Ее стан изящно изогнулся, тонкие пальцы поправили кружево

внизу платья; затем она выпрямилась, провела по талии руками, коснулась

красивой с легким локоном прически и, повернувшись боком, взглянула в

зеркальную витрину. Ее образ распался на частицы между хрустальными

бокалами и перламутровыми чашками, и лишь пытливый взор возвращался

ответом из задумчивой глубины внутреннего мира, бессловесного и тем

значительного. Как трепетная лань, застыла она в своей грации с гордо

поднятой головой, распрямленной спиной и пронизывающим взглядом

карих глаз.

Вдруг стены комнаты расступились и исчезли в собравшемся тумане,

сквозь который рассеивался неяркий поток солнечного света. Он призрачно

расползался во¬круг, таинственно окрашивая серо-голубым снег, который

отражался бледностью на ее щеках. Голова слегка закружилась, платье

колыхнулось, шурша от дуновения не¬понятно откуда взявшегося ветерка,

и ощущение легкости и прозрачности заполнило душу ; какая-то

бесплотная сила, указывая путь в этом призрачном голубом тумане, легко,

но уверенно понесла ее вперед. Ноги не касались снега, и все тело было

спокойно. И лишь чувство сладостной новизны и значимости появилось в

сердце, уча-щенный стук которого отзывался в висках. Все было так

необычно и в то же время давно ожидаемо, что даже мысль «что же все это

значит?» как-то слегка высветилась и тут же погасла - настолько была

чуждой теперешнему невесомому и приятному состоянию, будто вообще не

существовало органа, с помощью которого надо было осмысливать что-либо.

«Хорошо-то как!» - пели струны души при этом захватывающем

скольжении в небытии.

Туман растворялся, уступая место искрящемуся на солнце снегу,

снежные шапки на деревьях пышно украшали пейзаж. Платье такое же

белоснежное, как все кругом, не ощущалось на теле, но сохраняло тепло и

ласкало мягкостью ткани.

На пути не встретилось ни души. Она и мир. А что такое мир? Она в

пространстве чувств, и что-то неосязаемое и притягательное оберегало все

это.

Неожиданно послышались звуки, скорее шепот, ласкающий слух.

Невозможно было различить, о чем говорили, но это было приятно и еще

больше вселяло покой. От этих ласкающих звуков пространство ширилось и

обретало цвет: то бледно-розовый, то бирюзовый. Захотелось заплакать.

Тонкий запах свежего снега сменился ароматом цветущего луга, исчез

светящийся белый простор, и вид начал приобретать реальные очертания

поляны: все заполнялось звуками и запахами леса. Чудо¬действенная сила

не отступала, оберегая. Никогда не могла представить она, на¬сколько

сильны и разнообразны могут быть ощущения в бесплотности

существования. И совершенно непонятно, как это достигается? Главное -

вот это буйство красок листвы, цветов, ягод, шуршание трав и многозвучье

птичьих рулад. Она улыбалась, карие глаза уже не выражали задумчивости

- они искрились и были настолько очаровательны, что тянули окунуться в

их бездонность...

Вдруг раздался пронзительный свист – все закружилось с невероятной

скоростью, как в быстро перекручиваемой кинопленке в обратном порядке:

вот промелькнул луг, снежные шапки деревьев; чувства сгустились. Вот она

в роскошном кружевном платье, зеркальная витрина, хрусталь и фарфор и

взгляд ликующих карих глаз из зазеркалья, все размывалось...

Мягкость подушки и зябкость - упало на пол одеяло - вернули в мир

плоти. Стены, как стража, окружали со всех сторон. Она подскочила,

поправила волосы привычным движением и, повернувшись к витрине,

посмотрела в зеркало между бокалами и чашками.

Там никого не было . . .