Лушников Владимир Павлович

Его избирали председателем районное общество инвалидов Нефтегорска. На их собрании я с ним и познакомился.

В перерыве сидели они втроем: председатель совета ветеранов Зуевки - Останков Павел Матвеевич, Лушников и боевой десантник, участник ВОВ Семенов Петр Андреевич. Позднее у них всех я буду брать интервью. Рассказ о Лушникове ужев вашем распоряжении.

Но к читателям, которые знали Лушникова, к его родственникам моя особая просьба. Если есть его фото у вас в наличии, пришлите ее копию мне .Эл адрес вышлю.

 

Владимир Павлович в новой должности всего неделя, в наших кругах мало кому известен. Поэтому, опишу его портрет (на фот его нет): красивое, мужественное лицо, высокий, худощавый, ходит с костылем. Одна нога в протезе, поэтому при ходьбе надеется на трость-палку, как на главную помощницу. Он с 1925 года рождения, инвалид ВОВ.

Сказал мне при знакомстве «Еду на днях в Зуевку. В обществе инвалидов у вас не все в порядке, с протоколами, со взносами». Знаешь там Павлова Владимира Леонтьевича? Я к нему еду».

- Знаю, дружу с ним по работе, порой и выпиваем, - ответил я.

О, - рассмеялся он, хлопая по плечу. - в среду я к вам приеду.

Я в сельсовете председателем тогда работал. И Владимир Павлович приехал ко мне, фактически то. А уже я пригласил к себе Павлова. К Лушникову, помню, он заявился с папкой.

И как я понял, зниаписей протокольных по собраниям у Владимира Леонтьевича не имелось. Павлов собраний с инвалидами не проводил, а бумаги в ту папку сложил еще его предшественник-Овчинников Василий Иванович.

Павлов и взносы с инвалидов не собирал. Ему было удобнее это делать через колхозную кассу. Он составлял ведомость и сам в ней расписывался за всех. За инвалидов колхоз и выдавали эти гроши.

- Еще бы я этой мелочью занимался? С инвалидов деньги собирать как-то не удобно, - пояснил он.

А о собраниях они теперь договорились, Павлов обязан проводить их ежеквартально.

Ты их (инвалидов) иногда хоть приглашай и считай. Живы ли? Валкой вон умирают теперь все: и инвалиды, и не инвалиды. Мужики особенно, - полушутя и полусерьезно наставлял районный председатель зуевского коллегу.

Павлов взял у него свою папку и ушел. А мы с Лушниковым продолжили беседу..

Пришел Курбатов Иван Васильевич, колхозный экономист. Наши кабинеты были по соседсинвалид детстватву.. Он здоровается за руку как со мной, так и с Лушниковым. Лушников меняет тему разговора.

- А ты мне тут говядины килограмма два, три не выпишешь? - спрашивает он Ивана Васильевича.

- О, вы знакомые, давно? – удивился я.

Лушников загадочно улыбался, а Курбатов замахал руками, завертел головой, как обычно, пытался чего – то сказать, но говорить не мог от волнения. Он инвалид детства и с мало знакомыми людьми сначала трудно объяснялся. Это его состояние.

- А когда мы проводили с тобой ревизию в ПМК ты смелее был, - напомнил Курбатову Лушников. - Айда у тебя поговорим. Есть у меня кое чего, прихватил.

Лушников пожал мне руку, и они ушли.

ИЗ АРХИВНОЙ ЗАМЕТКИ

Прошло года три, Я уже работал агрономом, мой рабочий кабинет поле. Но заниматься сочинительством, писать о судьбах людей я так и продолжал. В местной газете заметки моичитаются с интересом.

Но какие-то статьи и не печатались статьи, ездил я за ними в архив. Нашел я в архиве и письмо Лушникова. Оно рассказывает о трудной и опасной жизни наших дедов, прадедово.

Думаю, и читатели заинтересуются рассказом Лушникова Владимира Павловича от 18, 06, 1987 года. Год юбилейный, семидесятилетие Революции.

Дедушкина история

«Мало теперь кто знает, что села Ульяновской области: Никольское, Мелекесс, Мулловка и Мингулевка в старину принадлежали известному князю Меньшикову.

На загородной заставе Москвы осенью 1727 года был остановлен обоз из этих сел, везли крестьяне подушные и оброк князю. Все отобрали у крестьян и объявили, что нету больше вашего князя. Так крепостные крестьяне узнали об аресте своего барина.

Проходили века, но про этот случай крестьяне не забыли. Знали о легенде и в нашей семье рассказывалали из поколения в поколение.

Позднее эти села вошли в Симбирскую губернию, которая прославитсяУльяновым – Лениным. И род наш, Лушниковых вышел из тех крестьян крепостников, которые оброк исправно платили князьям. И отечеству своему служили верно, и исправно»

 

История из детства Владимира

 

- До революции отец мой, Павел Лушников служил на крейсере «Святой Гаврила». Пришли смутные времена от агитаторов он узнает, что зачинщик всех революционных событий является его земляк Ульянов. И он его поддерживал.

Вскоре их корабельная команда переправляется в Петроград д «Зимнего» не штурмовали, а дворец «Смольный» охранял Павел Лушников долго. Там он впервые и увидел своего земляка, вождя Октябрьской Революции товарища Ленина. Фотографии Ленина им всем тогда на память вручили, и матрос Лушников всю жизнь ее потом в нагрудном кармане носил как самую дорогую и памятную реликвию.

-А потом Павел подавлял повстанцев в Кранштадте, говорили командиры им, что те матросы предали революцию, что они белыми офицерами были подкуплены. Павел Лушников верил и приказы революции выполнял, уничтожал таких же матросов.

Особо отличившиеся пошли на повышение при формировании отряда особого назначения. Командовать отрядом доверили самому смелому матросу с их корабля Ларину, а комиссаром специального отряда стал Павел Лушников.

Перед отрядом стояла задача не давать белогвардейцам разграблять столицу России Петроград. Поэтому все богатые дворцы, храмы, музеи, заводы и фабрики отныне будут охраняться матросами.

По домам их не распускали долго, искали украденное золото, потом вылавливали знаменитых беляков вплоть до конца 1922года Губерния еще голодала, голодала и семья Лушниковых. Определился работать на прежнюю Мулловскую фабрику отец. Изменений там нет, хозяина фабрики власть пока не трогала.

А как коллективизацию в селе объявили, собрание за собранием пошли, народ в селе и на фабрике забушевал как пчелы в роевом улью. .Рабочие на митинг вышли, требования хозяину новые устроили. С годами и это прижилось, усмирилось. Но до одного летального случая.

Шел Июнь, жара, сельской ребятне делать в эту пору чего? Кроме как в пруду упаться. А прудик у нас хороший, с фабикой рядом. Старик там рыбачил, а мы купались. Мальчишке он крикнул: « В камышах у – топ – лен – н – и - к!»

Из воды мальцы повыскакивали, а рыбак тот в пожарку поковылял, там участковый. Ударили в пожарный колокол,арод к пруду сбегался, где частковый в это время утопленника осматривал.

Приезжего председателя местной сельхозартели в утопленнике узнали. Присланный он, из числа статысячников, партеец. Из местных кому-то по духу не подошел.

 

Председатель теперь из местных

 

Стали мингулевских рабочих и зажиточных крестьян в сельский Совет следователи таскать. Вызывали и нашего отца. «А Героя революции за что?» - селяне спрашивали.

Потом он рассказывал нам. «Уговаривали идти в председатели на мето утопленника. Мол, ты тоже из рабочих и партеец. В сельхозартели временно хотя бы поработай».

Он объяснял «Да, я из рабочих, а как крестьянин не ахти, какой специалист». А те ему отвечают: «Нам не крестьянин опытный нужен, а руководитель, человек авторитетный, из местных. А то с чужаком ваши селяне поступили, как с чужаком. Ты человек проверенный, смелый, с самим Лениным встречался. Увольняться с фабриксоветовали, мы собрание по тебе собирать будем». И отец согласился.

Мы не в Мингулевке тогда жили, на отшибе, в хуторе Озерном. Пришел отец домой, и матери рассказал. Та и запричитала, в подушку лицом уткнулась и плакать начала. А ее тревога передалась и нам. Но отец успокоить нас быстро, шепнув на ушко каждому, что на тарантасе катать будет. А мы бывшего председателя на красивом тарантасе видели. И этому обрадовались.

Помню, ложились мы спать в тот вечер поздно. И я слышал как они долго о чем – то шептались и вздыхали. Я на деревянной кровати под их шепот засыпал, но проснулся утром уже на печке. Родители узлы сготовили в дорогу, но объяснил отец, что он пока один поедет, а как устроится с работой и с жильем, тогда и нас перевезет в село Мингулевку.

-А ты не плачь Ириша, загодя - то хоронить не спеши. - все успокаивал нашу маму отец. - Прошел я уже пол света, а живой и целехонек. А тут село на задах и реветь теперь по этому чего?

Но мать долго ждать его не могла, а запрягла в подводу свою лошадку, погрузила в нее пожитки, посадила нас, и отправились мы сами в село Мингулевку. Едим, а крестьяне из плетневых щелей нас разглядывают. Спросили женщину у колодца про дом председательский и по ее указке приехали мы к нему. Отец в нем с уполномоченным эту неделю жил, а когда он уехал, к нам в дом соседи приходить стали.

Соседская женщина про прежнего председателя матери рассказывала, как тот на ночь все окна закрывал в этом доме.

- А твой Павел Василич али не боится, што убьють? – спросила она Маму.

А когда мама отцу рассказала про это, он только улыбнулся ей на это. Мы и у себя всегда летом с открытыми окнами спали, вот отец и здесь не стал идти против устоявшейся привычки.

И в тот же вечер, когда керосиновая лампа окна осветила отец видимо с определенной целью прямо на подоконнике стал свой наган разбирать и чистить. Мать к нему подошла и хотела окно занавеской задвинуть, но он ей не разрешил. Он на меня только посмотрел и улыбнулся.

И весть о наличии нагана у председателя вскоре по селу распространилась быстро, как впрочем, и про окна, которые председатель на ночь не закрывает. Заговорили, что простой он мужик, но смелый и с людьми простыми обходительный.

Но мать так и продолжала за жизнь отца беспокоиться и по утрам всегда напоминала ему о нагане. И он сказал ей:

Эх, Ириша одним наганом колхоз не создашь, это не революция, там враг был на виду, и мы его стреляли. А не застрелишь его, застрелит он тебя. А тут в тосновном простые крестьяне, трудяги, пахари извечные, хлеборобы коих Бог специально с небес опустил на землю. Крестьяне хозяева земли. И не присланные из класса рабочих должны поучать крестьян как жить, а учиться их мудрости пришлые обязаны.

Я помню, как внимательно мама его слушала и успокаивалась. Слушал его и я, но многое еще не понимал.

Помню, как мама о нагане постепенно забывала. И как отец за ним в сундучок лазил все реже, если смазать только или почистить.

Но однажды он домой возвратился даже злым.

Он говорил, что с него из района требуют усиления борьбы с кулаками и подкулачниками и фамилии их указали.

Отец весь вечер возмущался, наган раза три разбирал и опять собирал. Пока мать его наган в сундучок не замкнула.

А позднее он сообщил, что в селе нет ни одного теперь единоличника. Отец отказался их в Сибирь отсылать, а уговорил в колхоз вступить -обещая, что назначит всех их бригадирами. И Осипу Семенову досталась самая отсталая бригада, которую он вскоре сделает передовой. Они же все от природы были хозяйственные. У отца после этого настроение поднялось. Потом придут и неприятности.

 

С семейного торжества да в полымя

. Мероприятие у нас семейное. Гости собрались. Как я понимал, отец в авторитете был.

Отец с поднятой рюмкой за столешницей стоял, речь держал.

«Научились мы теперь коллективом работать в колхозе. Урожаи получаем хорошие, коров на фермах более трех сот, в бригадах рабочих лошадей по сотни, конематок много с жеребятами. Одному крестьянину с таким скопищем не справиться.

А это работа для людей постоянная и прибыль для кассы. Богатеем мы, молотилку другую закупили и «Фордзоны» есть во всех четырех бригадах. Осип и тот всем этим не нахвалится теперь.

Советую для пробы ему недавно: «Осип Павлович, а теперь бери надел себе земельный и «Фордзон» в придачу и ступай в единоличники». Он глядит на меня, то в землю и молчит, на меня не обижается. Он же в авторитете у нас, в членах правления».

А мама справа у отца сидела, слушала речь, и напоминала.

- «Паша, а расскажи, как я тебя просила в председательской избе спать с закрытыми ставнями. А ты почему не согласился?»

- «Да, мы же в его дом поселились, а в июне жара стояла несусветная. Бывший председатель окна закрывал, за свое возможно боялся, а мне бояться было еще нечего».

Я с интересом слушал исповедь отца и гордился им перед своими сверстникамо.

.

Пришли смутные времена

Вскоре отец с работы домой явился грознее тучи, молчал долго, но мама его как – то раскрутила, и он сообщил «Ночью Осипа Павловича забрали. И не сообщили даже мне – понимаешь? – сердился он. - Утром собрались в правлении на наряд, а Осипа нет. Ждем его, мало ли, запаздывает человек. Хотя... Нет.

Посыльная к нему сбегала, а там жена и дети сидят посреди избы, среди хлама и плачут. У Осипа чекисты искали чего - то».

Слух прошел, в сельсовете следователь Осипу наганом угрожал и упрекал, мол, людей уговаривал в колхоз не вступать.

«Я пошел к председателю сельсовета Круглову, - рассказывал отец. - Он рассказал о ночных визитерах, которык и его крутили как саботажника Советской власти. Выглядел он запуганным, и народ собирать по Осиповому вопросу был против».

« Ты с ума сошел, Павел Семенович! – воскликнул он. Они, уже уезжать им, прямо мне сказали. «В Сибирь этапом следом за этими загремишь, Илья Иванович. Не защищай бывших кулаков будь всегда с ними бдительным».

«А я теперь сам соберу общее колхозное собрание и примем решение о послании ходатайства по Осипу. Они же весь цвет крестьянства сельского своими действиями выкорчевывают, лучших людей в Сибирь ссылают, как Осипа теперь увезли ночью крадучись, по волчьи.

«Ох, Паша чует мое сердце не добром это кончится, не ввязывайся ты в это дело. А вдруг не пугали они Круглова, а придут к нему ночью, потом и заберут и тебя тоже, - запричитала горестно моя мама».

Но отец не послушался мамы, он колхозное собрание по бывшему единоличнику все же собрал, приняли прошение о принятии мер по освобождении Осипа. Из района приеpезжала комиссия, разбирались по его делу, вызывали в сельсовет колхозников, отпускали после допросов, а отца все это время в сельской кутузке держали под охраной. Мы с мамой носили ему еду, он говорил, что следователи с ним разберутся и отпустят.

Потом увезли отца по делу Осипа, а колхозом управлять стал Круглов Илья Иванович.

Оказалось, что Осип еще в 1918 или в1919 году был среди ходоков в Смольном у Ленина, нашли в списках его фамилию. Теперь они допытывалис, о чем говорил Осип с Лениным. А отца следователь склонял написать им бумагу, которая характеризовала бы Осипа вредителем колхозного строя и подстрекателем, склоняющего сельчан к борьбе против Советской власти.

Говорили, что Осип при одном допросе набрался смелости и ответил следователю примерно следующее:

«Дык вы все допытывались, мол, чего ды как было на приеме у Ленина. А хорошо вышло. Замерзли пока туда шли, и у Смольном холод и он не в тепле и все ходили одетые. Им жалко нас стало, Ильич сказал солдату и нам он чаю горячего принесли. Мы пили чай без сахара с Лениным и разговаривали о земле, говорили о губернией Симбирской. Он же наш родом. И нас принял без очереди, считай. А про колхозы нам ничего не заикался. Землю обещал крестьянам, так же и кредиты на покупку лошадей и сельхозинвентаря разного.

Это вот было, разговаривали мы с Лениным об этом».

Позднее отец читал протоколы его допросов. Себя винил многие годы, что не защитил Осипа, невинного человека. Вспоминал, как следователь добивался от отца подтверждения, что за Осипом он замечал вредительства колхозу.

- «Гражданин Лушников вам нет смысла противиться и укрыватьельством заниматься. Ну и отправят его на десяток лет в ссылку, не велика беда, не он первый. А то подведем мы его под вышку и без твоей помощи». И следователь на глазах у отца превращался в хитрого лиса, подбирая еще более изощренные приемы дознания. Но отец решил стоять на своем до конца, говорил, что бригадиром Осип работал лучше, чем другие, а колхозу он делал только пользу.

До февраля 1938 года следователь мутузил допросами Лушникова Павла Семеновича, пытаясь и ему за упрямство пятьдесят восьмую статью пришить. Не разрешали руководить колхозом до выборного собрания. Но подошло время когда мингулевские крестьяне настаивали на возвращени им старого председателя.В село привезли Лушникова из кутузки в сопровождении участкового милиционера.

Собрание получилось бурное и проходило почти три дня, около ста колхозников выступило, все отмечали его высокие достижения, способности руководить, его человеческие качества.

И сдались начальники райисполкомовские, сказали: - «Работайте честно в колхозе. Согласные и мы с вами товарищи, и работать вы должны с огоньком, как вы здесь выступали. А в прокуратуре будут считать, что вы своего председателя колхоза берете на поруки. Мы теперь не сомневаемся, что Павел Семенович человек честный. Но и следователи наши работают честно, оберегая наш покой и нашу Родину. Нам надо всегда быть бдительными».

После этого отца месяц держали следователи, а потом был формальный суд, где и оправдали. Озднее отец нам сказал:

«На прощание следователь Рюмин как – то загадочно оговорился о судьбе Осипа Вострикова, его яко бы особая тройка судила, и он получил суровый, но справедливый приговор с отбыванием срока в особой зоне и без права переписки».

Отец понимал, что это значило для Осипа, а Рюмин при этом изучал его реакцию.Но для него жизнь продолжалась, он торопился домой и на работу. Помню за ужином он примерно так говорил матери:

«Да, мать, а я то думал, что отвоевался уже, когда мы победили контру в семнадцатом, потом в Поволжье, бело – чехов.

А оказывается и в мирное время жизнь – это и есть та же борьба, но подпольная.

Это мать начало чего в колхозе мы сделали. Еще бы кузницу успеть построить, кричать нам без кузницы, все ремонтные работы в колхозе на ней держатся».

А когда кузница заработала, председатель за старым кузнецом на фабрику подался. Переманил его большой зарплатой, ученика своего закрепил, Колю Демкова, «способный к кузнечному делу он.

До войны в колхозе у Лушникова все дела ладились. Мы подросли.

 

МИРНЫЕ ВРЕМЕНА ЛУЧШЕ ВОЕННЫХ

Еще жили мы в мирное, предвоенное время. Бывало, сидишь на лобогрейке и валок с лафеты такой вилами свалишь, не каждая женщина в два снопа его уложит. И кричит она вслед «Почаще массу скидывай!» Девушкам – то мы валушки маленькие скидывали, жалели своих невест.

А если урожаи на полях есть, то и корма для скота имеются, поголовье КРС, лошаде, свиней и овец можно увеличивать. Крепчает экономика колхозная, трудодень становился весомей, от чего и крестьяне становились зажиточней.

И по молодости может быть, но мне казалось, мой отец делал все, чтобы сельчанам жилось хорошо и работалось легче.

Об этом он не раз разговор заводил с людьми и с нами.

Но пришла война непрошенная, страшная на Советскую землю. Она и нарушила все планы идущей на улучшение мирной жизни.

Прощай теперь родная деревня, прощай поле и прощайте невесты, война идет, а значит зачистят и наш год скоро на войну. Так мы уже поговаривали между собой зимой 1942 года.

Так и получилось, в феврале мне повестку на фронт вручили, так как сравнялось мне недавно семнадцать (год рождения 1925), мальчишка еще по сути. Отец в дорогу напутствовал:

- Ну, сынок, пришла и твоя очередь воевать. Теперь вспоминай там мои рассказы, как мы в революцию воевали, я тогда такой же был, как сейчас ты. Тебе теперь приходится защищать нас и эту власть от фашистов. Береги себя для нас с матерью, но дерись смело, не посрами на фронте и край наш Симбирский.

Не буду рассказывать о войне, о ней и так много сказано (фронтовиков, которые о боевых действиях вспоминали скупо, я в писательской деятельности не мало встречал). Но об одном факте напомню читалелю, что возвратился я с войны офицером – инвалидом. Это говорит о многом.

А с фронта я возвращался точно в день объявления войны - двадцать второго июня 1944 года. В городе Дзержинске в госпитале меня подлечили и теперь вот еду домой. В районное село Мелекес по пути заехал, иголки швейные на базаре маме купил и камешки себе к зажигалке. И хожу теперь вот просто глазею.

А тут сзади меня окликнули: - «Лейтенант Лушников, стой!»,- Закрывают глаза ладонями и велят отгадывать.

А это товарищ школьный, воевали вместе под Сталинградом. Вспомнили 14 – й стрелковый корпус, мы связисты с ним одной роты. Петр Яблошников его фамилия, на базар пришел с Колей Демковым и Шамилем Хусаиновым, мы все одноклассники. Они в мелекесском госпитале раны фронтовые долечивали. Там лечатся еще два наших товарища: Иван Мартынов и Измаил Сулейманов. Через них узнаю, что наших пол класса в живых нет, остальные как и я войною мечены. Сходили в гости к девченкам знакомым, их не уменьшилось, но у них выбор женихов уменьшился. Товарищей своих, оставшихся в живых проведали, выпили по стопке за тех кого уже никогда не встретим.

ВСПОМНИЛОСЬ И ЭТО

Да, после войны горя у людей много было. И Сталин разрешил часть старых церквей в селах и городах отремонтировать и открыть. Верующим для души облегчение. И в нашем селе церковь тогда открылась. Народ по религии наскучался, и в них хлынул.

Я уже женатым был, и по просьбе супруги мы с ней тоже отправились в церковь. «Примем там причастие», - сказала она, - сегодня праздник. А я коммунист, «чай не убьют»,- думаю.

Служба долго шла, стояли мы, я в полувоенной форме она крестится, а я по святым ликам глазею. Там Саровский Серафим из рук медведя кормит. Умный был старец, говорили, и проницательный. И художники способные: Рублев, другой ли, но на сводах ангелов разрисовали неописуемо талантливо. И краски у них были не сурикам чета. Лет прошло сколько, а как вчера потолки рассписаны. Красиво и на века все делали. Взять у нас храм - сельский, он деревянный вообще – то, а как свеча, так и стоит поныне.

А в нем чего только не хранили. Очистили прихожане, полы и стены помыли и поп в нем теперь утро и вечер обедни служит. Колокол висит на колокольне, два даже. Мне звонарь Семка говорил, мол, который меньше, он звончее. Им верующих на службу созывают. А другим в метель звонят, в степи пурга кого захватит.

Ну, отстояли мы службу, очередь к причастию заняли, а мне интересно. Мужчина тут главный, женщина из ложечки кагор в рот всем только и заливает. Мне на ум и пришло: « Как же так, людей сколько, а она им в рот ложечкой одной и той же?».

Вино, вообще – то, не переносчик заразы, но я их на опушку взял.

Мы прошли когда эту процедуру, я церковному служителю это высказал. Гляжу, мужик на глазах бледнеет. Но быстро оправился, знак мне подает, мол, айда в алтаре побеседуем.

- А ты иди домой, – говорю я жене, - я с попом побеседую,

Она отправилась, а мы там знакомились.., но уже не с ложечки кагор пили, а стаканчиками. Вино натура-а-ль=ное.

И пока мы разговаривали, народ честной из прихода вышел за крыльцо. Кагора остается на донышке, он мне и говорит:

- А ты Павлович того, про кагор – то на людях непросвещай. И прихожане бывают разные. Уголек – то на язычке ох и горячий. Удержать его удается тому, для кого чужая тайна как своя свята.

Мне его козыри и покрывать нечем. кроме как слово ему давать о сохранении тайны истинной.

Но жена - наше святое. И знаешь, Яковлевич, ей я проговорился, жене и вот тебе.

ЖЕЛАННЫЕ ВСТРЕЧИ

До 1947 года я подлечивал в домашних условиях фронтовые раны бабушкиными примочками настоенными на особых травах.

Из газеты узнаю, что при наркомате текстильной промышленности курсы открываются, на заочное обучение туда поступаю. И тут везет мне на встречи с бывшими однополчанами.

С сессии из Москвы еду я как – то, в плацкартном вагоне сижу, размышляю, оценки в зачетной книжке разглядываю. На очередной станции двое военных в вагон вошли. Сам недавний военный, вглядываюсь в их лица с любопытством. Два генерала, а их лица мало того, что знакомые мне - родные. Это были Щевердин с Ивановым, я поднимаюсь им на встречу, говорю, что узнаю их, называю себя, и часть где служил.

- Да, лейтенант, мы видим, что ты свое уже отслужил, - Шевердин указал при этом на мой костыль, за плечи опустил меня на сиденье и сел со мной сам.

Они из военного министерства возвращались и ехали к нам в Куйбышев (Самара), где им должны предоставить работу на военных заводах. Они тоже рады, что отвоевались и приступают почти к мирному труду

У генералов вскоре на столике появилась бутылочка коньяка и хорошая закуска. Угостили они меня, выпили сами, и мы почти всю ночь вспоминали о боевых походах и строили планы на мирную жизнь.

СМЕНА ЖИТЕЛЬСТВА

После учебы я должен был в текстильной промышленности работать, но тут узнаю о нефтегорских перспективах. Приехал семьей сюда, в районной сельхозтехнике города Нефтегорска нормировщиком устроился, квартиру не сразу дали, в вагончике жил. Потом Мищенко Николай Иванович меня заведующим ремонтными мастерскими назначил, повысили так сказать, я же коммунистом со стажем уже был и образование техническое имел.

А в перестроечное время перетряхивать руководящий состав в районе стали, меня непосмели перетряхивать, а на инвалидность отправили.

От родительского дома не так далеко мы жили, но все же не вместе с нями и поэтому по ним всегда скучали. Но в свободное от работы время мы ездили к ним в гости на нашем запорожце.

Отец мной всегда гордился перед всяким встречным сельчанином, мол, офицер сын – то, мол, знай наших Лушниковых. А я его и на самом деле на войне и в мирной жизни ни в чем неподводил. И все его наказы с честью выполнял, смело воевал и работал умело. Жизнью за это бог нас таких вот и одаривал.

А это уже не так давно было. В Сочи мне путевку как фронтовику и инвалиду дали. В регистратуре сижу, слышу знакомую фамилию Костриков. Смотрю на мужчину- знакомое лицо. Стою в сторонке и вспоминаю, о военном времени и мысли теперь не приходили, времени – то прошло уже вон сколько.

И я следом свою фамилию и имя администратору называю, он мне сбоку стукает по плечу, улыбается и говорит:

- Лейтенант Лушников, причем тезка – здравствуйте! А я думаю, ба – а, наш же это ротный. А я связист вашей роты - Володя Костриков. Помнишь?

- Когда назвался связистом роты - теперь помню, - отвечаю я. И мы мы обрадованные обнялись с ним как братья. Поговорили у регистратуры какое-то время прямо, на нас регистратор смотрит, а потом предлагает переписать наши комнаты, объединить. И мы вместе лечились и отдыхали с Костриковым, спали рядом, на процедуры вместе ходили и в столовой сидели за одним столом.

С войны он пришел на много позднее меня, его осколки и пули на войне щадили. Он тоже много лет заочно постигал общеобразовательную науку, а потом и сельскохозяйственный институт заочно осилил. Работал сначала рядовым агрономом, потом главным, и вот уже 11 лет председательствует в колхозе.

Так вот и везло мне на встречи с моими однополчанами. А жизнь в общем – то у нас уже проходит, но мы ее прожили вроде бы и не зря, мы повоевали, семьями обзавелись и успели поработать на благо людей и Отечества.

 

P. S. Владимир Павлович Лушников задушевным был собеседником, простейшим и добрейшим человеком.

Поэтому и везло ему на хорошие встречи. Он сам был хороший.

Повезло и мyе на встречу с ним.

А теперь и его нет в живых, как и многих фронтовиков, его однополчат, товарищей. Так не будет и нас.

Такова жизнь, таков замечательный закон природы, который нас об этом уведомляет и всех в итоге уравнивает.