Шепот...хихиканье. Кто-то перешептывался рядом. Я открыл один глаз. Ну конечно, трое девчонок, старшей не больше пятнадцати, подглядывали за мной в щель между занавесками, заменяющими дверь. По очереди, заглядывая за штору они смеялись, зажимая рты. - «Который час? Да, кто его знает? Подумать, ещё только рассвет наметился. Спать ещё, да спать!»

- Мардос, а ну брысь! Как пастень навалился, - отец, появившийся на пороге со своим коронным приказом, мысленно возвратил мне разочарование. Я проснулся окончательно. Мне приснилось, что я попал в программу «Розыгрыш», а тут, по времени, уже сериал смонтировать можно. И кому «брысь» на этот раз? Уверен не мне, так как после обращения за мою спину, он перевёл взгляд на меня и, буркнув: – Доброго утра! – вышел.

«Кто такой Мардос?» Я никого в комнате не видел. Два лоскута материи, закрывавшие вход в комнату, раздвинулась снизу, словно комнату действительно покинул невидимый маленький некто.

«Жуть!» Я встал, заправил выбившуюся во сне футболку за пояс джинсов, обулся и тоже вышел. Хозяин как ураган смёл своим присутствием всех обитателей дома. «Где все?» - подумал я и прислушался.

- Модовейко, не обижайся, на тятю. Гостя, поди, напугал? – донесся голос Есении из соседней комнаты. Я не страдал любопытством, но рядом с ней, мои уши как у Злого Серого Волка «вытянулись» от желания услышать больше. И вдруг понял, что в ответ слышу тявканье, подобное собачьему, но такое богатое по эмоциональному содержанию, словно голова зверёныша не имеет достаточно мышечных связок для полноценного объяснения, созревшего в ней.

- Хороший человек? – продолжил нежный голос девушки, - Верю тебе. Да и сама знаю к плохому бы не подошла. Нет, не отворотник он… врач - это в его мире так называется.

Подслушивать и дальше стало неудобно, так как в дом вошел Влас Кузьмич с ведром воды.

- Мне бы со знающим человеком переговорить, - обратился я к нему, отойдя от комнаты Есении. - Есть в селе, кто помочь в местных законах может?

- Волошин, он из Сварожичей, и грамоте ладно обучен.

- А что ему за хлопоты из моего предложить? – Перебирая дорожную сумку, я демонстрировал её содержимое безучастному к нему Кузьмичу, - Что его заинтересовать может?

- А ничего, - вынес мужик свой вердикт, продолжая точить ножи, - у него всё необходимое есть. Просто о помощи попроси.

- А кого это хозяин Мардосом называет? – поинтересовался я, складывая вещи обратно в сумку.

- Так, Обменыша ихнего,- мужик оживился, найдя повод отвлечься от утренней рутины. - Роньке и году не было, когда его нянька в бане оставила. Пока она по воду ходила, его нечистый к себе и залучил. А нянька, из боязни наказания, сторговалась на свою молодость с Обдерихой и выдала ейна сына за Роньку. Почти год морок на семье держался, и к Обменышу как к собственному дитяте относились. А как нянька Авдотья совсем сдавать стала, так и призналась во всём. Пелена с глаз родных спала. Модовейку, выгнать хотели. Твоя Есения заступилась, всё за него плакала. Привык он, да и идти ему некуда. Муж Авдотьи старую баню вместе с Обдерихой дотла спалил, думал поможет. Только умерла жена и двух лет не продержалась.

-Я не видел его, почему-то, а получается, он со мной всю ночь проспал?

- Они, выходцы лядовы, без надобности чужим не кажутся. Я сам его токмо раз видал. Как он с утра Дарье под горячую руку подвернулся, она его скалкой и навернула. Вот он в омшанике, так жалобно горевал, что даже не скрывался. Любит он маменьку, и она его, да то, как глянет на него, так Роньку жалко.

- А сына хозяина так и не нашли?

- Нет, напрасно, только соль под полком оставляли, всё нечистую силу приманивали.

- А пастень – это, что такое?

- Нечистый дух это. Тень покойника, людей приходит душить.

- У вас и такое бывает?

- А то! Бывает, ежели непотребно жить.

«Не удивительно, что за столько лет желающих на ПМЖ здесь не было, тут в принципе находиться неприятно, не то чтобы жить «потребно», - ворчал я про себя, шлёпая в обход огромной лужи перегородившей мне путь. «Машин нет, ну выкопай канавку и не будет у тебя перед калиткой такой грязищи», - ругал я про себя, нерадивых хозяев очередной избушки за накренившимся забором.

«Сына хозяйского нянька прошляпила, украсть могли или сам ушел, заблудился, по-недосмотру», - искал я рациональное объяснение трагической истории с младшим братом Есении. – «Прогерея, генетический дефект, синдром Вернера», - перечислял возможные причины внезапного старения. Вот только Мардос, он же Модовейка, дышал ночью мне в затылок. – «Так, что же считать правдой?»

Улица была пустой, за половину пути я встретил только трёх мужиков, да старушку. Бабушка остановилась и проводила меня долгим взглядом.

«Событий для пожилого человека, наверняка мало, вот и уставилась на незнакомца» - раздумывая о скучной доле стариков, я не заметил, как под моими ногами застряло что-то и мяукнуло. Падая на четвереньки, я увидел рванувшую в сторону черную кошку.

- Зараза! Не повезёт теперь! - Кошка не просто перешла мне дорогу, она буквально прибилась к ногам, перерезая путь, и обеспечила пыль на ладонях и колене.

В одном из дворов, заметил движение, женщина сметала мусор в кучу, а вокруг - никого. Унылая картина.

Не прошел и десяти метров, как впереди навстречу, снова семенит старушка. Ничего удивительного. И на наших улицах, бабушки самое распространённое явление, но тут я стал примечать знакомые черты: сероватая кожа лица, мешки под глазами, крупный, крючковатый нос. Я пригляделся внимательнее, - «Так это же та самая старуха, которая укоризненно покачала головой, когда я мимо проходил. Может её сестра-близнец, а платочки вместе вышивкой украшали?» - Я даже на всякий случай решил поздороваться,

- Здрасьте, – кивком головы, я отметил своё приветствие, а женщина взглядом вахтёрши, которая, наконец, добилась своего (и теперь все закрывают входную дверь), кивнула в ответ и отвернулась.

Волошины жили в огромном доме, его можно было принять за дворец, если бы не простота деревянной отделки. По дизайну фасада было заметно, что здание несколько раз достраивали, увеличивая его площадь по мере надобности. Дом однозначно любили, настолько ухоженным был его вид.

- Доброе утро. Мне бы хозяина увидеть, - приветствовал я женщину за калиткой. Она сразу меня заметила, но отвечать, явно, не торопилась. Отвернулась и буркнула,

- Нет его. На озере он… со всеми - празднует.

Я собрался спросить, где находиться озеро, когда из дома выскочила девочка и закричала:

- Ма-ма! - Она увидела мать, - Митьке совсем худо, - девочка растерялась, заметив чужого человека, но тревога пересилила возникшую нерешительность, - Пойдёмте скорее, он сейчас дух испустит!

Обе потеряли ко мне всякий интерес, мать развернулась и побежала к крыльцу.

- Послушайте, я врач, - я открыл калитку, но меня не слушали. Не рассчитывая на приглашение, я зашел следом за ними в сени с низким дверным проёмом, а затем по коридорам в одну из многочисленных комнат.

В комнате, примерно двадцати квадратов площадью находилась только одна кровать и стул. На кровати кто-то лежал, судя по небольшому размеру руки свисавшей вниз, это мог быть ребёнок.

- Я могу помочь. Позвольте осмотреть больного?

Мать уселась на край постели, в крайнем волнении взяла безвольную руку,

- Знахарку позовём. Ваша помощь не требуется!

Ребёнок начал кричать и кататься по постели от приступа боли. Его просто сворачивало пополам. Теперь я видел, что это мальчик лет около десяти. Он был очень слаб. Женщина обнимала его, стараясь успокоить.

Я не мог развернуться и уйти, хотя понимал, что без соответствующего оборудования, моя помощь не будет максимально эффективной. Да что я говорю? Я чувствовал себя беспомощным, впервые за долгие годы, может с первой практики в больнице. И я испугался этого - быть бесполезным, оказаться просто профессионально непригодным в этом «примитивном» мире.

- Я обещаю, что хуже не сделаю, - заверил я их и себя, отодвинул мать, дал распоряжение: - раздвинь шторы, мне нужен свет.

Я открыл мальчишке рот, в нос ударил запах рвоты, с примесью чего-то отдалённо напоминающим какую-то синтетическую вонь. Я сосредоточился, наклонился, чтобы определить правдивость своей догадки. Сомнений не осталось - воняло азотной кислотой. Я не мог медлить, мальчик терял сознание, выраженная синюшность и выявленный запах, указывали на образование метгемоглобина, вследствие отравления синтетическим ядом.

- Где рвотные массы? – В ответ беспомощное молчание. - То чем его вырвало?

- Я в помойную яму вылила, - ответила девочка.

- Что ему давали вчера и сегодня?

- Он почти ничего не ел последние дни. Совсем худо стало.

На полу под кроватью стояли пустые стаканы, первый наверняка из-под воды, совсем без запаха. Второй тоже. Но его содержимое, от которого остался тёмно зелёный след на дне стакана легко определялось.

- Это кто ему дал?

- Лекарство? Липата Федоровна приносит. Оно от многих хворей лечит. Мите легче, когда она приходит.

- Как она его лечит?

- Я не знаю. Мне уходить было велено.

- Митя, очнись, друг! Твоя помощь нужна. - Мальчик с трудом открыл глаза. - Ты пил из этого стакана зелёную жидкость? – ребёнок непонимающе, посмотрел на меня. - Тебе давали пить зелёный… - я кое-как подобрал слово, - компот?

Мальчик наклонил вниз голову, но не смог поднять её снова.

- Если «Да» - просто закрывай и открывай глаза, договорились?

Мальчик на пару секунд закрыл глаза, было заметно, как тяжело ему их открыть.

- Не засыпай! Ты сегодня из этого стакана пил? – Ответ положительный. – Теперь нужно выпить, то, что мама приготовит. Сможешь? – ребёнок не ответил. Я продолжал уговоры, - мы желудок промоем, тебе легче станет. Неси молоко! – велел я хозяйке.

- Сколько? Стакан?

- Больше, - опять приходилось упрощать свою речь, - несколько стаканов. Пять будет достаточно.

Мать убежала за молоком. Девочку я попросил открыть окно, чтобы немного проветрить помещение. У мальчишки поднялась температура, он слабо реагировал на мои слова, только стонал. Я очень боялся, что он потеряет сознание. У меня нет зонда для промывания желудка. Я сомневался, что отыщется обычная клизма.

- Пей, - я приподнял ребёнку голову, давая молоко. Он сделал попытку отказаться, но тут подключилась мать, и мальчик с перерывами выпил почти весь стакан. Мы дали ему отдохнуть, затем я вызвал у него рвоту. Свернувшееся молоко было окрашено в зелёный цвет. Значит точно, его напоили раствором бриллиантового зелёного. Но зачем применять такое вредное лечение?

До вечера я не отходил от мальчишки, дважды повторил промывание, накормил углем из печки, следил, как выравнивается дыхание. Хозяйка приготовила нужные отвары, стала немного теплеть к моим методам лечения, а когда жар спал и больной уснул, вздохнула глубоко, «из самого сердца». Это была искренняя форма благодарности, большего мне не требовалось.

- Пойдёмте на кухню. Дочка яичницу приготовила.

- Спасибо, - поблагодарил я сердечно их обеих, опустошив сковороду с десятком поджаренных в сметане яиц. – Вы только пока знахарку подальше от Мити держите. А я, завтра, подойду к вам, прояснить кое-что придётся. Дело в том, что зелёная жидкость, которую Митя пьёт, она при приёме внутрь ядовита. И ещё хотел узнать, в каком городе у вас фармацевтический завод находится, – меня опять, совершенно не понимали и я уточнил: - Таблетки, ну или вот зелёнку, где производят?

- Я не слыхала таких слов раньше. Вам лучше хозяина расспросить, он у нас очень умный. А я так, много могу не знать, - напомнили мне про старосту. Странное дело, но хозяин, зная, что его сын болен, не спешил вернуться домой. Может, какие срочные дела решал?

Рассказав подробно о местонахождении мужа, хозяйка ещё раз меня поблагодарила и, пообещав не пускать знахарку, заверила, что будет готовить «прописанные» мной отвары для сына.

- Я зайду к вам завтра, до обеда, - заверил я и пошел на озеро.

Выйдя за пределы посёлка, я увидел вдали большой водоём. На склоне горы были сложены запасы дров рядом со следами кострища. Продолговатый деревянный помост с соломенным навесом, не менее двадцати метров длиной, с редкими подпорками поручней и зашитый от ветра и дождя с двух сторон, закрывал край озера.

– «Так вот где собрался весь народ!» - подумал было я, но приблизившись, понял, что в «летнем кафе» деревенского типа, опять веселятся только мужики.

- Михаил, проходи! – обрадовались они новой компании и, отодвинув локтями пустые кружки, усадили меня за грязный стол, рядом с «тестем».

- Ну, давай за знакомство, - предложил какой-то бородач. Только имени его я не узнал, он так и не представился. Большинство было уже «навеселе» и повод для продолжения праздника, скорее всего, не требовался.

Я подумал, что нужно найти Волошина, потом понял, что сегодня мои проблемы обсуждать - не вариант. Что ему я, раз он даже о своём сыне за день не вспомнил?

Пили мужики брагу. Мне она показалась не выстоянной, сладковатой, и очень крепкой. Пожалуй, немного, заинтересовало, на каком натурпродукте эта гадость настояна.

Меня расспрашивали о жизни в моём мире, я уже знал, что он называется Явь, поэтому казался вполне, осведомлённым для рассказов. Их больше всего заинтересовала наша техника. Они дивились на то, что мне казалось привычным и упоминалось мной вскользь,

- Такая же глухая деревня как у вас, без дороги, туда на вертолёте скорая помощь добирается, - рассказывал я о быте жителей посёлка, на крайнем севере.

- Верхолёт? Это животное летающее?

- Нет, - я вошел в ступор. Моему пятилетнему племяннику, это было бы легче рассказать. Да, он в три года намного больше понимал! – Телега это летающая, - упрощая содержание до глупости, мне пришлось выдумать для них устройство этой самой «железной телеги» с пропеллером.

Ещё больше эмоций у подвыпивших слушателей вызвала сказка Пушкина «О рыбаке и золотой рыбке». Ну не мог же я оставить их настолько невеждами, чтоб Пушкина не знать. Я подивился их кровожадности и ненависти к жене главного героя и даже пытался замолвить словечко, списывая её глупость на преклонный возраст. Они, как дети, быстро переключились с проклятий на более приятные темы,

- Нужно Михею нашу рыбалку показать, - предложил отец Есении. Звали его Фадеем Панычем. Многие заговорили одобрительно, и он продолжил предлагать:

- А ещё лучше его в Ярмарочный день в Царев Град сводить, пусть на товары подивится.

- Помню как бесовских коней, первый раз увидел, так и замер! - Поделился впечатлениями мужик, имени которого я так же не помнил, - Так они к себе глаз манят!

- А Потанин не удержался и купил, – перебил его рыжеволосый с проседью весельчак и даже прыснул со смеху, предавшись воспоминаниям.

- Да ты, что? Так старик опростоволосился? – переспросил третий.

- Правду говорю. Все деньги он на коня спустил. Не сдержался. Бес точно знал, сколько с дурня старого запросить.

- А оставить покупку смог?

- Нет, конечно! Только к берегу у Марьинки выехал, конь взбрыкнул, да так бережно седока сбросил! Ведь тот, аккурат, в воду старым задом угодил, как говорит, иначе костей бы не собрали.

- Этих бестий только с заговором можно в стойло заманить, а так поведёшься на их стать и силу, бесы все деньги, до копеечки, выманят.

- Самое страшное, как Потанин рассказывал, его дома ожидало. Деньги он, конечно, бесу отдал и с пустыми руками с ярмарки вернулся. Вот его баба Матрёна и давай пилить: «Ты по, что такой простак? Как можно было все деньги бесам отдать?» День, он терпел, второй, и на третий не легче, даже ещё хуже. Он за стол садиться, а наглая баба ему вместо обеда: «Как деньги профукал - так и покушай!»

Ну, дед не выдержал, схватил пустой котелок со стола и запустил в жену. Та увернулась, с молодецкой удалью, и из дома бежать. Потанин ещё больше обозлился, а резвости догнать нет. Во дворе вилы схватил, кричит: «Заколю стерва!» - и за ней. Она в сарай и он туда, она по лестнице на сеновал и он с вилами туда же. Ну, всё! Чувствует старуха, что смерть близка, у деда глаза навыкат от ярости, а бежать больше некуда. И, что вы думаете, как только она поняла, что попалась, шлёп на сено, ноги рогаткой, подол задрала и кричит себе под юбку, благим матом: «Бука! Бука! Жри деда!»

Потанин говорит, что до «Буки» ему уже много лет дела не было, так, что тут он и вовсе растерялся! Только подумал, как старухин голый срам его есть принимается, так и со смеху чуть не надорвался.

Тут мы все, представив ситуацию, повалились хохотать.

- Ой, не могу, - кряхтели мужики, - Бука! Это ж надо выдумать!

- Жить захочешь, не такое выдумаешь!

- Со мной, тоже, казус с ярмаркой вышел, - вспомнил кто-то за столом и начал рассказывать: - Собрался ехать пораньше. Мёда у меня в тот год много было. Жена меня ни свет не заря разбудила и сказала, что мёд в крынки разлит. Я быстро их в телегу перенёс, подивился, что меньше получилось, чем рассчитывал и в Царь Град отправился. Место занял выгодное и кричу: «Мёд с весенних цветов! Самый нежный вкус!» Народ подошел: «Давай мёд на пробу!». Открываю первую крынку, а там кислое молоко, вторую то же самое! Думал, черти разыгрывают. Покупатели надо мной покатываются, а я так нелепо выглядел, что и не припомню, чтоб так ещё когда было.

- Как молоко-то в крынках оказалось?

- А я, толком не проснувшись, не те крынки взял, а баба за мной не усмотрела. Тоже, осерчал на неё, думал - побью.

- Так, без денег, с кислым молоком и вернулся?

- Не совсем. Одна бойкая бабёнка, у меня, три крынки простокваши за медяк взяла, сказала, творог собиралась купить, да забыла. А пока я домой собирался, моя Зинка с кумовьями мёд подвезла. Хорошая торговля состоялась, не смотря на неладное начало. Нужных вещей тогда, много купил, и простокваша до дому не испортилась — жена её забрала и сыр сварила.

Грубоватые истории о деревенской жизни не заканчивались до рассвета. Некоторые были настолько неправдоподобными, что мне вспомнились ночные страшилки в детском летнем лагере, причем в роли вечно во всём виноватых вожатых выступали жены рассказчиков.

К утру я узнал, что пьяный вдымину мужик, спящий сидя во главе большого стола, был тот самый староста Волошин. Наша компания заметно поредела. Выпивохи расходились по домам отсыпаться, пообещав друг другу встретиться «как жара спадёт».

Мы с Фадеем Панычем тоже, не торопясь, пошли, в сторону дома.

- А Волошин всегда так крепко напивается?

- Нет, за ним такое, только, последний год водится. Не может по-другому горе обуздать. Ты его не осуждай – он мужик хороший и староста толковый. Каждый год собственные деньги на нужды села тратит и вес у местных и чужих имеет. Он старшего сына год назад схоронил, теперь видимо черёд меньшего пришел.

Я вспомнил измождённого отравлением мальчика, стал думать, нужно ли делиться своими соображениями, потом решил, что мало оснований обвинять местную знахарку, нужно знать больше, для правильных выводов.

Войдя в дом, Фадей Паныч сразу отправился в свою комнату, а я с похмелья спать не мог, мутить начинало не шуточно.

- Даринка, неси Михею поесть, - дал указание отец, из спальни.

Ко мне подошла девочка-подросток, предложила покушать. Я, поборов тошноту, поспешил отказаться и вышел во двор.

Две женщины, не глядя в мою сторону, прошли мимо и остановились у колодца. Старшая вытянула из него ведро и перелила колодезную воду в своё ведёрко. Я представил его немалый вес. Деревянные края не меньше двух сантиметров толщиной, размер похоже литров десять. Женщина даже согнулась под своей ношей. А молодая девушка не спешила помогать, шла следом, легко, как исполнительница народных танцев.

В Екатеринбурге на заключительном концерте четвёртого Съезда Физиологического общества имени Павлова, где я, будучи студентом, помогал организаторам, был подобный номер. Танцовщицы ходили на носочках, плавно переставляя ноги под длинными платьями, словно плыли по сцене, быстро меняя направление, согласно рисунку ритма. Девушка, приближавшаяся ко мне, была просто виртуозом, в таком перемещении. У неё даже подол не менял форму, а ведь это не пол сцены, это земля, покрытая галькой и травой. У первой, края платья вымокли от росы, а эта как в туман одета. Они поравнялись со мной, я поздоровался сначала с одной, а потом и со второй. Обе отреагировали только на второе приветствие. Старшая таращилась от удивления, оглянулась. Не останавливаясь, скользнула взглядом мимо компаньонки, подняла свои глаза на меня. Взгляд был не из приятных, про такие глаза принято говорить – потухшие.

- Ты кого-то видишь…там? – кивком она указала за своё плечо.

- Девушку. Она за вами идёт.

- Молоденькая? – её рука взметнулась, словно в испуге.

- Да, не больше двадцати лет.

Женщина выронила ведёрко,

- Матушка-Ладушка! Она уже здесь! - Женщина с громкими стенаниями убежала в соседний двор. Вторая, сначала, также выглядела удивлённой, затем расстроенной, стояла молча, смотрела на меня словно осуждая, пустила слезу, и поплыла по воздуху в соседний двор, как облако по небу. И не ходила она вовсе, парила над землёй, не двигая ногами.

Не успел подумать, что нет конца этим чудесам, как на вопли женщины уже народ собирался. Даринка тоже из дома выскочила, схватила меня за руку и назад в дом завела,

- Вы, по что тётю Дуню обидели?

- Если обидел, то не специально. Я с ней молодую женщину видел, странную такую, немую … - замялся, не умея подобрать подходящее слово, - говорю же странную! Тётка эта спросила, вижу ли я кого, ну я и сказал, что вижу. Она причитать. Я понять ничего не успел, как и другая разревелась.

- Тятя, вставайте! – Заговорила Даринка в другой комнате, - вставайте, нужно колодец досками заколотить. Михаил Суденицу видел.

- Что? К кому Суденица приходила?

- К тёть Дуне. Колодец надо закрыть. Я пойду воду наберу про запас, а Вы по соседям пройдитесь, предупредите всех.

- Сам знаю, что делать! Иди уже.

- Дарина, что происходит-то? – Я помог девочке вытащить полное ведро из колодца. Она, немного придя в себя, ответила,

- В прошлую Открытую Седмицу, тётю Дуню угораздило у вещуньи судьбу спросить. Она про мужа, что пропал бесследно, хотела знать, может про счастье и удачу надеялась услышать, а пророчица взяла да и сказала: «Как ягодка твоя созреет, так в колодце смерть найдёт!» У тёти Дуни сын есть, ему на днях восемнадцать исполнилось. Они свой колодец давно заколотили, у нас воду берут. Жалко если с парнем беда случится.

- Так эта, ну которую она боится, за ней ходила, не за сыном.

- Вы сказали, что молодая она. Молодая Суденица смерти молодых кажет, и путь к месту она мерит, вот и ходит.

Мы набрали воды во все возможные ёмкости, полные ведра, кадки и чан в бане. После чего Даринка убежала к соседке тёте Дуне. Я вернулся в дом, не зная чем заняться, чтобы больше не навредить. – «Хоть не шевелись, блин!»

- Михей! – услышал, я голос Кузьмича, - тебе сегодня с утра послание доставили и велели, как придёшь, передать. Кузьмич отодвинул занавеску, достал с полки в сенях свёрток тёмной бумаги.

Я развернул послание и не сразу понял, что это буквы, сначала вообще за иероглифы их принял, уж больно витиеватые. Потом пригляделся, вроде можно прочитать: «Ваше примера да предлагата на 24-го Липеня сего 7522 лета от Септуагинта. Заслушани би потекало во катедрали Лада в пополданских урах» - смог я с трудом прочитать завитки буквенных знаков.

- Кузьмич, не могу понять, что тут написано, - протянул я свиток назад, но тот его брать не стал, лишь пояснил: - Я грамоте не обучен, по рождению не положено.

«Есению нужно спросить», - пришел я к логическому умозаключению, - А Есению где найти можно?

- На покосе обе хозяйки. Бабы второй день сено гребут.

Я прошел по пустому посёлку, до дома Волошиных. Меня встретила всё та же девочка и проводила в дом. Мальчик был очень слаб, но температура больше не повышалась.

- Митя, тебе кто зелёное питьё давал?

- Баба Липата с собой в бутылке приносит.

- Она вчера тоже приходила?

- Нет, позавчера была.

- А питьё вчера выпил?

- Да, баба Липата не велит сразу пить. Сок под кроватью оставляет. Он очень вкусный и полезный. Если его не пить ещё хуже будет.

- Что хуже может быть? Ты вчера, чуть не умер.

Мальчишка замолчал, хотя по глазам видно, что ответ у него готовый имеется.

- Баба Липата тебе, что-то рассказала, так? Скажи шёпотом, только мне, я никому не проболтаюсь. Клянусь.

Ребёнок не имел сил подняться, сидя на стуле перед ним, я наклонился вперёд и он доверчиво поделился тем, во что верил,

- У меня рога и хвост растут. Если я не буду пить изумрудный сок, то они станут большими и все увидят какой я уродливый.

- Митя, ты почему так думаешь? Я никаких рогов не вижу.

- Это потому, что я вчера сок пил. Баба Липата их останавливает. Она приходит и они исчезают.

- Как быстро они вырастают? – Мы переговаривались, по-прежнему шёпотом, почти касаясь друг друга головами.

- Раньше дольше, а теперь за три дня так отросли.

- Ты их видел или руками нащупал?

- Мне их самому пока не разглядеть, но баба Липата в зеркале показывала какие они страшные.

- Митя, я тебе, сейчас, дам талисман и не нужно будет ядовитый сок пить, - достав из кармана джинсов пятирублёвую монету, я вложил её в руку ребёнка, - это ещё больший секрет, чем ты до этого хранил, а Липате мы ничего не скажем. Она принесёт сок, ты его не пей. Я скоро приду тебя проведать. Спи и не переживай больше, только талисман спрячь.

Посоветовав его сестрёнке приготовить ему куриный бульон, я, между прочим, узнал, что старшие женщины семьи тоже на уборке сена. - «Что же за жизнь у местных семей? Мужики празднуют – бабы пашут!»

Я поспешил покинуть Волошиных, чтобы найти Есению и других селянок на скошенном поле, сразу за деревней. Больше полусотни женщин разного возраста, рассыпались, словно бусины по пологим складкам высоких холмов, утыканных кучами сена, как торт свечками.

- Вы Есению не видели?

- Она на скирде.

- На скирде? – переспросил я, не веря собственным ушам.

- Ой, как твоя жинка умеет скирды ставить - так ей равных не найти! – При напоминании о моём новом статусе меня, аж, передёрнуло. Я пошел в сторону большого скопления сена. На трёхметровой высоте большого стога, заметил Есению с граблями, укладывающую сено по кругу. Она перепугалась, заметив меня издали,

- Вы не должны уходить, пока не дождётесь решения Стражей! - накинулась она съезжая с крутого бока незаконченного стога как со снежной горки.

- Я не прощаться пришел…

- А зачем? - перебила она взволновано, - Случилось чего?

- Ничего не случилось… вернее, я послание от Стриктов получил, сможешь перевести?

- Конечно, смогу. Давайте сюда! – И она с деловым видом прочитала следующее,

- Вас приглашают для рассмотрения вашего дела двадцать четвёртого июня 7522 года от семидесяти мужей. Слушание состоится в Храме Лады после обеда.

- Есения тебя на стогу заменить? – спросила, отделившаяся от других работниц, женщина средних лет.

- Нет, не нужно. Мы уже закончили, - выпалила девушка в ответ, - Двадцать четвёртого вместе на суд пойдем, - пообещала она мне и отвернулась, посчитав, что я сделал то же самое.

- Но, июнь закончился десять дней назад!

Я смотрел, как девушка с лёгкостью акробата взбирается вверх, наступая на деревянные края грабель воткнутых зубьями в стог. Шаг и та же участливая женщина поставила для неё вторые грабли, воткнула в сено повыше и придержала снизу как шест в цирке. Ещё шаг и Есения на скирде.

- Нет, не кончился. Двадцать второе сегодня, - сказала она сверху, как отрезала.

Взявшись за деревянную палку с разветвлённым концом (вилы, как можно было догадаться), я попытался подать ими сено, но первые попытки поднять пучок сухой травы, вызвали у находящихся рядом бабёнок, общий смех. Я не сдался. Каждый раз всё лучше и лучше понимал, как определить центр сложенного в копну сена и постепенно, стало ясно не только мне, но и всем, что я могу подать сено наверх скирды не хуже других.

- Вы, может, кушать хотите? – Есения хмурилась, а я не понимал, чего она от меня хочет, пока она не намекнула, - Пошли бы домой, отдохнули.

«Избавиться значит намерена. Думает, не место мне здесь. Это уж извини мне решать, где мне место в этой Богом забытой деревне!» - И я с удвоенной энергией закинул наверх пучок сухой травы, размером с обеденный стол на десять персон. Есения еле увернулась и примолкла.

К нам неспешным шагом, подошла лошадь, запряженная в узду, с хомутом на шее, но без седла. Две верёвки, идущие от хомута, соединялись с короткой палкой-перекладиной, а дальше с длинным деревянным шестом, прикреплённым к ней буквой Т. На шесте, такими же толстыми верёвками была привязана большая копна. Пока я не подошел ближе, чтобы развязать верёвку, по просьбе Таси (так звали женщину, вызвавшуюся сменить Есению), я думал, что лошадь едет сама, но оказалось, что у неё есть наездница. Маленькая девочка, лет четырёх-пяти, сидела, привалившись на шею лошади, и моргая сонными глазёнками, разглядывала меня.

- Привет! – поздоровался я, улыбаясь, а она заморгала чаще, потом зажмурилась и разревелась в голос. Лошадь под ней вздрогнула и шарахнулась в сторону.

- Тихо, тихо, Дуняша. Это дядя Миша, ты же его уже видела, он муж нашей Сенечки. Он тебя не тронет.

Девочка, перестала хныкать. Тася сама развязала узел на верёвке и хлопнула животное по боку, направляя его за узду сначала вперёд пока длинный кол полностью не вышел из копны, а потом по кругу для разворота.

- Задремала Дуняша. Спросонок не узнала Вас, - объяснила она.

- Не страшно такую малышку на лошади без сопровождения отправлять?

- Тешка славная кобыла. Она старая, баловать не станет.

Мы перекидали копну за считанные минуты, стало ясно, что с моим участием в работе, одной Тешки мало. Было решено запрячь ещё одну лошадь, за которой и убежала Тася.

Новую копну я, без приключений, отцепил сам и даже не стал обращаться к ребёнку, чтоб не напугать ещё раз.

Есения больше не хмурилась, она вообще на меня внимания не обращала.

На двух лошадях копны подвозились быстрее, Тася посадила на вторую лошадь девочку постарше и привела с собой женщину, чтобы отцеплять упряжь от копён. Вдвоём мы подавали сено довольно быстро, Есения даже взмокла от пота наверху, но продолжала молчать, даже не пожаловалась.

Через час скирда размером с двухэтажный дом закончилась узким верхом, мне приходилось стоя на деревянной лестнице принимать сено у Таси и подавать его наверх очень осторожно, чтобы не свалить Есению.

Я видимо пошел на повышение на этой работе, так как вместо деревянной «рогатки», Тася отдала мне свои железные вилы, вытребовав обещание очень аккуратно с ними обращаться.

До обеда мы сложили две скирды, рядом с нами три женщины и девушка, которая, как и Есения, принимала сено наверху, сложили ещё одну. Мне пришлось немного помочь им с завершением их стога, а после этого мы отправились на край поляны, где в тени деревьев, с десяток подростков под руководством глубоко беременной женщины (на что указывал огромный живот) организовали стол, прямо на расстеленных поверх травы покрывалах. Хмель из моего организма давно вышел. Я с аппетитом принялся за пирожки с квашеной капустой и яйцами. Есения немного потеплев, положила в миску кашу и подала мне, не поднимая глаз.

- Очень вкусно, - похвалил я хорошо протомлённую ячневую кашу, запивая её молоком. Женщины, довольно, улыбались в ответ, однако разговор не складывался, видимо стеснялись меня неимоверно. Но и смешки по поводу того, что я «променял» мужиков на баб прекратились.

После обеда все отдыхали не больше получаса и снова принялись за работу, девчонки-поварихи, собрав остатки еды и посуду, ушли. Мы, как и раньше, метали сено, другие пошли собирать и возить копны. Как только высота стога выросла выше меня, Есения, опять ловко, забралась наверх и стала утаптывать брошенные нами навильники сухой травы.

Ребёнка на коне сменила другая, такая же маленькая девочка. В отличие от первой эта была бойкая егоза. Каждый раз проезжая мимо, строила мне глазки.

- Ноо, - командовала она смирной кобылой, - Пошла! Пошла! - Подгоняла малявка неторопливое животное, а сама стрельнула в меня взглядом и заулыбалась, показывая отсутствие одного зуба.

Хоть дети здесь такие же непосредственные как дома! Подыгрывая наезднице, я поднёс руку к лицу и, оттянув пальцами нижние веки, высунул язык, состроил страшную рожу. Девчонка захохотала в голос и, понуждая Тешку, уехала за очередной копной.

Женщины собирались у последней скирды. Становилось понятным, что работа близиться к концу.

- За день успели всё сено в стога сметать, - радовались собравшиеся, - Вот так, поработали! – говорили громко, в расчёте, что я могу слышать. - Завтра, что будем делать? – Чувствовалось довольство в голосе, - может, с мужиками на ярмарку пойдём? – Женщины засмеялись, видимо поход за покупками они находили очень не женским делом, в отличие от сбора сена.

Последний стог получился ниже других и с более пологими боками. Широковато разложили основание, поздно поняли, что сено заканчивается. Но несовершенная форма сложенной, сухой травы никого не расстроила, так как все радовались концу работы и собирались по домам.

Дома нас ждали жаркая баня и сытный ужин, приготовленные младшими сёстрами Есении. В отсутствии хозяина розовощёкие от лёгкого пара домашние собрались за общим столом. Сначала, правда, была попытка накормить меня первым, но после моего предложения покушать всем вместе, смирились с очередной «странностью» и пригласили сесть во главе стола на кухне.

Есения так до конца ко мне не оттаяла, держалась скованно, что не осталось незамеченным матерью,

- Дочу, всетки проблеми су до казне, - обратилась мать к Есении ничего никому не объясняя. Слова ни о чём для меня, оказались для старшей дочери ключом к самообладанию. Есения улыбнулась матери и больше не хмурилась.

Младшие дочки первые минуты, сидели тихо, но потом молодой, любопытный ум стал требовать информации,

- Михаил Сергеевич, а вы дома халадник кушаете?

- Да, у нас есть блюдо похожее на это, «Окрошка». Вы его приготовили просто великолепно.

- В дождливый день маменька печет пироги, пальчики покусаешь, - пообещала младшая дочка, которую называли Кровинка.

- А почему только в дождь, ритуал особый нужен?

- Работы на полях в ясную погоду много, - вступила в разговор мать, - стряпнёй заниматься некогда.

За разговором мы не заметили, как в комнате стало совсем темно. Есения зажигала масленую лампу, когда в небе прозвучал первый раскат грома, и я понял, почему так быстро стемнело. Мы обсудили непредсказуемость погоды, а девочки назвали меня Спасителем Сена,

- Мы надеялись за три дня всё сметать, - снова пояснила мысли дочек мама, - остальное в копнах осталось бы.

В дом гурьбой заявились промокшие подружки Есении,

- Здрасьте, тёть Даш! А Сеню можно погулять позвать? – это была уже вторая попытка любопытных девчонок проникнуть в дом и поглазеть на меня, что порядком утомило хозяйку,

- Нечего к замужней приставать! Вот сами обзаведётесь семьями, тогда посмотрим, как гулять пойдёте! А теперь идите с миром и не суйте любопытные носы в наши двери. Даже, ливень ни по чём! - ругалась Дарья Кирилловна.

Молодёжь не смутилась, выслушав гневную тираду, только прыснули со смеху и, выталкивая друг друга в двери, переговариваясь о том, как интересно всем о чужеземце узнать, выкатились во двор к ожидавшим их товаркам.

Мать Есении ушла доить коров, сестёр ещё раньше выманили на посиделки в соседний дом, мы остались вдвоём на кухне и оба не знали, о чём поговорить. Я помнил совет, если взял паузу держи её. Есения, не зная законов психологии, просто не хотела со мной говорить и ей, видимо, было проще.

Во мне проснулось противное чувство похожее на негодование. Ну не положено быть девушке равнодушнее меня и это сильно начинало раздражать. Теперь, я уже хотел знать причину её недовольства. Я ведь гость, и не бросил её, пошел к родителям, вытерпел варварский обряд, притворяясь довольным мужем.

- Ты чего дуешься на меня? Чем не угодил? – начал я выяснение отношений.

- Шли бы Вы… к мужчинам! - Она замешкалась, подбирая слова, наконец, собравшись духом выпалила, - Только зря местных девок баламутите!

– «Где та покладистость твоим отцом обещанная?» - продолжало иронизировать моё возмущение. С другой стороны, кто я ей? Человек, который от неё отказался? Зачем ей со мной любезничать?

- Хочешь, чтобы я запил, и оставался наслаждаться общением с собутыльниками твоего папаши?

- Издеваетесь, а не знаете, что здесь происходит! Моё село вымирает!

- Конечно, вымирает! Мужики спились, а бабы - надорванные как лошади. До шестидесяти мало кто доживёт! У матери твоей варикоз… С такой нагрузкой сядет она - без ног останется! Да, что я говорю, с ногами от гангрены умрёт потому, что... - я подумал об ампутации, но не озвучил, высказался проще, - о малейшей медицинской помощи речи не идёт.

Есения побледнела, прикрыла рот рукой, услышав мой страшный вердикт. Я заговорил, немного сбавляя обороты,

- Для чего мне тут оставаться? Тебе вот, сравнить не с чем, а я реально на таком дне жизни оказался, что страшнее наказания не придумаешь. Если ты говоришь, что через несколько дней отсюда год не выбраться, то эта жизнь для меня тюрьмой строгого режима покажется. Ты бы знала, как мы на Земле…то есть в Яви живём! Мы путешествуем по всему миру, читаем книги, смотрим кино… - тут я понял, что перегнул с перечислением благ цивилизаций, - животных разных можем видеть, - пытался говорить о понятных ей вещах, - Вот ты знаешь, как выглядит крокодил?

- Не знаю, - интереса в голосе - ноль.

Я начал объяснять про толстую зеленоватую кожу, размер, а потом подумал, что лучше нарисовать,

- Погоди секунду, - попросил я. Сходил в комнату, где осталась моя сумка, и, быстро, вернулся на кухню с записной книжкой и ручкой.

- Крокодилы вырастают до четырёх — семи метров в длину, у них длинная пасть и острые зубы, - свой рассказ я сопровождал рисунком рептилии. Добавил, для эффекта, несколько страшных историй про случаи нападения на людей и животных, - Крокодил может притаится в мутной воде, пока животное не спуститься к воде, и как только жертва окажется на расстоянии метра, атакует мгновенно.

– Когтями ухватит?

- Ну, когти у него не большие, пальцы слабые. Крокодил может зажать зубами и не отпускать долгое время. Ему главное на глубину утащить, а там с ним совсем не справиться.

Она стала слушать очень внимательно, я даже не заметил, с какой лёгкостью описал и нарисовал ей ещё нескольких представителей тропической фауны.

- Вы слона видели и не испугались? – Воскликнула она и растерялась, - простите, Вы, наверное, ничего не боитесь.

Не желала меня обидеть намёком на то, что я мог слона испугаться. У них, конечно же, все мужики, напившись бражки, смелые. Но я-то обычный, цивилизованный человек и всё земное мне не чуждо.

- Я его за надёжным забором в зоопарке видел, с безопасного расстояния, и конечно много раз по телевизору. А, так, в дикой природе! Страшновато было бы, пожалуй. Огромная живая туша, у него мозга ведро. Ну мало ли чего надумает? Вдруг не понравлюсь, затопчет. Я бегаю не быстро.

- Мне несколько слов не понятны, Вам не трудно разъяснить «кино», «зоопарк» и «по телевизору»?

Я был рядом с ней просто, как кладезь профессорских знаний и чувствовал себя соответственно,

- Зоопарк, - начал я с простого, и она поняла меня легко, а вот к телевидению и кино, не знал, как и подступиться. Уверен, что настоящий профессор, нашел бы подходящие слова,

- Это возможность записывать образы в движении, - начал я неуверенно, - не хотелось в её глазах вид всезнающего человека потерять. В конце концов, не каждый раз, меня девушки с открытым ртом слушали, - Вот я тебе на деле сейчас покажу, - кинулся я опять к своей сумке, за телефоном.

Через минуту я включил запись видео. Есения улыбнулась, встала со стула, подошла ближе, протянула руку, легонько дотронулась до пластиковой поверхности. Ничего не обычного на её взгляд не произошло. Через минуту она, не ожидая более чудес, неумело подавив разочарование, отошла и снова села.

- Теперь посмотри, как ты в кино выглядишь, - позвал я и развернул телефон к ней экраном. Она смотрела на саму себя улыбающуюся и вытягивающую руку, а глаза округлились в ужасе.

- Выпустите её! - взмолилась она. - Как туда забралась? Такая крошка! Ой, бедненькая, - она вертела в руках самый важный дивайс из моего мира, как превеликую гадость, придерживая двумя пальцами. Я предположил, что следующим её решением будет треснуть телефоном о стол посильнее, чтобы достать «бедняжку», поэтому поспешно добавил,

- Это ты, только не настоящая, а как на листочках нарисованная. Представь, что листочков, таких как в моей книжке тысячи, они фиксируют каждое твоё движение и потом показывают, быстро сменяя друг друга.

- Не хорошо это, образы неволить, - заключила она.

Стало понятным, что сниматься в кино ей не понравилось. Позже, оказалось, что и крокодил, не предел «страшности» зверя,

- В нашем мире люди видели, что-то похожее. Думаю, это был крокодил. Здесь, он называется корчебок, - она протянула мне книгу в твёрдом переплёте, вырезанном из цельного куска выделанной кожи. - По милости Рода не в нашей реке жил. Посмотрите, как похож, может не такой страшный, конечно.

«Что это стёб, прямая насмешка или наивность душевной простоты? Я, что так страшно крокодила нарисовал?» - размышлял я, глядя на рисованного чернилами, гадкого монстра с искорёженной мордой и горбатой спиной. Его сильные, развитые передние конечности, вырастали из похожего на вывернутую корягу туловища, переходившего в непривычный моему пониманию хвост. Этот конец тела скорее напоминал невообразимое переплетение рудиментарных отростков, истончающихся на концах, как корни. В когтях монстра застыл труп растерзанного животного, похожего на волка. Какой там крокодил, если любой хищник моего мира, будет вкусным обедом этому горбуну! «Уж не разыграно ли было девичье любопытство?» - пришла догадка, внося горечь разочарования. Мне лжи достаточно от женщин! А она спрашивала, не боюсь ли я! Ха! Да я бы в штаны наложил с таким на берегу реки познакомившись! Даже в зоопарке!

- Вы не подумайте, что я напрашиваюсь. - Она опустила глаза, задумалась, перед тем как продолжить говорить: - Я к Вам жить не прошусь... но так услышать о том, что в другом мире делается хочется!

Не играет она, я почувствовал искренность её слов и окончательно растаял, рядом с простым женским любопытством. Сидя на кухне, я был готов бесконечно отвечать на вопросы. В комнату вернулись девочки и мать, они тоже, молча, заслушались моими рассказами. А за окном лил дождь.

- Ясенька, пора отдыхать. Гость устал нас весь вечер развлекать. Проводи Михаила. Вам благодарность безмерная от нас всех, - сказала Дарья Кирилловна. - День, как праздник прожили.

- Я боюсь, что Вы оставили в своей коробочке... - прошептала Есения у порога комнаты, где я ночевал, - возможно, часть меня. Вы можете её отпустить?

- Конечно.

Я вынул из кармана телефон, нажал кнопки, после чего показал ей выключенный, пустой экран. Она сразу заулыбалась, уверенная, что угроза её «целостности» миновала. На самом деле, это было не так. Я понял, что обманывая её сейчас и оставляя себе на память её видео в цифровом формате, я очень хотел встретить такую простую девушку дома. Ну конечно постарше. И возможно, в нормальной обстановке, подумал бы о браке.

- Простите, за просьбу и сладких снов!

- Спокойной ночи!

Она улыбнулась, задержавшись на мгновение у порога спальни, и скрылась за шторкой.