц? Стать самостоятельными? Доказать, что ты тоже не дурак в жизни и что – то понимаешь в ней? Конечно все так, но… и не так.

Я не хочу принципиально обсуждать образ жизни наших родителей. То, что им досталось по жизни, не поддается никаким правилам. И если они вели себя не так, как нам хотелось, то это ни о чем не говорит.

Ну а то, что ты рано вышла замуж, тоже объяснимо. Молодость! Хотелось чего- то большого, светлого… А тут на тебя смотрят влюблено, говорят ласковые слова… И самое главное – все это впервые. Ну и плюс юношеский максимализм, мол, сама все знаю, не учите.

Мне кажется, что кроме меня, сегодня тебе никто правды не скажет (да при твоем резком характере…). А если бы судьба подарила нам больше встреч, любви, то земля вставала дыбом от наших отношений! Я это точно знаю. Мы бы с тобой по пять раз на день ругались и десять раз мирились, да так, что все вокруг были бы в курсе.

Ты права на сто процентов в одном – мы действительно разные люди. Разные по характеру, темпераменту, имеем не схожие представление о жизни. Все так. Но это и говорит, что это тот самый идеал влюбленных…

Вовка приподнялся и… с ужасом увидел, что рядом с ним лежит зеленый человечек, самодовольно лупает глазами и пускает детские пузыри изо рта! Мозг отказывается что – либо понимать.

– А ты воспринимай все как есть, – человечек перебирается на подоконник, – тебе же важно выговориться, и не важно, кому.

Вовку тошнит. Он вскакивает с кровати и бежит к ведру. Его выворачивает наизнанку. Отдышавшись, тупо смотрит перед собой. Очень хочется снова спать.

Пробуждение обычное: головная боль, липкий пот, слабость. Опасливо осматривается по сторонам – никого! Слава Богу! Пора на работу.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

 

…В комнату постучали. Миловидная медсестра принесла вечернюю порцию таблеток. Вовка покорно запихивает их в рот и запивает водой. Усмехнулся. Ему вспомнилось первое пребывание в наркологической клинике.

Лечится его, отправила Ляля. Она пошла к директору предприятия. У того глаза на лоб полезли от удивления:

– Ты что это, Ляля, замуж вышла за него? С чего бы такая забота? Да, и не могу я силком заставить…

– А вы ультиматум ему предъявите. Мол, не вылечишься от пьянства – уволю! Спасать надо парня, а то замуж… Вышла бы, да болезнь его мешает,- закончила она смущенно,- мой – то тоже по пьянке погиб. Да и я, сама, чуть не спилась. Чума это.

Уговорила Гаврикова она сразу. Вовка был готов к такому развитию событий. Тем более, быть уволенным он не хотел – кто бы еще взял его на работу?

… В клинике ему запомнился заведующий, он же лечащий врач – нарколог и большой настенный плакат на котором крупным шрифтом было стихотворение неизвестного поэта:

 

Ко мне вчера пришли сегодня белки,

Державшие подмышкой кирпичи.

Их странные какие-то проделки

Изрядно озадачили в ночи.

Одна писала на обоях что-то,

Взяв уголёк у печки на полу,

Другая напугала до икоты,

Царапая когтями по стеклу.

Я никогда не слышал столько мата.

Ругались белки хуже алкашей.

Ну а потом они громили хату,

Чуть самого не выгнали взашей.

Проснулся весь в поту. Уже светало.

Забрезжил серый день в моём окне.

Так хорошо и так спокойно стало.

Вот только слово «жопа» на стене осталась…

- Алкаши! Этот стих написал ваш предшественник – алкоголик. Поэзии никакой, но смысл есть. Вы сегодня «жопа», как индивидуум. Вы здесь для того, чтобы над вами производили опыты. Как над мышами. Кто выживет – вылечится. Станет опять нормальным человеком. Нет – туда ему и дорога. Плакать, я полагаю, по вам никто не будет.

Это произвело потрясающее впечатление. Особенно на Гаврикова. Он очень хотел жить.

Основное лечение состояло в трудотерапии: мужики по 12 часов вкалывали на лесопилке, вечером принимали таблетки. Перед выпиской нарколог собрал их в одной комнате, где перед каждым стояли уже алюминиевые тазы. Всем предложили съесть по три капсулы с лекарствами. Затем он заставил их выпить по стакану водки. И начал громко говорить, поливая головы алкоголиков спиртным:

– Вам противно пить водку, она отвратительна, вонючая, похожа на блевотину, которой вас рвет! Вы ненавидите ее. И всегда, как только почувствуете запах водки, вы тут же начнете блевать. Где бы вы ни находились. Даже в постели с женщиной. Вы и ее облюете! Чтобы не стать посмешищем перед бабами, вы бросите пить водку!

Всех сидящих начало тошнить. Некоторые падали в обморок. Врач их пинал ногами, давал подзатыльники, заставлял смотреть других на это. Хватал куски блевотины и мазал лица присутствующих. И орал, орал про их никчемность, необходимость бросить пить спиртное, и всех их фотографировал. Последнее, что помнил Вовка – это как нарколог обещал отправить фотографии по месту жительства.

Из комнаты Вовку вытащили санитары. Он был весь в дерьме, блевотине, моче. Он был не человек… Придя в себя, Гавриков с ужасом думал, что о его состоянии узнают знакомые, Ляля. «Лучше повеситься, - подумал Вовка, – или нет, пить больше не буду». И от мысли о спиртном, его опять начало тошнить…

По приезду в ставший уже родным поселок, он первым делом отправился к Ляле.

– Вот, вернулся. Завязал. Тебе спасибо. – Вовка от смущения не знал, куда встать.

– Надолго? – Ляля была серьезна, как никогда.

– Не знаю, - честно выдохнул мужик, – попробую навсегда.

Вечером женщина первый раз переступила порог квартиры бывшего алкоголика.

Казалось, солнце стало ярче и горячее, люди стали добрее и понятнее, а Вовка с Лялей самой влюбленной парой в поселке. Они не расставались ни на минуту. Да и зачем? Работа – вместе, досуг тоже.

В однокомнатном «гдездышке» все дышало любовью, блистало чистотой и порядком. Теперь у Гаврикова было трехразовое питание, заботливо приготовленное женой.

А как они проводили ночи! С их приближением на Вовку всегда зазывно смотрели Лялькины глаза цвета васильков. Ее добрая и чистая душа страстно хотела любви. От этого можно было сойти с ума, и Гавриков страстно увлекал ее в кровать, целуя шею, маленькие, твердые груди, упругий живот. Нежная, как лепестки роз, кожа и ласковая улыбка женщины вводили его в такое состояние, что он терял чувство времени. Любовные утехи могли продолжаться до глубокой ночи и вновь начинаться с раннего утра.

Утром, с легкой синевой под глазами, Ляля готовила завтрак, а Вовка продолжал нежиться в кровати и думать: за что же его наградила судьба таким счастьем. Мысленно поблагодарив Бога за это, он вставал. Начинался новый день!

В первый же отпуск семейная пара отправилась на море…

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

В Доме инвалидов наступает личное время. Можно посмотреть телевизор в актовом зале. Почитать книгу в библиотеке или просто пообщаться с другими обитателями этого богоугодного заведения. Была здесь и молельная комната – общаться с Богом приветствовалось. Вовку же еще с юности тянуло к фотографированию. В свое время он приобретал множество фотоаппаратов, начиная от примитивного марки «Любитель», «Смены» всех типов до «Зенита», микроформатного «Вега» (шпионский!) и «Киева». Одно время Гавриков даже подрабатывал на съемке фотографий на документы жителям поселка.

Поэтому по вечерам он брал «фотик» и шел в парк, расположенный неподалеку. Там выбирал разные ракурсы берез, кустов акации, просто пеньков и снимал их на пленку. Много кадров тратил на своих сожителей. Старался застать их в непринужденных позах, естественных движениях.

Порой бывает так, что неожиданный щелчок фотоаппарата может придать фотографии удивительный характер.

Таких фотографий у Вовки было множество. Он ими очень гордился и, при случае обязательно показывал людям.

Надышавшись свежим вечерним воздухом, Гавриков шел в помещение и ложился спать. Зеленые человечки должны были вот – вот появиться: обещали! Нет, он понимал, что уже не пьет более пятнадцати лет, что человечки - его больное воображение. Но за много лет настолько привык общаться с ними, что иначе и быть не могло.

Задремал. Он не заметил, когда они появились. Поэтому, видимо, обиделись за это невнимание и стали таскать его за волосы. Зеленая рука человечка начинает тянуть сквозь стену, за которой он находится. Вовке больно, но он не может ни кричать, ни двигаться, пальцы на ногах онемели. Хочется крикнуть – не может, даже веки его бездвижны, все тело, как в коконе. Вовка бился об стену, вернее, не он, его били. Хотели сквозь стену протащить. Он хочет позвать на помощь, не получается.

Тогда Гавриков мысленно сдается и соглашается на все их условия. В тот же момент силы возвращаются, тело опять подвластно. И самое главное, он уже по ту сторону стены, где ждут его старые друзья – зеленые человечки.

– Ты чего это от нас нос воротишь? Думаешь, пить бросил, и на этом можно расстаться? – выдохнуло зловоньем Вовке в лицо неземное чудовище. Сейчас он имел форму фаллоса. Зловонье исходило из того самого места, через которое происходит зачатие человека. И это было особенно противно. – Думаешь, мы ничто, иллюзорная пыль? Считаешь наш мир вымыслом или придуманный пьяными бреднями, воспаленным мозгом алкоголика? Ошибаешься! – Он медленно двигался по столу на котором находились приписанные Гаврикову лекарства и специально своей головкой плевал на каждую таблетку или в микстуру.

Вовка попытался сбросить ненавистного монстра со стола, но только зашиб кисть руки. Человечек ехидно засмеялся:

– Что, больно? Пройдет. Так вот, ваш мир несовершенен: полон негатива, пьянства. Злоба, ненависть и равнодушие царят в нем. У вас каждый выживает сам по себе. Если человек споткнется, то его обязательно подтолкнут еще, чтобы он упал. А когда упадет, окружающие постараются втоптать его в грязь, чтобы он уже не встал, не состоялся как человек. Вы возводите бандита в ранг избранных, лишь за то, что он презрительно разрешил вам жить, одарил тринадцатью сребрениками. Ваши люди радуются чужому горю и ненавидят счастливых. Вы сумасшедшие.

Мы равнодушны ко всему земному. Это в нашем мире все естественно, красиво, спокойно и благодушно. Мы всегда придем на помощь больному, поможем нуждающемуся, посоветуем сомневающемуся. У нас нет алкоголиков, как нет и немощных. Мы мыслим глобальными категориями и презираем вас. Единственное, что мы не можем, это размножаться. Поэтому периодически появляемся в вашем отравленном наркотиками мозгу, чтобы управлять и телом, и душой человека. Чем больше будет на земле людей с ненормальной, с вашей точки зрения, психикой, тем больше нас! Мы нормальные, а вы нет! Это вас надо запереть в психушки, дома инвалидов и престарелых. – Зеленый человечек по мере своего монолога наливался упругостью и в конце речи выплеснул на Вовку тугую струю спермы, пахнущую блевотиной – таким знакомым запахом алкоголику. Гавриков задохнулся от этого и на время отключился.

Очнулся от тихого шума прибоя моря. Он медленно плыл в ласковой воде, обволакивающей все его больное тело. Болела каждая косточка, каждая жилка. Но Вовка знал: ему надо доплыть вон до того буйка, мерцающего на горизонте. Зачем? Не важно. Главное доплыть. А когда он коснулся кромки буйка, кто – то больно ударил его по голове и он опять потерял сознание.

Гаврикова осторожно теребят за плечо:

– Больной, просыпайтесь. У вас веки дрожат, значит пришли в себя, – Вовка с удивлением обнаружил себя в больничном блоке. Странно ныло за грудиной, и трудно было дышать. Рядом молоденькая медсестра деловито меняла флакон с физраствором в капельнице. Огляделся – понял: находится в реанимации. На свой молчаливый вопрос: как сюда попал, медсестра, ласково погладив его по руке, ответила:

– Инфаркт у вас дяденька. Вы уже не дышали. Хорошо дежурный врач в этот момент проходил мимо. Услышал хрип, заскочил в вашу комнату… В общем, заново вы родились через пять минут, после того, как наступила клиническая смерть. Так редко бывает. Видно, Бог хранит вас, – она истово перекрестилась, – слава Богу!

«Так вот она какая, смертушка! Как буек на реке! – больной слабо усмехнулся, – и до него надо доплыть… Ухватился я за кромку, но небесные силы разрешили еще немного пожить – оттолкнули?»

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

А море они с Лялей очень любили. Каждый год бывали на юге. Даже когда с финансами было туго. Брали кредит и мчались на морской песочек. Вовка закрыл глаза и представил себе то благодатное время…

В первый же отпуск молодая семейная пара отправилась на юг. Ну, не совсем семейная. Ляля категорически отказалась регистрироваться в ЗАГСе.

– Если у нас все по - настоящему, то и штампа в паспорте не надо. А случись чего – не поможет.

И все время твердо стояла на своем. Вовка в конце концов махнул рукой – и впрямь, не в штампе счастье. Оно вот рядом на песочке лежит и загорает.

Время в отпуске летит быстро и незаметно. Все дни молодые купались, фотографировались, где только можно, да и где нельзя, ездили по экскурсиям, бродили вечерами по набережной, вдыхая морской воздух. Даже темные южные ночи были ими любимы, потому что несли нескончаемый поток любовных утех и полной раскрепощенной свободы секса. Загорелые, счастливые, они возвращались в свою однокомнатную квартирку на Севере.

… Гавриков захотел пить. Во рту было сухо, шершавый язык, казалось, распух. Тело враз ослабло и покрылось потом. Знаком показал девушке, что хочет воды. Она внимательно посмотрела, как пьет больной воду и сделала пометку в медицинской карте, прикрепленной к спинке кровати.

Процедура сдачи анализов Вовке была знакома не понаслышке. За свою пьяную жизнь он проделывал это неоднократно. Поэтому на лишнюю пробирку с кровью, которую ловко наполнила медсестра, не обратил внимание. А утром поинтересовался:

– Что, лишнюю дурную кровь выкачиваете?

– Дурную? – Вопросом на вопрос ответил медик. – Это как посмотреть. Анализ показал, что у вас диабет последней стадии, вас на инсулин придется «подсаживать», выражаясь современным языком.

Гавриков вновь покрылся потом:

– Это что, каждый день уколы ставить?

– Обязательно, иначе кома… и летальный исход. – Врач деловито заполнял историю болезни. – С печенью у вас тоже не все гладко… Про сердце я уже молчу. Сами понимаете: инфаркт - это сигнал.

Весь день Вовка молчал, глядя в потолок. Не реагировал, даже когда сообщили, что с кровати нельзя вставать целых две недели, а «утку» и «судно» ему будет подавать санитарка по первому зову. Это вконец доконало мужика. Ночью он решил добровольно расстаться с жизнью. Да и какая это жизнь – существование.

… Почти пять лет пролетело, как один день. Вовка был настолько доволен своей жизнью, что не обращал внимания на различные бытовые мелочи. А они копились, как тот нарыв, который когда – то должен был лопнуть. Но при созревании ныл все больше и больше.

Началось с, казалось бы, пустяка: уже не готовились праздничные ужины при свечах, походы в кино сменились посиделками у телевизора, любовные ласки становились все реже и больше по обязанности. Половой акт Ляля прерывала досрочно, не давая возможности зародится маленькой жизни. Вовка чувствовал сердцем: Ляля откладывала с рождением ребеночка. Вначале отшучивалась, мол, еще в свое удовольствие не пожили, затем маленькой жилплощадью. А когда Гавриков поставил вопрос ребром, помолчав, бросила:

– Боюсь. Еще родится урод, какой - нибудь. Ты ведь алкоголик, хотя и бывший. Да и где гарантия, что не запьешь еще? Поэтому, кстати, и регистрироваться отказалась.

Если бы она просто ударила его, наконец, плюнула в лицо или рассмеялась, Вовка бы стерпел. Но Ляля умудрилась перечеркнуть всю их совместную жизнь, вернуть его в то скотское состояние, когда уже ничего не оставалась святого в жизни

Всю ночь он провел на лавочке, любовно сколоченной им рядом с домом, на которой с Лялей частенько сидели вечерами и мечтали о своем счастливом будущем. Которое в одну минуту рухнуло от неосторожного слова.

Утром, молча позавтракав, не сказав друг другу ни слова, они отправились на работу. И тут Гавриков сорвался. В магазине, промямлив что – то про гостей, не глядя продавцу в глаза, попросил, бутылку водки. Та, понимающе кивнув головой, протянула спиртное. Запрятав водку во внутренний карман, двинулся по привычному маршруту. На «автомате» проработав до обеда, Вовка не пошел в столовую, а завернул к почти забытому штабелю бревен, где он всегда «добавлял две бульки» спиртного. Машинально открутив пробку, сделал большой глоток… Вкуса не почувствовал, как не почувствовал и того тошнотворного запаха, который преследовал его последние годы. Подождал пока спиртное «улеглось» в желудке. Прислушался… Ура! Живой!

Теперь, он смело сделал еще «две бульки». С наслаждением закурил. Впервые за многие годы сигарета показалась вкусной. Мысли полностью отсутствовали. И вдруг ему стало так хорошо, как не было никогда!

В этот момент Вовка безумно любил мелодию ветра, всегда разную, никогда никем не спетую, солнце – жгучее и нежное одновременно, небо – его глубину и безграничность. Восторгался чириканьем воробьев, живших тут постоянно. Обожал начавшийся дождь, потому что после него будет радуга. Перестал ненавидеть людей, ведь все они такие разные и похожие одновременно. Простил свою Лялю… Она, она поймет его, должна понять, ведь он ее любит больше жизни.

Смена пролетела незаметно, никто не заметил, что Гавриков «под градусом». По дороге домой он «затарился» несколькими «чекушками», которые заботливо спрятал под лавочкой возле дома.

Ляля сразу поняла состояние Гаврикова, но не подала виду. Собрала ужин и удалилась, как она сказала Вовке, к соседке, обсудить новую выкройку на платье. Даже прихватила с собой крой материала, купленный ими в Крыму. Поддатому мужику это было на руку (никто не помешает принять еще несколько «булек»), хотя он понимал, что Ляля заметила его «распечатывание» спиртным.

… За годы совместной жизни Вовка впервые проснулся на полу. Ляля тихо посапывала на кровати. Он выбрался из - под одеяла, заботливо укрывшего сожителя женщиной, и выскользнул на улицу. Нашел «чекушку», приложился к ней и, отдышавшись, вернулся в квартиру. Ляля по – прежнему спала. На работу они уходили раздельно.

Так продолжалось месяц. За это время Вовка совсем забыл первопричину ссоры, мысли его были направлены только на выпивку. А когда в очередной раз он «затаренный» вернулся домой, вещей Ляли не обнаружил. В оставленной записке она сообщала, что ушла жить на старую квартиру. Гавриков с облегчением вздохнул и, уже не прячась, выставил бутылку «Юбилейной» на стол. Собрал закуску, налили в стопку спиртное, включил на всю громкость музыкальный центр и с удовольствием выпил…

В эту ночь зеленый человечек был вежлив, как никогда. Он деловито прошелся по квартире, заглянув в каждый угол, каждый закуток, порылся в платяном шкафу, вытащив оттуда кружевные трусики Ляли. Примерил на себя и презрительно кинул их в помойное ведро.

– Ну что, семейная жизнь кончилась? Убедился, что она не стоит того, чтобы убиваться о ней. Это я о твоей сожительнице. Она даже не захотела от тебя ребенка! Ты для нее мусор, отброс общества. Так что не жалей. Каждый должен жить своей жизнью, отпущенный ему богом. Так, кажется, ты говорил в прошлой нашей беседе? Все верно. Сейчас тебе хорошо, и это главное!

Гавриков заворожено слушал своего старого друга. Тот, усевшись на кромку стола, бесстыдно начал колупаться во влагалище, неожиданно появившемся у него. Вовку затошнило, и он со всей силы запустил в бесстыдника стопку. Хихикнув, человечек исчез, оставив после себя приторный запах вагины. Уронив голову на стол, пьяный захрапел.

…Ляля появилась ожидаемо. Она деловито собрала со стола грязную посуду в раковину, начисто вытерла стол, устало села на стул и обречено собралась слушать оправдательную речь сожителя. И Вовка на удивление себе действительно заговорил:

– Долго собирался духом высказать тебе всю правду о наших отношениях, но какая – то сила останавливала. Но после последнего нашего разговора все встало на свои места – отлегло от сердца. Ляля, мы действительно разные люди и не подходим друг другу. Присмотрись – вокруг мир такой прекрасный, добрый. А ты самая лучшая женщина на свете. (Это ты повторяй каждое утро, когда проснешься). И тогда все будет у тебя хорошо.

Ляля, ну и черт с ним, что не судьба нам быть вместе. Но то, что мы все – таки нашли друг друга через столько лет, разве не счастье? Пусть горькое, несбыточное, но счастье! Да, навряд ли мы в будущем будем вместе. Сознаемся честно – время ушло. Да и возраст дает о себе знать – болезни, травмы. Я ведь понимаю, что тебе нужен сейчас другой мужчина – сильный, здоровый – хозяин в доме, отец твоих будущих детей. Да и силу мужскую имел бы ого – го! Я же могу только этому завидовать. Нет, я не обижаюсь – понимаю. Кесарю – кесарево, алкоголику – алкоголиково. Ты правильно поступила, что ушла от меня. У тебя вся жизнь еще впереди, у меня – заканчивается. Каждому свое. Спасибо тебе за то счастье, которое ты мне дала.

Ляля встала и пошла к выходу. Ей тут же на руки прыгнул человечек, взасос ее поцеловал и начал расстегивать на ней блузку, чтобы вцепиться своими грязными ручками в ее белоснежную грудь. Как только дверь за ними захлопнулась, опять появилась ненавистная зеленая мордочка, нагло подмигнула и исчезла. Было невыносимо больно на сердце.

С этой ночи Вовка ушел в длительный запой, который закончился новым посещением лечебного заведения. Там Гаврикова отвращали от выпивки уже гипнозом.

… Дождавшись ночи, Гавриков достал из – под подушки заранее приготовленный пластиковый пакет, деловито проверил – не пропускает ли воздух. Выдохнул из себя что есть силы и быстро надел пакет на голову, обвязав его приготовленным шпагатом вокруг шеи.

… В этот раз он собирал клюкву на болоте. Как всегда со своим старинным зеленым другом. Они дружно бросали ягоду в одно ведро. Человечек был доволен. Это Вовка чувствовал. Он беспрекословно подчинялся ему. И когда тот полез в топь, не задумываясь, пошел за ним. Человечек провалился и постепенно уходил в трясину. Вовка бросился его вытаскивать и тоже стал погружаться в зловонную жижу. Так они и скрылись одновременно в болоте. Воздух перестал поступать в легкие, и Гавриков потерял сознание.

В окно ярко били солнечные лучи. Они резали глаза. Мужчина замотал головой, прячась от них.

– Слава Богу, приходит в себя! – Послышался голос медсестры, – Что же ты, дяденька, так нехорошо поступаешь. Мы тебе один раз жизнь спасли, а ты во второй раз сам решил покончить с собой. Грех это. Вовка медленно открывает глаза и видит перед собой расстроенную девушку.

«Действительно, зачем я так поступил, вот мудило, - запоздало подумал он.- Ведь я так люблю жизнь. Люблю ее такой, КАКАЯ она есть. Временами очень жестокой, а иногда счастливой. Иногда она с улыбкой, а временами со слезами... Но больше люблю ее, потому что она дана мне Богом... Она – моя, одна и неповторимая. А я дурак! – подытожил Гавриков. «И так осталось – то всего ничего жить, после инфаркта, так нет – еще сокращаю свое существование на земле. Нет, определенно – дурак!» – и Вовка некстати улыбнулся медсестре.

Вот так он всегда виновато улыбался людям в белых халатах, когда они в очередной раз откачивали его от белой горячки, боролись за то, чтобы бросил пить. Сколько раз это было? Пять, десять пятьдесят раз? Сколько лет он злоупотреблял? Гавриков не считал. Только однажды после очередного «зашития» и гипноза лечащий врач предупредил:

– Это финал. Пить больше не сможешь физически. И даже не потому, что сразу сдохнешь. Ты исчерпал себя. Как мужик ты полный ноль. Можешь только носом спускать, а глазами трахать. Работать у тебя сил нет. Так что дадут группу по состоянию здоровья, и доживай свой век в Доме инвалидов. Иначе умрешь под забором, как многие из таких, как ты. И еще, первые три года ты будешь равнодушен к спиртному, затем лет пять ненавидеть тех, от кого будет пахнуть водкой, и только потом ты просто будешь презирать пьющих, но терпеть как тараканов, клопов и прочую нечисть.

– А как же мои друзья – человечки? – поинтересовался больной, – они ведь не отстанут от меня!?

– Ты не думай о них, не давай повода. Отстанут они. Ты им не интересен станешь, – врач усмехнулся. – Они живут в твоем воображении. Преследовали тебя потому, что ты был один на один с ними. Сейчас же о них ты рассказал людям. Зелененькие не любят, когда становятся предметом обсуждения. В этом случае их исключительность подвергается опасности, и они не идут на контакт.

Из больницы Вовка вернулся тихий и испуганный. В поселке его не узнавали: вечно пьяный, склочный, он стал совершенно другим – добрым, набожным и совершено больным человеком. Однажды по дороге домой из больницы повстречал Лялю. Она шла под руку со статным мужчиной. Она улыбалась, слушая его, одновременно гладя большой живот, выпирающий из – под пальто. Остановилась. Поздоровалась. С жалостью посмотрела на бывшего возлюбленного и гордо пошла дальше. К своему женскому счастью. К материнству и любви.

Через неделю инвалид второй группы Гавриков оформил документы в социальной службе, сдал свою однушку администрации поселка и переселился на постоянное место жительства – в Дом инвалидов.

Звонок директору богоугодного заведения раздался в середине рабочего дня.

– Это из больницы вас беспокоят. Больного Гаврикова мы выписываем. Больше держать его здесь бесполезно. Сердце полностью выработало свой ресурс. Так что забирайте. Ему осталось не больше недели. Если есть родственники – сообщите, – лечащий врач, устало откинулся в кресле, – да, интересный был пациент. Какие сказки рассказывал про зеленых человечков – заслушаешься. Был бы талант, написал бы настольную книгу для пьющих. Как учебник. Да, интересный был пациент, – еще раз подчеркнул нарколог.

… На улице мороз и снег. Поздно рассветает и быстро темнеет. Тоска… «Я не люблю зиму, мне осень ближе к сердцу. Осенью можно побродить по лесу, полюбоваться природой, помечтать, подумать о будущем. Осенью спокойно на душе»,– думает умирающий.

Сердце разрывается от безысходности. Вовка лежит в своей кровати, в отдельной комнате, которую ему выделили после выписки и тихо слушает любимые мелодии молодости.

Вдруг на краешек присаживается почти забытый его родной дед.

– Ну, вот внучек и встретились. Я долго ждал этого. Наблюдал за твоей жизнью. Скажу честно – переживал. Не потому, что ты стал алкоголиком, даже не потому, прожег ты свои годы никчемно и зря. Следа ты не оставил на грешной земле – вот что страшно. Получается и родили тебя зря твои родители. Зря отец остался жив в той военной мясорубке сороковых. Да и я получается зря дарил тебе в детстве те сладости на Новый год… – помнишь? – Дед тяжело поднялся и бесшумно исчез из помещения.

Вовка пытается что – то ответить, но голос пропал. Да и что тут скажешь?

Взгляд падает на то место, где сидел дед. Сладость – петушок на палочке из детства – привораживает его. Он переливается всеми цветами радуги и просится в руку. Гавриков с трудом отворачивается и неожиданно видит студентку Катю – первую его любовь, погибшую много лет назад.

Вовка не удивляется.

– Представь себе, Катя, мы скоро встретимся. Вначале засмущаемся, а потом – рассмеемся, почему – то. Затем будем долго, долго смотреть друг на друга, пытаясь узнать прежние черты лица, узнать тех, юных и безалаберных молодых людей. Потом будем долго –долго разговаривать. Я тебе расскажу про свою жизнь, про своих друзей – зеленых человечков. Ты – поведаешь о себе. Нам будет хорошо и интересно друг с другом. А потом мы пойдем гулять по лесу. Вдвоем. Нам ведь никто будет не нужен, правда, Катя?!Ты только подожди немного. Мне сейчас мне надо плыть. Вон до того буйка. Обязательно надо доплыть до него.

Он бросается в воду и плывет…

Хоронили Владимира Петровича Гаврикова за счет государства. Родственников на похоронах не было.